***
Выступление проходит максимально круто — в раздевалке вся группа потная, как мыши, азарт ещё играет в их венах, так что Чанбин делает себе поблажку, позволяя себя немножко потискать. Вернее, он толком не против того, что Минхо треплет его по плечу, пока Джисон одновременно пытается выпрыгнуть из узких штанин и поделиться с Со эмоциями посредством хохота и задушенных радостных выкриков. — Чёрт! — верещит он, чуть ли не падая — благо, Минхо, как всегда рядом, деликатно поддерживает его над поясницей, чтобы младший не полетел на грязный пол. — Бинни, твоя рэп-партия просто нечто. Эта скорость, м-м, у меня в голове ни единой приличной мысли. — Будто они когда-то там были, — замечает Минхо. Он убеждается, что Хан сам справится со своей одеждой, и отходит в сторону, чтобы стащить пиджак. Чанбин знает, что поступает невежливо, отводя взгляд от того, с кем ведёт диалог, но не может устоять и не посмотреть на освобождение чужих широких плеч. Ли тоже вспотел, линия его волос над воротником влажная и манящая настолько, что Чанбин невольно облизывается. Это горячее, чем крепкие бёдра. Ложь… Конечно, это равноценно. — Ага, — невпопад отвечает Со, в кои-то веки вспомнив, что Джисон всё ещё с ним на одной волне. Сложно сказать, на какой точно, потому что Хан тоже открыто залипает, но ему-то можно, они в отношениях и такое поведение не кажется неправильным. В отличие от Чанбина, Джисон смотрит прямо, жарко, позволительно искренне. Со чувствует боль. И зависть, хотя это запрещено. Он и так наслаждается чужими отношениями со стороны, так что не имеет никакого права что-то там себе надумывать. Он не какой-то там злодей, мечтающий, что парочка распадётся и он ловко займёт свободное место. Нет, его желание ещё хуже — он не хочет с кем-то, он хочет между. Ровненько посередине. Но по всем нормам есть только две равнозначные части, а он так — песчинка в идеально работающем механизме, лишняя деталь в отличном плане, третье колесо проклятого велосипеда. Не запасное, а просто ненужное. — Ладно, ребятки, переодеваемся и по машинам, — Бан не повышает голос, обращаясь к группе, зная, что парни на подкорке услышат своего лидера, как бы шумно ни было в раздевалке. Он разве что ласково подгоняет Чонина, вылезающего из неудобного сценического свитера, и помогает Феликсу выпутать волосы Хвана из капкана многочисленных украшений. Сынмин и Чанбин, как всегда говорит Чан, самые самостоятельные его детки, так что внимания на них почти не обращают. Это радует — больше всего на свете Чанбину не хочется сейчас держать лицо и прятать то, что вдохновение после концерта сходит на нет, и он вот-вот рухнет в свою личную пучину отчаяния.***
До отеля взбудораженная компания добирается за какие-то бесконечные полчаса. В Сеуле ночь, дороги, по меркам мегаполиса, пустые и безжизненные. Всё веселье там — в клубах, на вечеринках, за закрытыми дверьми, — и окунаться в безудержную эйфорию не хочется. Из-за усталости, уверяет себя Чанбин. Только из-за неё. И никак не из-за душных видов парочки, которые потеряли совесть уже давным давно. Судя по хихиканью Джисона, Минхо, вжимающий его в закрытую дверь машины, мучает младшего далеко не невинной щекоткой. Губы Хана всё чаще оказываются зажаты зубами, лишь бы не выпустить другие звуки, а может, хотя бы он вспоминает о каплях совести, чтобы не разбудить спящего на пассажирском сидении Чана. Лучше бы за ними прислали фургон, а не простой автомобиль — Чанбин, которому досталось место на заднем сидении вместе с этими невозможными, проклинает тесноту и мысленно подгоняет водителя. Ей-богу, он готов выпрыгнуть на ходу, лишь бы скрыться подальше от повышающегося градуса. Особенно тогда, когда нечаянно замечает отражение взгляда Ли — Минхо видит, знает, что за ними наблюдают, и без всякого стеснения подмигивает, снова делая что-то с Джисоном такое, что бедному парнишке приходится закрыть рот уже ладонью. Чанбин давится воздухом и буквально вываливается из машины, стоит только остановиться. Парочка вылезает из соседней двери, ни на что не обращая внимания, так что будить лидера приходится именно Со. — Давай, здоровяк, кроватка ждёт, — мягко поторапливает он Чана, двигающегося на автопилоте. Чёрт, этот парень себя в могилу сведёт своим трудолюбием, но Чанбин больше чувствует нежность, чем жалость к этому замечательному человеку. — Кроватка, — подтверждает Чан и шагает куда увереннее. Со предусмотрительно выключает на его телефоне все будильники и переводит мобильник в авиарежим, чтобы никто не помешал Бану выспаться. Он готов нести ночную вахту возле его номера, лишь бы так и было. И, он уверен, каждый из группы с радостью встанет ему на смену. Кроме братцев-кроликов, возбуждённых и безумных, потому что у них немного иные приоритеты. Может, к утру и они бы согласились охранять покой лидера, а то, чем они занимаются прямо сейчас, Чанбин выбрасывает из головы. Слишком жарко, слишком больно. Он оставляет Чана в номере, пишет смс-ку беспокойному Чонину, самому славному и доброму макнэ в мире, что «ценный груз доставлен и уложен под одеяло», и со спокойной совестью отправляется на свой этаж. В лифте знакомо пахнет парфюмом Минхо и фруктовой жвачкой Джисона — негодник наверняка успел перекурить за углом отеля, пока не спалил стафф, — Чанбин обессиленно прислоняется затылком к прохладному зеркалу напротив кнопок и вспоминает о дыхании. Вдох, выдох. Мысли в кучу. Волю в кулак. За открывшимися дверьми картина, затмевающая всё, что происходило на сцене или в машине. Минхо прижимает Джисона к двери всем телом, так, что Хана заметить можно только по умильно скрещённым щиколоткам и до белого сжатым на чужих плечах пальцам. Зато слышно прекрасно. Эти требовательные звуки преследуют Чанбина в самых грязных снах уже который месяц — ровно с того дня, когда парочка под ручку вышли из шкафа и у них снесло крышу окончательно. Дверь под таким напором не выдерживает, скрипит, как и нервы Со — он низко опускает голову, не зная, куда деть взгляд, потому что сбежать некуда. Это его номер, блин, голубки перепутали дверь со своей, соседней. Только не говорите, что ему придётся спускаться в холл и ждать, когда эти двое высосут из друг дружки все соки и свалят в свою обитель разврата. А так хотелось принять душ и завалиться на боковую… — Ой, — слышит Чанбин Джисона и всё-таки поднимает голову. Его заметили. Естественно, как не заметить того, кто пялится почти вплотную, даже если есть вещи поважнее, например, чужой язык в твоей глотке? — Привет, Бинни. Чанбин кивает, не в силах справится с голосом и ответить что-нибудь вроде «виделись уже», что больше в духе Минхо, чем его. Сам Ли с трудом отрывается от чужой шеи и поворачивает голову. По одному только взгляду становится понятно, что ему требуются объяснения такой внезапной встречи. Чанбин поднимает в руке ключ-карту от своего номера. Минхо сверяет цифры на ней с цифрами над дверью и всё-таки соображает. — А… — тянет он, опуская Джисона на пол, поддерживая за талию практически так же, как делал это в раздевалке. — Промахнулись. Пошли, малыш, не будем мешать. — Пока, Бинни, — улыбается Джисон и машет ему свободной рукой, пока за вторую его оттаскивает Минхо. Хан беззвучно проговаривает «прости», но последний слог Со продумает в своей голове, потому что за чужими спинами дверь захлопывается так громко, что эхо гуляет по коридору добрых три секунды. В номере прохладно и тихо, Чанбин на ватных ногах доползает до кресла и валится на него всем весом. Под закрытыми веками гуляет туманно-сладкая картина чужого поцелуя. В план раздеться-помыться-уснуть вписывается пункт подрочить, и это выматывает посильнее прыжков на сцене или партии на одном дыхании. Когда-нибудь он переболеет. Перестанет вспыхивать заревом от каждой откровенной сцены. Может, даже кого-то найдёт. Последнее, конечно, маловероятно — за все свои неполные двадцать пять он по-настоящему влюбляется лишь раз, пусть и в двойном объёме, и считает себя однолюбом. Злая она, его жизнь. И шутки у неё обидные.***
На душ уходит баснословное количество времени — Чанбин всё-таки справляется с возбуждением с помощью гласа разума, а не рук, и теперь влажную кожу пощипывает электрическими волнами от неудавшейся разрядки. Спать перехотелось, в голове пульсирует тупая боль — Со пытается отвлечься сначала на телевизор, потом на телефон, когда по ТВ нет ни единой интересной передачи. Зато в запароленной папке, его личном архиве имени Минсонов много чего занимательного. Фотографий хватило бы на два, а то и три полноценных аккаунта — но он принципиально не показывает снимки ни одной душе, уж точно не собирается делиться богатством даже с трепетно любимыми Стэй. Открытые улыбки и привычный жест «виктори» почти каждый раз заставляют сердце биться чаще. Такое простое фото в коллекции Чанбина отмечено сердечком, чтобы было проще найти, но он всё равно раз за разом пролистывает всю папку, лишь бы снова причинить себе мучительную боль. Смазанные тени Минхо, делающие его взгляд таким неприлично горячим, пальцы Джисона, эту шалость и сотворившего — порочность вкупе с невинностью ступает за парочкой по пятам. Сложенные в кошачьи лапки кулаки Хана и стоящий позади Минхо, строящий ладонями дополнительную пару ушек для младшего. Серьёзные взгляды в бок на одной из фотосессий для какого-то там интервью, а следом — запечатлённый в памяти Чанбина оглушительный смех. — Вот же… — он даже улыбается, вспоминая, как заразительно смеялся Джисон с их «важных, как у дядек, морд», как это чуть не сорвало всю съёмку и как долго пришлось извиняться Бан Чану за выходки своих парней. В группе царит семейная атмосфера, Со довольно прикрывает глаза, когда мысли с горячей парочки переходят на осознание, как ему повезло со всеми этими людьми. Ладно, он был не прав — на самом деле его жизнь не так уж и плоха. Нечего капризничать на пустом месте. В дверь тихонько стучат, отвлекая от лиричной нежности. Чанбин бросает взгляд на время, не веря, что в такой час его побеспокоит кто-нибудь из персонала. Значит, свои. Он ступнями находит на ощупь тапочки и поднимается навстречу полуночному гостю. В коридоре Минхо. И это так неожиданно, что Со невольно делает шаг назад, тряхнув головой. Уснул, что ли, в кресле, и ему привиделось? Но Ли реален — он складывает на груди руки и выглядит слишком спокойным для того, кто, по идее, сейчас должен втрахивать Джисона во все горизонтальные (а может и вертикальные) поверхности. — Хорошо, что не спишь, — говорит он так, будто в чём-то обвиняет Чанбина. Тот слегка догадывается, что его ждёт взбучка за подглядывание, но не думает, что прямо в эту минуту. Хоть до утра подождал бы, в самом деле. — Пойдём. — Чего? — не понимает Чанбин. Минхо закатывает глаза. Ему и придуривающегося Джисона хватает, когда тот играет ничего не понимающего мальчика — только вот Чанбин всерьёз не догоняет, что от него требуют. — Куда? — К нам. Поговорить надо, — чеканит Ли, теряя самообладание. Он только со стороны выглядит практически хладнокровным и вечно собранным, но знающий взгляд Чанбина отмечает всю нервозность. Кажется, Минхо не разговаривать собирается, а как минимум избить Со. Что ж, он согласен и на такой исход. Выйдя в коридор и картой заблокировав номер, Чанбин тихонько шагает за Минхо, стараясь высоко не поднимать взгляд — не выше чужих голых лодыжек, что и так непростительно греховно. Чужой номер зеркален остальным — Минхо закрывает за ним дверь, оставляя карту в специальном отсеке, и слегка подталкивает Чанбина в плечо, призывая пройти дальше, — внутри играют минусовки их песен и слышится что-то ещё. Что именно он слышит, доходит до Чанбина словно удар в живот. На кровати, повернувшись лицом ко входу, лежит Джисон. Он полностью обнажён и раскрыт, его ноги широко разведены, а между ними вперёд и назад движется рука с зажатым в пальцах фаллоимитатором. — Бинни! — тянет он с такой неописуемой нежностью, ни секунды не прекращая двигать ладонью, что перед глазами темнеет. Или Чанбин просто зажмуривается, лишь бы не видеть эту восхитительную и пошлую картину. Слегка покачиваясь, он разворачивается, собираясь бежать, но Минхо не пускает, перехватывает на полушаге, прижимая спиной к своей груди. — Куда собрался? — спрашивает он, наклоняясь к чужому алому уху. Куда подальше. Желательно, на другой континент. Чанбин не произносит это вслух, только съёживается от тихого и какого-то разочарованного стона Джисона. Господи, у него сейчас сердце лопнет и вся кровь хлынет в член. — Хани так хотел, чтобы ты на него глянул… — Хён, — предупреждающе откликается Джисон, Чанбин не знает, как ему удаётся звучать так строго, пока в его заднице игрушка. Минхо тихо усмехается с чужой попытки его остановить и наклоняется ещё ниже, так, чтобы почти коснуться щекой щеки. — Или ты больше хочешь увидеть, как я его трахаю, а не это силиконовое недоразумение? Чанбин не уверен, что он хочет на самом деле. Провалиться сквозь землю — это точно. Повернуть голову, чтобы впервые посмотреть на лицо Минхо с расстояния выдоха — наверняка. Во все глаза пялиться на соблазнительного Джисона… Да, чёрт дери, да! Но он не может. У него кружится голова и в ушах стучит, он реально боится оглохнуть. Ожившая фантазия бьёт по нервам так, что он дрожит. Хоть бы это был сон. Всё было бы куда проще… Минхо благородно даёт ему пять секунд на принятие и поворачивает чужое лицо к себе, ласково прикасаясь к его губам своими. Такое заставляет Чанбина распахнуть глаза и поверить, что он не спит. Подтверждает факт и новый стон Джисона — явно куда более одобряющий, чем раньше. — Хватит смотреть, пора действовать, — улыбается Ли, снова сосредотачивая чужой взгляд на постели. Хан, заметив неподдельный интерес, пытается выглядеть как можно порнографичнее, и у Чанбина сердце колет от нежности, от осознания, как тот старается для него, для них. — Какой красивый, правда? — Самый красивый, — соглашается Чанбин, облизывая губы, чтобы сохранить оставшееся тепло поцелуя. Минхо, переместившись касаниями на его шею, рассерженно фыркает. Ну, конечно. Сто процентов хочет завести шарманку о том, кто тут первый красавчик, но Со не чувствует в себе желания спорить. Его больше привлекают чужие ладони, по-хозяйски ощупывающие его живот, а когда кончики пальцев ловко проскальзывают под пояс штанов, связь с реальностью теряется, как интернет в подземке. — Твою мать… — Правило номер один: ругаться — прерогатива Минхо, — кажется, мозг работает только у Джисона, хотя именно он выглядит самым возбуждённым. Вытащив из себя игрушку, он откладывает её в сторону и заменяет пальцами — у Чанбина снова сбивается дыхание от того, как сжимаются вокруг фаланг его мышцы. В паху тяжелеет и первым это замечает именно Минхо, добравшись до чужого члена. Он пока не старается стащить с него штаны, но, как Чанбину кажется, это только вопрос времени. Сам Ли тоже далеко не спокоен — то, как крепко он прижимается своим стояком к его пояснице, явно показывает, что держать себя в руках становится всё сложнее. Движения бёдер Минхо абсолютно синхронно с движением пальцев Джисона, и это сводит с ума. Хочется вновь ругнуться, да так, что уши в трубочки свернутся, но Чанбин сдерживается, приглушая себя собственным плечом. — Неа, — тянет Минхо и подталкивает его голову так, чтобы следующий стон слетел в полную силу. Он сжимает в пальцах член Со, вызывая прилив возбуждения, так что молчать не получится, и осторожно потирает влажную головку. — Правило номер два: мы должны тебя слышать. Мы хотим слышать. — И видеть, — поддакивает Хан, приподнимая таз так, чтобы открылся удушающий вид на округлые ягодицы. Чанбин не отказывает себе в удовольствии насладиться подрагивающими от напряжения мышцами. Если Джисон желает показать себя — кто Со такой, чтобы сопротивляться этой сладкой пытке. — Все желания — словами через рот. Это третье и последнее правило. Как много правил, приходящихся по вкусу. Чанбин согласен на всё — где поставить подпись? — у него мокнет затылок от предвкушения. Минхо слизывает пряные капли, дует, оставляя на коже отрезвляющую прохладу. Ещё бы не сжимал так крепко пальцы на стояке — так Чанбин бы вовсе начал соображать членораздельно. Ему помогают раздеться и заботливо складывают ненужную сейчас одежду на пустом кресле, а потом Со заворожённо идёт за Минхо к кровати, зная, как сильно его там ждут. Джисон встречает его самой светлой улыбкой и радостным стоном, на которые только способен — светится, как прожектор, лучится желанием, буквально пышет жаром. Чанбин чувствует, насколько сильно полыхает всё его тело, когда склоняется за первым поцелуем — губы Хана влажные от испарины, трясутся так, что они почти сталкиваются зубами. На помощь приходит Минхо, надёжно поддерживая тёмный затылок Джисона, принимая ладонью вес его головы, когда Чанбин забирается сверху. Ладони зудят от желания потрогать всё, абсолютно всё, потому что можно, нужно. Он дуреет от ощущения мягкой кожи под пальцами, сжимает ладони крепко, ощутимо, и Джисон отзывается искренним стоном. — Не сожри мне мальчишку, Чанбин, — ворчит над ухом Минхо, но недовольство напускное — его ладони накрывают руки Со, показывая, что сжать можно сильнее, так, как, оказывается, любит Хан. Чанбин догадывается об этом уже давненько — он не единожды видит следы на чужой шее, словно ту оприходовал злобный вампирюга, и теперь чувствует жар этого безжалостного рта на собственной шкуре. Минхо точно любитель покусаться — приятный факт, — а Чанбин питает слабость к засосам и царапинам на своей коже. Джисона, кажется, вовсе устраивает что угодно, лишь бы его касались без остановки. — Хочу тебя, — Чанбин вспоминает, что он обязан говорить, и получает за послушание правилам поощрение — теперь Джисон сам обхватывает его член ладонью, примеряясь, и вид его круглых глаз становится второй похвалой. Минхо довольно смеётся где-то в стороне — Чанбин не заметил, как тот отошёл в сторону, чтобы тоже раздеться, но быстро исправляется и бросает на него голодный взгляд. Тело профессионального танцора идеально с головы до пят, гладко выбрито так, что даже воздух долго не задерживается на блестящей коже — во рту пересыхает, когда взгляд Со скользит от рельефного торса до паха. Ли, заметив такое щепетильное внимание к собственному члену, обхватывает ствол пальцами и показательно пару раз двигает ладонью. — Вот ты жадина, — восхищённо бурчит Джисон, чувствуя, как напрягается член Чанбина от такой картины. Со хочется повиниться, признаться, что его разрывает изнутри на равные части от желания смотреть и на облизывающегося Хана, и на преступно красивого Минхо. — Прости, — всё-таки извиняется он перед Джисоном и мокро его целует. Всё, Чанбин прощён. — Я сейчас с ума сойду. — Не сейчас, — заверяет Минхо, упираясь коленями в край кровати. Гибкость Джисона позволяет ему дотянуться до хёна и ожидающе высунуть язык — Ли понятливо касается его головкой, позволяя слизать капельки. Ими — вкусом, текстурой, безумием проходящей минуты — Джисон щедро делится с Чанбином через очередной поцелуй, пока Минхо ловко раскатывает по чужому члену презерватив. Он сжимает в пальцах мошонку, привлекая к себе внимание, и приказывает: — Покажи, на что способен. Покажи, что мы так долго ждали. Рассудок мутится от осознания, что не только он мучается всё это время. Чанбин гортанно стонет, проникая во влажную тесноту сразу и полностью, не давая привыкнуть, перевести дыхание, и двигается пока ещё сдержанно. Джисон так хорошо сжимается, не отводя взгляда, что Чанбин невольно понимает — лишиться разума не так уж сложно. Эти двое превратят его мозг в кашу. Шлепки кожи о кожу громче его хриплых стонов — зато Джисон заходится высокой трелью, сладость его голоса оставляет напряжение в плечах Со, которые нежно массирует Минхо одной рукой, пока второй упирается в чужую поясницу, заставляя толкаться глубже. У Чанбина срывает крышу от этой небрежной власти, он практически открыто хнычет в поцелуй, прямо в обжигающий рот Минхо, признавая своё поражение, безмолвно обещает быть таким же послушным, как Хан. Может, даже больше, потому что в отличии от него Джисон не собирается просто лежать — будучи почти что погребённым под двумя телами, он всё равно умудряется двигать тазом, насаживаясь на член до белого шума перед глазами. — Умница, умница, — хвалит Хана Минхо. Чанбин прикладывает все силы, чтобы тоже услышать доброе слово, но знает — ещё не заслужил. Ещё. Надо стараться лучше. Он подхватывает чужие ноги под коленями, приподнимает бёдра Джисона так, чтобы можно было двигаться быстрыми короткими толчками. Хан верещит на такой высокой ноте, что все из группы удавились бы от зависти, будь они на сцене. Но подобный перфоманс только для них двоих — и, может быть, немного для соседей из номера за стеной. Чанбину хочется, чтобы это слышали абсолютно все, и одновременно с тем он затыкает чужой рот поцелуем в жадной волне собственничества. Минхо забирается на кровать, присаживается на широкую спинку, тоже становясь развязно открытым. Джисон собирает глаза в кучку, оценивая этот вид. Его внутренние мышцы сильно обхватывают член Чанбина — так ему нравится. — Вау, хён, какой ракурс, — чёрт, Чанбин согласен с ним на двести процентов. — Ебись молча, Хани, — и от позы веет такой похотью вперемешку со смущением, что Чанбина ведёт вперёд. Он утыкается лбом в чужое колено, пару раз гоняя воздух во рту, и прикасается губами к тёплому бедру, будто к святыне. Минхо и правда выглядит отлично. Растрёпанные волосы, грязный взгляд, обещание сумасшествия — грех во плоти. К этой плоти он и приникает ртом, сначала неуклюже и робко, но когда Ли помогает ему насадиться на член, становится всё просто и понятно. Чанбин складывает Джисона почти пополам, лишь бы одновременно и отсасывать, и долбиться максимально сильно. Хану такое только в радость — его пальцы обхватывают щиколотки Минхо в попытке удержаться и не уйти за грань удовольствия раньше положенного. Старший недовольно шипит, но в открытую не противоречит — останавливать разошедшегося Хана всё равно, что стоять на пути у скоростного поезда. Закончится плачевно. — Язык, словно пушка перезаряжена, клик-клак, — Чанбин вздрагивает на «бэм!», теряется на пару секунд, сбивается с темпа движения головой, скашивая взгляд на поющего Джисона. Минхо ласково треплет Со по щеке, заставляя сконцентрироваться на себе. — Всё нормально, — говорит он, будто читать рэп, пока тебя трахают, действительно окей, — он всегда болтает, когда на пределе. — Думай, что угодно, болтай что угодно, не знаю, — задушенно откликается Джисон, и это превращает привычную песню в самую сексуальную мантру. Чанбин больше никогда в жизни не будет исполнять Cheese, не вспоминая об этом моменте. — Делай, что делаешь, это не в моём внимании, моё поражение — твоя бесполезная… — Заставь его заткнуться, — просит дрожащий от смеха Минхо. Чанбин слушается, хотя самого трясет, как на морозе, и взвинчивает темп до такой скорости, что тянущий Джисон выкрикивает последнее слово «мечта» прямо по буквам. Хан напрягается так, что вены на его шее вздуваются, и Чанбину приходится отлипнуть от чужого паха, чтобы насладиться зрелищем. Обалдеть, этот парнишка кончает без рук, только от горячего члена в себе — Со и мечтать не мог о таком чувствительном любовнике. Он пару раз поводит бёдрами, продлевая чужое удовольствие, и обессилено заваливается на бок, чтобы перевести дыхание. Возбуждение не сходит на нет — наоборот, член в резинке напрягается до боли, но Чанбину нужна минутка на то, чтобы просмеяться. — Трындец, — выдает в потолок Со и лениво поднимается, когда Минхо, устроившись на коленях напротив него, тянет к себе навстречу за шею. Он забывает о первом правиле, но Минхо напоминает об ошибке укусом в губы. Боль жжётся, как затухающая в пальцах спичка, отрезвляя. — Сейчас перезагрузится и тогда пощады не жди, — предупреждает Ли. Ага, значит, сам Минхо марафонец — готов долго и мерно, — а Джисон спринтер на короткие частые дистанции. Идеальные, чёрт возьми, они стопроцентно совпадают с желаниями и возможностями самого Чанбина. Он усаживается поудобнее и шумно втягивает носом воздух, напрягаясь, когда Минхо осторожно касается влажными пальцами его поясницы. Он не успел подготовиться — да кто вообще знал, что ему что-либо перепадёт, в особенности такое? — и Минхо понятливо отступает, чтобы переместить руку вперёд, стаскивая презерватив и сжимая оба их члена в ладони. Пальчики на этих волшебных руках недостаточно длинные, чтобы обхватить стволы полностью, так что Чанбин послушно помогает, накрывая ладонь своею. Они находят подходящий обоим ритм спустя несколько фрикций — становится тяжело дышать, а целоваться и вовсе приходится чуть ли не из последних сил. Через пару минут оживает Джисон — он со стоном осматривает картинку перед собой, у него встаёт по стойке смирно в считанные секунды, и Чанбин недоумевает, как Минхо сам справлялся с этим безобразием. Видимо, он и правда ждал Со, ждал, что он придёт на помощь и обуздает неуёмную жажду Хана. Они оба так этого ждали. Нет… трое. Теперь их трое. — Хён-хён-хён, — жалобно зовёт Джисон, быстро себе надрачивая. — Хочу родео без резинки и с последствиями. Покатай! Минхо усмехается в губы Чанбина, ласково целует его в щёку и наклоняется, чтобы поцеловать и Джисона. Отказать Хану ещё сложнее, чем остановить его — то есть, абсолютно невозможно, — так что он снова возвращается к изголовью, удобно усаживаясь в подушках и опираясь спиной на стену. Джисон ликует, трется о чужой пресс всем лицом и подрывается вверх, будто что-то забыл. Поцеловать Чанбина в благодарность за оргазм, вот что. Со довольно улыбается, помогая Джисону выровняться на коленях и опуститься вниз уже на чужой член, спиной к Минхо, но лицом к себе. Чужие ресницы подрагивают в блаженстве, когда Ли поддаёт бёдрами снизу вверх, заполняя собой, и Чанбин не сдерживает нежного прикосновения к покрасневшим от удовольствия щекам. Хан тактильный, он ластится котом, но и на поцелуй отвечает со всей доступной страстью. Снова скулит на повышенных тонах, когда Чанбин спускается с шеи на грудь, обхватывая языком соски, стимулируя. Минхо буквально рычит позади — его член в плену сжатых мышц чувствует себя чересчур хорошо, чтобы сдержаться, — и Чанбин чувствует, как его тянут за волосы ещё ближе. Кое-кто тут контрол-фрик, вот так открытие. Ему нравится. Когда одних прыжков на члене перестаёт хватать, Джисон пытается потереться о торс Чанбина, пока тот занят поцелуем с Минхо. Он стонет, а потом снова начинает бормотать. Со предусмотрительно дёргает его вперёд, поближе к своему паху — ещё одну испорченную песню он не выдержит. Ли хлопает ладонью по выпяченным в неудобной позе ягодицам и показывает Чанбину большой палец. Заткнуть Джисона членом, пока тот поёт? Гениально. В одиночку не получилось бы, как ни старайся — а так и Хан довольно мычит, пропуская плоть глубоко в глотку, и Чанбин задыхается от наслаждения. — Хороший ход, детка, — подтверждает он и на словах, облизывая покрасневшие губы, — разрешаю спустить этому придурку в рот за верное решение. У Чанбина сводит живот от пробивающего нервную систему удовольствия. Похвала Минхо такая же восхитительная, как и согласный кивок Джисона, готового принять в себя всё до капли. Сдерживаться больше не приходится — Со и так достаточно продержался, толкаясь по чужому языку, его накрывает сначала ледяной, потом огненной волной оргазма и окончательно отрубает от внешнего мира. Он отстранённо замечает, что Джисон сглатывает и присоединяется к нему в царстве эйфории, а Минхо догоняет их в пять широких движений, наполняя Хана с другой стороны. Первым, разумеется, приходит в себя Джисон — он ужиком сползает с бёдер Минхо и притягивает откисающего сбоку Чанбина в объятия, утыкаясь лицом в его ключицы. Ли пристраивается сзади, лениво подтягивает ближе к своей груди, так, что они сжимают его с обеих сторон. Прямо как в фантазиях. Только в реальности.***
Фуршетный стол ломится от еды, персонал хлопочет где-то поблизости, но все парни из группы жуют предложенный поздний завтрак почти через силу. Последним к трапезе присоединяется Чан, человек-солнечный-свет, помятый от заслуженного сна и, кажется, единственный действительно голодный в их компании. — Утречко, — довольно поёт он, прислушиваясь к нестройному хору ответов. Хан открывает рот, чтобы попасть в услышанную ноту, но внезапно осекается и опускает взгляд. Бан недоумённо улыбается. — Всё норм? — Порядок, — отвечает за него Минхо, размазывает по булке масло и протягивает уже вновь сияющему младшему угощение. — Видимо, чутка запыхался после вчерашнего, — продолжает чужую мысль Чанбин. Звучит двояко, так что он заканчивает: — Перебрал с высокими нотами на выступлении. — Вы у меня такие молодцы, горжусь вами, ребята, — оттаивает Чан, лучезарно улыбаясь. Он треплет макушку сонного Феликса, на что тот реагирует хныканьем и прячется от ласки на плече Хёнджина. Чонин испепеляет лидера взглядом, принципиально переводя своё внимание на тихого Сынмина. Знает, за какие ниточки дёргать, засранец. Бан Чан прокашливается, пряча за очередной улыбкой лёгкую ревность. — Сегодня отдыхаем. Завтра перебираемся в другой отель и готовимся к новому выступлению. У кого какие предложения? Минхо первый поднимает руку. — Не предложение, но требование: нужна кинг-сайз кровать. За столом наступает тишина. Чан поднимает брови, ожидая аргументы. Вообще-то, он хотел услышать идеи по поводу треков и их порядка, может, послушать о выбранных сценических образах и определиться с программой в целом. Но кровать, безусловно, — это важно. — А что не так с двухспальной? У вас единственных и так самый большой номер, едва ли не президентский люкс. — Места мало. Оказывается, кое-кто любит спать в позе ни фига не маленькой звёзды, раскидывая свои конечности по всей постели, — жалуется Минхо, скрыв лукавые искорки под ресницами и прихлёбывая кофе. На Джисона уставляются пять пар глаз, шестая, принадлежащая Чанбину, смотрит куда угодно, только не на него. Хан пялится в ответ на каждого, не понимая причину чужого внимания, а следом подпрыгивает на стуле и с оскорблённым «это не я, это он!» указывает пальцем на Со. Группа взрывается хохотом. Не быть этой парочке, вернее, троице шпионами.