Вечер 23 декабря.

Мне так хочется грязно материться, когда я ощущаю его присутствие всем нутром. По телу разливается словно ярый огонь, губы поджимаются от всех испытываемых чувств, а вскоре соприкасаются с чужими обветренными. Не верится, что все это в гримерке. Будто сон. Такой сладкий, что не хочется вставать. Я вижу его почти каждый день, и почти каждый день внизу живота вяжется тугой узел, все органы внутри словно собираются в единое целое, бьются быстрее чем сердце, которое будто нервно курит в сторонке. Я влюбилась в него еще тогда, когда провожала его, стоя на пороге клиники. С милой брюнеткой, что звали, кажется, Диана, мы махали ему руками и из глаз выступали слезы. Конечно, она знала о моих чувствах. Пока он лежал там, мы неоднократно ездили к нему вместе. Покупали какие то вещи из бершки, обходили тысячи бутиков, чтобы купить что то такое, что бы понравилось ему, но все это время меня сжирало дикое чувство ревности и вопрос, что вставал всегда : почему он выбрал ее. Но к моему счастью, их счастье продлилось недолго. Он опять слился на то, что не умеет вести отношения, а на ее руках после этого все чаще начали виднеться красные полосы. Мне было жаль ее чисто человечески, но после их расставания я каталась с ним по каждым концертам в любой город, и каждый день припудривала его нос, заставляла воспользоваться гигиеничкой из-за безумно сухих, и конечно, манящих для меня губ. Он знал мое имя, но почти никогда не называл его. Это напоминало мне ситуацию моих родителей. Отец дикий собственник, но почти никогда не звал маму по имени. И всегда был безумно молчаливым. Я не знаю, почему. В канал, Глеб писал о любви к Диане и он правда любил ее. Пьяным, он звонил, она приезжала. Она ублажала его, его вишневые губы и частенько член, но меня это не волновало. Мне хотелось получить взаимность, а не так, чтобы мной пользовались. И уже тогда как то в моей голове гулял холодный разум, заставляя думать о последствиях. Казалось, что он - лишь выдуманный образ, в который я верю. И я даже разлюбила его. Вернее, так думала, пока избегала и подставляла его как могла, что появилась еще какая то гримерша по имени Лана, которую он перед каждым концертом зажимал при выходе и лапал ее задницу. Делать вид что меня это не ранило я не стала. Концерт в Перми должен был быть 23 декабря. Он после перелета из Тюмени утром 23 был никакой и сидел лишь в местном «Урале», попивая кофе. Я позвонила Слэму, и он согласился довезти меня до Урала, а там уж вовсе до его номера. А я отказалась, потому что Пермь - мой родной город. Все, что я попросила - цифры, что вырезаны на двери, где он сейчас тусуется. Предварительно, я выпила, кажется, бутылку вина. Я даже не помню какого, то ли красного то ли белого, но помню как меня укачивало в такси. Я вышла, смутным взглядом сказала девушке на ресепшене что я его девушка, и получив положительный ответ и ключ-карту, уже зашла в его номер. В его руках - бутылка энергетика, а в глазах - удивление. Представляете картину, да? Его гримерша с разменной красной помадой, в кепке, когда на улице минут двадцать четыре, в рваных колготках и сапогах до бедра. Кажется, мне, было не свойственно так выглядеть. Но так выглядела та Лана, и пьяная я не понимала ничего. Я хотела быть похожей. Он быстро понял, в чем дело, но помочь мне не спешил. Лишь улыбнулся, а я даже не в трезвом состоянии была готова продать все, лишь бы повторить этот теплый взгляд и вид на его клыки. — И чего ты приехала? В смысле чего я приехала, блять. — Захотела. Воды дай. Он метнулся за стаканом, я снимала сапоги. Глоток воды более менее помог рассеять литры алкоголя в крови. — Дашь сигарету? — Не борзей. Недовольна. Усаживаюсь на мягкую кровать, скидывая куртку. — Чем я вот Ланы хуже, м? И я спалила себя сама. Мой визит был явно понятен Викторову, мой вид тем более все объяснял. Он наклонился на тумбу, что стояла позади - улыбался, рассматривая мое лицо. А я была так недовольна, что краснела от злости и его молчания. — Ну правда. Зачем целовал меня тогда, в октябре еще? Зачем все это. — Я пьяный был. — Не пизди. Тогда от тебя несло самыми дешманскими сигаретами, но никак не алкашкой. И когда ты заглушаешь запах сигарет это тоже ощущается по другому. Викторов же удивляется, что я помню и такие мелочи. — Ну как ты мне ответила. Захотел. — А я ломаю тебе сейчас сердце своим визитом? Ты вот улыбаешься стоишь вроде. Рефлекторно хмурю брови, раскидываюсь на кровати, начиная снимать поганое платье, что нацепила также будучи пьяной. Мне оно так не нравится. Не нравится, пока я трезвая. Когда пьяная, меня видимо, это не особо волнует. Не волнует даже то, что сейчас тут по факту парень, в которого я влюблена. А я раздеваюсь. И еще требую футболку. — Дай футболку какую нибудь. Это платье такое стремное, - рвано выдыхаю, остаюсь только в белье, - у Ланы похожее, правда? — Чувствую надменность в голосе, Лиз, - Викторов подходит к чемодану, достает футболку из его мерча. Чувствую от вещи запах, что принадлежал Глебу. Не знаю, как объяснить, что за запах - но так пахнет только он, - Ты че приехала то. Обратно в трусах поедешь? — А ты планируешь мне типа свои штаны дать погонять? Или может, Лане наберешь? Она же из другой страны сорвется, приедет, чтобы штаны отдать. Глеб хохочет уже в голос. Понимает, что алкоголь делает с человеком. Запрокидывает голову, но уже через пару секунд подходит ближе ко мне, все также держит железную банку с энергосом в руках, садится рядом и запрокидывает руку мне на плечи. Пальцы в рисунках скользят по моим голым плечам, на которых еще не успела оказаться его же футболка. — Останешься на ночь у меня? Улыбается, переводит взгляд в мои плывущие глаза. — Будешь целовать меня? — Буду. Если проспишься. Иначе не запомнишь, будет не на что подрочить. — В интернете много твоих фоток, а в моих фантазиях много твоего члена, - ухмыляюсь, но вскоре уже ненавижу себя за это вино из магнита, стоящее меньше косаря, - смешно, да? Глеб реально смеется. Я похожа на стендап комика? — Я бы трахнул тебя, если бы ты была трезвой. Уже начинаю винить себя, что выпила. — Может наоборот, чтобы я не помнила ничего? Есть у тебя алкашка? Встаю с мягкой кровати, отправляюсь к холодильничку маленькому, что около входа стоял. Футболку его кидаю демонстративно чуть не в лицо его, рыскаю по полкам - не нахожу ничего, кроме фарша какого то и еще нескольких банок энергетика, а на боковой полке - баночка с витаминами стоит. — Я не пью теперь, у меня нет ничего, Лиз, - улыбается, смотря на полу голую меня, а я все недовольна еще больше, - Купить? Или хочешь запомнить это? Как ты вообще додумалась средь бела дня припереться. Время пять часов. Мне ехать к Сухарева через час полтора. — Тут недалеко. За пятнадцать минут доехать успеешь. Я отца попрошу, отвезет тебя. — Не нуждаюсь в услугах твоего отца. — Зато нуждаешься в услугах той шлюхи жалкой, да? Злюсь. Теперь поменялись местами - я стою около тумбочки, он на кровати сидит. — Она не шлюха. Я вообще не заказываю их практически. Безумно злюсь. И лицо краской наливается, заметна злость моя. Он пользуется этим. — Скорее ты на шлюху похожа, стоя передо мной совсем без одежды. — А ты на ублюдка похож, Викторов. — Мм. Чего так? — Захотелось. — А из номера выйти нахуй сейчас не хочется выйти в таком виде? — Пойду на ресепшен со словами, что ты выгнал свою девушку голой на люди. — Мы не в отношениях. — Зато я так сказала, чтобы пустили к тебе..- почему то начинаю смущаться. Руки скрещиваю на груди, одну отпускаю к бедру, поглаживая рукой локоть другой. Глаза бегают по полу и я наконец ловлю себя на том, что алкоголь выветриваться понемногу начал. Он же вновь в смехе рассыпается, губы кусает чуть не до крови. Делает глоток энергетика, подходит ко мне, и я опомнится не успеваю, как он стоит напротив. Пальцами по подбородку моему проходится, взгляд поднять заставляет. — Лизочка. Хочешь, я поцелую тебя сейчас? Киваю. Наивно. — Но ты просто уйдешь. И забудешь, что работала когда то со мной. Недовольна. — Я не смогу забыть свою первую любовь, Глеб. Прикладывает палец к губам моим, делает характерное «тише» и улыбается, смотря мне в глаза. Своими карими глазами. А я рассматриваю его губы. Между нами пару сантиметров, что он сокращает почти с каждой секундой. Молча начинает целовать мои оголенные плечи, ключицы едва выступающие. Ползет поцелуями до низа живота, когда там начинает сжиматься ком. Поднимается к губам, шепчет невнятно что то, что даже разобрать не в силах. Улыбаюсь, киваю, не понимая слов его. Теперь бедра целует и ниже. Голень даже. Языком по ногам ведет, а у меня по телу дрожь растекается. Хватаюсь за эти моменты словно зубами, врезая их в память. — Можно снять с тебя эти тряпки, малыш? Они мешают. Вновь киваю, и уже ощущаю, что грудь моя полностью оголена и полностью в его владении. Играется с моей однеркой даже языком, сжимает ее ладонями и тихо хихикает, а у меня разум плывет. Поцелуями ниже, Глеб оставляет за собой дорожку, благо не мефедрона. Доходит до трусиков, поднимает взгляд. Киваю. Он толкает меня дальше на тумбу, но от неудобства съеживаюсь. Ему плевать на это, я же усаживаюсь задницей и смыкаю колени, от чего он безумно недовольно вздыхает и ладонями вновь ноги мои разводит. Снимает с меня последнюю ткань оставшуюся с моей же помощью, и улыбаясь, всматривается. Че он там рассматривает, блять. На пальцы собирает всю смазку естественную, смеется с меня. Я же хмыкаю, вновь сжимая ноги. — Ну же, малыш. Перестань. Раздвигает их снова татуированными руками, я сладко мычу и чувствуя, как теплый, шершавый язык касается меня там. Во мгновенье запрокидываю голову от удовольствия, но быстро прихожу в себя, хватая его за кудрявую шевелюру и оттягиваю. Он странно смотрит. — Чего? — Стесняюсь я. И Глеб был бы доволен, если бы именно в эту секунду не увидел во мне что то такое, чего раньше не видел. Он бы вообще наверное выгнал меня и все бы закончилось на моих словах о том, что я просто захотела приехать. Он видел во мне не просто гримершу. Но он почему то явно не хотел иметь со мной никакой близости, что будет ближе его языка между моих ног. Но сам Викторов его сопротивление внутри себя чувствовал, а главное - тесноту внутри серых джинс. И несмотря на то, что рваные они были, не в районе паха. Целует бедра мои, вновь проникает языком внутрь и улыбается с того, как имя его с уст срывается. Тихо, зато чувственно. Странно мнусь, пряча одной ладонью грудь, второй же направляя его за волосы. И он делает все так, как надо. Что из меня льется хлеще, чем во время овуляции. А кстати, если он сейчас решится все же трахнуть меня без презика, есть вероятность беременности. Овуляция. Смеюсь с мыслей, но слишком быстро прихожу в себя от того, как умело он играется внутри языком. Слезы выступают из глаз, когда не получается оттянуть его, ведь его ногти просто синими пятнами на бедрах останутся. Я знаю, что уже на пике и кончать прямо ему в рот не сильно то хочется, а сдерживать себя уже так сложно, что слов нет. А вот он в «Про любовь» поет про кого то, кому в рот кончает. Ладно, все. С протяжным стоном, все же сдаюсь. По ногам дрожь, глаза сомкнуты, а тот довольно облизывается, взглядом свирепым меня пытает. Стесняюсь, и в ту же секунду смыкаю ноги, руками прячу грудь. Целует меня прямо в губы, я же чувствую странный привкус на своих, но из-за дикого желания чувствовать его лишь вплетаю в поцелуй язык. Запахом вина от меня за километр несет. — А ты случаем..,- Глеб усаживается на кровать, оставляя меня голую и тяжело дышащую напротив себя же, прячет стояк и как то неловко стесняется вопроса, отводя взгляд. Я же пытаюсь восстановить сбившееся дыхание, - девственница? Или нет? Просто узкая.. я даже не понял, вообще. И я явно не хотела выносить это. В свои 18 опыта я реально не имела, кроме такого конечно, что Глеб сейчас продемонстрировал, но говорить ему было максимально неудобно. — Можно промолчу? — Значит мне помочь не сможешь..,-вздыхает странно, встает с кровати, уходит в ванную, пока я собираю раскиданное белье и как за последнюю возможность хватаю футболку. Вновь вдыхаю запах, и надеваю на голую грудь. Хватит с меня сегодня лифчиков. Жду Глеба. Жду его слов, объяснений, жду хоть что то. Но воспроизводя слова его в голове, понимаю куда он ушел. Беспорядочно вздыхаю. Сажусь на кровать и считаю минуты. Уже 18:02. Вышел. Вышел с мокрыми руками от воды, ведь я слушала как он включал ее. — На что сейчас? Он понял вопрос. — На память. — Чего? — Вырисовывал в голове изгибы твои. Улыбается, загребая меня к себе в объятия и валимся на кровать позади. До концерта два часа, а на телефоне уже миллиард пропущенных от Слэма.