***
Усталость берет своё. Веки смыкаются не потому, что неимоверно хочется спать, а потому, что нет сил даже держать глаза открытыми. Столас, недовольно гаркая себе под нос ругательства, вылетает из кабинета, а за ним, с осуждением скривив рот, выходит Набериус. Баэл откидывается на спинку стула и закрывает лицо ладонями. Мерещится пустой лист бумаги — незаполненный документ — затем ручка, ещё бумага, ещё несколько стопок бессвязной писанины и непроверенный почтовый ящик на телефоне. Затем перед глазами уже не желанное бельмо — так необходимое ему ничто — а лицо Вельзевула, надменное, гордое, ребячески весёлое и беззаботное. Видение отгоняется с большим усердием. — Я не такой сильный, как он, — бросает в пустоту Баэл, растирая лицо огрубевшими ладонями. — Твою же мать. Когда ладони с надрывом отрываются от лица, перед собой Баэл видит фигуру в зелёных одеждах и перво-наперво вскакивает, готовый поприветствовать странствующего короля. Потом наступает период очередного — ни первого, ни последнего, — разочарования, и груз тела с грохотом опускается на трон, где, кажется, скоро уже и сидение сломается от того, насколько часто подобное происходит. В дверях, задумчиво опустив подбородок, стоит Амон, проводивший напарников многозначительным взглядом. Баэл сдерживает лёгкую дрожь в пальцах. Он — не мальчишка, которому только и нужно, что резвиться самым непристойным образом. Чёрт бы побрал звание регента на его плечах. Всё равно взгляд невольно мечется по чужим смятым от долгого сна одеждам, снова и снова пропуская на шее тот самый — в ошейнике из чёрной кожи и адской стали — участок. Вельзевул может по праву присвоить каждого из демонов в Ависосе себе. Баэл отнюдь не может даже сам распорядиться своими собственными чувствами. Потому что всё, что волнует Вельза — волнует и Баэла. Слабину давать себе даже стыдно. Амон поднимает взгляд. Молчание — затянувшееся, такое нелепое, неприятное и горькое — ответ, равный согласию с тем, что только что было сказано в стенах кабинета. «Да. Не такой сильный. Ты не такой великий, не такой значимый, не такой потрясающий.» Баэл в отчаянии зарывается лицом в собственные ладони и тянет за светлые концы волос. Где-то из глубин собственного, ещё не в конец убитого «я» доносится не рык, а жалобный крик о помощи, который так и утонет в мраке собственной линии жизни. Он должен быть заменой Вельзевулу — он ей и будет. — Баэл? — тихо, но настойчиво зовёт его необыкновенно мягкий голос. — Его Величество, — машинально поправляет Баэл, до которого с опозданием долетает собственное, приправленное невысказанной горечью имя. И сердце сжимается в тиски так сильно, что даже останавливается, пропуская очерёдно ударов десять, прежде чем внутренний крик глушится, уступая место воссозданному образу короля Ависоса. — Что случилось? Амон с промедлением качает головой и уходит, оставив нараспашку дверь, ведущую в увешанный настенными светильниками коридор. Даже туда не удавалось выбраться уже двое суток.***
В первую после долгих переработок ночь, когда удаётся поспать, ночь, проведенную за столом на кипе бумаг и дописанных отчетов, сон беспокойный, отрывистый и тревожный. В голове «Баэл» — мягкое, полузабытое, хрипящее, надрывистое и волевое. «Давно ты не называл меня по имени,» — шепчет Баэл, когда рукой ведет по настолько мягким волосам Амона, которыми они бы никогда в жизни не были, — «И давно не просыпался.» На его коленях чувствуется тяжесть другого тела, будто почти реальная, а оттого и мнимое тепло греет так, словно Баэл спит не за рабочим столом, а за камином в главном зале где-нибудь недалеко от Вельзевула, который, как истинный лучший друг, не разбудит, а только укроет пледом и даст отдохнуть до утра. Но когда Баэл поворачивает голову, перед ним ни камина, ни Вельзевула, только мягкий тонкий силуэт Амона, который все так же вкрадчиво шепчет запретное сейчас имя, который сидит на полу и смотрит снизу вверх, сквозь Баэла, в небо, где, может быть, сможет найти своего настоящего короля. С губ Амона всё равно срывается заветное «Баэл», и беспокойный сон прерывается.***
Это не дает покоя. Бередит уставшее сердце настолько, что ручкой на тыльной стороне ладони Баэл невзначай выводит несколько вопросительных и восклицательных знаков, потом подписывает ниже «какого хрена?», перечёркивает и принимается за работу дальше, отгоняя непрошенные мысли. Только вчера было отбито ещё одно нападение ангелов. Амон снова спит. И Баэл, как у него вошло в привычку, снова ругает себя, но украдкой тратит две-три минуты на то, чтобы в другой комнате убедиться в сохранности чужого сна. Чтобы невесомо провести рукой по жемчугу волос, нелепо и разочарованно усмехнуться, понять, что принесённая еда не понадобится — Амон даже не проснётся — и уйти, наказав себе, что это будет в последний раз. После он решит прийти снова. Усталость срослась с ним в единое целое. Баэл снова наказывает найти Вельза любыми способами, и его даже находят — не без тонкого чутья Амона — но Вельзевул отшучивается, машет Баэлу рукой, перед этим по-дружески потрепав по голове, и теряется ещё на несколько месяцев. В этот вечер Баэл сходит с ума от всепоглощающего чувства отчаяния, пусть и снова берет в руки ручку и продолжает читать бесконечное множество текстов. Так происходит до момента, пока он не решается встать из-за стола, чтобы по привычке навестить кое-кого. Кое-кого, кто молчаливо стоит в дверях, укоризненно осматривая хаос из бумаг на столе. — Ты не спишь? — удивлённо спрашивает Баэл, опускаясь обратно на просиженное место. — Нет, Ваше Лжевеличество, — паясничает Амон, сохраняя на лице усталость. Он проходит в кабинет, осторожно закрывает за собой дверь и встает напротив. — Ты снова хотел пойти ко мне. — Амон не спрашивает, а утверждает. У Баэла в горле ком размером с гигантский валун. Слова не лезут — хочется только вздохнуть, покачать головой и сказать, что Амон ошибся. Но он не ошибся. И демонам не присуща ложь. Баэл молчит. — Его величество Вельзевул снова ушёл, — бормочет Амон, проглатывая слёзы, которые живут в нем с самого детства, — так? — Так. — Баэл откидывается на спинку стула. Что-то в душе ноет, натянутое, надрывное, скрипит, когда Баэл смотрит в заспанное расстроенное лицо, а пальцы на руках дрожат от фантомной боли, от фантазий, где волос Амона касаешься снова и снова. Амон поднимает взгляд. Баэл хочет внушить себе, что легко читает по одним только глазам, и не видит в них привычного пренебрежения. — Мне не хватает Его Величества, — продолжает Амон. Баэл кивает. Ему, как никому другому, понятно это чувство. Мысли путаются: сейчас, когда отчего-то настолько сильно хочется зарыться ладонями в чужие волосы, обнять, прижать к себе широкую грудь, вдохнуть знакомый запах пряного миндаля, прошептать на ухо слова настолько ему несвойственные и обременительные, что после них Баэл бы еще десятилетиями думал, правильно ли поступил (и ответил бы себе: да, правильно), когда хочется наконец-то выспаться, чтобы, проснувшись, увидеть перед собой до невозможного знакомое лицо, Баэл не знает, что ещё ответить. Рука сама тянется к некогда неуязвимому, но сейчас слабому Амону, и застывает на половине пути, смиряемая взглядом непонимания. — Ты — не он, Баэл, — отрезает Амон, когда сжимает руки в кулаки. Баэл отрезвленно падает обратно в кресло. Горечь разочарования появляется на лице обидной усмешкой. Он не знает, хотел бы слышать свое имя ещё раз, если его произнесут настолько сухо и неприятно. — Я стараюсь заменить его настолько, насколько это только возможно. Амон обходит письменный стол и останавливается сбоку от собеседника. Баэл только боковым взглядом замечает, как к нему тянутся бледные руки, и в этот же момент солнечные очки в позолоченной оправе падают на пол, а полная самых темных мыслей голова прижимается к грубой ткани белого жилета. — Баэл. — Амон глубоко дышит, и каждое движение его грудной клетки, которое виском чувствует ошарашенный Баэл, отдается в сердце, бьющемся непомерно быстро. Слышать свое имя никогда не было так приятно и больно одновременно. — Баэл, — повторяет Амон, когда обнимает светловолосую голову, чтобы прижать её крепче к себе. — Если я не буду звать тебя по имени, то ты его забудешь. У Баэла щиплет в носу. Нельзя так. Нельзя говорить такое тому, кто мечтал бы стать точной копией другого демона, кто готов потерять себя. — Я хочу быть достойной заменой Его Величеству. Амон вздыхает, но ничего не отвечает, медленно и неловко перебирая в руках пряди волос Баэла. — Сейчас я лишил тебя титула короля, — он кивает в сторону сброшенных очков. — Если ты родился с рогом в форме короны, это не значит, что Ависос уже принадлежит тебе. Баэл кивает. Его продолжают гладить по голове мягко, тепло, с нежностью и робостью, но от этого сердце бьется только быстрее. За считанные секунды в голове проносится столько воспоминаний, наполненных отчаянием и усталостью, что каждый вечер, когда Амон, не выходящий из спячек неделями, был отдельной светлой жемчужиной, затерянной в океане, но дававшей отблеск света, чтобы Баэл не сошел с ума навсегда. Он прижимает к себе тело Амона с такой силой, что скорее не обнимает, а цепляется за последнюю надежду, которая у него осталась, и громко выдыхает тому где-то в районе живота. Слабо цедит «Я так устал» в надежде, что это не услышит ни одна живая душа, но Амон расстроенно опускает взгляд и не прекращает гладить по голове Баэла. — Его Величество обязательно вернется. И тогда мы сможем порадоваться этому вместе. «Спасибо», — снова тихо проговаривает Баэл, уткнувшись носом в Амона. «Если мы будем радоваться вместе, возможно, это и правда будет чем-то приятным.» Амон слабо улыбается, нехотя разрывая объятия, а Баэл уязвимо смотрит в собственные колени, сжимая ткань брюк. Они знают, что нельзя смотреть в глаза друг другу сейчас. Не тогда, когда слезы, наполненные тоской по кому-то другому, скорее мешают, потому что хочется быть здесь только вдвоём не просто сегодня, но и всегда. Хочется, чтобы мечты, невоплотимые в реальность, ею стали. Амон опускается на пол и кладет тяжёлую от беспокойных мыслей голову на колени Баэлу. Тот завороженно нарушает собственное правило и, заглянув в глаза напротив, роняет первые слезы. Потом осторожно стирает их с чужих щёк, по привычке гладит по голове Амона и мягко улыбается. — Я знаю, что ты приходишь ко мне каждый вечер, — полушепотом говорит Амон. — Сквозь сон чувствую. Мне это приятно. — Я рад. — Баэл, — зовет его голос, от которого хочется слышать только одного: своего собственного имени. Голос, с которым, кажется, не потеряешь себя. — Баэл. Я буду звать тебя так, когда мы вдвоем, хорошо? В ответ Амон получает кивок и дрожащие руки, которые гладят его по голове снова и снова.