Пропадай

      Глаз глуповато уставился на разводы слякоти под ногами. Уже и снег успел растаять, пока хлипкие кеды не решались сдвинуться с места под домом. Всё внутри словно бы загустело и стало протекать медленнее, начиная от крови и заканчивая мыслями. И посреди этих внутренних кисельных потоков гранитным монументом стоял вопрос:       «Что она скажет? И что должен буду сказать ей я?»       Салу вдруг подумалось, что всё это точно происходило не с ним. С кем-то совершенно другим, далёким и незнакомым. Что ещё утром он — Сал Фишер — кормил своего кота, делал малосмысленные заметки в дневнике и неспешно собирался в домик на дереве, будь он хоть тысячу раз проклят. Во всё произошедшее ошарашенный разум верить отчаянно не хотел, а потому ещё какое-то время категорически отрицал и игнорировал в оборонительных целях. Но всё-таки Ларри Джонсон нашёлся. Правда, не совсем нашёлся, да и не совсем то был Ларри Джонсон. Скорее лишь его блеклая тень, в которой не было места ни солнечной улыбке, ни задорному блеску тёмных глаз. Но это ведь было лучше, чем не найти его вовсе? Лучше, чем изо дня в день бродить по городу под весом собственной надежды, взращивать её, подобно младенцу, кормить из большой ложки бессмысленными поисками и листовками Лизы, убаюкивать под балдахином собственной однобокой любви. Или то для Фишера было всё же лучше? Растить и надеяться, самоотверженно и непоколебимо. Верить в лучшее, слепо закапывая в глубокую яму мысли о худшем. Практика в тысячный раз указала, что к худшему надо было готовиться всегда. А Салли не хотел признаваться даже самому себе, что всерьёз увлёкся вынашиванием в себе упования на хороший исход событий.       А Ларри больше нет. Ларри давно нет. Был, а ныне нет. А чувства, будто бы его и не было никогда. Будто бы в великом и глобальном списке всех когда-либо живущих он мелькал лишь в виде маленьких каракуль на полях и немых инициалов. Человек, который любил придумывать загадки. Человек, который любил преподносить маленькие подарки за все разгаданные загадки. Подарками теми было то, что он становился ближе, понятнее, яснее. Позволял заглянуть за занавес своей жизни, делился сокровенным, хотя и не совсем умышленно. А человека больше нет. Вернее, тот и не человек уже вовсе.       Фишер прерывисто вздохнул и вцепился в шершавую древесную кору, ибо неустойчивые ноги всё ещё были напичканы ватой. Не надо было более изводить себя мыслями ещё больше. Надо было идти. Но по итогу заместо Сала пошла лишь одинокая слеза. Всё ещё силясь внушить себе то, что всё вокруг — это лишь сонное наваждение, Сал закрыл глаз. Зажмурился со всей силы, словно бы сила эта была обязана ему помочь. Открыл. Ларри как не было, так и нет. И более никогда не будет.       За несколько минут размеренных глотаний и выплевываний воздуха Сал пришёл в относительную норму и дееспособность. Идя по слякоти он подбирал слова, которые должен будет сказать Лизе. Слова в голове разлетались во все стороны и терялись, как рассыпавшийся браслет из бисера, над которым долго и трудоёмко сидели несколько часов. А потому подросток и не торопился, идя будто нарочно медленнее, чем положено. Хотя, будь у него в запасе для этой непосильной задачи хоть вся жизнь, он всё равно не смог бы подобрать нужные слова и их порядок, чтобы сказать матери о том, что её сын мёртв. Да и никто бы не смог.       Ноги добрели до середины пустыря, а в голове так и не возникло никакого стоящего ответа. Может, и не говорить Лизе ничего, а просто убедить её пойти с ним в домик? Да и потом, лучше один раз увидеть, чем услышать и всё равно не поверить. Салли боялся её реакции. И какой бы она ни была, она заведомо смертельно пугала и вызывала лишь панику. Хотелось преподнести это помягче, чтобы уборщица не повторила печальный опыт Фишера. Чтобы новость её не убила. И чтоб Лиза не убила его. Кто знает, на что способны матери, потерявшие сыновей задолго до этого и узнающие о их кончине лишь сейчас? Да никто и не знает.       За спиной в отдалении что-то пронеслось, а чуткие уши заприметили хлюпающие звуки от падения пары слякотных ошмётков на подталый отвердевший снег. Это вынудило остановиться и навострить слух. Звук раздался снова и стих. Будто в десятке метров промчался ребёнок в резиновых сапожках и разметал слякоть под ними. Боковое зрение никого и ничего не засекло. Фишер сжал челюсть и, собрав остатки сил к кулак, оглянулся. Никого и ничего примечательного. Пустырь вновь погрузился в беспробудную тишину. Ровно до того момента, пока возня и шорох за спиной не повторились. Это начинало тревожить ещё больше. И вместе с тем раздражать. Протезник уже было подумал, что то был освободившийся из домовых оков призрак Джонсона, который решил вспомнить прижизненную молодость и как следует пошутить над беднягой-одноглазым. Одноглазый не выдержал и обернулся, показательно и всем телом, отчасти даже угрожающие, настолько, насколько мог и умел. В паре-тройке метрах аккурат напротив стояла собака и что-то вынюхивала на земле. Возможно, дворнягу заинтересовали следы подростка, а возможно и сам он, принёсший на пустырь запах домашнего кота. Собака бросила своё увлекательное занятие, когда заметила то, что человек обмер и глядел на неё тихо и пристально, не решаясь более сделать ни единого шага и движения в сторону. Собака не заметила то, как дыхание у человека встало поперёк горла, но животное почуяло отчётливый страх. Правда, этой дворняге чужой страх был, кажется, совсем безразличен. Животное лишь уставилось на человека столь же пристально, как и человек на него. Зубы у Сала скрипнули и шершавое лицо под маской приобрело цвет, который не сильно отличался от снега вокруг. Всё внутри разогналось ударной дозой адреналина, начиная от горячей крови и заканчивая суетливыми мыслями. Крик уже сгустился под голосовыми связками и был готов выплеснуться наружу через предусмотрительно открытый заранее рот. Но наперекор панике Фишер сдержал крик, который сейчас мог с лёгкостью сделать только хуже.       Парень не видел перед собой знакомую серую шерсть, которая по воле зверя была изваляна в тёмно-коричневой грязи и скатана в жесткие космы. Сал не видел в чёрных грязных глазах ничего схожего с псом на фотографиях и зарисовках Джонсона. Он видел тёплый вечер в Нью-Джерси, который окончился кровавой кашей на его лице и снопом одичалых криков матери. Кончиной матери.        Руки стали трястись, дыхание вернулось и участилось, взгляд заметался, а ноги боязливо попятились. И всё это уже в который раз за день. И самому не верилось в своё счастье.       Парень сорвался с места тогда, когда собака заинтересованно подняла морду, чтобы понюхать незнакомца, и сделала шаг ему навстречу. Слякоть стала разлетаться во все стороны от несущихся вперёд ног, которые на редкость не уставали. Фишер даже не замечал того, как несколько раз был на грани того, чтобы на этой слякоти поскользнуться и рухнуть, сейчас было важно лишь успеть добежать до животворящей кирпичной стены апартаментов. Глаз его с восторгом заметил то, что цепи на двери позади здания куда-то пропали. Дверь эта оказалась перед пластиковым носом за считанные секунды. Парень стал долбиться в неё кулаком со всей силы, вжиматься в неё грудью, боясь обернуться и увидеть летящего на него оскаленного пса. Всё нутро парня неистово вопило, оглушая изнутри: «Только бы выжить». — Лиза! Лиза, помоги! Лиза! — тому было плевать, что подумают зеваки-соседи, услышав нечеловеческий крик у себя под окнами, да ещё и обращённый к их местной уборщице. К величайшему облегчению Фишера, за дверью что-то щёлкнуло пару раз и вскоре та открылась, запуская в подвал буквально ввалившегося туда подростка. Тот всё же споткнулся и полетел вниз по невысоким ступенькам, приземляясь на пол уже у противоположной стены. От паники тот даже и не почувствовал боли, — Закрой дверь, закрой! — умоляюще восклицал он опешившей Лизе на пороге комнаты Ларри, — Прошу, только закрой! — парень указал трясущейся рукой на улицу и отполз к стене и печатался в неё, имитируя собой второй слой обойного покрытия. Лиза не посмела ослушаться Сала, упавшего точно снег на голову и сильно её испугавшего. Дверь захлопнулась и закрылась на все замки и защёлки с цепочками, которые в ней только были. Фишера смогли успокоить только щелчки шпингалетов и замкнутое пространство, в котором не было места псу. — Тише, Салли, тише, — женщина вскинула дуги бровей и ладони, успокоительно шепча гостю и подходя ближе с долей опаски, — Всё хорошо! Что произошло? Тебе угрожала опасность? — Лиза вдруг скрылась за дверью в гостиную, однако быстро вернулась со стаканом воды в руке, — Держи, выпей.       Девушка склонилась к подростку и протянула стакан с трубочкой. — Там… Т-там, — захлёбывался воздухом и своей паникой Фишер, глотая всё больше букв, — П-пёс! Там был пёс!..       Лиза удивлённо склонила голову набок и увидела капнувшую из-под протеза каплю. Кажется, она лишь сейчас поняла, что Фишеру не грозило никакой опасности. В последние годы в здешних местах изредка появлялся лишь одна собака, которая была совершенно безобидной — Лиза сама, в своё время, удосуживалась в этом убедиться. — Салли… — по-матерински успокаивающе протянула женщина, аккуратно кладя ладонь на содрогающееся от редких тихих всхлипов плечо, — Неужели ты так боишься собак? Впрочем, я думаю, что у тебя есть на то серьёзные причины, детка, — без капли обесценивания вздохнула уборщица, — К тому же…       Кареглазая задумалась, не решаясь мысленно утвердить своё предположение. Стоило проверить. — Ты посиди здесь, тебе надо оправится. Ты весь дрожишь, милый, да на тебе и лица н…— уборщица вдруг закусила губу и ойкнула про себя, однако парень, казалось, даже не расслышал, — Я схожу и проверю, хорошо? Думаю, что пёс уже ушёл. Я вернусь и мы поговорим, договорились? — в тоне женщины еле слышалось нечто тревожное, однако хорошо скрываемое занавесом утешающего подбадривали. Фишер продолжал затравленно молчать и давиться дрожащими вздохами. Лиза с сожалением оглядела гостя, а затем нехотя отошла к лестнице, ведущей на улицу, — Я скоро!       Вновь защёлкали шпингалеты и замки. Дверь чуть скрипнула и отворилась, выпуская Лизу на холод в одной лишь домашней одежде и накинутой поверх ветровке. Та поёжилась и обхватила руками плечи, морщась и кутаясь в небогатое одеяние. Ветер подул короткой волной, быстро стихнув и оставив после себя взлохмаченные каштановые волосы на голове. Лиза оглянулась по сторонам и не заметила ровным счётом ничего. Ни дворовых собак, ни кошек на помойных баках, даже птиц в этом месте не было. Женщина и сама не знала, зачем же всё-таки вышла и чего ожидала. Наверное, как всегда хотелось убедиться во всём самой, увидеть своими глазами. — Марлон? — не уверенно позвала она в пустоту в полголоса. Никто не отозвался и не прибежал, — Марлон! — чуть громче позвала Лиза. Тишина.       Уборщица нетвёрдой походкой пошла к заснеженному пустырю. Вдали под деревом суетилось животное, сосредоточенно нарезая круги вокруг ствола и нюхая промёрзшую почву. Лиза вытянула шею и широкими шагами спешно направилась к псу. — Марлон, мальчик! — более бодро прикрикнула Лиза, отчего-то широко улыбнувшись. Марлон услышал знакомый голос и запах. Марлон услышал свою кличку впервые за долгие годы. Это сперва сбило собаку с толку, отчего уши дёрнулись, а морда вопросительно наклонилась набок. Но после это свело с ума пса, который тотчас же ринулся к знакомой фигуре, — Где ты пропадал? — слабо веря в происходящее умиленно вопрошала Лиза, падая на колени под деревом и вороша грязные космы собаки, которая радостно закинула лапы на плечи человека.       Марлон постарел и обветшал. Стал похож на больную бешенством шавку, которая бы могла напасть на прохожего по никому неясным мотивам, да и просто потехи ради. Немудрено было то, что Фишер смертельно того испугался, как подумала уборщица, уворачиваясь лицом от языка животного. — Я ведь искала тебя, дурачок! Волновалась! — Лиза посмеивалась от метаний пса вокруг себя. На промокшие и почерневшие ткани одежды было абсолютно наплевать. Женщина почувствовала себя ребёнком рядом с собакой. Стала предаваться воспоминаниям, — А помнишь, как мы лет пять назад гуляли вместе по вечерам? Я вот помню! Только ты меня тогда и выручал, — чуть тише добавила она дрогнувшим голосом, — Ну, чего ты, мальчик? — собака всё норовила облизнуть нос хохочущей уборщицы. После ухода хозяина та стала присматривать за Марлоном, с трепетом храня воспоминания о сыне и его любимом способе времяпрепровождения с бездомным питомцем. Её с псом связывала общая скорбь и общая любовь. Ожидание одного и того же человека, который теперь был невесть где.       Джонсон лишь сейчас заметила, что уже и не смеялась заливистыми трелями, а истерично плакала навзрыд и взахлёб, сжимая грубую шерсть на боках Марлона. Заметила это лишь потому, что пёс притих и как-то странно на неё уставился, не решаясь более лезть со своими объятиями.       Сал же тем временем еле как успокоился и пришёл в свою относительную норму. Лизы не было уже с четверть часа, что было как-то странно. Но в этот раз Фишер даже не стал задумываться над этой очередной странностью уборщицы, а решил просто усесться на стул и покорно ждать. Было приятно ощущать ровность дыхания и сердечного ритма. Даже непривычно. Не было приятно то, что слов для признания Лизе он всё ещё не мог найти, сколь бы не старался. Напротив него была стена с фотографиями счастливой, хоть и маленькой, семьи. Дверь захлопнулась, впуская домой хозяйку. — Лиза, прости… Лиза? — мёртвым голосом начал, а после ужаснулся Сал. Теперь и на женщине не было лица — одна сплошь заплаканная красная маска без единой эмоции. Фишер заметно потускнел, — Это ведь был Марлон, да? — в ответ голова лизы бестолково покивала, отупев от переизбытка грусти, словно старый нож. — Я прочла его дневники. Поняла, как он сильно любил этого зверька, — длинный нос тихо шмыгнул, а взгляд погас и устремился сквозь пространство, — А я ведь так и не разрешила приютить его у нас. Думала, что дорогой диван прогрызёт, — тонкие губы стянула косая и совсем не весёлая усмешка.       Салли лишь сейчас стал замечать все удручающие детали на лице матери умершего. Было видно, что она плакала не только сейчас и не только сегодня. Было видно, что ночи она проводила явно не в постели и явно не в добром расположении духа. — Прости меня. Я правда слишком сильно боюсь собак, — совсем тихо признался голубоглазый, отворачиваясь в сторону. Надо было смотреть хоть куда, но не в заплаканные карие глаза. В них смотреть было невыносимо стыдно, — И давно у тебя дверь открыта? — парню понадобилось срочно сменить тему. Перспектива заплакать в очередной раз за день казалась ему просто чем-то комичным. — Ах, дверь? Спасибо, что напомнил, — женщина покопалась в ящике у входа, — Поменяла замки и сняла цепи. Всё равно пользы от них ноль, а со стороны выглядело вообще ужасно, не так ли? — Лиза усмехнулась чуть живее и искреннее, а в руке у неё брякнуло что-то железное, — Дали дополнительный дубликат ключей, но он мне без надобности. Всё равно кроме тебя и нет у меня никого. Решила попробовать начать впускать в жизнь больше нового. Спасибо, что научил меня этому. И за то, что честен и открыт со мной. За твою помощь и поддержку, Салли. Да и за всё прочее, — в ладони протезника опустилась связка ключей от подвала.       А Фишер лишь нервно однобоко улыбнулся, глядя на ключи опухшим от слёз глазом. Он не смог сказать ей то, с чем к ней пришёл. Не смог заставить себя ранить её ещё сильнее. Парень был поражён и ослеплён чужим доверием. В голове у того застыл полный скрываемого воодушевления голос подруги: «За то, что честен и открыт.» — Пойдём завтра клеить листовки, а, Салли? — Да. «Лгун.»