белые лилии

Время уже давно перевалило за полночь, но Шепс уговорил Диму на просмотр какого-то супермодного сериала, затарившись чипсами и другими снеками. Сериал и правда интересный, но Матвеев под боком у Олега весь изводится и будто вечно о чём-то задумывается. Мужчина сначала чужую гиперактивность игнорирует, но потом становится уж слишком интересно с чего вдруг его парень превратился в невротика, что места себе найти не может. — Рассказывай, малыш, пока у тебя инсульт не случился, — мужчина подхватывает пульт с подлокотника дивана, ставя сериал на паузу. — Что? — Дима пожимает плечами у обнимает свои колени, упираясь взглядом в замерзшую картинку на экране, — О чём ты? Олег просто вздыхает тяжело и хлопает себя ладонями по бёдрам, явно намекая. Дима сначала смотрит будто непонимающе, но сразу же сдаётся и перебирается на чужие ноги. Ёрзает и закидывает руки на шею мужчины, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Поглаживая кожу, гладит, как кота домашнего, а Шепс и правда глаза жмурит и улыбается довольно. Уложив ладони на бока, медиум ближе хрупкое тело прижимает, приоткрыв один глаз, чтобы на любимого посмотреть. У чернокнижника волосы растрёпанные, торчат во все стороны, на лице отпечаток красный от подушки диванной, но для Олега он всё равно грёбанное произведение искусства. Заспанный, усталый, злой – любой. Он кладёт ладонь на гладкую щеку, поглаживает румяную кожу и проводит кончиками пальцев за ухом, заправляя чёрную прядку. Там до сих пор проглядывается небольшой нераскрытый бутон лилии, что остался клеймом и напоминанием об их любви, горе и почти фатальной ошибке. Олег часто целует перед сном еле заметный росток, обнимая своего парня со спины прежде чем провалиться уснуть. Матвеев к руке ластится, почти мурчит и самого медиума от этого ведёт страшно, но он всё равно себя в руки берёт, ведь с Димой точно что-то не так и Олег должен знать, что именно. — Дим, я вижу, что ты дёргаешься весь. Если что-то интересует, то лучше говори сразу, чтобы у меня инфаркт не случился в случае чего. — Ну… — парень пытается улыбку подавить, но выходит скверно, — Скажи, это правда, что если бы ты захотел набить тату, то выбрал бы меня в качестве мастера? Олег сначала подвисает на мгновение, пытаясь уложить в голове вопрос, а потом смехом заходится, что аж трясётся весь, за что получает тычок в грудную клетку. Он предполагал что-то страшное, а всё оказалось проще простого. Когда Шепс проводит тот стрим, то не планировал в целом никаких серьезных разговоров и он был скорее пробный, но на вопрос про тату ответил честно и откровенно, даже не задумываясь. Он никогда о рисунках на себе не думал, его и так всё устраивало, но каждый раз, смотря на чернильные нити на теле любимого, которые сверкают от капель пота, когда гибкое тело изгибается по ночам от касаний и терпких поцелуев, медиум даже начинал завидовать. Хотелось покрыть свою кожу такими же узорами, чтобы чужие тонкие пальцы также скользили по изгибам тату трепетно. — А ты сомневаешься? Конечно, правда, родной. Поверь, к своему телу я могу допустить только одного человека. Ну, и врача. Жаль, что ты не доктор ко всему прочему. — Олег тянет парня на себя, укладывает на свою грудь, а Матвеев легко поддаётся, уткнувшись носом в сгиб шеи, — Я даже рад, что ты этот разговор начал, потому что я подумал, ну и…я правда хочу себе тату от тебя. Даже не успев дослушать предложение, чернокнижник подскакивает, заглядывает в глаза серые и почти сверкает от радости, — Правда? И что бы ты хотел? Что-то эзотерическое? Голос у парня аж подскакивает на пару тонов, он загорается весь как лампочка и кажется, что ещё немного и лопнет от переизбытка эмоций. Шепс еле удерживает юношу на своих руках, чтобы от чувств тот не брякнулся на пол и не разбил себе чего-нибудь. — У меня есть одна задумка, давно, на самом деле. Но у меня есть условие: я не хочу показывать эскиз заранее. Только день в день. Желание странное, Матвеев даже задумывается, ведь он не первый год в работе и привык к тому, что клиенты наоборот стараются как можно больше вопросов задать мастеру, да и сам Дима обычно долго эскизы рассматривает чуть ли не под лупой, меняя детали, размеры и уговаривая на, возможно, другое место для рисунка. Тут ситуация кардинально отличается, ведь это не просто клиент, а его любимый человек, что доверяется ему ещё раз и это вызывает мурашки, бегущие по позвоночнику. — Если тебе это важно, то да, конечно. Но не объяснишь почему? — Матвеев голову набок наклоняет, смотрит заинтересованно. — Это сложно, но просто пусть будет так, ладно? — Ладно, но плата мне нужна сейчас, а не после сеанса. Парень заваливается набок, утягивая мужчину за собой и обхватывает его всеми конечностями. Олег и не против, сериал, конечно – это интересно, но вот такой мягкий и комфортный Матвеев не имеет никакой конкуренции. Шепс руку под чужую голову подкладывает, ближе прижимает парня к себе, что сам ластится и носом в ключицу утыкается. Трётся, почти мурчит, забираясь прохладными пальцами под домашнюю растянутую футболку. Скользит по каждому позвонку, сминает и чуть царапает кожу, а у Олега от этого пальцы на ногах поджимаются. Дима ситуацией явно пользуется, быстро меняет положение и усаживается сверху на чужие бёдра, скользя руками уже по груди, косым мышцам живота и доходит до кромки спортивных штанов. Сам склоняется, почти ложится на грудь любимого, ведёт кончиком носа от ключиц к уху, прикусывая мочку. Олег вздрагивает, хватается за талию чернокнижника и сжимает почти до боли, вскидывая бёдра рефлекторно. Дима чувствует, как в него возбуждение мужчины упирается и сам двигать тазом начинает, кожу на шее солоноватую прикусывает, вызывая тихие стоны у медиума. Парень сам ведёт за собой мужчину, а тот, как марионетка, поддаётся, голову запрокидывает сильнее и даёт больший доступ, что Дима и использует, терзая уже покрасневшую кожу зубами. Олег дышит хрипло, сминает руками икры, бёдра, бока, притягивает парня ближе за затылок, чуть ли не скуля. Он как нерв оголённый, всё тело горит от прикосновений губ сухих, что спускаются ниже под задёрнутую футболку к низу живота, скользят по краю штанов. Матвеев одежду с мужчины стягивает и тут же крупную головку члена губами перехватывает, от чего у медиума воздух, кажется, в лёгкие поступать перестаёт. Жар всё тело охватывает, влажные губы скользят по стволу, обводят вены кончиком языка, перехватывая холодными пальцами члену самого основания и ведя с нажимом то вверх, то вниз. Шепс от действий чернокнижника дёргается, хватается пальцами за чёрные локоны, но тут же себя стопорит: не пытается принуждать, но парень сам на горячие ладони руку кладёт, давит сильнее, и Олег поддаётся. Чернокнижника ведёт от власти, что он вверяет Олегу, но страха нет, ни грамма, только возбуждение, давящее в паху. Медиум сжимает волосы в кулак, давит на затылок и бёдра сильнее вскидывает, вгоняя член глубже. Горло сжимается рефлекторно, мышцы сокращаются, сдавливая орган сильнее, что заставляет почти выть от скрутившего низ живота возбуждения, лавой разливающегося во всём теле. Дима руку мужчины одну с головы убирает и кладёт на свою шею и Шепс чувствует, как член всё глубже проникает, сжимая немного пальцы. Олег делает еще несколько глубоких толчков до самого основания, а Матвеев от этого стонет, посылая вибрацию, что медиум изгибается в спине почти до хруста, изливаясь глубоко в глотку. Он слышит, как парень давится, кашляет и открыв глаза замутневшие, видит, как тот вытирает припухшие губы ладонью. Глаза карие чуть влажные от выступивших слёз, ресницы мокрые склеились, а щеки залились краснотой. Он губы покрасневшие облизывает, улыбается хитро и касается щеки любимого лёгким поцелуем. У Олега же до сих пор звёзды перед глазами и тело всё в вату превращается, наливаясь свинцом. — Мне казалось, что за сеанс платить должен был я… — Да, но это моя плата, чтобы ты не передумал, — голос севший, хриплый, но даже от этого по усталому телу мурашки бегут, — Так что завтра жду аванс и тебя в студии. А теперь тебе пора в душ и спать, а мне подготовиться. — Завтра? Но ответа он не получает, потому что Дима уже слезает с дивана и убегает в другую комнату, оставляя ослабевшего медиума одного. Такой реакции Олег не ожидал, но недовольным себя назвать не может. С губ смех тихий слетает, когда из комнаты доносится мат громкий и звук падения чего-то тяжелого. Вытирая испарину со лба ладонью, Шепс зависает, смотря в потолок и снова задумывается о том, как сильно этого парня любит. На следующий день они правда договариваются встретиться в студии ближе к вечеру. Олег на съёмках с раннего утра, а Дима еще с обеда сидит, будто на иголках, раньше времени едет в студию, даже раза три полы успевает протереть и проверить всё необходимое. Ощущение, что это всё, как в первый раз, но даже в начале своей карьеры тату-мастера парень так не трясся и не переживал, что сделает что-то не так. Сейчас же руки слегка трясутся, а сердце каждый раз готовится к новому кульбиту в грудной клетке. Радует то, что время бежит быстро и до прихода мужчины остаётся не так много времени. Шепс застаёт чернокнижника за стерилизацией инструментов и рабочего места, облокачивается плечом на косяк двери. Он видит, как парень нервничает, губы в кровь кусает и дёргается весь. Мужчина старается не напугать любимого, обнимая того со спины, но он всё равно на месте подскакивает и за грудь хватается от страха. — Напугал, дурак. — Меня тоже пугает то, что ты за моё первое тату трясёшься больше, чем я. Чернокнижник откидывает голову на плечо, сжимая губы в тонкую полоску, — Я не трясусь, просто… Ты доверяешь мне, а я боюсь облажаться. Развернув парня к себе и уложив ладони ему на щеки, мужчина заглядывает в карие глаза, — Не облажаешься. Ты правду говорил, что руки у тебя золотые. Свои. Они смеются оба и обстановка перестаёт быть такой давящей, что помогает расслабиться и Дима берёт себя в руки, будто кнопку профессионализма и уверенности в голове где-то переключает. Рассказывает про возможные проблемы, как проходит заживление, хоть и понимает, что лично будет следить и проверять всё досконально. — Теперь то ты мне эскиз покажешь? Олег просто кивает, усаживается на кушетку, расстёгивая мелкие пуговицы на чёрной рубашке. Он сам выбрал место на левой груди, долго вертясь у зеркала и примеряя возможный эскиз к разным участкам своего тела. Идея кажется бредовой и в голову пришла неожиданно, но от неё так дух захватывает, что обдумать её долго не получилось. Он протягивает парню заранее распечатанный рисунок, спрятанный в кармане брюк. Пытается отследить реакцию чужую, но Матвеев только замирает, держа лист в руках и бегая взглядом по тонким линиям… цветка? — Это…? — Паучья лилия. Точнее, Ликорис. По легенде, это цветок западного рая Будды, все его части ядовиты и при неосторожном обращении могут привести к быстрой смерти. Стараясь звучать непринуждённо, хоть пульс и подскакивает, и бьёт в висках, Олег продолжает смотреть в родные глаза, надеясь, что чернокнижник поймёт. А Дима понимает, скользит пальцами по рисунку, по каждому нарисованному лепестку и стеблю, узнавая почерк и стиль любимого. Вся душа медиума будто сконцентрирована в этом цветке, Матвеев её ощущает покалываниями на коже и сердце от этого сжимается сильнее, но не больно, а трепетно так, тепло. Они больше не говорят, не обсуждают, а весь сеанс проходит для чернокнижника как в тумане. Он действует будто на рефлексах, его движения чёткие, выдрессированные, но отличаются лишь тем, что в каждое он вкладывает смысл, всё наделяет своей энергетикой, давая ей впитаться в разум медиума, что блоки снимает, двери открывая не только в подсознание, но и даёт оплести сердце и душу цветочными лозами и лианами. Проникнуть в самую суть своего естества. Ему нечего скрывать, вся его сущность тянется к этому человеку, а Шепс противиться не собирается, сам вручает ключи от всех оставшихся замков в руки Матвеева. Парень может сделать нормальный полноценный вздох только после того, как наклеивает заживляющую плёнку на кожу. Сил в организме не осталось, будто марафон пробежал и не заметил. Он расслабляет плечи, утыкаясь лицом в плечо мужчины и даёт волю влаге, скопившейся в уголках глаз, чтобы та стекла по щекам. Олег так же молчит, хрупкое тело обнимает, прижимая, хоть и морщится от пока что болезненных ощущениях на коже. — Я тебя так сильно… — Я знаю, родной. Я тоже. На груди молодого медиума, ближе к сердцу, теперь всегда будет гореть кроваво красный цветок, а за ухом у чернокнижника навсегда останется полупрозрачный бутон белой лилии. Медиум каждую ночь будет целовать этот маленький оставшийся росток, прежде чем прижаться к спине любимого, обхватив его рукой за талию, чтобы уснуть, а потом проснуться утром и любить юного чернокнижника ещё сильнее.