мы с тобой одной крови, мы с тобой одной породы,
нам не привыкать к боли, если имя ей «свобода»
где же ты, мой брат,
где же ты, мой друг,
где же ты, моя любовь?
♫ Мельница — Одной крови
Эта ночь была очень похожа на ту, первую для нее, когда она ничего не знала, не понимала и не помнила, кроме тьмы и ужаса, и ужас гнал ее во тьму, ей было холодно, страшно, что-то, чему она не могла дать определения, хлестало ее по нагому телу холодными плетями, но даже что такое плети, она не имела ни малейшего понятия, равно как что такое холод. Если бы не он — она бы умерла там. Ее бы поглотил мрак, затянув, как трясина, но он появился, могучий прекрасный витязь, он накрыл ее чем-то теплым, поднял на руки и унес в теплое укрытие, он дал ей еды, он дал ей все, даже имя… как могла Ниниэль сидеть дома, прятаться в Бретиле, когда он ушел сражаться с ужасным драконом? Помочь она тоже никак не могла — в битве, но после битвы, если придется, она бы перевязала раны Турамбара, напоила его целебной настойкой, что ей дали лесные люди, и ни за что не позволила бы ему умереть. Сама мысль об этом вызывала в ней леденящий ужас, и дитя, растущее под сердцем, тоже вздрагивало, как от испуга. Ниниэль ласково погладила живот; двигаться он ей пока что не мешал, но скоро станет больше, а после родится ребенок, такой же красивый, как Турамбар, и такой же сильный, а если это будет девочка, то ее красота сравнится с эльфийской. Люди Бретиля говорили, что Турамбар и его жена идеально подходят друг другу, они даже внешне похожи, как брат и сестра, оба прекрасны, оба горды, оба упрямы… Оба упрямы, и именно из-за своего упрямства она оказалась здесь. Спешившись, Ниниэль медленно пошла вверх по склону, туда, где издалека виднелась туша дракона. Тот не двигался, скорее всего, был убит — или притворялся мертвым, ибо драконы хитры и коварны; откуда Ниниэль было известно про их коварство, она понятия не имела, ей не доводилось встречать драконов, но думала дева не о чудище, а о Турамбаре — если дракон мертв, то почему тот не идет навстречу ей? Что, если?.. Она ускорила шаг, почти побежала — увидев лежащего мужчину, вскрикнула, упав рядом на колени. Быстрым движением прижала пальцы к горлу, с радостным вскриком ощутив пульс. Ранен, но жив. Аккуратно Ниниэль перевернула Турамбара на спину, осмотрела — тот был почти цел, лишь ссадины и синяки, но… рука, обожженная чем-то, похожим на огонь, чернела ядом. — Нет, — пролепетала Ниниэль, охваченная испугом — но быстро сбросила оковы страха. Если она ничего не сделает прямо сейчас, то он точно умрет, а его смерть значила смерть и для нее, никакое дитя не удержало бы деву в мире живых после утраты любимого мужчины. Решительно Ниниэль оторвала подол платья и принялась перевязывать руку Турамбара. Горячие слезы текли по щекам, падая на ожог — это не могло помогать, но ей казалось, что от ее слез ожог заживает. Если бы, если бы, пожалуйста… Она открыла глаза. Когда наступила тьма, она лежала на чем-то твердом и холодном, а сейчас — на мягком. Вокруг было тепло, вместо деревьев ее окружали стены, и у окна спиной к ней стоял мужчина с длинными темными волосами в черных одеждах. Стоило ей пошевелиться, и он обернулся — как же красив он был! Красив, силен, но как же вместе с тем он был печален, какая бесконечная усталость и скорбь светилась в его глазах, серых, как сталь меча! Как же она была рада его видеть — словно нашла кого-то важного, кого-то дорогого, кого-то, кого давно искала… — Тебе лучше? — спросил он. Она поняла его — ранее слова были для нее недоступны, но понемногу способность понимать чужую речь и говорить самой возвращалась. Но понимать пока было проще, и она лишь кивнула. Мужчина подошел к ней, опустившись на колени рядом с постелью. — Кто ты? Откуда ты? — Я… Слезы брызнули из глаз сами собой — кто она? Ну почему она не знает? Почему она не знает ничего? Теплые большие ладони легли на ее голые плечи. От мужчины пахло дождем и железом — почему-то этот запах показался ей лучше аромата луговых цветов. — Ну, ну, успокойся, — сказал он. — У тебя нет имени? Поэтому ты плачешь? Хочешь, я дам его тебе? У эльфов есть обычай давать кильмэссэ, прозвище… После ты обязательно вспомнишь настоящее имя. Она робко кивнула. — Тогда… — он ненадолго задумался. Коснулся ее лица, утирая слезу с уголка глаз. — Ты так много плачешь. Мой путь был полон слез, чужих и моих, и рожден я был в годы Нирнаэт Арноэдиад, Битвы Бессчетных Слез… Ты кажешься лишь немногим младше меня. Я нарекаю тебя Ниниэль, Девой Слез. — Ниниэль, — повторила она, словно пробуя имя на вкус. Потерлась щекой о его ладонь, как большая кошка, взглянула ему в глаза, — А ты? — Я… — по его лицу пробежала тень. — Я Турамбар. — Турамбар! — позвала Ниниэль, склонившись к нему, но он не ответил и не пошевелился. Вблизи раздался хриплый смех. Ниниэль вскинулась, но дракон не нападал — уже не мог. Он издыхал, но глаза его смотрели все еще пронзительно. — Привет тебе, Ниэнор, дочь Хурина, — сказал дракон. Дочь Хурина? Ниниэль сдвинула брови — Брандир говорил ей, что на самом деле Турамбара зовут Турин, и он сын Хурина, но не может же быть, чтобы?.. Все твари Моргота лживы, как и их создатель. — Ты хочешь исцелить его? — продолжал дракон. — Ты любишь его? Несмотря на то, что он убийца? Что он предатель? Что из-за его гордыни пал целый город? Что из-за его упрямства влюбленную в него девушку увели в плен, а после жестоко убили? Что он своими руками отнял жизнь лучшего друга? Ниниэль молча взирала на дракона, и ее пробирала мелкая дрожь. С небес пролились первые капли дождя, стекая холодом по плечам. — Дождь, — сказал Турамбар, подставляя ладонь под льющиеся с неба струи воды. Теперь Ниниэль защищала от них накидка, и они с Турамбаром полюбили гулять по Бретилю в любую погоду. — Дождь, — повторила Ниниэль, следом за ним подставляя ладошку. — Он как бессчетные слезы. — Возможно, — Турамбар тяжело вздохнул. — А что это? — Ниниэль поспешила отвлечь его от печали, сорвав маленький цветок. — Фиалка, — он не улыбнулся, он никогда не улыбался, но тень улыбки, как тень солнца, скользнула по мужественному лицу. — Фи-ал-ка… — Ты похожа на фиалку, — взяв ее руку, Турамбар коснулся губами цветка. Привлек Ниниэль к себе за талию и поцеловал ее в губы. Капюшон сполз с его головы, волосы промокли насквозь, челка липла к лицу, но он не обращал внимания, отчаянно и исступленно целуя деву. — Я люблю его, что бы он ни сделал, — твердо сказала Ниниэль, упрямо глядя в драконьи глаза. — Все его деяния были в прошлом. Сейчас он — мой спаситель, мой муж, отец моего ребенка, и я никогда не откажусь от него, неважно, кто он. Из последних сил дракон усмехнулся. — Даже если он — твой брат?.. Что? Брат? Сын Хурина… Дочь Хурина… Неужели? Ниниэль в ужасе взглянула на лицо Турамбара: люди Бретиля говорили, что они похожи, и действительно, у нее были такие же глаза, и такого же цвета волосы, и черты лица, и… И дракон назвал ее дочерью Хурина… Раскатом грома в небесах вернулась память: жизнь с матерью в Дор-Ломине, постоянное опасение попасться в лапы истерлингов, гонцы из Дориата с известиями от брата, которого она никогда не видела, рассказы матери о доблести и геройстве отца, наконец, переезд в Дориат, где они узнали от короля Тингола и королевы Мелиан, что Турин убил эльфа Саэроса и сбежал… Турин… Турин. Все это время она была влюблена в родного брата. Она была женой родного брата. Она делила с ним постель и носила его дитя. Она — Ниэнор, а не Ниниэль. — Нет… Турамбар! — Ниэнор с силой толкнула его в плечо, не боясь более причинить боль. — Очнись… Турин! При звучании настоящего имени его глаза широко распахнулись. — Что ты… Договорить Турин не успел — лицо обожгла пощечина. Ниниэль вскочила и отшатнулась от него, как от злейшего врага; встав следом, он шагнул к ней, но она снова ударила его. — Да что с тобой? — Не приближайся ко мне! — взвизгнула Ниэнор. — Зачем ты так со мной? Зачем ты мне врал? — Врал?.. — Турин окончательно растерялся. — Тебе что-то сказал дракон? Ниниэль, это лживые твари… — Это ты — лживая тварь! Лживая, похотливая, извращенная тварь! — каждое ее слово было будто новой пощечиной. — Ниниэль… — Ниниэль! — она расхохоталась, как безумная. — Меня зовут не Ниниэль! Я Ниэнор, дочь Хурина! …она была похожа на Лалайт. После смерти младшей сестры Турин искал ее отражение во всех женщинах, а Ниниэль была почти один в один как Лалайт, если бы той довелось вырасти. И на самого Турина она была похожа, и не только внешне — он находил в ней свои черты, в мелочах, в деталях, она так же хмурилась, так же улыбалась краем рта, так же недовольно поджимала губы, и сначала он думал, что утратившая память девушка просто подражает ему, но… — Ниэнор? Погоди, то есть… — Ты мой брат! Я твоя сестра! — в голосе Ниэнор зазвучали нотки истерики. — Мы женаты, я от тебя беременна, и я твоя сестра!.. Вдруг ее нутро пронзила резкая боль. Вскрикнув, Ниэнор схватилась за живот, покачнулась — Турин подхватил ее на руки, бегом помчавшись к Бретилю. Неважно, кто она, сестра или жена, важно, чтобы она была жива — он любил ее. Он любил ее больше всего на свете, больше собственной жизни, он сделал бы все ради нее, убил бы и умер сам, и ни за что не позволил бы погибнуть ей, и все стало неважно: дракон, Моргот, битва… только она имела значение. Только его любимая женщина. Брандир в ужасе прикрывал рот рукой, давя вскрик, прячась и слыша все, что они говорили.***
— Скорее, помогите ей! Как безумный, ворвался Турин в хижину лесной целительницы с Ниэнор на руках. Женщины Бретиля тут же захлопотали вокруг нее, уложили в постель, принялись делать какие-то настойки… Турин не имел права долго находиться там, а среди хижин ждать не мог. Лес принял его в свои темные объятия. Еще недавно они ходили тут вместе с Ниниэль — Ниэнор, она Ниэнор! — он рассказывал ей, как называются цветы, деревья, бабочки, что такое облака, солнце, небо… Она смотрела на него, как на божество, и он смотрел на нее так же — но если он был для нее тем божеством, которое открывает мир, буквально создавая его, то она для него была загадочной лесной богиней, даром небес, исцелением для его измученной души — он дал ей все, что она имела, но он нуждался в ней гораздо больше, чем она в нем. Его любимая Ниниэль. Его любимая Ниэнор… Сестра. Со всей силы Турин ударил кулаком о ствол дерева, чтобы сбить костяшки до крови. Боль не привела в чувство, душевную боль ничто не могло заглушить — Турин отчаянно закричал, падая на колени в траву. Как он мог? Как он мог осквернить что-то столь чистое? Словно бы он был облит дегтем и пачкал все, к чему бы ни притронулся, как Глаурунг — чем он отличается от Глаурунга? Посмотрев на свои ладони, Турину показалось, что они целиком покрыты кровью. Кровью Белега, кровью Саэроса, кровью Финдуилас, и Гвиндора, и Ородрета, и даже того карлика Кхима… Неужели Ниэнор тоже погибнет из-за него? Ниэнор и… и их дитя… дитя от сестры… Турин упал лицом в землю, горько зарыдав. Что ему делать? В бедро, словно подсказка, ткнулась рукоять Гуртанга. Турин шумно выдохнул, сел на колени и обнажил меч — его лезвие все еще хранило пятна черной мутной драконьей крови, но ярко блестело в лунном свете. Если он воткнет меч рукоятью в землю, если бросится грудью на острие… С силой Турин вонзил рукоять в податливую и мокрую после дождя почву. Встал. Сбросил доспех, сбросил и камзол, и рубашку, обнажив торс. Шаг — и падение. Меч пронзит его сердце, и наконец это прекратится, прекратится череда его боли, горя и чужих смертей, вереницей идущей за ним. Один шаг. Турин зажмурился… Ниниэль лежала, устроив голову на его коленях. Он перебирал ее длинные черные волосы, любуясь блеском серых глаз и нежным лицом. Над ними сияло солнце и пели птицы среди листвы. — Я так люблю тебя, — вдруг сказала Ниниэль. — Так люблю, что не смогу без тебя жить. Турамбар счастливо засмеялся, склонившись над ней и прижавшись лбом к ее лбу. — Я тоже не смогу без тебя жить. И я клянусь тебе, что сделаю тебя счастливой. Что бы ни случилось, mell. Что бы ни случилось… Турин повел голыми плечами. Если он умрет сейчас, то поступит по-настоящему подло и трусливо, бросив Ниэнор одну. У нее нет никого, кроме него, и куда она пойдет? Останется в Бретиле? Одна, с тяжелым грузом на душе… или не одна? Что, если ребенок — их ребенок — все-таки родится? Ему нельзя было умирать. Только не сейчас. Прокляв род Хурина, Моргот знал, что делает. Смерть — не избавление. Смерть — побег. Если его отец — их отец! — смеялся в лицо Темному Властелину, то неужели Турин так легко сдастся? А если он вернется и узнает, что Ниэнор… Вернув меч в ножны, Турин, как был — полураздетый и до нитки промокший под дождем, бросился обратно к хижинам.***
Ниэнор, бледная, как полотно, лежала в постели. Женщины молча расступились, пропуская Турина, и он опустился на колени рядом с ней, боясь смотреть в ее глаза. — Он умер, — шепнула Ниэнор. Или не шепнула, а лишь шевельнула губами, но Турин понял — понял, кто умер, и что случилось, пока его не было. — Сочувствую вам, господин, — молвила целительница. — Но вы молоды, у вас будут еще дети… — Нет! — испуганно вырвалось у Ниэнор, и Турин отдернул руку, как от огня, не решившись тронуть ее ладонь. — Ни… Ниниэль в порядке? — спросил он, чуть не проговорив ее настоящее имя — стоило лишь узнать, как на самом деле зовут его сестру-жену, и он мгновенно привык к тому, что она именно Ниэнор и чуть не забыл, что в Бретиле ее звали иначе. — В порядке, господин. — Уходи, — потребовала сестра. — Слышишь? Уходи, Турамбар! Я не желаю тебя видеть. — Госпожа… — растерялась лекарка, впервые слыша от нее столь грубое обращение к мужу. Ниэнор фыркнула и отвернулась лицом к стенке. Турин встал. — Если ее состояние ухудшится, — сказал он, — зовите меня в любое время. И зовите сразу. Не став слушать ответ лекарки, развернулся, выходя из хижины, а когда добрался до своего жилища, прямо ему в горло уставился меч. Брандир тяжело дышал, яростно сверкая глазами. — Ты все еще жив, сын Хурина? — выплюнул он. — Жив, — Турин отодвинул его клинок рукой. — Ты подслушивал нас, Брандир? — Я боялся за тебя! Я хотел помочь тебе, и что я слышу? Ты… — Брандир задохнулся от гнева. — Ты обманул ее! Использовал! Ты… гнусный, гадкий, отвратительный… — Я не знал, — устало сказал Турин. — И она не знала. Пусти меня, Брандир. — Только если ты идешь плести себе веревку, — отрезал тот. — Или я зарублю тебя, как собаку. Не сейчас, так потом. Мгновение — и он выронил меч, вскрикнув от боли, гнева и неожиданности. Турин приставил Гуртанг к его груди. — Пока я не могу умереть, — сказал он. — И если ты снова попытаешься угрожать мне, то зарублен, как собака, буду не я. — Мерзавец, — процедил Брандир. — Будь проклят тот день, когда я выходил тебя! Будь ты проклят, сын Хурина! Издав смешок, Турин опустил меч. — Ты опоздал, Брандир. Я уже проклят.***
Прошла неделя. Зарывшись носом в мягкую подушку, Ниэнор прижала ладони к плоскому животу, где совсем недавно росло дитя — дитя, к которому она привыкла, дитя, которого она ждала, дитя, которое она уже успела полюбить. Плод их с Турамбаром любви — плод греха, плод тьмы, плод извращения. Ниэнор не пожелала посмотреть на тело мертвого младенца, исторгнутого ее утробой, потребовала от лекарок, чтобы те не хоронили его, а выбросили, и теперь тихонько плакала. Она даже не спросила, кто это был, мальчик или девочка. Она хотела как можно скорее забыть о ребенке, забыть о любви к брату, вычеркнуть из сердца притяжение к Турину, как к мужчине, но еще больше она хотела, чтобы он пришел. А он не приходил. Ниэнор сама его выгнала, но как же она хотела, чтобы Турин ослушался, чтобы ворвался в ее покои, чтобы обнял ее и сказал, что все будет хорошо, чтобы пообещал, что сделает все возможное, чтобы согрел ее своим теплом… А он не приходил. Зато от нее не отходили целительницы, как и тогда, когда она впервые появилась здесь — люди Бретиля были добрыми, гостеприимными и благородными, но сейчас их доброта ее злила — она не заслуживала этого. И Турин не заслуживал. — Госпожа, вам нужно поесть, — голос лекарки полоснул по ушам. — Не хочу, — Ниэнор поежилась от одной мысли о еде. — Нужно, — упрямилась лекарка. — Хотя бы немного супа. Вам нужно восстанавливать силы и хорошо питаться. — Я не хочу восстанавливать силы, — проворчала она. — Я хочу умереть. — Госпожа! — ахнула лекарка. — Нельзя так говорить! Нельзя о таком думать! Вы что! Ниэнор промолчала. — Пойду принесу вам суп, — упрямо сказала лекарка. — И вы его съедите. А если нет — буду вас кормить! Или позову господина Турамбара, и кормить вас будет он! — Я не знаю, что это, — пожаловалась Ниниэль, разглядывая тарелку с супом на столе перед собой. — Еда, — Турамбар взял ложку, показывая ей, как держать. — Бери и зачерпывай. И ешь. Это вкусно. — Вкусно… Что такое «вкусно» — она тоже не знала, но запах от блюда исходил приятный. Ниниэль взяла ложку, стараясь подражать Турамбару, но никак не могла устроить в руке удобно. Наконец, разозлившись, Ниниэль бросила ложку на стол. — Не получается! Лучше я буду есть хлеб! — Один хлеб тебя не насытит, — заметил Турамбар. Немного подумав, взял ложку, зачерпнул супа и протянул к ее губам. — Ешь. Ниниэль удивленно посмотрела на него, на ложку, поколебалась и наконец послушно съела — и тогда Турамбар улыбнулся по-настоящему, не одними глазами, как раньше. Он скормил ей всю тарелку супа, и с тех пор не раз так делал, даже когда она научилась есть самостоятельно. Нет, это было невозможно. Ниэнор сбросила одеяло и встала с постели. Босиком подошла к двери, осторожно выглянула — охраны у хижины не было, что ее насторожило, но, когда она сделала еще пару шагов, то поняла, что охрана не нужна. Совсем рядом от хижины под стволом высокого дерева сидел Турин. Он дремал, но Ниэнор знала, насколько чуток его сон, и что никакие стражи не заменят его. Ее сердце сладко затрепетало от нежности. Медленно сев на землю рядом с ним, Ниэнор еще раз всмотрелась в его лицо — измученное, красивое, мужественное, печальное и уставшее. Ее любимый Турамбар. Ее любимый Турин. Брат. Поддавшись порыву, Ниэнор коснулась ладонью его щеки, и он распахнул глаза. Рука сама собой дернулась к мечу, но, увидев, что это Ниэнор, он тихо вскрикнул, резко садясь. — Ты… ты замерзнешь! — первое, что выговорил Турин, и она рассмеялась, не сдержавшись — такой милой была эта забота. — Ты давно здесь сидишь? — Нет, — судя по интонации, он соврал. Ниэнор вздохнула, усаживаясь рядом и прижимаясь плечом к его плечу. — Что мы будем делать? — спросила она. Турин словно зеркально отразил ее вздох. — Не знаю, — честно сказал он. — Наверное, мы должны умереть, — проговорила Ниэнор. — Вместе. Если ты пронзишь меня своим мечом… — Нет! — он вскрикнул, как от боли. — Никогда! Не смей даже думать об этом! Слышишь? — схватив Ниэнор за плечи, Турин встряхнул ее. — Ты не умрешь! — А ты? — Если ты скажешь, — ответил Турин, — то умру. Но только если ты скажешь. Больше никто не будет хозяином моей судьбы, потому я и дал себе такое имя… Но ты — ты хозяйка моей судьбы. Только ты одна. — Потому, что тебе меня жаль? — Потому, что я тебя люблю. Ниэнор то ли хихикнула, то ли всхлипнула. — Это неправильно. Это чудовищно. Это грязно. — Но это так, — сказал Турин, отпуская ее. — Неправильно. Чудовищно. Грязно. Но неизменно. — И все же, если не умирать, то что нам делать? — повторила Ниэнор. Турин пожал плечами. — Жить. — Где? Здесь? Где нас знают, как мужа с женой? — И где Брандир знает правду, — еле слышно проговорил Турин. — Знает? — ахнула Ниэнор. — Ах да, он пошел за мной… Он любит меня, — с сожалением вспомнила она. — Если бы ты была с ним, было бы лучше. Почему ты выбрала меня?.. — Потому что… Это злой рок, хотела сказать Ниэнор. Проклятие Моргота, чары Глаурунга, злая шутка судьбы — но, вновь взглянув в глаза брата и увидев в них свое отражение, ответила: — Потому что я полюбила тебя. И я… я… я не жалею! — выпалила она. — Я ни капли не жалею! Я была счастлива с тобой, ты был всем моим миром, и если это счастье единственное, что выпало мне на долю, то я не считаю эту долю горькой! — Ты точно никем сейчас не заколдована? — шокированно переспросил Турин. — Я думал, ты будешь ненавидеть меня и проклинать… меня, день нашей встречи, злой рок… а ты… — Отныне мы будем лишь братом и сестрой, — сказала Ниэнор. — Но все же сестра может и должна любить брата, только иначе. Как и брат сестру. — Да, — покорно согласился Турин, осторожно коснувшись ее руки. Ниэнор не отдернула ладонь. — Кажется, я знаю, что нам делать. Мы должны умереть! — Что? — растерялась Ниэнор. — Турамбар и Ниниэль должны умереть, — он выделил голосом их имена. — А Турин и Ниэнор — вернуться. Я всегда скрывал свое имя, но больше не хочу прятаться от Моргота. Если понадобится, я выйду с ним даже в открытый бой. Но ты, дорогая, ты всегда будешь в безопасности, я обещаю тебе, я клянусь… и умереть может один лишь Турамбар. Ниниэль может остаться здесь, о тебе позаботится Брандир, — мука боли исказила его лицо. — Нет, — Ниэнор усмехнулась. — Уж не думаешь ли ты, что проклятие обошло меня стороной? Я не буду в безопасности ни здесь, ни где-либо еще, разве только в Валиноре… Я пойду с тобой. И… по-моему, я тоже знаю, что нужно делать.