Два года спустя 23 декабря
— Ну пожалуйста, ещё один магазин, и поедем! — я складываю руки в умоляющем жесте, на что Амен двенадцатый за сегодня раз (я считала!) закатывает глаза. Он перестал возмущаться моему желанию заглянуть в каждую украшенную огнями лавку на Ковент-Гарден после приобретения ящика с застывшими в карамели яблоками, которые я терпеть не могу. Дело в том, что Тизиан всю голову мне забил этими яблоками на вчерашнем ужине. «У вас часы в доме остановятся и отмотают время назад, если зубы не поломаете об самое главное рождественское лакомство». А в этом году праздник должен пройти идеально, с соблюдением всех традиций, потому что завтра приедут родители Амена. — Должна будешь, — он тянет бортик моей шапки вниз, закрывая обзор на сияющую улицу. Я возвращаю её в прежнее положение и задираю голову с хитрым прищуром: — А ты мне торчишь просмотр «Гринча». Когда должок вернёшь? — собираюсь провернуть аналогичный трюк с его головным убором, но не выходит, Амен притягивает к себе за кисти. — «Торчишь». — К словам не цепляйся, — трусь замëрзшим лицом о колючий свитер, выглядывающим из расстёгнутой куртки, — Я врублю похитителя Рождества, как только ужин с твоими родителями подойдёт к концу. — Моё Рождество второй год похищает чудовище посимпатичнее зелёного карлика, — мужчина щёлкает по вздëрнутому носу и смотрит смеющимися глазами. В подобные моменты мне кажется, что я выиграла какую-то жизненную лотерею. — Ты чудовищем меня назвал только что? — ударяю по плечу и не сдерживаю улыбки. — Напомнить, как ты с утра на лицо серую субстанцию намазывала? — Это маска от прыщей была! — У тебя их нет, — разговор продолжается, когда мы заходим в крохотный магазинчик с самодельными игрушками. — Другой не нашла, — вскидываю плечами и принимаюсь любоваться глиняными зверушками на витрине, — Мне надо было как-то кожу подготовить к завтрашнему дню. — Я же просил не заморачиваться, — мужчина на все предложения, как улучшить праздничный ужин, какое платье выбрать и что подарить его родителям, только отмахивался. Сказал, что характер у его матери специфичный и нет смысла стараться. «Это просто нужно пережить», — вывод, к которому он сводит все разговоры. Нет уж, я дом вверх дном переверну, но произведу хорошее впечатление. Амен тоже не белый и пушистый двадцать три с половиной часа в сутки, но и к нему подход найти можно. Доказательство прямо передо мной — он в свой выходной пятый час ходит в свитере со снежинками и с охапкой бумажных пакетов. Конечно, он хотел все украшения и еду заказать онлайн, а про одежду я вообще молчу. Но получилось же его вытащить. Немного шантажа и грустных глазок, и Амен почти не ворчит. Пришлось пообещать во всём его слушать и не спорить в течение вечера, но это так, сопутствующие убытки. — Ладно-ладно, как скажешь, — набираю в корзинку расписанные золотистой краской ёлочные шары. Уже хочу передать их довольному старичку у кассы, но замечаю завалившегося на бок вязанного оленя на нижней полке. У него рожки разного размера, зелёный шарфик начал распускаться на краях и глаза-бусинки в разные стороны смотрят. На фоне аккуратных игрушек он выглядит лишним и ненужным. Забытое, но знакомое чувство, друг. Беру оленёнка в руки и вспоминаю нелепую пижаму, которая была на мне два года назад в ночь, заставившую поверить во все возможные и невозможные чудеса. — Мисс, его внучка моя связала. Она маленькая совсем, не получаются ещё игрушки, которые я мог бы продать. Не знаю, когда успела его сюда поставить, — продавец неловко переминается, видимо ожидая, что я начну возмущаться виду товара. — Мы возьмём, передайте внучке, что у неё отлично получается, — Амен оставляет удивлëнному старичку несоразмерно большую купюру, и мы удаляемся, выслушав, пожалуй, самые искренние за день благодарности. — Мы же договорились, что я за покупки плачу, — я возвращаюсь к порядком надоевшей теме, сев в машину. Благодаря Амену я закончила в прошлом году местный университет и наконец могу назвать себя настоящим архитектором. Естественно, меня гложет то, что это только его заслуга и ни о каком возмещении затрат на обучение Амен слушать не хочет. Однажды он сказал, что так и должно быть: у него есть возможность сделать любимую женщину чуть счастливее и он ей пользуется. А я в ответ разревелась. Тяжело не искать подвох в таких жестах, когда всю жизнь лишнее доброе слово кажется незаслуженным подарком. Но мужчина за рулём ни разу не дал повода усомниться в искренности его намерений. Он день за днём крушил молотом нагромождения уродливых стен из страхов и разочарований, иногда резко и даже жестоко перемалывал каменную крошку, в других случаях разбирал завалы по кирпичику. Подходящая аналогия, если учитывать, что снос зданий — его профессия. Вот и в душе моей Амен уничтожил все ненужное. — Посмотри на время, — цифры на панели автомобиля показывают шесть тридцать, — Вечер наступил, и что это значит? — Что я слушаюсь и повинуюсь, господин, — я цокаю, отвешивая театральный поклон.***
— Носки на электрическом камине, конечно, то ещё извращение, — бубню себе под нос, когда вижу, что скотч отказывается держать одно из украшений. — Согласен, извращения в нашем доме должны выглядеть иначе, — я уже собиралась засопеть под боком Амена, который в очередной раз выбрал скучнейший детектив для просмотра, но мужчина усадил меня к себе на колени. — А как же фильм? — говорю с усмешкой и выцеловываю его челюсть по контуру, — Тебе же было так интересно, кто убий… — звонкий шлепок по ягодице эхом расходится по гостиной и не даёт закончить фразу. — Язвить будешь завтра, — его язык без церемоний вторгается в мой рот, не давая возможности ответить. Руки грубо сминают грудь и срывают ночнушку, проходясь по изгибам тела, пока я нетерпеливо ëрзаю на его бёдрах, — Садись на пол, — говорит Амен, а я слюной готова захлебнуться от приказного тона. Спускаюсь на жёсткий ковёр, ворс которого врезается в колени, тяну спортивные штаны вместе с боксёрами вниз, не отрываясь от ледяного пламени в его глазах. Блять. В первые месяцы совместной жизни мы опробовали буквально все поверхности в доме и позы, давно пора пресытиться, но стоит ему бросить один надменный взгляд, и я готова умолять меня взять. Именно это я и делаю, проводя языком по головке и медленно обхватывая её губами. Я прекрасно знаю, как Амен не любит ждать, и намеренно не спешу продвигаться дальше, всё ещё нагло всматриваясь в расширенные зрачки. Обвожу языком проступившие вены, невесомо вожу рукой и ловлю ухом рваные выдохи. Рука, вцепившаяся в затылок, прерывает мою игру резким толчком. Контроль над положением целиком переходит ему. На лицо Амена ложатся тени от всполохов искусственного камина, делая любимые скулы, нос, линию губ до невозможности острыми. Мой рот до онемения трахает гребаный, — греческий, египетский, скандинавский, да черт его знает какой, — бог. Он затаскивает уже не особо соображающую меня обратно и входит полностью до сладкого протяжного стона с усталых губ. Я сижу сверху и всё равно подчиняюсь полностью рукам, поднимающим и опускающим бедра. Пальцы блуждают в белоснежных прядках, забивающих нос запахом граната. Мой крик точно добивает до второго этажа, когда Амен ускоряется. Теряю ориентацию в плохо освещённом пространстве, когда он выходит и поднимается на ноги, ставя меня в удобную для него позу. Я стою на коленях и держусь подрагивающими руками за спинку дивана. — Напомни, как ты меня сегодня назвала? — хриплый шёпот у самого уха скручивает низ живота. — А? — длинные пальцы прокладывают горящую дорожку по позвоночнику, опускаясь к половым губам, — Ну, — трение внизу то прекращается, то усиливается. Да как я его только не называю, что за тупой вопрос, — Шкаф? — он убирает руку, — Вредина? — я поворачиваюсь к нему, непонимающе выискивая в неприступном лице ответы, как вдруг меня осеняет, — Господин? — говорю неловко и мгновенно чувствую его в себе. Запрокидываю голову от бешеного ритма. В полуоткрытых глазах смешиваются тёмные стены, наши фотографии на полке и силуэты голых деревьев за окном. Получаются разводы, будто в лужу с бензином смотрю, которую долгожданное сокращение мышц превращает в яркое свечение. Амен как-то рассказывал, что видел на горнолыжном курорте в Норвегии северное сияние. Неоновые лучи, занимающие всё небесное полотно. Он пообещал, что и мне покажет. Кажется, сейчас он именно это и сделал. — Теперь так тебя называть? — спрашиваю, когда мы доползаем до спальни. — Периодически можно, — он накрывает нас одеялом, а я жмусь ближе. — Учти, «Шкаф» никуда не денется. — Учту, — хмыкает Амен, распутывая мои кудри, — Таблетку пила сегодня? — спрашивает, когда я почти в сон проваливаюсь. — Угу, у меня всё схвачено.***
Всё схвачено, ну да, ну да. Я вспоминаю вчерашний разговор, вглядываясь в блистер противозачаточных. Гармонию пустых ячеек нарушает одна с таблеткой. Они должны были закончиться сегодня, я убедилась в этом после десятой проверки календаря в смартфоне. И как теперь вспомнить, в какой день я могла оставить мозг на прикроватной тумбочке? Какова вероятность, что тогда мы занимались сексом? Черт, я без понятия, слишком много переменных, которых, к тому же, я не помню. — Доброе утро, — на кухне появляется Амен, направляющийся к кофемашине. Он останавливается, рассматривая мои бесконечные одергивания рукава толстовки, в котором я упрятала блестящую упаковку. — Доброе, — я чмокаю его в плечо, собираясь спрятаться в самом дальнем углу дома и подумать, но мужчина удерживает меня за предплечье. — Чего нервная такая? — Ну, встреча важная, волнуюсь, — говорю слишком быстро и отмечаю сведённые к переносице бесцветные брови. — Попробуй ещё раз, теперь честно, — понимаю, что дальнейшее вранье не имеет смысла. Если Амену захотелось что-то выведать, он не отстанет, пока это не сделает. Поэтому я молча протягиваю раскрытую ладонь, опуская взгляд на пушистые тапки, — Вчера не приняла? — Нет, — я беру графин с кухонного островка. Вода переливается в стакан в абсолютной тишине и оказывается на серой столешнице, — Я не могу вспомнить, когда её не выпила. Может, в начале месяца. Работы много было, конец года, у меня все дни в один смешались, — вожу промокшей губкой по гладкой поверхности, но воды меньше не становится. — В смысле не можешь вспомнить? — Амен отшвыривает губку мимо раковины, лишая меня отвлекающего фактора, — Я много прошу, Эва? Единственное, что от тебя требовалось, раз в день, блять, пить таблетку, но ты и с этим не справилась. Сложно? — он склоняется надо мной хуже коршуна и говорит громче, — Я вопрос задал. Сложно? — Да что ты так переживаешь? Вероятность мизерная, всего одна таблетка, — мои аргументы рассыпаются, стоит ему сжать челюсти до стука зубов. Он редко злится. Обычно его гнев я ощущаю только в случаях, когда он отчитывает подчинённых по телефону. Со мной же иначе: мы либо одинаково сильно повышаем голос друг на друга из-за какой-то мелочи, либо он остывает, а потом спокойно говорит, что его не устраивает. Но сейчас я понятия не имею, что Амен сделает в следующую секунду. — Тест сделай, я в офис поехал, — бросает непривычно холодно и уходит, пока я оседаю на стуле, с трудом не падая. Слышу, как он собирается, шуршит в прихожей курткой, хлопает тяжелой дверью. Он никогда так не поступал. Были и ссоры, и скандалы, но я ни разу не чувствовала себя после них настолько паршиво и покинуто. Амен умеет отбросить эмоции и решить проблему, пусть до этого мы покричим друг на друга немного и, возможно, я что-нибудь разобью. Жду, когда он вернётся и скажет, что погорячился, минуту, десять, час. Спина затекает от неподвижности позы, а я всё ещё не верю, что он не сидит в машине во дворе. Какая нахрен работа в канун Рождества, Амен просто свалил, оставив на меня приготовления к ужину и… тест. Неужели ему настолько противна мысль, что я могу забеременеть? Нет, я и сама этого побаиваюсь. Или боюсь его расстроить. Мы обсудили эту тему в самом начале отношений — он не видит себя отцом, как и я себя матерью. Тогда всё казалось логичным: мне двадцать три, я с собой справиться не могу, не то что с ребенком, никакой стабильности и планов на будущее. Позиция Амена на тот момент меня более чем устроила. Хочет посвятить себя карьере — пожалуйста. Я была уверена, что вдвоём нам будет восхитительно до конца жизни, к чему обременять себя третьим человеком? А со временем всё больше оглядывалась на счастливых детей под руку со взрослыми на улице и представляла чистые голубые глаза на маленьком личике, светлые волосы и взрывной характер. Но с Аменом никогда свой зарождающийся материнский инстинкт не обсуждала. Видимо, зря.***
— Да не парься. На несколько минут дело, — Ливий по видеосвязи в очередной раз уговаривает меня пойти в ванную и узнать, живёт внутри меня кто-то или нет. — А если положительный? — я режу овощи для салата почти в труху и поглядываю на духовку. — Тогда я буду плакать ближайшие полгода, понимая, что на работе больше не с кем обсудить новинки Нетфликса, — он вызывает первую за день улыбку. С Ливием я познакомилась в первый день стажировки в архитектурном бюро, пролив кофе на его проект. Собачились где-то месяц, а потом заметили, что некоторые коллеги нас бесят одинаково сильно, и переключились на сплетни о них. К обсуждениям он подключил и свою жену Агнию из соседнего отдела. Вот она, настоящая дружба, — Серьёзно, Эва, шуруй в уборную, пока не раскрошила разделочную доску. — Ладно-ладно, только трубку не бросай, мне спокойнее от ощущения, что я не одна, — оставляю Ливия наедине с кастрюлями и сковородками, а сама излишне медленно поднимаюсь наверх. — Просто сделай, убедись, что всё в порядке, и возвращайся к салатам, — говорю девушке в зеркале, которая никак не может открыть цветную коробку подрагивающими пальцами, — Всё в порядке, — повторяю я как мантру, обходя ванную комнату по периметру в ожидании. Весь оптимизм улетучивается, стоит мне взять в руки треклятый тест, — Нет, — трясу кусок пластика снова и снова, но цифры на синем экране не меняются, — Нет, нет, нет, — я бросаю его в корзину и бегу вниз, спотыкаясь на каждой ступени. — Спешишь обрадовать? — парень в телефоне не сразу замечает моё ошарашенное состояние, — Так, спокойно, какой результат? — Одна-две, — говорю не своим голосом я, не прекращая тереть горящее лицо, будто это уберет последние пару часов из памяти. — Одна или две? Эва, сколько полосок? — Одна-две недели, Ливий! Эта умная херня показывает срок! — перехожу на крик в перемешку со всхлипами, — Что мне теперь делать? Как это Амену сказать? — я стараюсь привести дыхание в норму, но только больше психую, скидывая с кухонной тумбы посуду и овощи. — Давай без резких движений, — в ответ принимаюсь бить столешницу, как будто это она во всём виновата, — Успокойся. Так и скажешь. Хотел он или нет уже не важно. — Не-ет, ахренеть как важно! Он миллион раз говорил следить за таблетками, я просто дура, которая не может сделать элементарных вещей. — Перестань, Эва. Хуже ребёнка себя ведëшь, — от последней фразы меня передëргивает, — Извини. Я имею в виду, что бесполезно себя ругать, лучше подумай, хочешь ли ты детей? — Какая разница? В больницу ехать нужно, я же объясняла, что Амен… — Реально готова сделать аборт, если он так решит? Ты из-за лишнего вензеля можешь с начальником отдела спорить до посинения и стоять на своём, пока он не сдастся, а тут даже не задумаешься, чего сама хочешь? Я весь день слышу: «Амен, Амен и ещё раз Амен». Но это должно быть в первую очередь твоё решение, понимаешь? — И куда я пойду со своим решением и с животом? На улицу? Он вышвырнет меня, как только заикнусь о ребёнке. — У меня поживёшь. Работа у тебя есть. Мы с Агнией во всём поможем. — Не смеши, Ливий. Мне не хватит ни денег, ни знаний, ни сил дать ребёнку хоть какое-то подобие счастливой жизни. Я не справлюсь, превращусь в собственную мать, которую он возненавидит. Не хочу, чтобы кто-то страдал так же, как я в детстве. — В тебе говорит страх, и, да, он оправдан. Воспитание — это очень тяжело. Но я уверен, если ты захочешь, то станешь родителем, который мир перевернет ради своего чада. Я уже давно слезами захлëбываюсь, слушая друга, который почему-то от меня не отворачивается, верит, что всё может быть хорошо. Слишком наивно и приторно, в реальности моя жизнь превратится в Ад, в который затащит и ни в чем не виновного маленького человека. Гораздо проще избавиться от него сейчас и продолжить размеренную, насыщенную любовью и красками жизнь. Вот только любовью ли? Амен вполне может видеть во мне лишь временное развлечение. Вытащил игрушку из ржавого автомата, очистил, натянул дорогие тряпки, чтобы глаз радовала и от рутины отвлекала. Девушка на вечер, месяц, несколько лет. А потом что? Как мы продолжим быть вместе, если я хочу долбанную настоящую семью с ползающим у ëлки карапузом? Да, я, черт возьми, этого хочу и не собираюсь декорацией стоять, когда он выкинет что-то вроде: «Завтра утром едем в клинику».***
Спустя три часа и восемь микро-истерик я почти накрыла праздничный стол. Не представляю, зачем в доме Амена столовая на восемь персон, мы заходим в неё раз в месяц и то, чтобы пыль стереть с дубового покрытия. Отгрохал себе особняк, вот и сиди в нём один. Да-да, гормоны мне все мозги разворошили и бросают из ненависти в обожание, как мячик в пинг-понге. Я сначала проклинаю его эгоизм, а потом вою, вспоминая десятки тёплых вечеров вместе. Как представить себя без него? Пока не знаю, но узнать придётся. Я гляжу на обугленную индейку и погрустневший пудинг, понимая, что большинство блюд, мягко говоря, несъедобны. Но какая теперь разница? В целом, и знакомство с родителями совсем не нужно. В последний раз сделаю, как сказал Амен — просто забью. У меня была мысль вызвать такси и уехать прямо сейчас, но, во-первых, это моветон даже для меня, а, во-вторых, … блин, во мне живёт крохотная надежда, что всё наладится. Конечно, я мечтаю, что Амен, вопреки всему, обрадуется и примет моё решение. Не могу я в один миг развидеть в нём своё настоящее и будущее. От расстановки тарелок меня отвлекает трель входного звонка. Я несусь к двери, не успевая задуматься, почему Амен не открыл её своим ключом. Но ответ я всё равно получаю, увидев на пороге высокую женщину в тёмной шубе и улыбчивого мужчину позади. — Эм-м, здравствуйте, — из ступора меня выводит молча прошедшая в дом мама Амена, — Извините, я думала, вы приедете немного позже, — наблюдаю, как одним движением дама скидывает верхнюю одежду в руки мужа и оборачивается ко мне. Лучше бы она этого не делала, теперь я понимаю, от кого Амену достался надменный и сметающий с ног взгляд, — Эва, — представляюсь несмело, — очень давно ждала с вами встречи. — Незаметно, — отвечает она, небрежно осматривая протянутую руку. — Брось, любимая, не пугай девочку, — к диалогу подключается отчим Амена, — Меня зовут Бенджамин, можно просто Бен, — он крепко пожимает мою руку, — А это, — Бен хочет приобнять жену, но та вскидывает плечом, — моя очаровательная супруга, Ирма. — Приятно познакомиться, — хочется добавить «только с вами», но я сдерживаюсь, — Проходите к столу, я переоденусь и сразу присоединюсь. Извините ещё раз, мне казалось, что время… — Мы расслышали в первый раз, — не даёт договорить мне Ирма и стучит каблуками по направлению к столовой. Невольно провожаю глазами её спину, по которой разливаются белоснежные прямые волосы. Странно, что в них нет шипящих на меня змей, как у Медузы Горгоны. В спальне долго вожусь с молнией на бархатном чёрном платье. Я надевала его на рождественский корпоратив в фирме Амена в прошлом году. Тогда я очень разозлилась, увидев, как с ним упорно флиртует сотрудница. Когда она пригласила его на танец, больше похожий на вертляния видавшей жизнь стриптизёрши, я ушла с Тизианом к барной стойке, где опробовала весь ассортимент шотов. Парень до сих пор припоминает, как тяжело было сдерживать смех от вида моих окосевших, но упорно стреляющих в него глаз. Амен юмор не оценил, и мы долго, упорно и громко мирились-ссорились на всех поверхностях в кладовке. Наверное, в этот праздник без происшествий мы не можем, традиция такая. Я гоню непрошенные воспоминания подальше и осматриваю себя в зеркале. Кажется, раньше платье облегало фигуру меньше. Принимаюсь разглаживать ткань на животе и непроизвольно его поглаживаю. Нет, надуманные сантименты, проваливайте и быстрее, лимит слез израсходован. Накраситься я и не пытаюсь, только закалываю вьющиеся волосы на одной стороне. Пора спускаться в Преисподнюю. — Наконец-то, — моё появление сопровождается цоканьем. — Эва, картофель бесподобен. Прости мои манеры, с дороги проголодался жутко, — от слов Бена уголки губ ползут вверх, но тут же опускаются, когда его жена добавляет: — Только к индейке не переходи. — Ирма, не будь так строга, в нашем доме и такого не… — Достаточно. Не для обсуждения еды собрались. Где Амен? — вопрос женщина снисходительно адресует мне. — Он отъехал по работе, скоро вернуться должен, — говорю и мысленно отвешиваю подзатыльник задерживающимуся мужчине. — Работа в сочельник, интересно, — она задумчиво проводит длинными ногтями по скуле, — Тогда поведай нам, Эва, где же мой сын нашёл такую, — пара блеклых голубых глаз сканирует меня сверху вниз, — спутницу, — кажется, она хотела сказала «распутницу». — В Америке, — я нервно тру бёдра под столом, — Мы встретились в Рождество, и он предложил уехать с ним, — намеренно упускаю детали, от которых женщина начнёт ещё больше кривить губы. — И ты сразу согласилась? С незнакомым мужчиной? В чужую страну? А как же работа, семья? — У меня был… трудный жизненный период, я решила, что изменения пойдут на пользу. — Должно быть, ты смелая девушка, я такими людьми всегда восхищался, — искренность отчима Амена немного расслабляет. Не понимаю, за какие такие заслуги он её терпит. Амен говорил, что с Беном его мать сошлась недавно, но понять, что она портит жизнь всем, кого видит, можно буквально после пары предложений. — Смелость и безрассудство — разные вещи, — ожидаемо выплëскивается порция яда с противоположной стороны стола, — И как тебе Лондон? Устроилась куда-нибудь? — Да, Амен помог мне возобновить обучение, и сейчас я… — Не удивлена, он с детства питал слабость ко всему подобному. Тащил в дом дворовых кошек, одной даже лапу перевязал. Я живность быстро спроваживала, жаль, что теперь живу далеко, — она сверкает оскалом, располагая руки в кольцах под подбородком. — Жаль, не то слово, — я зеркалю её позу и уже не вижу смысла любезничать. — Ты не подумай, я не хочу обидеть, просто мой сын любит делать всё вопреки. Нравятся ему сложности решать, а когда решит, — Ирма делает вид, что старается подобрать слова, — теряет интерес, остывает. В спорте так было: твердила, чтобы не занимался регби, какой толк мяч друг другу перебрасывать? К тому же, получалось у него паршиво, с командой не ладил. Нет же, сбегал из дома, играл днями и ночами с дворовыми детьми. Стал в итоге капитаном школьной команды и через месяц забросил мяч на чердак. Неудивительно, что Амен о детстве рассказывал неохотно и предпочитал истории про студенчество или работу. Ирма легко заберёт у моей мамаши титул профессиональной проедательницы мозгов. — Так к чему вы клоните? — спокойно спрашиваю и вижу, как женщина начинает злиться. Ждёт, пока я расплачусь и отступлю, но она не знает, с кем я выросла. — Я просто даю тебе возможность узнать Амена получше. Кто, если не я, о нём расскажет? Он же наверняка мало с тобой откровенничает, — Миссис Я знаю, как сделать тебе больно права, но озвучивать это я, конечно же, не буду. — Я бы так не сказала. В начале Амен казался скрытным, но сейчас может полночи о школьных годах болтать, — лепечу в ответ. — Что же, и о первой любви поведал? А она профи, знает, куда давить. О бывших Амена я знаю только одно — они были. Длительных отношений до меня, по его словам, у него не было, не мог ни с кем ужиться. Это самый главный его аргумент. Вроде как, не значили они ничего, для чего о них вспоминать. — В общих чертах, — более конкретная ложь точно меня выдаст. Ну и мне действительно интересно хоть что-то узнать о его прошлых отношениях, пусть и о таких давних. — Так и думала, — победоносность читается в каждом её жесте, — Виктория нравилась ему со средней школы. Она всегда была дружелюбной, такой цветущей и радостной, когда приходила к нам в гости с родителями. С еë семьёй мы очень давно знакомы, приличные и обеспеченные люди, истинные англичане. Так вот, виделись они часто, но Виктория влюбилась лет в пятнадцать в сына мэра. У Амена шансов не было, мы же простыми людьми тогда были. Но сын не сдавался и, знаешь, обратила она на него в итоге внимание. Не знаю, что он натворил, но девушка от него не отходила. И на выпуском они вместе танцевали, даже о свадьбе говорили. Я им гордилась, блестящая партия. — И где сейчас эта блестящая партия? — я сжимаю в руках вилку, пока не замечаю белеющих костяшек. Представить не могу, чтобы Амен за кем-то там бегал даже в подростковом возрасте. — Ох, подробностей не знаю. Когда они поступили в университет, сын редко у меня гостил. Об их расставании от матери Виктории узнала. Думаю, она его бросила. Девушка вскоре вышла замуж. Чем её молодой человек занимался, не в курсе, но приезжали в наш город они каждый раз на новых автомобилях. Наверное, увидь она Амена сейчас, пожалела бы. Но прошлое есть прошлое, да? — Ага, — меня тошнит то ли от её самодовольства, то ли от естественных причин. Самое время вспомнить, что внутри меня живое существо, и перестать так переживать. Планам моим сбыться не суждено, потому что я слышу звук открывающейся двери. Амен появляется в помещении через несколько минут, и у меня ком к горлу подходит. Он так близко, такой уставший, раздражённый, мой. — Ты говорила, что будешь к шести, — вместо приветствия говорит Амен. — Сын, прости нас, наскучило сидеть в отеле, не терпелось познакомиться с твоей избранницей, — О боги, змея сменила шкуру. Теперь Ирма светится дружелюбием и встаёт, чтобы обнять сына. — Охотно верю, — от объятий он избавляется быстро, протягивая руку Бену, — Всё нормально? — спрашивает у меня и садится рядом. — Вполне, — я пью второй стакан воды под отстранённые разговоры за столом. Давления со стороны его матери словно не было. Ужин резко превращается в незатейливую, сквозь фальшивую беседу. — И какие у вас планы на будущее? — Ирма в очередной раз делает глоток шампанского и смотрит на сына. — Серьёзные, — его рука ложится на спинку моего стула, и внутри всё падает, потому что я всей своей замученной душой хочу ему верить, но сегодняшний день не даёт этого сделать. — Можно конкретнее, сынок. Я все-таки уже немолода, мне нужно знать… — Что знать? Когда свадьба? Не переживай, пришлю приглашение, — он швыряет фразы небрежно. Я вижу, что Амен говорит это для того, чтобы взбесить мать. Какая к чертям свадьба, если ты о ней и не заикался никогда? Не могу больше обиду сдерживать и ухожу, чуть не уронив стул. Я сижу на серой плитке в ванной, поглядывая на корзину, в которую помимо теста свалила упаковку салфеток и несколько полотенец, словно от этого он исчезнет. Мне бы самой исчезнуть, постоять на паузе, обдумать всё. Нет же, жизнь несётся на ненормальном ускорении в тоннель, в конце которого нет и намёка на свет. — Замёрзнешь, — Амен подходит бесшумно и присаживается на корточки, — Пойдём, я их выпроводил. — Не хочу, — прижимаю колени к груди сильнее. — Я понимаю, что она успела тебя вывести, но ты молодец, даже посуда целой осталась, — он заправляет прядь волос за ухо, — Прости за утро. Я не должен был срываться из-за такой мелочи. — Угу. Мелочь. Конечно, он и подумать не может, что этой мелочи больше недели. — Ты делала тест? — как бы невзначай спрашивает, но рельеф вен на шее выдаёт напряжение. Амен до ужаса красив в полумраке. Смогу ли я остаться непреклонной, когда он заговорит, — а он заговорит, — об аборте? — Да, всё в порядке, — выдаю фразу, что твердила себе на этом самом месте пару часов назад. Я не хочу рушить всё прямо сейчас, пусть хотя бы Рождество пройдёт рядом с ним. — Отлично, — вздох облегчения звучит с его стороны, — Весь день об этом думал. Я должна срочно сменить тему, иначе разрыдаюсь от его умиротворенного вида. — Зачем ты сказал матери про свадьбу? Неужели по-другому позлить нельзя было? — до смешного глупая претензия звучит из моих уст. — Позлить? Смотрю, ты достаточно хорошо узнала мою мать. Но я сказал то, что и так очевидно. — А мне кажется, ты не подумал и ляпнул бред. — Перестань. Мы же рано или поздно поженимся, почему я не могу об этом сказать? — Потому что это не так, я всё вижу прекрасно, — говорю излишне громко и эмоционально. Насчёт последнего вечера вместе я погорячилась. Похоже, я всё выскажу прямо сейчас. — Из-за чего ты бесишься, я понять не могу. Что не так? — я снова и снова отбрасываю тянущиеся ко мне руки. — Да всё не так, Амен. Два года прошло, а мне кажется, что я тебя знаю едва ли не меньше, чем тогда, в Америке, — я неуклюже поднимаюсь, срываясь на крик, — Что будет дальше? Чего ты хочешь? Признайся уже, что я для тебя не больше, чем развлечение, и не трать наше время. — Развлечение? — его верхняя губа подрагивает от раздражения, — Пойдём посмотрим на это развлечение, — он грубо хватает за запястье и тащит в спальню. — Ну и? — нетерпеливо спрашиваю, пока Амен роется в прикроватной тумбочке, — Даже сейчас нормально ответить не можешь! — Вот твои ответы, — в мои руки летит маленькая кремовая коробочка, — Ждал подходящего момента. Дождался. Моя женщина, оказывается, во мне сомневается. Может, кольцо её переубедит. Счастливая жизнь прямо на моей ладони. Осталось открыть крышку и заплакать от восторга. На деле я оставляю коробку закрытой и отдаю ему. — Нет, — онемевшими пальцами провожу по его руке и отдаляюсь. — В смысле нет? — Амен не успевает меня схватить, и я проскальзываю к шкафу в поисках чемодана, — Куда собралась? — он вырывает из моих рук несколько вещей и ногой отшвыривает раскрытый чемодан, который прокатывается под кровать, — Что, блять, случилось? — Беременность, Амен, — впервые вижу у него потерянный взгляд, — Да, соврала, потому что я оставлю этого ребёнка, слышишь? Он мне нужен. И плевать мне на твое мнение! Строй свою чёртову карьеру, в горах катайся до посинения и ищи других наивных девок! — голос дрожит и срывается. Я бью по плечам и груди, пока он не прижимает к себе настолько крепко, что пошевелиться становится сложно, — Отпусти! — Эва, послушай, — холодные пальцы захватывают подбородок и приподнимают его, — Я не против детей, я бы всё отдал за ребёнка, похожего на нас с тобой. Но я не просто так категоричен в этом вопросе. Альбинизм — заболевание наследственное и очень страшное. Мне повезло, что у меня, как у матери, он проявился частично. Но может быть иначе: нарушение свёртываемости крови, светобоязнь, рак кожи. Многие не доживают и до тридцати. Мне страшно, Эва. Я должен был сказать об этом намного раньше, это нечестно по отношению к тебе, но я выбрал отвратительную тактику и жалею об этом. Наверное, не хотел тебя потерять. Шквал слëз не останавливается, сколько бы Амен их не убирал бережными движениями. Какая же дура, что я о нём только не думала, а на самом деле он всё тот же самый замечательный. — Амен, но это ведь очень редкая болезнь. Каков шанс, что она сохранится в третьем поколении? — Шанс небольшой, но он есть. Это огромный риск и ответственность. — Вся человеческая жизнь — один большой риск. Детям достаются страшные недуги без причин и абсолютно несправедливо. Но я не готова из-за страха отказываться от надежды. Я не отказалась от неё на вокзале в Чикаго и теперь не буду. Давай сходим к врачу, всё узнаем и взвесим? — Амен молчит долго, измеряет тяжёлыми шагами комнату под стук моего сердца в ушах. Я уже не ожидаю от него согласия, но как же сладко ошибаюсь, услышав короткое «давай».*** Год спустя 24 декабря
— Тише, Амелия, тише, подари маме часик спокойствия в честь Рождества, — я качаю трёхмесячное чудовище давно затëкшими руками, но детский сон на горизонте не наблюдается. Она временами замолкает и прикрывает малахитовые глазки, но стоит мне приблизиться к кроватке и срабатывает настоящая сирена из детского плача, — Наконец-то! Ты в магазин ездил или на Эверест? — шёпот ругани обрушивается на появившегося в комнате моего почти мужа. Да, с животом я в свадебное платье лезть отказалась, поэтому обручиться мы планируем этой весной. — Я не понимаю, ребёнка успокаивать или тебя? — Амен забирает малышку и отправляется с ней к кровати. Долбанный волшебник! Стоит ему лечь и положить на грудь вопящий комок в ползунках, и проблема решена. Амелия начинает мирно сопеть через несколько мгновений, — Идеальный ребёнок, — Амен посмеивается и поглаживает короткие русые волосы. — Вы определённо в сговоре, — заключаю я, засматриваясь на короткую идиллию. Вспоминаю цену этой картины: бесчисленное количество врачей, обследований и переживаний. Без поддержки и заботы Амена я ни за что бы не справилась. — Спускайся в гостиную, я скоро приду, — я слушаюсь его, встречая внизу небольшой праздничный ужин. Разливаю по бокалам вишнёвый сок и перекладываю купленные блюда в тарелки. Индейку отодвигаю подальше, потому что она ассоциируется с первой встречей с матерью Амена. Она приезжала пару разу, чтобы помахать погремушкой над колыбелью. Я не особо переживаю, что девочка вырастет без внимания бабушки. Ей должно хватить груды любви от нас с Аменом, потому что мы медленно, но верно, превращаемся в тех самых родителей, которые все разговоры сводят к детскому питанию и распашонкам. — Включай своего «Гринча», только потише, — мои плечи массируют тёплые руки, а на макушке остаётся поцелуй. — Я не ослышалась? — задираю голову и врезаюсь в его подбородок. — Давай, пока не передумал. За Джимом Керри на экране мы не особо следим. Кушаем пудинг, я криво посматриваю на яблоки в карамели, — в прошлом году мы их выкинули, так и не попробовав, — Амен неспешно рассказывает о том, что успел натворить Тизиан во время его отпуска. Моя одежда пропахла молочной смесью, в волосах точно остались крошки от печенья, но мне так всё равно. Главное, что мы справились и продолжим справляться каждый день, несмотря на бессонные ночи, круглосуточные вопли и мелкие ссоры. Потому что иначе быть не может, я в этом уверенна. К десяти часам мы возвращаемся к дочери, потому что она точно скоро проснётся. Оказываемся у белоснежной кроватки, над которой покачиваются звёздочки и планеты. — Опять она приклеилась к твоему оленю, — отмечает Амен, указывая на наше чудо. Маленькие ручки сжали ту самую несуразную плюшевую зверушку, которую я ухватила в лавке с украшениями год назад. Её игрушками завалена вся спальня, но засыпает она только с ним. — Точно, — я аккуратно поправляю вьющуюся чёлку, пока Амен становится за мою спину и поглаживает рукой солнечное сплетение, — Какой же бедовой она будет, можешь представить? — Могу, она будет трепать нервы, как ты, — облокачиваюсь на Амена и сжимаю его ладонь. — Как ты! — Как мы…