4.07 a.m. — вижу на блëклом экране телефона, когда беру его в руки после душа. Ноги скользят по мраморной плитке, мешая надеть единственную пижаму, которая нашлась в сумке. На футболке расположился перекошенный олень, а на шортах — ёлочные украшения. Пробегает мысль вернуться к джинсам и свитеру, но всё же выхожу из парового облака в таком виде.
Вытянутые ноги Амена занимают почти всю длину кровати, до этого казавшейся громадной. Проскальзываю на противоположный край, пока он с небольшим удивлением рассматривает меня.
— Что? Эта пижама была по акции, — на мои оправдания мужчина выгибает бровь.
— Голодна? — спрашивает и кивает на тележку с несколькими блюдами.
— Охренеть как, — встречаю недовольный взгляд и добавляю: — Простите мне мои манеры, — хмыкает, от чего уголок острых губ поднимается вверх, — Спасибо.
От вида аккуратно разложенных по белоснежной тарелке кусочков индейки и кружочков брюссельской капусты с трудом сдерживаю слюну. Они тают во рту, оставляя привкус клюквенного соуса, от чего глаза непроизвольно закатываются.
— Это просто аху… — вспоминаю о его нелюбви к сквернословию, — Восхитительно. А ты не хочешь? — провожу вилкой с едой в воздухе.
— Откажусь, — жму плечами и принимаюсь за Эгг-ног .
— Никогда не пробовала безалкогольную версию, — я слизываю с губ молочную пену с крошками корицы, отмечая пристальный взгляд сверкающих синевой глаз.
— В шкафу есть мини-бар, — идея кажется неплохой, и я быстро нахожу с десяток маленьких бутылочек. Амен берёт одну из них со скептическим видом, а мне засмеяться хочется от того, что бутылек рома в его руке больше похож на пробник, — Отвратительно, — заключает он и отставляет пустой сосуд на прикроватную тумбу.
— Ты придираешься, — говорю я, вливая в молочный напиток бренди, — Попробуй, — протягиваю стакан Амену и придвигаюсь ближе.
— Пародия на поссет, — он делает вывод, сделав несколько глотков.
— Кого?
— Британский напиток, готовят из тех же ингредиентов, но по другой технологии.
— Подожди, а ты не англичанин случайно? — я озвучиваю догадку, наконец обращая внимание на его акцент.
— Он самый.
— И почему ты в сочельник на другом континенте?
— Работа, — он принимает более расслабленную позу, располагая руки под головой, на что я не могу не засмотреться, — Должен был встретить Рождество в самолёте, но мой зам и текила в его крови решили иначе.
— Неприятно вышло. И когда ты теперь домой полетишь?
— Завтра, — от его ответа почему-то становится грустно, — А теперь расскажи, как ты на заправке ночью оказалась.
— Ушла из дома, где застала парня с подругой, — отправляю в рот имбирное печенье, — А ещё меня сегодня уволили, — отпиваю самодельный коктейль, — И идти некуда, — комично развожу руками.
— Но переживаешь ты не из-за этого, — его вопрос походит на утверждение. Сначала хочу возмутиться, ведь прошедший день вроде как сломал привычный уклад жизни, пока не понимаю, что он прав.
— Странно, но да. Мы были в отношениях со школы. Казалось, что он какая-то базовая составляющая жизни, что так правильно. А потом заболел близкий друг, я часто пропадала в клинике, старалась заработать денег для него, бросила университет. Парень ворчал, что я отдаляюсь и бесполезно что-то делать. Я не слушала до последнего, верила, что наступит ремиссия. Прошлым летом Исмана не стало, а я, наверное, до сих пор поверить не могу. Вот Рэймсс и устал мучаться с моими истериками и криками, нашёл вариант поспокойнее, — на протяжении всего рассказа я рассматривала обгрызанные ногти, а когда подняла глаза, увидела хмурое сосредоточенное лицо, — Я сама его довела, он верно сказал.
— Бред, — категорично говорит Амен, — Идиот, ищущий оправдание измене. Он должен помогать тебе справиться, а не обвинять.
— Он помогал, когда я съехала из студенческого общежития, он нашёл квартиру…
— И? — мужчина снисходительно усмехается, — Это даёт право спать с другими женщинами?
— Нет, но просто я действительно слишком закрылась, мне было почти всё равно на эти отношения, — я говорю то, в чем боялась признаться, ожидая в ответ порцию осуждений.
— Он делал что-то, чтобы это исправить?
— Ну, говорил «достала ныть, заткнись уже», — пытаюсь посмеяться, но выходит жалко. Видимо Амен замечает близкое к слезам состояние и переводит тему:
— На кого училась?
— На архитектора, — воспоминания о нудных лекциях, бессонных ночах за проектами и шумных коридорах разливают тепло под рёбрами.
— Сложная профессия.
— Да, я к поступлению долго готовилась, — меня снова несёт в степь откровений, что явно устраивает внимательного собеседника, — Дома часто невозможно было выучить хоть что-то, мать и сейчас любит всех алкашей и наркоманов округи подбирать, — я вздыхаю, вспоминая галерею устрашающих рож, — В общем приходилось засиживаться в городской библиотеке и ночевать у Исмана. Ему нравилось смотреть, как я пытаюсь чертить подобие зданий. Он любил говорить, что я вырасту и спроектирую два домика рядышком, их построят и мы будем соседями до конца жизни. И я верила, что всё наладится, получила стипендию на обучение, переехала из дыры, в которой выросла. А потом всё сломалось.
— Ты бы хотела дальше учиться?
— Какой смысл об этом думать, я столько денег никогда не заработаю, — говорю и вывожу непонятные узоры на гладком покрывале.
— Просто ответь.
— Конечно хотела бы, — съëживаюсь и обхватываю колени руками, — Я тебе полжизни пересказала, твоя очередь.
Голос Амена похож на бархат, щекочущий уши. Узнаю я немногое, кажется, он не любит о себе говорить. У молодого — поправочка, оказалось, что ему тридцать два, — человека компания по сносу и реставрации зданий в Лондоне. Он увлекательно рассказывал о специфике работы с исторической застройкой, а я поспешила поделиться знаниями, подчерпнутыми из сериалов, об эклектичной архитектуре дождливого города. С некоторыми моментами он даже согласился.
— Ты замёрзла? — он отвлекается, указывая на посиневшие пальцы ног.
— Не согрелась скорее, — мысленно сжигаю кроссовки, в которых сегодня проваливалась в сугробы.
— Исправим, — я киваю, думая, что он плед принесёт, но у Амена другие планы. Он тянет меня за щиколотки, заставляя вытянуть ноги.
— Что ты… — договорить уже не могу, потому как с губ слетает тихий стон, — Божечки, куда ты там нажимаешь? — вместо ответа он растирает стопы, давит, переходит к пальцам.
— У тебя чувствительные ноги, — на это я могу только промычать, откинув голову назад. Надо как-то отвлечься от полу эротического по ощущениям массажа, а то у меня уже в глазах от удовольствия плывёт.
— Ты носишь линзы? — недавно мужчина упомянул об альбинизме, а, насколько я знаю, от него страдает зрение. Хотя вопрос от этого менее нелепым не становится.
— Ага.
— Поэтому у твоих глаз такой цвет?
— Какой? — Да он со своими односложными репликами издевается просто. Я не в состоянии отвечать на настолько сложные вопросы.
— Не знаю, как описать, сейчас я их почти не вижу, — полумрак комнаты действительно скрывает многое.
Происходящее в следующую секунду окончательно дезориентирует: он резко притягивает за икры так, что я чуть не врезаюсь в его грудь лбом.
— Обзор лучше стал? — слова растворяются между нами ароматом граната. Я никогда не встречала такого притягательного запаха.
— Какой обзор? — говорю как в бреду я, не понимая, о чем речь.
— Теперь цвет рассмотреть можешь? — он переходит на шёпот, обволакивающий всё внутри.
—Д-да, — не моргая, я смотрю в мерцающие бездны глаз, в которых смешался лёд и огонь, свет и тьма, добро и зло, да весь чертов мир заключён в этой безумной синеве, — Ахуеть какие красивые.
Он не выдерживает первым, опуская взгляд на потрескавшиеся губы, впивается в них зубами. Руки оказываются на затылке и спине и затаскивают меня на него. Амен оттягивает мокрые волосы, произнося:
— Я просил тебя не выражаться, — он оттягивает нижнюю губу.
— И что будешь делать с моим
грëбаным непослушанием? — кажется, что я играю со связкой динамита, когда говорю это. И он взрывается мгновенно, стягивая с меня футболку и грубо приникая к ореолам.
— Сейчас узнаешь, — мужчина подхватывает мои бёдра и поднимается.
Не отрываясь от вгрызающихся поцелуев, он усаживает меня на комод и избавляется от шорт вместе с бельём. Немного стушевываюсь, когда ощущаю холодную поверхность зеркала спиной, но стеснение уходит вместе с беспорядочно бродящими по телу руками. Хаотичными движениями я стараюсь стянуть с него кофту, пока он не делает это самостоятельно. В агонии вожу руками вперемешку с губами по безупречному торсу, слышу звон падающего ремня. В зубах оказывается шуршащая упаковка, которую я рву, открывая презерватив и нагло смотря в азартом горящие глаза. Ахаю и застываю, когда он касается влажных складок и сразу вводит пальцы. Не давая опомниться, мужчина входит сам, от чего по телу проносится вихрь боли, а я вскрикиваю.
— Он вообще тебя трахал? — кожа на ягодицах саднит, когда Амен придвигает их ближе к себе.
— Даав-, — дыхание сбивается, — -но.
Мужчина становится более плавным. Останавливается. Смотрит в замутнëнные желанием глаза. Не прерывая зрительного контакта, он начинает двигаться внутри. Толчки стремительно ускоряются, вызывая всё более громкие и пошлые стоны. Мечусь обезумевшим взглядом по капелькам пота на его лбу, хватаю горячий воздух непослушными губами. Я скольжу по лакированному дереву, вызывая трение, способное поджечь древесину. Но горю здесь только я, приближаясь к взрыву окситоцина в закипающей крови при каждом грубом поцелуе.
— Не так быстро, — он переворачивает меня, расставляя дрожащие ноги шире. Ноющая пустота внутри заставляет извиваться до момента, пока я снова не чувствую его. Интенсивный темп переходит в дикий, кажется, я задохнусь скоро. Лежу с прижатой к столешнице головой, пока на ягодицах остаются следы от шлепков. Завываю от удовольствия, когда рука в непонятных татуировках захватывает шею, что позволяет увидеть в зеркале две распалённые фигуры. Его локоть бьётся о мой подбородок при каждом новом толчке. Я скоблю ногтями напряжённое предплечье, разглядывая наполненные пороком и красотой отражения. Свободная рука перемещается к животу, выводит круги и опускается ниже. Я снова в шаге от разрыва на атомы.
— Бо-оже, бл-, — слова выбивает резкое опустошение.
— Я тебя понял, — шиплю на издевающийся шёпот, пока он переносит меня к кровати. Падаю на жёсткий матрас, а он оказывается сверху и прижимает потряхивающие колени к груди. Скулю сильнее прежнего. В новой позе ощущения обостряются до точки невозврата, каждый толчок проходит электрическим разрядом до кончиков пальцев.
— Аме-ен, — он закидывает ноги к себе на плечи, приближает лицо к моему. Ледяная радужка практически скрывается за расширенными зрачками. Ему достаточно слегка надавить на клитор, чтобы долгожданное наслаждение растеклось по венам. И он это делает, а я вплавливаюсь в гладкую простыню, теряясь в обломках вселенной. Он заканчивает с хриплым рыком из приоткрытого рта, от которого я готова забыть собственное имя.
Вскоре он уносит моё обмякшее тело в душ, бережно размазывает гель пробегающими по спине мурашками, а мне тяжело даже моргать. Зачем люди придумали наркотики, если я только что нашла способ отправить чувства в космос, провертеть их несколько раз по орбите и вернуть обратно? Эта единственная мысль, которая следует за мной в сон.
***
Я просыпаюсь, прижав к груди смятую подушку. Смотрю на неё минуту, две. Во имя всего святого, пусть
это будет не сном! В реальности произошедшего убеждаюсь, когда поднимаюсь с кровати с ноющими мышцами внизу живота. Удивлена, что после такой ночи я в целом ходить могу. Свежие воспоминания ускоряют пульс. Хочется плюхнуться в глубокое кресло и глупо улыбаться, а потом краснеть, а потом бледнеть, а потом… Так, это не самое разумное решение. Лучше подумать, что мне теперь делать. Амена, как я убедилась, обойдя другие комнаты, здесь нет. Может, он за завтраком пошёл? На часах полдень, что заставляет засомневаться. Одеваюсь, стучусь в соседний номер. Тишина. Вспоминаю, что могу ему позвонить. Почему-то я пребываю в полной уверенности, что скоро его увижу, пока не слышу «Абонент недоступен». Начинаю осознавать: отель, алкоголь, поездка по работе. Он просто уехал и больше не появится. Догадку подтверждает девушка на ресепшене, сказавшая, что номер снят до вечера.
Стеклянная дверь открывается не сразу, она будто насмехается, давая возможность последний раз оглядеть шикарный холл, в котором меня и быть не должно было.
Случайность, — говорю себе я, опустившись на заснеженную лавку в парке неподалёку.
Случайность, — повторяю, когда запрыгиваю в уезжающий автобус.
Случайность! — вдалбливаю молотком в голову, пока обхожу пустующий вокзал и вытираю замёрзшие слезы.
Ближайший поезд до Бартлетта прибудет к завтрашнему утру. На последние деньги он доставит меня прямиком к той яме, из которой я стремилась вылезти всю сознательную жизнь. Теперь могу дать матери лопату, чтобы поскорее закопала меня в ней вместе с глупыми надеждами на… На что? Счастливое будущее с человеком, который оттрахал тебя на комоде через пару часов после знакомства? Браво, Эва, очередной сюжет для рождественского ромкома выдумала. Скажи спасибо, что на улицу не вытолкал сразу, а переночевать оставил. Уже, наверное, сидит в бизнес-классе, смотрит на облака через окно иллюминатора и имя твоё вспомнить не может! У него за неделю десять таких может быть. А нет, погоди, не таких — получше. Умнее, красивее, не настолько до тупости наивных. С его глазами, руками и голосом вполне в состоянии найти кого-то нормального. Будет сидеть где-нибудь с ней в Лондоне, по утрам будить и готовить грёбаный поссет. А ты жди, пока тебя не грохнет очередной хахаль матери.
Разные миры, разные жизни, даже страны разные. Чего ты хочешь? Ему просто было скучно, а ты не можешь представить, как засыпать будешь без сильной руки на талии. Ждала рождественского чуда? Оно и появилось, посмотрело на тебя взглядом, который стёр в труху страхи и обиды, заставило почувствовать себя нужной и исчезло. Надо было точнее формулировать.
В зале ожидания немноголюдно: спорящая пожилая пара, парень, прилипший к телефону и неопределённого вида человек, который заснул на нескольких сиденьях. Думаю, через пару часов последую его примеру. За окном давно стемнело и снег закрыл собой очертания зданий. Самое время для завтрака. Подхожу к старенькому автомату, нахожу в сумке несколько центов, выбираю американо. На вкус как ржавая горячая вода. Вспоминаю о последней оставшейся сигарете.
Едкий дым вынуждает даму у входа на вокзал выругаться и зайти в помещение. Желудок скручивается и вероятно жалобно вопит от моего рациона. Готова поспорить, Амен не любит курящих людей. Снова он. Я делаю музыку в хрипящих наушниках громче и облокачиваюсь на грязную стену, прикрыв глаза. До чего глупая картина. И к ней, кажется, добавляется игра моего воображения, потому что сквозь метель мне мерещится приближающийся знакомый силуэт.
Амен в моей галлюцинации что-то говорит и машет руками перед лицом. Старый трек в ушах делает происходящее ещё чудеснее и вызывает кривую улыбку.
Consider this
Consider this
Я зачем-то начинаю подпевать, не попадая ни в одну ноту, и всматриваюсь в злющие голубые глаза.
The hint of the century
Consider this
Губы дрожат то ли от холода, то ли от осознания, что я свихнулась.
The slip that brought me to my knees failed
Мираж становится более чётким, когда любимые руки трясут за плечи.
What if all these fantasies come flailing around
Окончание припева не слышу — Амен дёргает за провод, оставляя наушники болтаться у ног.
— Что ты там лепечешь? Я спрашиваю, какого чёрта должен искать тебя по всему городу? — он настоящий. По-настоящему сводит брови и сжимает челюсть.
— Это песня, — отвечаю на первый вопрос и тихо смеюсь, пока щеки покрываются солёными дорожками.
— Какая нахрен песня, Эва? Зачем ты сбежала?
— Не сбегала, просто поняла, что мне пора. Лучше скажи, что ты здесь забыл, — я рассматриваю матовую пуговицу на его пальто не в силах понять, что происходит.
— Пора? Не пробовала меня дождаться, а потом уже решать, пора тебе или нет? — громкий голос отскакивает от колонн рядом и пробивает черепную коробку, — Я билеты ездил покупать на самолёт тебе.
— Что? — непонимание заменяет праведный гнев, — Да, рассказывай. Поэтому не разбудил и телефон выключил?
— Он разрядился. А не будил, потому что мне в голову мысль не пришла, что ты уйдёшь. Очевидно же, что я бы вернулся, — он произносит это так легко, будто реально не понимает моего поступка.
— Кому очевидно, Амен? Я проснулась одна, тебя нигде не было, а вылет твой сегодня.
— Договорим по дороге. И выбрось эту дрянь, — он указывает на сигарету и пластиковый стакан, хватая мою руку, которую я тут же одëргиваю.
— По какой ещё дороге? — я возмущаюсь, делая последнюю затяжку, от которой закашливаюсь. Сигарета давно истлела до фильтра. Мужчина сам выбрасывает окурок и пародию на кофе, выдыхает и говорит нарочито спокойно:
— В аэропорт.
— Ага, сейчас, — моя очередь нервно двигать ноздрями и хмурить брови, — С незнакомым человеком в другую страну! Может, ты меня прибьёшь на следующий день?
— Я сейчас тебя прибью, если не прекратишь чушь нести. Вчера достаточно познакомились, не находишь? Попробуем построить отношения, не выйдет — куплю билет обратно. Может, тебе понравится Англия, останешься, отучишься. Если тебя здесь что-то держит, хорошо, оставайся. Но у меня нет ни времени, ни желания летать туда-сюда, поэтому история наша закончится на этом месте. Так что?
— Поехали вершить историю, — беру его руку спустя минуту размышлений. Именно столько мне понадобилось, чтобы понять —если не рискну, буду жалеть об этом годами. Неважно, как всё сложится. Важно, что сейчас на меня смотрят глаза цвета рождественского чуда, — Посмотрим на борту «Один дома?»
