Mockingbird

ну, эй, что тебе всегда говорит папа? выпрямись, маленький солдатик, держись молодцом! почему ты плачешь? ведь у тебя есть я.

– Осторожно, – предупредил Сугуру, бережно беря Сатору под руку. Подошвы сапог юноши скользнули по корке льда на асфальте. Молодые люди только что вышли из уютного ресторанчика, куда Годжо упрямо потянул своего возлюбленного. В другое время Гето бы наверняка отказал, ссылаясь на занятость и учёбу. Но не сейчас. Не сейчас, когда настроение одного из сильнейших шаманов этого мира шаталось, словно взбесившийся маятник. Не сейчас, когда он был постоянно голоден, отчего глотал всё подряд. Кроме проклятий, оставляя их Гето. Когда даже сама бесконечность Сатору Годжо ехала под откос. Сугуру не мог ему отказать, когда они ждали ребёнка. Это случилось несколько недель назад. Тогда он нашёл юношу в постели. Маг, обычно активный и неугомонный, лежал на кровати в своей комнате, плотно свернувшись. Юноша поднял на вошедшего альфу вялый взгляд и прикрыл веки с белёсыми ресницами. – С тобой всё в порядке? – заботливо спросил Гето. Он присел на край кровати, мягко взъерошил макушку любимого. – Не знаю, – слабо пробормотал тот. – Что-то болит? – Сугуру нежно огладил горячий лоб прохладной ладонью. – Всё, – проронили в ответ. Голова кружилась, а тело было ватным, непослушным. Тогда Сугуру подумал, что это очень странно, ведь до течки ещё было много времени. Возможно, Годжо заболел после их последней миссии. Зима подходила к концу, но на улице было по-прежнему холодно. Сатору провёл ещё несколько дней на кровати, не в силах даже спуститься в столовую колледжа. Живот внутри ныл и распирал. Тянущая боль растекалась по узким бёдрам к коленям. У Сугуру с трудом получалось накормить омегу. Годжо выворачивало наизнанку даже от своих любимых моти. Спустя время Гето всё-таки решил обратиться к Сёко. Проницательной бете понадобилось лишь взглянуть на расклеенного шестиглазого друга, чтобы выдвинуть первое предположение. – Чего? – не понял её Сугуру. – Не рано ли вам потомством обзаводиться? – повторила девушка, перекатывая во рту леденец. – В смысле? – Не тормози, Сугуру, – закатила глаза Сёко. – Вдохни запах поглубже. И Гето послушно принюхался. Обычно от Годжо веяло морем. Это был хрустальный аромат свежести, который нёс лёгкий бриз. От Сатору тянуло далёкими волнами, что мирно перекатывались воздушной пеной. Они шумели и находили своё отражение в проклятых глазницах. Сугуру нравился этот запах. Он любовно вдыхал его, пропуская через вязь бронх и лёгкие, долго смаковал на языке. Ему нравилось лежать вечерами в обнимку и чувствовать, как аромат возлюбленного обволакивает, успокаивая напряженные нервы. Однако сейчас к морю прибавился другой. Более тонкий, пряный и едва уловимый. От Годжо тянуло сладкой ванилью. – Болезнь так не пахнет, – деловито хмыкнула девушка, и с того дня у юношей прибавилось хлопот. Гето был заботлив. Очень заботливо и безумно терпелив, когда дело касалось нестабильного, как Везувий, Годжо. После того, как маг вылез из убежища, собранного из одеял и объятий альфы, он стал активнее обычного. Омега вёл себя беспечно, мчался на все задания, какие только появлялись в колледже. Сугуру верил, что это лишь временный всплеск гормонов. Альфа предпочитал видеть возлюбленного спокойной амёбой, чем взрывным атомом. В первом случае Гето лишний раз не переживал. Беременный Годжо с в край поехавшей бесконечностью – горе всего токийского магического техникума. Всю эту гремучую смесь Сугуру спешно хватал за ворот тёмной формы. Сатору же был готов броситься к любому проклятию. Разве что не тыкал их палкой, как любопытный мальчишка. Терпение его альфы медленно заканчивалось, переживания копились. По просьбе Гето директор Яга отправил Годжо на внеплановые и долгосрочные каникулы. Отныне Сатору приходилось тухнуть в пустом классе и корпеть над учебниками. Омега покорно смирился со своей участью. Ведь Сугуру так и не дал совершить ему непростительный шаг – избавиться от ребёнка. Ведь это был Сугуру. Один и единственный. Навсегда и вечно. Именно его метка аккуратно красовалась на шее омеги. Живот Сатору медленно рос и округлялся. Юноша был постоянно голоден и напоминал домашнего кота, требующего ещё больше любви и ласки, чем обычно. Годжо стал неугомонным и, в конце концов, альфе не осталось ничего, как переехать в комнату омеги. Там теперь всё пропахло терпкой ванилью. После учёбы и заданий Гето обычно возвращался усталый. Он сразу валился в ворох одеял и подушек – гнездо, которое от скуки вновь соорудил его возлюбленный. – Я устал, – на выдохе произнёс маг, кладя голову на колени омеги. – Отдыхай, Сугуру, – прошептал Годжо, поглаживая и плавно массируя чужие виски. Он распустил тугой пучок чёрных волос. Альфа в наслаждении прикрыл угольные радужки. – Знаешь, я тут подумал. Хорошо, что мне не нужно глотать проклятия. Ребёнку бы это не понравилось. Гето тихо рассмеялся, любовно обвивая талию мага, которая успела потерять своё стройное очертание, но от того не стала менее привлекательной. На Годжо висела широкая футболка, отобранная у любимого. Живот под ней не был заметен, но явно ощущался, стоило только положить ладонь. Он был небольшим, тёплым и мягким. Сугуру был счастлив нежиться вместе, покоясь на волнах дрёмы. Гето верил, что их будущему малышу внутри было очень уютно и хорошо. А ещё безопасно. Поехавшая на гормонах бесконечность не подпускала к омеге никого, кроме своего альфы.

***

Ему было семь, когда с уст матери слетело: "Ты позор нашего клана", – когда вместо яростного шторма от него повеяло тихой гаванью. Его запах – запах омеги – был чуть солоноватым, едва уловимым, словно запах молока, пощипывающий нос своей детской наивностью. Великий Годжо Сатору – обладатель уникальной техники шести глаз и бесконечности, единственный и неповторимый – родился... омегой. Стыд. За все столетия существования клана впервые носители непревзойдённой техники рождались омегами. Призванный стать не просто сильным, а сильнейшим, Сатору не был альфой. И это было позором для мужчины, противоречием самой сути бесконечности. В реальном мире, полном жестокости и насилия, выживал самый лучший. Слабым здесь места не было. Родиться омегой значило бы являться всегда слабейшим, однажды попрощаться со своей гордостью и независимостью. Быть омегой – это забыться в своём альфе и раствориться, стать его частью и новой семьи, после родив наследника. И затем больше не быть Великим Годжо Сатору – стать просто Годжо Сатору. Это значило бы задыхаться от тоски в чужом доме, на чужой постели и чужих руках, пока в слишком крепкое для омеги тело вторгался бы чей-то член. Тогда маг родил бы ребёнка, которого возненавидел. Да, определённо. Потому что с появлением на свет этого чада, Сатору не будет даже Годжо. О его позоре пожелает скорее забыть весь клан. Он был частью старейшего рода, был талантом, но являлся омегой. Последнее перекрывало всё светлое и свободное будущее, так что вопрос замужества по расчёту становился временным. Идеальный юноша знал, что он несовершенен. Сколько бы Годжо не старался, сколько техник не освоил, сколько знаний не впитал, клеймо "омега" горело ярче в глазах разочарованных родителей. Омеги должны были продолжать род альф. Сами по себе они слабы и, подобно цветам на ледяном ветру, нуждаются в защите. Омеги слишком нежны в мире, где так ценились сила и стойкость. И это бесило. Сатору и так был сильнейшим. Он не нуждался в чьей-то защите, поддержке и опоре, однако на нём бы и прервался род его древнего клана. Ведь даже если маг извергнет дитя из своего чрева, то тот не будет носить фамилию Годжо. Скорее, Зенин или Камо. Но ведь Сатору всё равно сильнейший. Верно?.. Был обычный зимний день, когда его мать шла по дорожке и вновь сокрушалась о сыне. Женщина сама была омегой, слабой и хрупкой, а ещё нервной и крикливой. Мать тащила своё неудавшееся творение за руку, вглубь сада. Тогда шёл снег. Тогда же мальчик почувствовал чей-то взгляд, точёной пикой пронзивший затылок. Сатору обернулся, чтобы более никогда не оставить незамеченным Тоджи. Тогда мальчишке было восемь. Но и того хватило, чтобы тонкий аромат топлёного молока перебил нюх мужчины. А ещё моря. Звонкий хохот Сатору разбивался о заледеневшую корку озера. Он радовался, гоняя снежинки, пока Тоджи наблюдал за ним, лениво покуривая кисэру. Юнец хватался за полы чужой юкаты и долго смотрел, впиваясь своими бездонными зрачками в самую душу. В тот миг мужчина мог поклясться, что не видел ничего бесконечно прекраснее, чем сам Сатору Годжо. Он был юнцом, что появлением на свет принёс беду своему клану. Но Тоджи не был ни Годжо, ни даже Зенин. Теперь нет. Поэтому ему было всё равно, кем именно уродился сильнейший маг – альфой или бетой. Мужчине было забавно и интересно наблюдать, как мальчуган растёт и доверчиво сворачивается от зябкого мороза под его боком.