***
Чуя, шагая по улице, ощущал волнение и внутренний раздраженный жар. Он глядел на Акутагаву, пристально исследуя каждую его реакцию. «Что с тобой, младший? Почему так напряжен?» — думал Чуя, а затем внезапно начал углубляться в свои внутренние размышления. Он чувствовал некий диссонанс в поведении Акутагавы, и это вызывало у Чуи определенное беспокойство. «Чего это он так? Съежился весь. Холодно что ли? Или… он боится?! Нет! Не может быть. Дазай, сука, убью!» — в его мыслях проносились эмоции, смешанные с агрессией. Чуя был безжалостным убийцей, привыкшим к темноте и холоду мафиозного мира. Он считал, что в этом мире нет места слабым, и свои законы мафии считал естественными и правильными. И тут перед ним был Акутагава, казалось бы, такой сильный и безжалостный, но что-то было не так. «Скумбрия… блять, серьезно?!» — слова кружились в его уме. Чуя был амбивертом, способным к безжалостности в бою, но даже у него были свои принципы, свои границы. И что-то в поведении Акутагавы поколебало эти границы, заставляя Чую задаться вопросом: «Почему?» Чуя продолжал размышлять о методах воспитания Осаму. «Безусловно, методы хороши, но испытывать на нем?! Нет уж, увольте» — шепталось в его мыслях. Он чувствовал, что что-то в этом подходе к воспитанию не сходится с его собственными принципами. В его взгляде на мафиозный мир была жесткость и холод, но Чуя был человеком со своим кодексом чести. И вот перед ним был Акутагава, чей потенциал был задавлен жесткими методами воспитания. Терзаемый внутренними конфликтами, Чуя понимал, что в мире мафии такие вопросы редко поднимаются. Но что-то внутри него заставляло сомневаться в правильности принципов, которые были внушены Акутагаве. «Нет, если бы это был ребенок, которого легко воспитать. А вот как перевоспитать взрослого человека…» — шепталось в его мыслях. Он серьезно решил заняться этим, даже взгляд на Акутагаву стал каким-то другим, проникнутым новым оттенком понимания. Однако тихий насмешливый голос внутри напоминал ему, что причина его интереса к Акутагаве вовсе не только в желании помочь ему.***
Чуя и Акутагава садятся в машину Чуи, оставив позади мрачные офисные здания. На улицах царит новогоднее настроение: яркие огоньки, мерцающие гирлянды, и веселые украшения создают удивительную картину. Воздух пронизан запахом снега и новогодних украшений. Чуя включает радио, и из динамиков раздаются звуки праздничных мелодий. Он периодически бросает взгляд на Акутагаву, сидящего рядом. Между ними царит некоторая напряженность, но Чуя только улыбается ведь знает «своего» подопечного лучше всех. — Знаешь, Акутагава, ты необычный. Как давно ты не праздновал Новый год? Акутагава, немного удивленный, не спешит отвечать на заданный вопрос. Он ощущает, что что-то меняется в этот вечер, но не может понять, что именно. Машина Чуи едет по улицам, пролетая мимо сверкающих витрин магазинов, украшенных новогодними товариществами. Воздух за окном пронизан елками и пряниками. Чуя поворачивает в тихий переулок, который ведет к его дому. Поднимаясь по ступенькам к своей квартире, Чуя начинает осмысливать свой собственный поступок. Возможно, он не учел, что Акутагава предпочитает оставаться в тени, но, вглядываясь в его глаза, Чуя замечает что-то большее, чем просто равнодушие к празднику. Когда они входят в квартиру, Чуя включает свет, и тотчас же в комнате разгорается уютный светогирлянда. Его дом оказывается уютным местом, украшенным елкой, мишурами и гирляндами. Акутагава замечает приглушенный свет и атмосферу тепла и уюта. Чуя усаживает Акутагаву на диван и направляется к кухне, чтобы налить вино. — Давай, садись, — приглашает Чуя, указывая на диван. Акутагава неуверенно опускается на диван, вглядываясь в весело мерцающие огоньки на елке. Чуя направляется к кухне, чтобы налить им вино. Он словно психолог, общающийся с маленьким стеснительным ребенком, пытается его разговорить и выведать что с тем не так. — Так что ты скажешь, Акутагава? Новый год — это все-таки особенный праздник, не находишь? — спрашивает Чуя, возвращаясь с бутылкой вина и бокалами. Акутагава неуверенно пожимает плечами. — Никогда особо не обращал внимания на этот цирк, — отвечает он, стараясь поддерживать холодный наружный вид. Чуя наливает вино и садится рядом с Акутагавой, поднимая бокал. — Ну, может быть, сегодня именно тот случай, когда стоит попробовать. Мы же не в офисе, а дома, — улыбается Чуя, поднимая бокал в знак тоста. Акутагава, сначала немного растерянный, все же поднимает свой бокал, встречаясь взглядом с Чуей. Оба выпивают, и атмосфера в комнате становится более раскрепощенной. — Так что, как проводишь обычно Новый год, если не празднуешь? — продолжает Чуя, пытаясь узнать больше о своем подченненом. Акутагава медленно облизывает губы, прежде чем ответить. — Работа, в основном. Для меня нет особого смысла в этих праздниках, — говорит он, но в его голосе чувствуется нечто более глубокое. Чуя приподнимает брови, понимая, что под этим холодным фасадом может скрываться многое. Он решает не настаивать и позволить Акутагаве рассказать больше, если захочет. Вечер только начинается, и они встретят Новый год вместе — может быть, это изменит что-то в его обоюдных представлениях о праздниках. Спустя некоторое время разговор шел более свободно. Чуя рассказывал о своих традициях на Новый год, о приключениях предыдущих праздников, пытаясь вовлечь Акутагаву в общение. В ответ младший мафиози осторожно делился краткими фрагментами своей жизни, не раскрывая слишком много.