⋇⋆✦⋆⋇
Местные говорили, что грядущая зима окажется куда более холодной и жестокой, чем предыдущая. Ещё не было снега, но повсюду царил невыносимый холод, от которого съёживалось сердце. За ночь всю округу покрывал толстый слой льда, хрустящей коркой обволакивая окна и ветви деревьев. Уже с раннего утра в домах полыхали теплом печи. Сыновья и отцы уходили в лес за дровами, матери варили сытные похлёбки из остатков овощей, а у кого был скот — готовили мясное рагу на всё семейство. У берега реки виднелись младшие дочери, возящиеся со стиркой. Когда самые старшие помогали по дому — драили полы и стены, латали изношенную одежду. Иногда вязали и шили, когда оставалось время, готовя себе приданное для замужества. Ненастное небо ещё затягивало тучами, но дождя всё не было. Уныло завывал ветер, проносясь по верхушкам гор, и где-то совсем вдалеке пели призраки багряной ночи, притаившись в глубине леса и терзая воображение любопытных детских умов. Из-за болезни матери все домашние дела неожиданно легли на плечи юного Кёджуро Ренгоку, пока отец был занят поиском снадобий и новых лекарей. Но мальчику даже нравились утренние ритуалы, выполняемые некогда Рукой. Он с удовольствием вставал на рассвете, проветривал спальню и пустующие комнаты, пока всё поместье ещё спало. Потом бежал умываться ледяной водой и пить ягодный отвар из старого чайника. После — обязательно мыл столы, подметал полы, делал зарядку и собирал листву на заднем дворе. Потом — шёл за дровами, если те закончились, покупал молоко и яйца у соседей, варил лапшу на завтрак. Самое важное, чтобы всё было в точности, как делала его матушка. Иначе ценность утренней магии, которую создала госпожа Ренгоку, терялась. — Ещё немного осталось! — весело сказал себе под нос Кёджуро, сгребая опавшую за ночь листву. — И ещё! — Он с трудом замахнулся кумадэ, едва не потеряв равновесие, и с громким пыхтением вонзился в маленькую горстку. — Совсем немного… отец будет мной гордиться… — Вновь приподнял увесистый инструмент, лихо качнулся и, поскользнувшись на листьях, шумно шлёпнулся на задницу. На внушительной, изогнутой крыше показалась кошачья мордочка. «Он упал пятый раз за утро, — устало подумала хозяйка гор. — Этот ребёнок, вообще, доживёт до момента, когда я приду за ним? — Проигнорировав звонкий, детский возглас, она перевернулась на спину и возвела взор к небу. — А… если он погибнет раньше отведённого срока?» Как бы ей ни хотелось вернуться на вершину горы, она не смогла это сделать и осталась в поместье до самого утра. Мистическое чувство, называемое кошачьей интуицией, не позволило наико оставить человеческого детёныша. Стоило хозяйке гор воспротивиться собственным ощущениям, как те отчаянно цеплялись за нутро, колко скреблись и разливались незнакомым волнительным холодом в груди. «Неужели я боюсь потерять этого ребёнка? — Кошка всмотрелась в Кёджуро. — Морока какая! — Прикрыла глаза. — Проще просто подождать! Чего мне стоят людские десять или пятьдесят лет? — подумала она. — Тогда я точно верну себе… Да, надо довести дело до ума. — Кивнула наико самой себе и спрыгнула с крыши». Ей не нравился мир людей — слишком шумный, слишком отчаянно безумный, слишком эмоциональный, слишком… другой. Она привыкла к умеренному спокойствию гор, девственной чистой природе и приятной медлительности, чуждые человеческому роду. Наико любила одиночество и коротала бы ни один век наедине с самой собой вдали от цивилизации, если не острая потребность, взбудораженная её сущностью. Задумавшись, кошка скучающе поплелась по сухой листве и не сразу заметила, как детский голос неожиданно смолк. Осеклась она слишком поздно — чья-то крохотная тень уже нависла над ней, а мягкие руки подхватили её и подняли в воздух. — Какая красивая! — раздался писк у самого уха. «Ах!» — испуганно подумала наико, оторвавшись против воли лапами от земли. — Глаза такие необычные… — восхищённо шепнул Кёджуро, держа в руках растерявшуюся кошку. — Что же ты здесь делаешь? — запнувшись, произнёс он. Хозяйка гор умолкла, не зная, как быть, смотря огромными, фиолетовыми глазами на ребёнка. «Что? — Кошка пару раз моргнула, долго приходя в себя. Как только она осознала своё положение, то сразу закрутилась змеёй в чужих руках. — Жалкий человечишка, немедленно отпусти меня! Чтобы меня, великую наико, да схватил какой-то детёныш?! — пыхтела хозяйка гор, извиваясь и превращаясь в сердитое желеобразное существо». Не зря говорят, что все кошки — это жидкость. Кёджуро весело хохотнул. — Тебе некуда идти, да? — Он ласково потрепал кошку по голове. Она искоса посмотрела на него и громко фыркнула. «Я тебе лапу сейчас оттяпаю! Не умрёшь, если пару пальцев откушу! — угрожающе зашипела горная хозяйка. Безумный гнев сверкнул в кошачьих глазах, и наико оскалилась, обнажив острые клыки. Но стоило ребёнку беззаботно протянуть свою руку и осторожно почесать гостью за ухом, последняя сразу растеряла всё недовольство и беспомощно зажмурилась. — Спинку погладь… спинку… — внезапно сладостно заурчала она, крутясь в тёплых объятиях. — Да… чеши-чеши, — подумала наико и перевернулась на живот, подставляясь поглаживаниям». — Нравится, да? — отозвался мальчик, и гостья неловко затихла, смущённо уткнувшись влажным носом в детскую ладонь. «Это всё кошачьи инстинкты!» — стыдливо оправдалась в мыслях она. На лице юного Ренгоку расцвела тёплая улыбка, и он заговорил с нежностью: — Ничего же не произойдёт, если я налью тебе немного молока, — сказал он, продолжая держать кошку в руках. — Пойдём домой, — заговорил чуть тише Кёджуро, проведя пальцами по густой, длинной шерсти, пахнущей теплом и лесными ягодами. Наико заёрзала, окончательно растаяв от приятной ласки. «Какой позор. — Она дёрнула правым ухом. — Почему это произошло снова… — мысленно взвыла хозяйка гор. — Ты только гладить меня не прекращай, человечишка, — подумала кошка, взглянув на светлые, детские волосы, переливающиеся золотом. Потом повернулась на бок, начав неосознанно играть лапами со складками белоснежного хаори». Даже у самых могущественных древних существ, держащих в страхе чужие сердца, могли быть свои маленькие слабости. Или большие.⋇⋆✦⋆⋇
— Я назову тебя Миюки! — сказал негромким голосом Кёджуро, поближе придвинувшись к новому другу. Хозяйка гор подняла на него недоверчивый взгляд, на короткий миг прекратив лакать молоко. «Глупый ребёнок, ты всем такие имена даёшь, что ли?» — подумала она и по привычке шевельнула своими длинными, белоснежными усами. Закончив со всеми делами, юный Ренгоку быстро выделил для наико тёплое, укромное место в дальнем углу своей комнаты, смастерив лежанку из старых тряпок. После он до краёв наполнил миску свежим молоком и даже отыскал остатки вчерашнего ужина — немного рыбы с лапшой. — Может, ты волшебная? — Пока кошка пыталась расправиться со всеми угощениями, ребёнок внимательно рассматривал её. — Матушка никогда не говорила, что у кошек бывает такой цвет глаз. «Конечно, волшебная», — гордо подумала Миюки. — Вот бы она поскорее поправилась, — продолжил говорить Кёджуро, подперев кулачком подбородок. — Из-за того, что матушка болеет, все вокруг такие грустные… «Ничего, скоро поправится!» — подумала кошка, облизнулась и внимательно взглянула на собеседника. Ренгоку отвлёкся на прекрасную гостью, вдруг улыбнулся и склонил голову на бок. — Наелась? Вот и славно. — Он почесал указательным пальцем чёрный подбородочек спокойной наико. — Может, оставить тебя насовсем здесь? — шепнул мальчик с блестящими от восторга глазами. — Если я тебя хорошо спрячу, то отец ничего не заметит… «Кажется, это плохая идея. — Лениво зевнула хозяйка гор. — Но попробуй, человечишка. — И упала на спину, потянувшись. — Я уже решила присмотреть за тобой. Где и как — роли не играет, всё равно ты уже принадлежишь мне». Кёджуро осторожно протянул руку и провёл холодными пальцами по пушистому, кошачьему животу. — Знаешь, Миюки, — сказал ребёнок. — А у тебя на животе шерсть кудрявая, как у барашка, — и тихо хохотнул. «Я сейчас тебя укушу!» — мысленно рявкнула хозяйка гор и с прищуром покосилась на детскую руку, а потом в качестве наказания шлёпнула по ней хвостом. Мальчика такая реакция только раззадорила. — У тебя очень мягкие лапки! — едва ли не пищал он, коснувшись чёрной подушечки на кошачьей лапе. — А на правой белое пятнышко! — с восторгом бормотал ребёнок, тиская сдавшуюся наико. «Какой он шумный, — фыркнула кошка. Ощущение чужого тепла и заботы успокоило Миюки, и та начинала проваливаться в нежный и беззаботный сон. В душу закрадывалось странное, чужеродное чувство, похожее на ласковые объятия солнца летним днём. — Неужели… все люди испытывают подобное, нежась друг с другом? — подумала она. — У этого ребёнка такие приятные руки, очень тёплые, и пахнет от него вкусно… Ещё чешет он меня хорошо. А это важное умение — правильно кошек гладить». В комнате воцарилась сладостная тишина, проникнувшая уютным чувством в сердца Кёджуро и Миюки. Мальчик и кошка тихо засопели, наслаждаясь моментом. Однако, приятная обстановка неожиданно рухнула, заставив ребёнка встрепенуться, когда в коридоре раздались тяжёлые приближающиеся шаги и чьё-то низкое кряхтение.