Как-нибудь отвертимся

. Игорь заходит в импрокомовский офис всегда настороженно — кто-то может выпрыгнуть из-за угла, дунуть громко в трубу, взорвать перед лицом фейерверк. В этот раз в кабинетах и коридоре подозрительно тихо, и Игорь надеется сразу наткнуться на Антона, а не на загадочного барабашку в перьях и бубенчиках. Игорь заглядывает в комнату отдыха и обнаруживает в ней только Арсения — верховный барабашка предстаёт перед гостем лично. Арс разговаривает по телефону, кивает с секундной улыбкой вошедшему Игорю — тот тихо садится на диван, на всякий случай держит спину прямо и прилежно складывает ладони на коленях. — Угу, да, конечно. Какой тон мне сделать, чтобы от меня точно отъебались? — Арс поглядывает на Игоря, параллельно по телефону устраивая кому-то не самый лучший день. — Да-да, обязательно. Перезвоню, когда мне станет не похуй. Арс обрывает звонок — была бы раскладушка, он бы её пафосно захлопнул. Он нахмурен, заострён и накалён до искр, притягивает взгляд, как нечто опасное и неукротимое. Игорь любуется им смиренно, неизбежно. Как за бурей, пойманной под стеклянный стакан. — Ты очень красивый. Арс выдыхает и расслабляется, смягчается чертами мгновенно. — Эх, Игорь-Игорь, — Арс дотрагивается до Игоревой руки, пробегается пальцами по сгибу локтя. — Как же плохо всё-таки, что ты приходил к нам на Громкий Вопрос. — Почему? — Потому что ты не придёшь к нам второй раз, и это печалит. — Вот не нравятся мне ваши правила, кто это придумал? Стас? Я пойду к нему скандалить. — Ну ты не можешь просто так прийти повторно, нужен какой-то концепт. — Концепт “с нами сегодня играет муж Шастуна” подойдёт? — Ничего себе, это когда я давал ему согласие на развод? — Арс наигранно оскорбляется. Он обожает цеплять фанатские затасканные фразочки и тонко выстёбывать самые раздражающие — Игорь не один разговор провёл с ним в подобном змеином шипении. — В интернете кстати считают, что я тебя терпеть не могу. — А это правда так? Арс вытягивает губы трубочкой, отправляя Игорю мимолётный воздушный поцелуй. Игорь не меняется в лице, ловит поцелуй в кулак, будто это нечто осязаемое, и прижимает ладонь к сердцу. Арс улыбается, снова щекочет Игорю руку, неугомонный. — Ладно, придумаем что-нибудь. Давно мы с тобой, конечно, в одном кадре не были. — Да, люди уже стали забывать, что мы друг друга ненавидим. — А это правда так? Теперь уже Игорь складывает губы трубочкой, в поцелуе отправляя Арсу всю свою любовь. Антон заходит как раз в этот момент — воплощение утренней угрюмости, вплывает чернильной кляксой в своём чёрном джемпере с натянутыми до костяшек рукавами. — Здрасьте, — бурчит он, с порога шмыгая носом. — Чего секретничаете тут? — Мы говорили о любви, — Арс раскидывает руки по спинке дивана и кладёт ногу на ногу. — А у тебя сопли. Антон снова хрюкает заложенным носом. Игорю хочется укутать его в плед, усадить себе на колени и не пускать в холодный жестокий мир. Арс сочувствующе вздыхает. — Тебе дать спрей? — Я уже брызгал, — Антон садится на диван рядом с Игорем. — Много нельзя, будет чё-то с сосудами. — А так будет всё в соплях. — Ну ты не подлезай ко мне, чтобы не быть в соплях. — Ну-ка повернись, — вмешивается Игорь, ловит нос Антона в бумажный платок, заставляя с шумом высморкаться. Арсений наблюдает за происходящим с нескрываемым отвращением — будто при нём в самолёте разом стошнило всех орущих детей. — Фу, — кривится он, зачем-то продолжая пристально пялиться. Игорь спокойно вытирает Антону нос, сминает использованный платок и кладёт его рядом с Арсом. Арс как ошпаренный отшатывается от скомканной бумажки и пересаживается на другой конец дивана. Игорь лишь пожимает плечом, тянется через Антона и швыряет комок за подлокотник, пока Антон прикусывает расплывающуюся улыбку. Под сопливые драмы в кабинет заходит Поз, что-то обрывочное договаривая кому-то в коридоре. — Чё за собрание тут у вас, — Дима мельком оглядывает присутствующих — с Игорем не здоровается, потому что буквально утром виделся с ним на съёмках. — Слышь, гусь, ты куда ускакал? Капаться пора, а я тебя ищу. Ускакавший Арсений послушно откидывается на спинку дивана и задирает голову. Дима склоняется над ним с каким-то пузырьком, кладёт руку на Арсово плечо, будто усмиряя, ждёт, пока Арс шумно вздохнёт, замирает лицом к лицу и закапывает ему в глаз лекарство. Игорь скорбно молчит. Переглядывается осторожно с Антоном, и оба, не сговариваясь, поднимаются с дивана и в гнетущей тишине выходят из комнаты. Заговаривает Игорь только в коридоре: — Это было так интимно, что я подумал, что он кормить его начнёт изо рта в рот. — А такое было, кстати, — Антон в ответ на испуганный взгляд Игоря устало отмахивается. — Не спрашивай. Разные были гастроли. Игорь не спрашивает и отгоняет скорее прочь поплывшие перед глазами красочные картинки. Отвлекается и смотрит на Антона, у которого отросшая чёлка спадает набок очаровательными волнами. — Тебе очень красиво с такой причёской, — протягивает руку, поддевает пальцем самый непослушный завиток. — Не помню, говорил ли уже тебе. А говорить надо почаще. Игорь вообще заметил, что у Антона тяжеловато обстоит дело с комплиментами, он их то как будто не слышит, то обшучивает в наигранном кокетстве — возмутительно, ведь Игорь с ним предельно серьёзен. Отношение к собственной внешности у Антона вообще настораживающее, иногда он как будто стесняется прилюдно переодеваться, отворачивается и прячется под замок рук, иногда говорит странности вроде “во мне из красивого только цацки”, и Игорь сопит, смотрит внимательно и не понимает, что не так сдвинулось в этой загадочной голове. — Ты чего-то хотел? — спрашивает Антон, дёргая торчащие из рукава чёрные нити. — Не в смысле “быстро отвечай и иди нахуй отсюда”, а просто ну вдруг. — Бля, теперь волнуюсь и хочу уйти быстро нахуй отсюда, — Игорь тоже ловит Антона за рукав, пробирается под ткань и касается запястья. — Хотел напомнить, что мы сегодня идём с тобой в гости. Ты воодушевлён? — Нет, — радостно отвечает Антон. — Тешу себя надеждами, что до меня не будут доёбываться, но до меня доёбываются всегда и везде. — Я жёстко доебусь в ответ, я так за тебя впишусь, что к нам за весь вечер никто не подлезет, — Игорю несложно забрать всё внимание толпы себе, отыграть роль громоотвода для Антона, которому среди веселья хочется побыть тихим, не сиять каждую секунду под прицелом камер и прожекторов. — Ещё хотел позвать тебя прогуляться. В сквер. Хочу, чтобы мы не забывали, что у нас тут рядом есть сквер. Хочется, чтобы ты не забывал, что ты замечательный. И что я подерусь за тебя со всем миром, если придётся. Ну или схвачу за руку, и мы мужественно убежим — от кулаков, от пуль и лязга ножей. Почему я вообще собрался с кем-то драться в сквере — не спрашивай, я не знаю сам. У Игоря в голове сумбур, а Антон ему улыбается — и всё расплывается, как допели бы в песне. И его запястье в кольце Игоревых пальцев уживается до упоения правильно — об этом тоже стоило бы спеть. // В квартире становится как будто душно, и Игорь выманивает Антона в подъезд — тот выманивается с одного полувзгляда и лёгкого подёргивания за рукав, и вот они уже напяливают в прихожей тапки и выскальзывают за дверь незаметно для всех. Игорь как будто отвык от таких квартирных посиделок — жизнь в последнее время больше забрасывает его на публичные мероприятия, да и Антон будто чуть выбился из подобного формата вечеринок. Но в этом сборище есть ощутимый плюс — никаких съёмок, можно забыть про дежурные улыбки и не готовиться в любую секунду выдавать что-то остроумное на чью-то камеру. Расслабляет настолько, что Игорь пару раз приобнимал Антона на диване в углу и целовал в щёку, не боясь в этот момент попасться в чей-то телеграмный кружок или добавить кому-то на фото занимательный задний фон. И всё-таки Игорь считывает в Антоне этот взаимный порыв — все заебали, пойдём потрещим. Потрещать выходят на площадку с лифтами, прихватив с собой начатое ещё в квартире пиво, оглядывают потолок в поисках пожарной сигнализации — вроде ещё в квартире заходил разговор о том, что она не работает — пристраиваются у узкого подъездного окна и смеются с уморительной ерунды, с которой унеслись ещё в прихожей. Игорь стоит поодаль, пока допечатывает в телефоне сообщение, но Антон всё равно дотягивается до его плеча и тянет к себе, и Игорь тянется без возражений, пихая в карман телефон, приманивается длинной рукой покорно, будто попался в паучью сеть. — Люблю смотреть, как ты растягиваешься, — Игорь морщится и вздрагивает как от щипка. — Блять, я про руки, я про руки говорю. Антон ржёт и поласкает пивом горло — он немножко сдурел за этот вечер, прям сильнее, чем обычно, и Игорь тревожится совсем чуть-чуть, потому что Антона будто что-то переламывает изнутри, но он до последнего не подаёт виду — классика. Они ставят на подоконник утащенную с кухни пепельницу, приоткрывают окно и закуривают — Антон делится с Игорем, потому что Игорь официально не курит, но почему-то вспоминает об этом поздно, когда уже подносит сигарету к зажжённому огоньку — видимо, чтобы родниться с Антоном ещё и через дым. — Это самый приличный подъезд, в котором я когда-либо курил. — Тут за курево могут и пизды выйти дать. — И будут правы, — Игорь поглядывает в окно — такая же многоэтажка-двойняшка напротив, пыльное полотно вечернего неба, красные маяки фар, плутающие по лабиринтам дворов вдалеке. — Мы немножко тут побудем, тоже прилично. Как дела у тебя? Антон подвисает чуть озадаченно, шебуршит у себя по карманам и находит чью-то чужую зажигалку, пожимает плечом и прячет обратно, отпивает из пивной банки — у него там чего только ни намешано, Игорь перестал следить где-то пару часов назад. — Да как всегда. — А как у тебя всегда? — Ну, — Антон усмехается и вырисовывает в воздухе загадочную загогулину. — Балансирую на грани. Игорь задумчиво хмыкает, проводит ладонью по гладкому подоконнику. Интересно. — На грани чего? Нервного срыва? Передоза? Прыжка в окно? — На грани того, чтобы кого-то прилюдно запиздить. — Это потому что ты вонючку копишь. Ходишь всем улыбаешься, а сам хочешь ебала бить. — И куда мне эту вонючку выпускать? Реально драться ходить? — Выговаривайся, Антох, начни хотя бы с этого, — Игорь присаживается на край подоконника, постукивает по сигарете над украденной из квартиры пепельницей. — Хочешь, на мне сорвись. Тебя спровоцировать? — Угомонись. — А вот скажите, Антон, по поводу Арсения Попова… — Блять, — Антон в нервном смешке откидывает голову назад. Как-то летом он сделал так же на фоне ночного неба, и Игорь ловил кадр, будто Антон вот-вот проглотит луну. Игорь не то чтобы в это дело особо лез — любопытно пиздец, но он достаточно насмотрелся, как Антон на любые вопросы касаемо Арса закатывал глаза и еле сдерживал вежливую улыбку, мысленно наверняка свернув собеседнику шею. Игорь не хочет быть для Антона таким вот раздражителем, знает прекрасно, как доводят до нервного тика одни и те же разговоры, а тут ещё и тема шаткая, как жонглирующий на моноцикле слонёнок, и Игорь любого настырного тупицу отошлёт от Антона парой реплик, но при этом хихикнет в ладошку и подлезет с расспросами сам — ему всё можно, и он, дрянь такая, порой бессовестно этим пользуется. — Проблема никогда не была в том, что меня сводили с Арсом, — вдруг говорит Антон, в профиль застывая у тёмного окна. — В смысле, это, разумеется, накладывает свой отпечаток на репутацию, но если на секунду представить нас в другом обществе и в другой стране, то ты, ну, понимаешь, о чём я. — Мне кажется, это вообще топовая тема — быть заподозренным в романе с Арсением, вон Ирка Мягкова не даст соврать, — Игорь мотает головой вбок, будто Ира где-то там, хотя она вообще не здесь, она скорее всего дома, в собачьих онлайн-магазинах выбирает Толику зимние курточки. — Но у Иры другая ситуация, конечно, у неё больше шизофрения. Антон смеётся, мотнув головой и выдохнув восхищённое “блять”. Тема его корёжит, но явно не так, как условные пару лет назад, когда и Игоря ещё не было рядом, но нарыв всё же чувствуется, что-то не зажившее до конца, потому что зажить-то толком не дают, будто тычком проверяют синяк снова и снова. Игорь не лучше, конечно, но он в это опасное и полыхающее хочет подлезть близко-близко, остаться в итоге с закопчёнными щеками, без бороды и без штанов. — Ну и вот, сводили нас и хуй с ним, прикольно, хоть и ебануто, такая вот у меня ачивка, — Антон отпивает из банки и нервно шкрябает какую-то царапку на стекле. — Проблема в том, что я в какой-то момент перестал себя от него отделять. Потому что перестали другие. Мы с ним как будто срослись, нахуй, и не воспринимались порознь. Только не начинай поливать поносом фанатов, Игорёш, ты очень этого хочешь, но ты сдержи себя, не усугубляй. — Ну это потому что фанаты вас видят как единый организм, вы для них как два мякиша слипшихся, только в комплекте идёте, — браво, Игорь, ты такой молодец. — Им же похуй на Поза с Серёгой, похуй на ваше шоу в целом. Им главное, чтобы вы с Арсением были в одном кадре и время от времени друг на друга дышали. — Да поебать мне на фанатов, они мне никто и мне пиво с ними вот так не пить, — Антон встряхивает пивной банкой, морщится устало. — Я говорю о людях из цеха, так сказать, про таких же медийных, про интервьюеров, про других комиков, да про кого угодно. Нас и объявляют где-то вместе, одного представляют через другого, шутки про нас шутят, всякая вот эта хуйня. Как будто я, как медийная единица, не представляю сам по себе ценности, только в связке с этим ебланом, типа о-о-о, это тот самый Шастун, который вот с тем вот это самое. — Ну это ж больше в прикол, разве нет? Ну типа подыграть фанатам, подразнить их, показать, что они в теме. Никто никогда не думал всерьёз про ваши отношения. — Думали, Игорь, поверь мне, — Антон улыбается — измученностью и нездоровым смирением. Затягивается и отставляет руку, длинные пальцы с зажатой сигаретой рисуются во что-то античное, музейно-завораживающее. — Однажды мне приснилось, что я придушил Арса насмерть. Игорь громко сглатывает, так и не оторвав взгляд от Антоновой руки. Длинные цепкие пальцы завораживают теперь ещё больше. — Нам стоит всем переживать за Арсения? — Нет, он сам об этом знает, я ему рассказывал, — Антон беззаботно смахивает ниточку с рукава. — Я и сам охуел тогда от сна. Но зато понял, что во мне явно накопилось. — Копил вонючку, говорю же, — Игорь трясёт осуждающе пивом. — А чуть попозже я ещё и понял, что нельзя позволять посторонним влиять на моё отношение к Арсу, — Антон застывает взглядом где-то в углу оконной рамы, будто перед его глазами по кадрам пролистываются воспоминания, усмехается чему-то своему, неозвученному и таинственному. — Хоть иногда это было пиздецки тяжело. Типа, на мне же постоянно как будто его тень, понимаешь? Его, более прикольного, сука, более красивого. И по мне это тоже било, блять, вот такое позорное и тупое, но оно било, било, било много раз. — Бля, какой пиздец, давай реально убьём его? Антон снова задирает голову и смеётся. Сдавленным выдохом, не смешок даже — больше излёт удушья. — Давай так, обожаю ли я Арса? Безмерно. Рад ли я с ним работать и вообще проводить время? Конечно, он мой баклан, мой ебасос придурочный. Думал ли я, что ненавижу его? Проскакивали такие мысли. Испытывал ли я когда-то к нему что-то романтическое? Я не знаю, честно. Мешало ли мне разобраться в этом ебать какое пристальное внимание со всех сторон? О да, пиздец как мешало. Игорь тяжело молчит — выслушивай теперь, раз полез. Уже не подносит ко рту сигарету, боясь спугнуть момент, в неподвижности срастается с собственной тенью на бежевой стене. Антон возмутительно редко открывает душу, больше отфыркивается и сводит к шуткам свои апатии и истерии, озлобленности и болезненные привязанности, всё своё чёрное-белое, замешанное с цветами радуги в грязной пластиковой палитре, и Игорь мучительно не знает, то ли ему просто не доверяют, то ли ему нужно чуть сильнее надавить. Антон допивает свою уже на дне плескающуюся муть, со стуком ставит на подоконник пустую банку и сгоняет с севшего голоса хрипотцу. — Рад ли я точно не испытывать ничего романтического к Арсу сейчас? Ты не представляешь, насколько я рад, это пиздец какое охуенное чувство, как будто бетонную плиту с себя сбросил. Антон докуривает, мажет сигаретой по дну пепельницы и скрещивает на груди руки — уходит в себя и запирается, больше откровенностей от него сегодня уже не дождёшься. Игорь молча оставляет возле потушенной сигареты свой окурок, ставит две банки рядом, переглядывается с собственным отражением в окне, так правильно рисующимся рядом с отражением Антона. Игорю иногда физически сложно при любом удобном случае не склонять голову к Антонову плечу, хочется срастись с ним, как в песне, плавниками и не замечать, как много на самом деле места в просторной комнате. — Ты тоже красивый, — говорит Игорь, смотрит на Антона пристально и не ловит при этом его взгляд — отстранённый, прожигающий жёлто-красный кирпич в доме напротив. — Прикольный и красивый. И охуенный сам по себе, без сравнений. Как медийная личность, так и просто человечек. Игорь чувствует себя ребёнком, который хвалит такого же мальчика за аккуратные куличики в песочнице, но как будто нет сейчас смысла в высокопарных словах — или просто Игорь не может подобрать нужных и позже обязательно будет себя в этом винить. Антон отрешённо кивает — то ли коротко поблагодарил, то ли просто среагировал на голос. Игорю интересно, сколько ещё потаённого и осколочного Антон в себе вынашивает, как часто прикладывает нарисованную улыбку поверх клыкастого оскала, как у мультяшных злодеев и безумцев, как много он перекраивает в шутки то, о чём хотел бы кричать до сорванных связок. И Игорь ведь так делает уже не в первый раз — вытягивает выпившего Антона на разговоры по душам, подцепляет больными темами и позволяет выплеснуться тёмным водам из омута — будто подзывает гладиться кота и выставляет перед ним ладони, позволяя проехаться по ним когтями. Игорь успел наслушаться много желчи и яда — про всех, кого Антон недолюбливает, про всё, что ему осточертело, и это всё в первую очередь ради блага Антона, но и не без удовольствия для себя — злобный и резкий на слова Антон нравится Игорю до щекотки в затылке. — Ладно, — Антон дёрганным жестом поправляет чёлку. — Прости за это всё. Хуйня всякая повываливалась. — Да ты дурак? Я ж этого от тебя и хотел. Не ожидал, конечно, признаний, что ты душишь Арса во сне, но я сам в эту бездну полез. — Ты добыл неслыханный эксклюзив. — Знаешь, кого вы мне с Арсом напоминаете? Двух сестёр из диснеевской Золушки, вот клянусь, вам бы платьица как у них, с накладной жопой, чтобы вы ими друг о друга бились и вредничали. Антон смеётся — видимо, представил себе слишком детально и ярко. У него бывает этот удивительный смех — не фальшивый, но вырвавшийся будто судорогой, попутно превративший лёгкие в лоскуты и надломивший хребет. Игорь ловит спиной неуютный холодок. — Ты как вообще? — Я в порядке, — Антон коротко кивает, проводит пальцем по холодному стеклу. — Я в полном, мать его, порядке. Он странно подвисает, отражается в окне искажённо и мутно — и вдруг ударяет по стеклу кулаком. Игорь воспринимает момент как в замедленной съёмке — киношный взмах кулака, стекло вздрагивает от лучевидных трещин, оглушительно звенит и осыпается фонтаном на подоконник. Выглоданный проём зияет чернотой, ворвавшийся холод бьёт по безмятежному лицу. Антон поражённо выдыхает и отшатывается назад, и Игоря наконец-то вышибает из ступора. — Блять, Шаст, ты совсем ебанулся? Я, конечно, ценю, что именно при мне, но ты реально ебанат? — Игорь хватает Антона под локоть, опасаясь тронуть сам кулак. — Это ты из-за Золушки так? Антон смеётся, капая кровью на подоконник и светлый кафельный пол. Держит на весу изрезанную руку, выкашливает то ли хрип ужаса, то ли смешок сумасшедшего. Игорь одновременно трезвеет и тут же проваливается в шаткую муть, как в трансе тащит Антона под руку прочь от разбитого окна, ведёт по коридору мимо чужих дверей и затаскивает обратно в звенящую смехом и музыкой квартиру. Скидывает с себя и с Антона тапки, тащит придурка в ванную и там с ним запирается — замечательно, это ведь совсем не подозрительно и ни в коем случае не вызовет ни у кого вопросов. В дверь, естественно, стучат. Игорь порывается отправить всех любопытных нахуй, но вспоминает, что он в гостях и должен вести себя прилично. — У вас там всё хорошо? — спрашивают с той стороны обеспокоенно. — У нас всё заебись, какать ходите в подъезд, — отзывается Игорь, подводя Антона к ванне, включает воду и регулирует температуру. Снимает аккуратно с окровавленной руки кольцо, кладёт на раковину возле мыльницы. — Блять, Шаст, ты меня в могилу сведёшь. Антон стоит рядом и пугающе посмеивается. Весело ему, обосрышу, пока Игорь смывает кровь с его порезанной руки, счищает с пальцев осколки и запоздало думает, что поливать рану, наверное, стоило бы кипячёной водой. Запоздало думает, что Антона не нужно было ковырять расспросами, любопытствовать и тыкать пальцем в старые переломы, лишь бы посмотреть, как красив бывает в гневе улыбчивый мальчик. Игорь выключает воду, обматывает руку Антона в сорванное с крючка полотенце и садится вместе с ним на пол, драматично проехавшись спиной по стене. Вытягивает ноги и упирает их в громыхнувшие створки под ванной, гладит пальцами мягкий коврик, чтобы заземлиться хоть чуть-чуть, слушает тихое свистящее сопение под ухом. Потом решит, что делать с запачканным полотенцем, что делать с ебучим окном — сейчас важнее сам эпицентр бедовости. — Блять, как же я пересрал, — Игорь задирает голову к потолку, где плафон светильника вместо солнца выжигает глаза. — Сначала я подумал, что я в кино, а потом понял, что ты реально ебанутый. — Тебя задело, бля-я-ять, извини, — Антон склоняется над Игоревым предплечьем, и только сейчас Игорь замечает на себе порез. До чего же нелепая срань, господи. — Сука, я такой ебла-а-ан, Игорь, прости. — Блять, успокойся, я тебя прошу, похуй щас на меня. — Мне никогда не похуй на тебя, — Антон почти рычит, дёргая Игоря за запястье. — Спасибо, допустим, — Игорь неуверенно кивает, накрывает руку Антона своей и осторожно похлопывает по костяшкам. — Хуйня это всё, правда. Как будто котик поцарапал. Порез пощипывает, Антон водит вокруг него кончиком указательного, всем своим несчастным видом выражая сочувствие и вину. Делится своим полотенцем и накрывает порез уголком, прижимает сверху пальцами, опять свистит на ухо маленькой тоскливой флейтой вместо ноздри. Игорь за этой вознёй мышат в норе наблюдает молчаливо и неподвижно, замечает, как подрагивают у Антона пальцы, остаточную трясучку считывает с него прижатым плечом. Ловит странный порыв, когда уязвимость хочется перекрыть напором и безрассудством, ныряет к склонившемуся лицу и впечатывается в губы, целует Антона так, чтобы вытеснить из головы всё лишнее, выдавить-выскоблить и оставить только себя — сомнительную альтернативу хаосу мыслей и битому стеклу. Отстраняется, смотрится в больную неприкаянность, как в зеркало. Он, наверное, никогда не умел спасать собой — только портить, въедаться и травить, скатываться в шарики ртути на чужом языке. — Подумал, они там всё равно все решили, что мы тут заперлись и сосёмся. Так пусть они будут правы. Антон смотрит на Игоря растерянностью и отрешённостью, напрочь сбитый с толку, его самого сейчас — ударь кулаком и смотри, как расцветают лучами трещины. Растрёпанный и выточенный игрой теней в непривычную хрупкость, ему лежать бы на полу на долларовых купюрах и бриллиантах, выжигать клеймо червоточинами зрачков и ловить на язык цветную таблетку — вот такой он сейчас. Игорь, если вдуматься, не поможет ему никогда и ничем. — Тебе ещё хуже стало, да? Прости, я понимаю, что у тебя что-то вроде истерики, и тебя точно щас не надо целовать и вообще как-то в твоё личное пространство врываться, это как пытаться заткнуть поцелуем человека с панической атакой. Я, как чел, у которого бывают панические атаки, знаю, о чём я говорю. И я сделал, получается, самое хуёвое, что можно в такой момент сделать. — Зачем? — спрашивает Антон смиренно и тихо. — Потому что я сам хуёвый, Антош, — Игорь вздыхает, притягивает пришибленного Антона к себе и клюёт в макушку. — Ты бьёшь стекло, а я тебя целую. Такой вот у нас союз. Антон гипнотизирует вновь открывшийся порез на Игоревой руке, опускает голову ему на плечо и подгибает колени — вечно никуда не вмещается, бьётся об углы с потолками и злится, когда не получается притвориться невидимкой. — Это пиздец, Игорь. — Согласен, пиздец полный. Мне кажется, что по итогу ты убьёшь кого-то, а я — себя. Какие-то такие мысли в этот вечер. Антон может фыркнуть и возразить, накинуть на неутешительное предсказание шлейф шутки. Но Антон молчит, медленно поднимает руку, складывает пальцы в пистолет и направляет воображаемое дуло в плафон светильника. — Це-е-елься, стреляй, моё солнце, — пропевает Игорь на выцепленный из глубин памяти мотив. — Там поётся “в” моё солнце, — вяло исправляет Антон, так же медленно опуская руку и роняя её поверх замотанной. — Охуеть, я не знал, — Игорь утыкается в макушку носом, втягивает запах — дым и сирень, почему вообще этот опездал пахнет сиренью — загадка. — Похуй, исправляю песни под тебя. На остальное плевать, солнце моё. Антон устало цокает, сгибает осторожно пальцы под полотенцем. Игорь потом обязательно попросит хозяйскую аптечку, оботрёт пальцы балбеса перекисью и обклеит пластырями, обработает заодно и свой порез, на который ему пока что нравится просто смотреть — как на след чужой ярости, будто Антон крушил мир неустанно, а Игорь стоял ближе всех и любовался. В стены понемногу возвращаются звуки извне, подмешиваются разводами красок, будто подтекают из опущенной в воду кисти. Кто-то снова дёргает ручку запертой двери, но Игорь даже не реагирует, не пускает помехами посторонних и фокусируется просто, чтобы не уплыть — на солнце-плафоне, на заставленных шампунями полках, на притихшем Антоне, под чьей головой не шевелит даже плечом, чтобы не тревожить. Игоря не покидает паршивое чувство, что он облажался — но в мыслях об этом он утонет уже завтра. .