я еще в самом начале в этой сказке печали
ты все можешь исправить, удалив мою память
над пустынной вьюгой, над луной близорукой
утешитель, баюкай
♫ Fleur — Утешитель
Утро пахло весной — еще только весной, не летом. Лето еще не наступило, близилось, и впервые его наступление не радовало, ибо в день Врат Лета должно было случиться нечто непоправимое, то, что сломает сразу несколько жизней. Ниэнор горько пожалела о своей несдержанности; хотела отомстить брату — а получилось так, что сама же страдала. Кто дернул за язык назвать имя Маблунга? Радовало одно — он ее не любил. Если бы любил, Ниэнор было бы намного больнее, но фэа эльфа оставалось безучастно к ней, и любовь в нем не проснулась бы со временем, раз не проснулась сразу. Маблунг будет ей другом, защитником, братом… а настоящий брат… Судьба Турина пугала Ниэнор. Она жила с ним не всю жизнь, знала Турамбара только как своего мужа, с иных сторон не видя, но в то же время могла угадать, что с ним происходит, только по глазам, по голосу, по скорбной складке в уголках губ. Его чувства были ее чувствами, и его рвало на части. Он хотел быть с ней и любить ее, и в то же время он хотел оставить ее в руках Маблунга под надежным присмотром и уйти умирать. Можно было не сомневаться, что выберет второе. Находиться в стенах Менегрота было невыносимо — Ниэнор казалось, что она в каменном мешке. Леса Дориата нравились ей намного больше, зеленые, свежие и свободные. Покрытая росой трава холодила босые ступни. Наклонившись к кусту ежевики, Ниэнор сорвала черную спелую ягоду, положила в рот и зажмурилась от удовольствия, ощутив на языке вкус утреннего леса, покрытого белесой пеленой тумана. Лес говорил с ней разными голосами: пели проснувшиеся птицы, в ветвях шелестел сонный ветерок, в травах лениво копошились мелкие зверьки. Турин учил ее слушать лес, когда она была Ниниэль и его женой, учил ее угадывать по следам, отыскивать дорогу в самой непроходимой чаще и понимать подаваемые лесом знаки. Турин учил ее даже пользоваться ложкой. Терпеливо, не сердясь, если оу нее не получалось. Он всегда был терпелив и осторожен с ней, он берег ее, он заботилсмя о ней даже когда она уже сама могла о себе позаботиться. Ниэнор смахнула слезу: нельзя все время плакать. Ниниэль, дева слез, умерла.__________________________
— Ты снова плачешь? Ниниэль подняла глаза на Турамбара. В огромных ланьих очах сверкали слезы. Она сидела на полу у его ног, и он возвышался над ней, но опустился на колени рядом и их лица сравнялись. Взяв лицо Ниниэль в ладони, он заставил ее посмотреть на себя, погладив большими пальцами по щекам. — Бедная, — сказал он. Ниниэль не знала, что значит «бедная». Она пока изучила совсем мало слов: свое имя, имя Турамбара, «хочешь есть?» и «ты плачешь?» — эти вопросы он задавал ей чаще всего. — Ты пыталась ходить, Ниниэль? Смущенно покраснев, она кивнула. Пыталась, но выходило совсем плохо, ноги не слушались, она спотыкалась и падала. От удара о землю или пол ей было больно, и она плакала.На руках и коленнях оставались царапины и ссадины; Ниниэль протянула руку, показывая Турамбару раненую ладонь. Поднеся к губам ее руку, он запечатлел поверх ссадины поцелуй. — Не нужно самой. Я же сказал, что буду помогать тебе. — По-мо-гать, — произнесла она по слогам. Подняв другую руку, в свою очередь коснулась лица Турамбара, провела кончиками пальцев по лбу, носу, губам, по колючему подбородку. В его черных глазах плескалась такая нежность, что Ниниэль снова захотелось плакать, но она не заплакала. Она сделала другое, мало понимая, что творит и зачем, действуя на инстинктах. Подавшись вперед, ниниэль коснулась губами губ Турамбара. — Что ты?.. — ахнул он, замирая, как будто окаменел. Ниниэль, осмелев, коснулась ладонью его груди. — Ниниэль, — мягко взяв за плечи, Турамбар отстранил ее от себя. — Не надо так. Она непонимающе расширила глаза — как7 Она сделала ему больно? Но тогда было бы больно и ей. Встав, Турамбар ушел, и вместо него появились суетливые халадинет.__________________________
Усилием воли Ниэнор вырвалась из воспоминаний. Турин был таким добрым к ней; как он мог после этого надеяться очернить себя в ее глазах? Белег, Гвидор, Ульмо, Финдуилас… все эти имена были для Ниэнор лишь пустым звуком. Ей было плевать на них. Она не знала их. Она знала его, любила его, а он любил ее. Если это чувство поселил в них Моргот, то почему тогда в этой любви не было никакого мрака? Почему тогда Турин был так нежен и ласков, и ни разу не груб? Почему не принуждал ее к любви силой? Почему не злился на нее даже тогда, когда на него злилась она? Если эта любовь была злом, то что тогда такое — добро? Чуткий слух уловил шаги слева. Ниэнор застыла, прислушалась: чем-то поступь напоминала эльфийскую, такая же легкая, но менее осторожная и будто неуверенная. Иногда идущий спотыкался. Эльфы не спотыкались, Ниэнор не припоминала, чтобы кто-то из квенди был настолько измотан… но это мог быть кто-то, кто, подобно Гвиндору, сбежал из плена. В любом случае, это был не орк, и Ниэнор без страха пошла навстречу шагам. Без страха сошла с тропы, пробралась через заросли орешника, раздвинула ветки плакучей ивы — и ахнула, зажав рот ладонями. Перед ней стояла растрепанная, уставшая, босая, в пыльном запачканном в грязи платье — Морвен. Ее мать.***
Едва рассвело, как Дориат наполнился шумом голосов, шагов и радостных возгласов. Турин сонно поморщился, протирая глаза — накануне он перебрал с вином, позволив себе больше, чем было необходимо для простого увеселения души. Думал, станет легче, и на самом деле стало, он забылся, но утром по пробуждении все временно забытые горечи вернулись троекратно, обрушившись на голову лавиной. Выйдя во двор, Турин набрал из бочки воды в деревянный ковш и вылил себе на голову. Фыркнул, по-собачьи отряхнувшись, плеснул еще холодной воды в лицо. Зачем, ну зачем он это сделал? Кто тянул за язык попросить мужа для Ниэнор? Это было не только жестоким самоуправством, но и неслыханной дерзостью: в Дориате не жили атани. Турин попросил не просто мужа сестре, а мужа-эльфа. И эта заноза не отказалась, а попросила Маблунга, и он тоже не отказался. изумившись наглости детей Хурина, а согласился. Могло ли быть так, что согласился, сам желая брака с ней? Ниэнор красотой своей была сравнима с эллет, даже лучше некоторых эллет, была умной, веселой и обаятельной, влюбиться в нее было очень легко. Турин знал; он влюбился, даже когда Ниэнор не проявляла живости ума.__________________________
Эта несчастная девушка — как младенец или животное, повторял он себе. Она потеряла разум или никогда его не имела, и она была достойна жалости. Он ухаживал за ней со всем терпением, тем самым стараясь искупить вину перед Финдуилас — не смог спасти эллет, спасет аданет. Только поэтому он возился с Ниниэль. Или не только поэтому. С ней Турамбар чувствовал себя по-настоящему нужным и сильным, с ней он был не жалким ничтожеством, а великим героем. Она не знала, сколько он совершил ошибок, для нее он был непогрешим, она нуждалась в нем и искренне радовалась, видя его. Она напоминала ему маленькую Лалайт — даже внешне. Опустившись на колени рядом с ней, в очередной раз упавшей, Турамбар позволил Ниниэль ощупать свое лицо, мысленно улыбаясь тому, как старательно она изучает все, в том числе его нос и щеки. Он ожидал, что Ниниэль может дернуть его за волосы или за ухо, как сделал бы ребенок, но она не потянула за черную прядь. Она… Турамбар превратился в статую, не веря в происходящее. Горячие девичьи губы прижались к его губам. Ниниэль неумело приоткрыла рот, пытаясь целовать. Это дитя первым поцеловало его. Хуже всего — Турина с головой захлестнуло желание ответить. Перехватить инициативу, сжать тонкий стан в объятиях, поднять на руки, прижимая к себе хрупкое тело, не отпускать… Нет. Нельзя. Она не понимала, что делала. Он не настолько изголодался по женской ласке, чтобы утешаться телом бедняжки, не осознающей, что творит. Турину стоило многих усилий заставить себя отстранить ее и уйти — выбежать — за дверь.__________________________
Усилием воли он отогнал воспоминания. Этот этап в их жизни закончился, они разойдутся каждый своей дорогой, Ниэнор останется в Дориате под крылом у Тингола, Мелиан и Маблунга, а он, Турин… Жизнь Ниэнор только начиналась, его — подходила к концу. Веселый шум вокруг резал уши, каждый звук отдавался в голове болезненным эхом. Турин поморщился, провел ладонями по лицу, хлопнул себя по щекам, приказал: соберись. Он был уже не среди разбойников, и даже не среди халадин; перед эльфами нельзя было позволять себе распускаться. Видел бы его сейчас Саэрос — посмеялся бы над ним еще хуже, чем тогда. Саэрос… Турин сжал руку в кулак. Это была первая смерть, которую он принес. До того дня он убивал только орков и истерлингов, они были врагами, слугами Моргота, и меч Турина разил их, ибо их мечи угрожали ему и тем, кого он хотел защитить. Саэрос же был убит не на войне, не в битве и не из ненависти. По глупости. Турин злился на него и хотел ему отплатить, хотел унизить, но не хотел отнимать жизнь. Убить даже не человека — эльфа… это было чем-то невозможным. Чем-то запредельным. Турин все еще помнил, как все внутри него сжалось от холодного ужаса, когда Саэрос упал и он понял, что больше эльф не встанет — тот, кто был рожден бессмертным. Дориат не принимал Турина, Дориат словно чувствовал, чьей виной была гибель Саэроса и Белега. Дориат враждебно хмурился темными елками и даже солнце словно светило мимо. Но отчего все так весело шумят? Наконец приведя себя в порядок, Турин пошел к трапезной, где на пороге собралась целая толпа дориатрим. Они расступились, давая пройти, и первой в зале он увидел Ниэнор, ибо к ней его взгляд всегда тянулся раньше, чем к другим, сколько бы вокруг ни было живых существ и предметов, а второй… Нет, не может быть. Он так мечтал ее увидеть, он молился Эру о том, чтобы она была жива, когда Ниниэль носила дитя, он так жалел, что она этого не знает… а после он был счастлив, что она ничего не знала, но все равно отчаянно желал с ней встречи, как любой ребенок — со своей матерью. Морвен Эледвен вздрогнула, увидев сына, обернулась к нему, но не бросилась в его объятия. Турин медленно шагнул к ней и опустился на колени. «Прости». Вслух бы он прощения не просил, но все его существо умоляло об этом. Морвен любила Ниэнор всей душой, любила еще нерожденной, берегла Цветок Севера, как свое главное сокровище, и что сделал Турин? Забрал материнскую драгоценность, вырвал этот бедный цветок и запятнал его в кровавой грязи. Он не знал, Ниэнор не знала, никто не знал, но так случилось. Вскрикнув, как птица, Морвен упала рядом с сыном, обнимая и прижимая его голову к своей груди. Заплакала, осыпая лицо поцелуями. Ниэнор застыла рядом мраморной статуей. — Хвала Эру, вы оба живы! — мать громко всхлипнула, гладя Турина по жестким черным волосам. — Вы оба… вы оба живы… как я счастлива, как счастлива… Подняв глаза, Турин перевел взгляд через плечо матери на сестру — Ниэнор сумрачно покусывала губы, и счастливой не выглядела. Он знал, что она безумно рада видеть Морвен, знал, не спрашивая, просто знал, но также знал, что ее сжигает тот же стыд, что и его.***
Завтракали они только втроем — эльфы выделили для них отдельное место за столом, где никто не тревожил семью Хурина. Морвен приняли в Дориате со всем благодушием и гостеприимством, Тингол поцеловал руку владычице Дор-Ломина, Мелиан мелодично пожелала ей благословения валар, и оба заверили, что дети и жена их друга могут пребывать под Завесой столько, сколько пожелают, тем более, когда Ниэнор станет женой Маблунга. Последняя новость удивила и обрадовала мать, и она не уставала восхищаться, аккуратно, но с аппетитом поедая поданный им ужин. — Подумать только, Маблунг! Возможно ли такое? Велика любовь в нашем мире, если и эльфы стали заключать браки со смертными! — Велика, — задумчиво протянула Ниэнор, ковыряясь в тарелке. Ее это ничуть не радовало, и думала она о другом мужчине, хотя Маблунг был прекрасен, добр и ласков с ней, и любая была бы счастлива назвать его своим мужем, но, каким бы идеальным ни был синда, Ниэнор тянулась к другому. К смертному человеку, у которого были слабости, к тому, чьи волосы однажды тронет седина. К тому, в чьих жилах текла та же кровь. Проклятая кровь. — Расскажите, как вы жили, — попросила Морвен. — Как вы нашли друг друга? Турин помрачнел и отвел глаза.__________________________
В ту ночь шел дождь, сильный, хлещущий струями воды с неба, как плетьми. Он возвращался в Бретиль со своим войском после битвы с орками, и путь их лежал мимо Хауд-эн-Эллет. Когда сверкнула молния, озарив округу, Турину показалось, что он видит призрак Финдуилас, но… Это была другая девушка. Живая. Полностью нагая. Увидев ее, Турин мгновенно спешился, подхватив с земли и укутав в свой плащ. Торопился в Бретиль, по пути грел ее замерзшие руки, и не понимал тогда, почему так отчаянно хочет спасти и защитить ее, думал, что так искупает вину, что деву послал ему сам Эру.__________________________
— Это получилось случайно, — сказала Ниэнор, и Турин напрягся, испугавшись, что сестра расскажет правду. — Когда на нас напал Глаурунг, я упала с лошади, и решила подождать на Амон Этир, надеясь, что там меня найдешь ты или Маблунг, или кто-то еще из дориатрим. Я ждала, но нашел меня не эльф и не человек… а дракон. — Дракон! — воскликнула Морвен. Турин закусил щеку изнутри. Неужели все же скажет, как есть? Неужели не понимает, что мать это может убить?.. — Он посмотрел мне в глаза, — продолжила Ниэнор. — Тогда меня охватил такой страх, что я бросилась прочь, не помня себя, ничего не помня. Я бежала и бежала без остановки. К ночи пошел дождь, и я упала, когда уже не могла бежать от усталости… и тогда меня нашел Турин. Я не знала, кто он такой, потому что никогда не видела его, лишь слышала о нем, но когда он спросил мое имя, я ответила, и великим было наше счастье, ибо мы поняли, что наконец нашли друг друга. Не сказала. Турин расслабился — Ниэнор была вспыльчивой, порывистой и упрямой, но не глупой. — Турин забрал меня в Бретиль, и какое-то время я жила там, поскольку была слишком слаба, чтобы идти куда-то еще. Халадин были добры к нам, выходили меня… — Я не решался вернуться в Дориат, — ввернул слово Турин. — Ниэнор уговаривала меня, но я колебался, даже несмотря на то, что в Дориате могла быть ты, матушка. Я боялся гнева Тингола и правосудия. — Правосудия? — Морвен непонимающе моргнула. Как бы ни хотелось соврать, очернив все самыми мрачными красками, с матерью так было нельзя. Если Ниэнор Турин хотел оттолкнуть, то Морвен не стоило отталкивать, и он рассказал правду — почему напал на Саэроса, и почему тот погиб. — Но если бы ты сказал то же самое владыке Тинголу, неужели не поверил бы он? А если бы и не поверил, то неужели владычица Мелиан не прозрела бы истину? — нахмурилась Морвен. — Я был глуп, — печально проронил Турин. — Глуп и недоверчив. О, если бы он тогда вернулся… если бы вернулся — не было бы ни вождя гаурвайт Нейтана, ни Гортола, носящего Драконий Шлем, ни Агарваэна, сына Злосчастья, ни Аданэделя — человеко-эльфа, ни Мормегиля, воина с черным мечом, ни Турамбара. Был бы только Турин. Карлики жили бы спокойно втроем на своем Амон Руд, Белег, Гвиндор, Ородрет и Финдуилас остались бы живы, не пал бы несчастный Нарготронд… Ниэнор и Морвен не перенесли бы столько горя… а еще он бы не встретил Ниниэль и никогда бы не полюбил ее. Если бы можно было вернуться назад в тот миг, когда тело Саэроса лежало на дне оврага, а Турина прожигал осуждающий взгляд Маблунга и его отряда дориатрим… …он бы все равно ответил ему то же самое. Даже зная, к чему это приведет, не вернулся бы в Дориат и не пошел бы на суд к Элу Тинголу, пережил бы все то же самое еще раз или несколько, лишь бы только снова найти у Хаур-эн-Эллет несчастную ничего не помнящую деву и выходить ее. Это было ужасно, греховно и порочно, но Турин не хотел бы вычеркивать из своей жизни любовь к Деве Слез и тот островок недолгого счастья, какой у них был в Бретиле. Тогда он впервые ощущал себя на своем месте, там, где должен быть, и его ничего не терзало, ни сомнения, ни страх, ни даже скорбь. Он принял все свои ошибки и потери, он нашел силы их пережить и отпустить, ему было достаточно быть нужным своей жене, которую он считал даром богов. Узнав о том, что она ждет ребенка, Турин был на седьмом небе от счастья. Если бы Глаурунг чудом выжил и снова стер им обоим память — Турин был бы счастливее всех смертных. Ниэнор ободряюще коснулась его руки, и он дернулся — Морвен не заметила, делая глоток вина. Пальцы сестры жгли его ладонь до кости. Сестры. Турин стиснул зубы. Она его сестра.***
Только к вечеру смогли они поговорить. Морвен решила прогуляться в саду под пение соловьев вместе с Мелиан, которая расспрашивала жену Хурина о ее скитаниях и вливала благословенное утешение в ее фэа, а Ниэнор, сбежав от матери, нашла Турина в оружейной, где брат точил лезвие меча, подаренного Тинголом взамен Гуртанга. — Он красивый, — заметила Ниэнор. Услышав ее голос, Турин чуть не попал точилом себе по пальцам. — Да, красивый, — согласился он, не оборачиваясь к сестре, но та сама обогнула его, встав перед глазами. — Ему нужно дать имя, — сказала она. — Имя, — Турин горько хмыкнул. — Имена не приносят счастья. Во всяком случае — те, которые даю я. — Тогда я назову его, — Ниэнор прижала пальчик к губам. — Хм… Нирнакиль. — Утешитель слез? — усмехнулся он. — По твоему, это имя для клинка, который несет смерть и от того — слезы? — Кто плачет по оркам? — возразила сестра. — По истерлингам — плачут. — Это неважно, — она мотнула головой. — Война есть война. Истерлинги нападают вместе с войском Моргота, мы защищаемся. Твой меч защищает, брат мой, и больше ты никогда не поднимешь его на невиновного. Ее слова прозвучали подобно пророчеству, и Турина пробрала дрожь. По лезвию меча пробежал лунный луч, словно сами валар благословили данное ему имя. — Да будет так, — произнес Турин. — Имя этому клинку — Нирнакиль, отныне и навеки. Благодарю тебя, сестра. Помолись за меня Эру и Элберет. — Помолиться? — насторожилась Ниэнор. — Ты так говоришь, будто… — Я ухожу, — он выпрямился, взглянув ей в глаза. — Как только рассветет, ухожу с войском на границы. Ниэнор неверяще покачала головой, глядя так испуганно, словно в Дориат уже принесли его мертвое тело, положив к ее ногам. Больше всего Турину хотелось обнять ее, зарыться носом в пахнущие цветами волосы и пообещать, что они всегда будут вместе, но… — Спокойной ночи, сестра, — преодолев соблазн поцеловать ее в лоб, он спрятал меч в ножны, направляясь к Менегроту. В спину ударил голос Ниэнор: — Зачем молиться о том, кому нужны не молитвы, а гибель? — Верно, — после долгого молчания проговорил Турин. — Не молись.