— Дедушка, а у вас мешок прохудился…
— Ой-ой-ой, как же так? — крутится на месте Хосок, а еще умудряется головой крутить по сторонам, потому что мешок мог отчудить такое только в одном случае…
Уже натренированный взгляд Хосока немедленно вылавливает из толпы — словно рыбку из пруда жизни — парня у дальней колонны холла: мятные волосы отчаянно топорщатся, губа закушена, глаза злые, но вместе с тем чуть ли не до слез обиженные, и руки в карманах распахнутой куртки явно стиснуты в кулаки.
Но все это очевидно лишь для тех, кто смотрит, а основная масса людей — кроме Хосока, разумеется, — просто спешат мимо. Шутка ли, предновогодние распродажи, тут лишний раз лучше не тормозить — могут и затоптать.
Хосок переводит взгляд туда, куда смотрит парень, и с радостью находит Тэхёна, который поправляет бутафорские рожки на голове еще одного незнакомца. Кажется, Тэхён говорил, что у них сегодня будет помощник. Тем проще для всех.
Хосок немедленно ныряет в бурный поток, который отделяет его от парня у колонны, а когда выныривает, с уверенным видом сгружает ему в руки стопку коробок с бантиками и свою самую широкую улыбку:
— Ух, дружище, не поможешь дедушке? А то праздничный дедлайн, сам понимаешь…
Парень смотрит на него в изумлении и машинально прижимает к груди неожиданную ношу, за что тут же получает от Хосока плюсик в карму — не бросил, значит, надежный и бережный. И нос у него, замечает Хосок, такой милой завитушкой, так бы и пощекотал пальцем.
В этот момент парень как раз шмыгает им и будто бы приходит в себя:
— Эй, дядь, я не…
— Нужно всего лишь отнести это во-он туда, — указывает глазами Хосок. — К моему славному гномику и тому очаровательному оленю. Это не займет много времени, обещаю.
Парень бросает взгляд искоса в сторону Тэхёна с помощником, жует губы и со вздохом соглашается:
— Ну если быстро… — а еще ворчит вполголоса, пока они идут к огороженной площадке с домиком Санты: — Этот твой гномик, дядь, выше меня и, возможно, тебя тоже.
— Это не делает его плохим гномиком, — весело отзывается Хосок и добавляет без задней мысли: — Что же поделать, если ты раньше не нашелся… Ой.
Парень было набирает в грудь побольше воздуха, но сказать ничего не успевает. Потому что они оказываются на месте, мальчик-олень оборачивается, и его красивые губы складываются в восхитительную «о».
— Юнги-хён! Ты тоже сегодня помогаешь? А я думал, у тебя дела.
— Так это…
— Они и были, — подхватывает Тэхён.
Он тоже «гномик» со стажем. И с легкостью — плюс сноровка — подхватывает любые неожиданности от Хосока, чай, не первый год замужем.
— Пожалуй, гномиком тебе пойдет больше, — кивает Тэхён сам себе, стягивая с кудрей колпак и без спроса водружая его на мятные волосы. — Ну что за сладкий вид!
И снова новопровозглашенный «гном» не успевает вставить и слова против, поскольку Тэхён извлекает откуда-то из-за спины белоснежный парик с длинной косой, слегка припорошенный искусственным серебряным снегом, и надевает его на голову со словами:
— Тогда я буду миссис Клаус. Вот и чудненько.
Юнги со смешным звуком закрывает рот и смотрит большими глазами на «олененка». Как бы он ни был возмущен комментариями по поводу своего роста, идея быть миссис Клаус явно нравится ему еще меньше.
— А это?… — намекает Хосок, глядя на мальчика-оленя.
— Чимин, — улыбается тот немного застенчиво. — Приятно познакомиться, Санта-щи.
— О, зови меня просто хён, — кивает Хосок и подмигивает. — Но только не при наших маленьких гостях, будем придерживаться официальной легенды.
— Ита-ак… — приобнимает их за плечи Тэхён.
Его руки каким-то «волшебным» образом умудряются захватить всех троих, так что они оказываются тесно прижатыми друг к другу. Для Хосока это самое обычное дело, а вот «олененок» Чимин от такого цветет румянцем, пока «гном» Юнги в приступе паники, кажется, забыл, как дышать.
— Наша программа на сегодня, — вкрадчиво вещает Тэхён, — внимательно выслушать все пожелания маленьких принцесс, зайчиков и звездочек, вручить подарки и пообещать, что в новом году все будет еще лучше, чем в этом. Или хотя бы просто лучше, но следите за формулировками. Настоятельная просьба — всем улыбаться, на провокации не вестись и постараться не обжиматься за домиком Санты, а то были прецеденты. За это по окончании встречи мы одарим помощников заслуженными деньгами и удачей на будущей год. А если будете хорошо себя вести, разрешим еще загадать по желанию. Договорились?
— А ничего, что я не общительный и вообще с детьми… — хрипит Юнги, все еще прижатый к Чимину, но, к слову, вырываться не пытается.
— Будешь работать в паре с нашим олененком, — воркует Тэхён. — Вы прекрасно друг друга дополните, гарантирую.
— Я помогу, хён, — шепчет Чимин, и Юнги из аристократической бледности тоже начинает краснеть ему в пару.
— Ну что за команда мечты! — заключает Тэхён. — Пойдемте, я дам вам по корзинке с печеньем, и вы можете отправляться на поиски детей для нашего праздника.
Когда Чимин утаскивает Юнги за руку в толпу, Хосок, который наблюдает за их спинами и этим трогательным союзом очаровательного оленя и болтающегося у него на прицепе обалдевшего гномика, приглушенно фыркает:
— Тэхёни, тигрёнок, я бесконечно доверяю твоим профессиональным навыкам, но иногда у меня зубы ноют от сладости твоих спичей.
— Это исключительно для того, чтобы склеить одинокие сердца, — отзывается Тэхён, помахивая кончиком косы в воздухе. — Где ты нашел этого идеального партнера для нашего робкого помощника?
— Мой мешок прохудился. А этот стоял и зеленел от ревности. Я грешным делом побоялся за твою жизнь, тигрёнок.
— Надо же, — пробормотал Тэхён. — Истинная любовь, да еще под Рождество. Чудеса обожают такие вещи… Ну с Чимином понятно, он о подработке со мной еще неделю назад договорился, а Юнги что? Следить за ним пришел? Чтобы поревновать в свое удовольствие? А заслуживает ли он тогда…
— Он пришел за подарком, — мягко перебивает Хосок. — Для Чимина. Подрабатывал ради этого в музыкальном магазине и хотел купить чокер, который Чимин присмотрел себе. Правда, не знал, как потом подарит.
— Да еще и совпадение до кучи! О боже-е, хё-он, это так ужасно романтично, — скулит Тэхён. — Ну вот, теперь я переживаю за их счастье больше, чем за свое. У них там все в порядке?
Хосок прислушивается к плотному шуму торгового центра и хихикает в кулак:
— О, у них все замечательно. Домик Санты не понадобился.
— Что? — вскидывается Тэхён. — Ах они не выполняют свою работу!..
— Нет-нет, не переживай, — спешит исправиться Хосок. — Они, эм, совмещают. И у них здорово получается. Вокруг люди, а они не невидимые, и у них хватает такта… Зато Юнги наконец-то начал улыбаться.
— Я бы был всерьез озадачен, если бы он не начал. Еще бы руки при себе держал, у-у-у, борзота, — ворчит Тэхён. — Чимин — лучший олень на моей памяти, а я, как ты знаешь, повидал немало оленей в своей жизни…
— Эй, Тэхён-а, — зовет его Хосок и несильно подталкивает плечом в плечо, — но ведь для этого и нужны праздники, разве нет? Чтобы в объятиях волшебства и хора прочих молитв и пожеланий позволить себе быть смелым для чего-то большего. Чего-то, что действительно жаждешь.
Тэхён некоторое время молчит, а после смаргивает какие-то свои мысли и улыбается уже мягче:
— Наверное, ты прав. Иногда я слегка забываю, каково это — по-настоящему жаждать чего-то. Потому что все самое нужное у меня давным-давно есть.
Но Тэхён не был бы собой, если бы тут же не спустил гордо зардевшегося Хосока с небес на суетливую землю, прибавляя:
— Тем сложнее для тебя, хён. Что вот ты приготовил мне на Рождество?
Хосок даже слегка напрягается, когда произносит:
— Оплачиваемый отпуск вплоть до следующего зимы?
Тэхён делает вид, что думает, выдерживает паузу, но в конце концов кивает со вздохом:
— Ужа-асно предсказуемо, но меня все устраивает.
Тем временем Чимин отдает еще одному ребенку имбирную елку, завернутую в прозрачный кармашек, к которому привязана карта с маршрутом до домика Санты, и оборачивается к Юнги. Не изменяя себе, тот покорно ждет, пока все социальные взаимодействия случатся без него, и вскидывает голову, лишь когда Чимин снова смотрит в его сторону.
— Не устал? — говорит Чимин.
— Смотреть на тебя? — вырывается у Юнги.
Повисает неловкая пауза, которых за сегодняшний вечер было уже с десяток. Но Чимина они почему-то — совершенно «волшебным» образом — не смущают, а приносят странное удовольствие и тепло. Чимин за один этот вечер узнал о своем молчаливом хёне больше, чем за три года их знакомства, и тот нравится ему уже просто до неприличного. Того самого неприличного, о котором Чимин прежде даже думать не смел, чтобы ни в коем случае себя заранее не обнадеживать.
— Я в общем спрашивал, — машет рукой Чимин, — но ты можешь и на свой вопрос ответить?
А еще Чимину, оказывается, нравится дразнить Юнги. Особенно теперь, когда можно и когда это как будто уместно. Когда ему позволяют.
— Не устал, — бурчит Юнги, собираясь, по-видимому, отвести взгляд, но замирает и напряженно таращится, стоит Чимину шагнуть вперед и протянуть к нему руку.
— У тебя тут звездочка, — шепчет Чимин, стряхивая блестку с его щеки, с сожалением, что приходится так скоро убрать пальцы.
Особенно когда Юнги тем же шепотом и немного хрипло отвечает ему:
— Это с твоего ободка. Они облетают, если ты делаешь резкое движение.
Вспоминая о том, какое именно движение могло стать причиной первой звездочки, Чимин чуть наклоняет к плечу голову, сглатывая предательскую жажду, и спрашивает:
— Хочешь еще одну?
Скулы Юнги тут же вспыхивают праздничными фонарями снова, а глаза еще чуть-чуть расширяются, однако голос, когда он отвечает, звучит пусть сдавленно, но твердо:
— Хочу.
И они оба, не сговариваясь, ныряют в пустой коридор «только для персонала». Только на этот раз Юнги тянет Чимина за собой, и он же прижимает Чимина к стене. Собой, а вот руками, смешной, боится притронуться и, едва касаясь, скользит кончиками пальцев по шее. Чимин под ними дрожит от мурашек, от океана нежности в глазах напротив, от эйфории и ожидания, облизывает губы, но сам с места не двигается, потому что это ожидание волшебнее всего, что он испытывал в своей жизни.
Юнги опять удивляет его: тем, что не торопится жаться к губам, а, наклоняясь ближе, осторожно трется носом о нос Чимина — кошачьи поцелуи, улыбается Чимин, с радостью принимая их и подхватывая. И также счастливо жмурится, когда чужие прикосновения легким перышком соскальзывают на щеки, подбородок и находят финальную точку теплым поцелуем в лоб. Юнги весь такой теплый, что Чимин тает от него и вместе с ним.
— Хён, — произносит он.
— М? — выдыхает Юнги, оставляя следующий поцелуй на виске.
— Я нравлюсь тебе?
Юнги застывает. Чимин на секунду пугается, что сказал что-то не то, но вместе с тем крепко впивается в крупную вязку его свитера, чтобы ни на сантиметр не отпустить и все исправить сразу, не отходя от кассы. Впрочем, Юнги и не отстраняется от него. Вернее, отстраняется, но лишь затем, чтобы заглянуть ему в глаза:
— А это… не заметно?
Ну… Сейчас определенно заметно, думает Чимин. И вовсе не потому, что они слеплены вместе так жарко и тесно, будто два котика в одной корзинке. И не потому, о чем можно было бы подумать разгоряченным, слегка испорченным сознанием. Вопреки взаимному наэлектризованному притяжению они держат себя в руках, не заходя в своей жадности дальше приличий первого свидания. Потому что оба исключительно за то, чтобы оставить самое сокровенное моменту, когда останутся наедине вдали от посторонних глаз.
— Я не это имел в виду… — бормочет Юнги, запоздало понимая двусмысленность своих слов.
Чимин чувствует вспышку радости от совпадения их сумбурных мыслей и прижимается к Юнги крепче, позволяя тому спрятать пылающее лицо у себя на шее. Там же, не скрываясь, а согревая дыханием поверх, Юнги оставляет еще один благодарный поцелуй.
— Как думаешь, — шепчет ему на ухо Чимин и, судя по пропущенному вдоху, знает точно, без догадок, как это действует на Юнги, — Тэхён-щи позволит нам загадать желание? Мы не слишком-то преуспели в его поручении.
Юнги в ответ что-то невнятно ворчит. О, это похоже на него обычного намного больше, чем тот неловкий трепет еще минуту назад. Вечно тихий, скупой на реакции, но надежный «бу-бу-бу»-хён, по лицу которого никогда не поймешь, всерьез он ругается или шутит под покер-фейс.
И который все же отлепляется от Чимина с тяжелым вздохом и мягким взглядом:
— Мы еще можем попробовать побороться.
На этот раз Юнги целует Чимина прицельно в губы, хотя все также коротко и невинно. Чтобы успеть остановиться, думает Чимин. Это немного больно, но и бесконечно сладко, как нужно.
— Погнали? — улыбается Юнги, переплетая их пальцы, и только после этого отступает на шаг.
— Ага, — кивает Чимин и тянется за Юнги следом, чтобы еще хотя бы до конца коридора теснее липнуть к его боку и не упустить ни одной крошечной улыбки в уголках его губ.
как говорится, last but not least…
— Устроили тут, и че? Кто-то еще на эту фигню ведется? Хотя снегурка зачет… — раздается над головой.
Так что Тэхён, который в этот момент складывает остатки мишуры и упаковочной бумаги, разгибается из глубины своей расписанной снеговиками коробки и откидывает за спину растрепанную косу.
— Какой славный зайчик, — улыбается он ничуть не оскорбленно. — Тебе в кожанке не дует в декабре-то месяце?
«Зайчик», судя по виду, не ожидает такого явления, впивается взглядом в его лицо, хлопая глазами, и облизывает колечко в губе.
— А что, хочешь согреть? — находится он и с вызовом задирает проколотую бровь.
Тэхён делает вид, что впечатлен и даже что задумался.
— Ну не за просто так, ты тоже должен это понимать, — отвечает он в итоге. — Ты мне — я тебе, чтобы было честно.
— Я-а? — блеет «зайчик».
Так выглядит человек, который сдуру попросил и оказался не готов получить желаемое.
— А что ты хочешь? — уточняет он без прежней уверенности. — Денег нет.
— Фу, деньги, — морщит Тэхён нос и смотрит с осуждением, но немного и недолго, исключительно в терапевтических целях и для контраста.
Потому что в следующий миг его лицо расцветает новой улыбкой, а сам он плавно дирижирует руками в воздухе, будто помогая своим словам:
— Нужно всего-то рассказать о важном, что произошло с тобой в этом году. Чем ты гордишься или что бы, наоборот, хотел исправить.
— Ну я школу закончил, — нахально кланяется «зайчик». — Сгодится?
— Хвалю и горжусь, — соглашается Тэхён. — Это, конечно, очень важно, но так — на поцелуйчик в щеку. Могу еще печенья отсыпать в дорогу. Чтобы кормить такие мышцы, явно требуется много еды.
— А что? Что еще-то? — не собирается сдаваться «зайчик». — Есть какие-то особые критерии важности, о которых я не знаю? Так давай, — машет он рукой, которую для этого даже вытаскивает из кармана джинс, — рассказывай.
— Ну во-первых, нужно представиться. А то мы с тобой будто столкнулись на пороге, и все не всерьез. Ты чуда хочешь или как?
— Чуда? — переспрашивает «зайчик», подвисает на пару секунда, а после весь встряхивается, как самый настоящий русак, и с готовностью тянет пальцы. — Чонгук.
— Очень приятно, Чонгук-щи. Вообще на сегодня я миссис Клаус, но в остальное время Тэхён или — что больше подойдет для человека, который в этом году закончил школу, — просто хён.
— Окей, Клаус-хён, — зубоскалит Чонгук, но Тэхён от него другого и не ожидал. — А с важностью что?
— Ты мне скажи. Что было важным в этом году? Но не в шутку, думай хорошо. Иначе и чудо будет курам на смех. Какова цена — такой и подарок.
На удивление, Чонгук задумывается. Скользит глазами по пустеющему блестящему холлу, ковыряет носком грубого ботинка какую-то блестяшку, приставшую к полу, и даже немного хмурится от сосредоточенного напряжения. Когда в его глазах наконец вспыхивает идея, лицо почему-то приобретает упрямое выражение.
— Очень интересно, — бормочет Тэхён и спрашивает чуточку громче, — ну что, придумал?
— Почему сразу придумал? — огрызается Чонгук, а продолжает еще неожиданнее: — И вообще, я не собираюсь этого говорить.
Тэхён моргает, оглядывается через плечо на Хосока, который сидит на ступеньках домика Санты, однако тот лишь пожимает плечами без каких-либо подсказок.
Тэхён стягивает с головы парик, который, если честно, успел ему за вечер надоесть, кидает его в коробку к мишуре, а оттуда напротив достает и надевает толстовку с глазастым сердцем на месте нагрудного кармашка.
— Ну и ладно, ты не обязан, — с наслаждением выдыхает он и плотно оглаживает себя по предплечьям. — Главное, что ты сам это понял, это уже очень здорово. А теперь можешь идти.
— Что, даже допытываться не будешь? — удивляется Чонгук.
— Не-а.
Чонгук мнется в молчании еще несколько секунд. Пару раз открывает рот, но закрывает без слов с глухим стуком, отворачивается... И все равно почему-то не уходит.
— Чонгук-а! — вдруг доносится откуда-то.
Чонгук вздрагивает, дергается, вскидывая голову, отчего подвивающиеся кончики его волос забавно подпрыгивают, и с лихорадочным видом начинает озираться по сторонам.
— О, это не тебя там…
Договорить Тэхёну не удается. Потому что Чонгук пригибается, прямо скукоживается в половину своего роста, врезается в него плечом, а затем весом двух тел — еще и в бедного Хосока. Так что в итоге они втроем вваливаются в бутафорский домик Санты и лишь чудом не раскладывают его на запчасти.
— А вы можете сделать чудо не для меня? — громким шепотом тараторит Чонгук. — Очень надо. Если я расскажу, можно?
— Как быстро растут дети… — кряхтит из-под них Хосок. — Вы хоть сдвиньтесь, не гномики же… Какое уж тут чудо, когда дедушке все прелести придавили.
Тэхён легонько отталкивает Чонгука в грудь, и они оба съезжают с облегченно выдохнувшего Хосока, но из-за ограниченности пространства по-прежнему прижимаются к нему с обеих сторон, будто любвеобильные щенки к родной матери.
— Давай, быстро, — рубит Тэхён, — пока снаружи не увидели наши ноги. Их, к сожалению, в таком количестве спрятать здесь просто некуда.
— Мой отец…
— Ну.
— Кажется, влюблен в моего бывшего препода.
— Оу, — синхронно бормочут Хосок с Тэхёном.
— Ты был плохим мальчиком? — хихикает Тэхён.
Чонгук краснеет:
— Что? А, ты про вызов родителей в школу? Да-да, они так и познакомились. Можно как-то их свести, ну, по-взрослому?
— Зайчик, — подает голос Хосок, — любовь — это запрещенная магия. Дедушке за такое отзовут лицензию, если ты понимаешь, о чем я.
— А как же чудо? — тускнеет Чонгук на глазах, хотя, кажется, уже понимает бессмысленность своих (уже не детских, но все таких же наивных) ожиданий и беспокойно ерзает, потому что резко без перехода начинает чувствовать себя не в своей тарелке.
— Только если твой препод тоже неровно дышит к твоему папке, — пытается подбодрить его Тэхён, а сам многозначительно косится на Хосока.
— Ну это уже совсем другой вопрос, — соглашается Хосок, — можно проверить, — и вдруг без предупреждения ка-ак чихнет!
Да так оглушительно, что вздрагивают все, и домик вместе с едва опустившейся пылью вместе с ними.
— Господи! — охают за одной из его тонких стен. — Ох, простите, я просто… Намджун-щи?
— О, Сокджин-щи…
По лицу Чонгука, в особенности по размеру его глаз, заметно, что тот в шоке и продан с потрохами. Когда он приходит в себя, то вцепляется в ворот почему-то Тэхёна и через все того же Хосока тащит к себе. Хосок по этому поводу тихо шипит что-то на абракадабре, но никак не отбивается, а с большим таким интересом продолжает наблюдать за происходящим.
— Это он, это они! — кричит Чонгук звенящим шепотом. — Что за?…
— Ну вот видишь, ты рассказал — мы устроили, все без обмана, — отвечает Тэхён. — Дальше они сами должны разобраться. А если не разберутся, значит, не судьба.
— Что, значит, не судьба? Может, можно еще что-то сделать? Хотите, я вам еще что-нибудь расскажу?
— Чур, никаких эротических фантазий, — вставляет Хосок. — У наших полномочий другой возрастной ценз.
Чонгук переводит на него взгляд, мгновение, и в его глазах проступает понимание, что он почти лежит на Хосоке, почти дышит ему в лицо и почти утыкается в него губами, так же как и в Тэхёна, впрочем. И вместо того, чтобы шарахнуться и все-таки разнести злосчастный домик в щепки — а с такими мышцами он бы точно справился, это не изящный Хосок с его объективно милосердным чихом, — на несколько секунд зависает.
— Сдается мне, — тянет Чонгук в обманчивых сомнениях, с ухмылочкой, — что я могу и не рассказывать, раз вы такие «волшебные».
— Ну знаешь ли, — возмущается Хосок. — Ты ничего не докажешь. У него, вон, — кивает на Тэхёна, — коса ненастоящая. А мне накладной бородой все лицо расцарапало. Волшебные мы только для детей и буйного воображения, ты явно что-то перепутал.
— Пофиг, — улыбается Чонгук зубасто, — тоже хочу научиться чему-нибудь такому-эдакому. Возьмете меня к себе в команду?
— Зайчиком? — хмыкает Тэхён.
Но Чонгук не поддерживает шутку и не отговаривается от нее, лишь пытливо смотрит то на него, то на Хосока, и темного терпеливого ожидания в его взгляде полная копилочка.
— А ты настойчивый, — с уважением замечает Тэхён и тоже смотрит на Хосока. — Ну, что скажешь, дедуль, возьмем зайчика помощником в наш хоровод?
— Да главное, чтобы его там не укачало, — хмыкает Хосок. — А теперь слезайте уже с меня, ради святых саночек.
p.s.
— Смотри, как подходит к твоему подарку, — тихо мурлычет Чимин, и мягкий свет от гирлянд в полутьме гостиной разливается по его коже мистическим северным сиянием, подсвечивая дно глаз ведьминскими огнями.
— А Тэхён-щи не проклянет нас за то, что ты увел его рога? — бормочет Юнги, пока сам собирает ладонями всполохи цвета и обмирает оттого, как это красиво и чувственно, а Чимин от этого вздрагивает чуточку чаще и жмется заметно ближе.
— Увел я только тебя, — выдыхает Чимин ему в губы и подается обратно, ускользая от поцелуя в последний момент, отчего у обоих на несколько долгих секунд вдохи застревают в горле. — А ободок мне Тэхён сам отдал, — прибавляет Чимин хрипло. — Сказал, на память. Так что теперь все звездочки с него твои, мой милый гномик-хён. Хочешь?
Вместо того, чтобы броситься соглашаться со всем и сразу, Юнги смотрит на него как-то странно и с неуверенностью кусает губы.
— Хён?
— Прости, Чимини… — шепчет Юнги.
Он ненадолго прикрывает глаза и с упругим «бум» врезается затылком в спинку дивана, на котором они устроились. Но стоит Чимину упереться ладонями ему в грудь, как пальцы Юнги тут же сжимаются на его талии плотнее.
Юнги открывает глаза, и те тоже сияют собственными яркими кострами на дне.
— У меня ни одной даже самой крошечной приличной мысли, Чимини, — жалуется Юнги. — Абсолютно ни одной. Что же ты со мной делаешь?
И приступ глупой паники отпускает Чимина из своей когтистой лапы, а на его место немедленно приходит голодное, жаждущее ласки кокетство.
— Да? — воркует Чимин. — Например?
Он склоняет голову к щедро обнаженному плечу в вырезе футболки, и крошечные металлические шарики с отчетливо различимым шорохом скользят в скорлупе колокольчиков на его ободке. Как и в гулкой тишине комнаты и, кажется, в опустевшей от приличий голове самого Юнги.
— О, — произносит Чимин, до которого плавно, но тоже докатывается осознание.
Потому что Юнги не отвечает, но сидит перед ним — под ним — красный, растрепанный, пылающий и, возможно, считающий себя жалким от неловкости и возбуждения.
Чимин гладит его по щеке с огромной трепещущей нежностью и шепчет, встряхивая головой:
— С Рождеством, хён?
— О господи… — хрипит Юнги, чтобы в ту же секунду податься к нему навстречу. — Эта фраза больше никогда не будет для меня прежней…
