***
Он сидит в стороне за завтраком, потому что он не хочет ни с кем общаться и все его боятся. Но он слышит разговоры напротив, даже если старается не слушать. Слушает о том, как блондинка с перевязанной головой усталым голосом говорит о своём возлюбленном, о свиданиях, о том, что хочет замуж. Слушает о том, что обсуждают тот старик с длинноволосой брюнеткой. Слушает про их некомфортный, очень тихий, но очень хорошо слышимый для него разговор о своих бывших, о том, почему и как у них не задалось, о том, как проходили свидания. Он знает о том, что он когда-то гулял с девушками в школе и в университете. Его тогда не было, но он видел это в его воспоминаниях. И знает, что приблизительно делают парочки, хотя в голове и наиболее свежи воспоминания о держания за руки. Он в этом нужды никогда не ощущал, потому что всё, что он делал — это разрушал. Что-либо другое у него просто не было возможности ощутить. А сейчас, когда он опять решил избежать очередного дни где-то в глубине сознания... Он смотрит на их руки, пытаясь вслушаться в голоса вокруг и их рассказы, пытаясь вырыть что-то из его воспоминаний из прошлого, медленно переплетает пальцы друг с другом. Он это делает сам, без его соучастия, и всё же... ...в груди тепло.***
Рассматривает в зеркале, продолжая изучать все черты. Он всё ещё думает о том, что это только его внешность. Может, они и делят одно тело, но он так бы точно не выглядел, если бы именно он нёс ответственность за это тело. Сейчас он выглядит лучше, чем пару дней назад, потому что этим днём он, наконец, проснулся и решил привести тело в порядок, умылся, сходил в душ, уложил волосы. Он бы себя так не напрягал, и он и сейчас-то не напрягает. Хотел бы, наверное, чтобы ему было проще, но он хочет, чтобы он, наконец, перестал игнорировать свою боль. Чтобы другие видели этот зов о помощи, и чтобы он перестал курить поганую электронку, когда он чувствует, как ему хочется выкурить пачку самых обычных сигарет. Наверное, поэтому ему не кажется странным рассматривать лицо в зеркале так детально. Даже если внешность у них была бы одинаковой в теории, он точно так же не следил бы за собой. У него не были бы такие же мягкие и аккуратно уложенные волосы, чистой кожи с ровным тоном, и... Он медленно проводит большим пальцем по нижней губе, смотря на отражение, на то, как это выглядит, и кожей пытаясь запомнить это ощущение. Рельеф кожи на губах, то, как она немного огрубела из-за недавно выкуренной кучи сигарет за раз, мягко касается подушечками ровных зубов. Смотрит на зеркало как зачарованный, и думает о том, как как ему бы ужасно хотелось поцеловать эти губы Видит в отражении, что щёки наливаются краской. Раньше он о таком не думал. Никогда. Ни о ком из окружающих, ни о нём. Мысль об обмене слюнями ему претила буквально пару дней назад, когда он подслушивал чужие разговоры про отношения, а сейчас это кажется таким необходимым, таким желанным и сокровенным... И очень, очень постыдным. Он должен его защищать, но сейчас в голове упорно вырисовывается картина, где он его мягко и очень неловко целует, наверное, даже целомудренно, и он прячет лицо в ладонях, потому что ему нужно кожу немного охладить.***
Он осмелел достаточно, чтобы пойти в душ. Не в первый раз, когда он туда ходит сам, без его наставлений, но впервые с момента возникновения странных мыслей. Что-то в подсознании скребётся и говорит о том, что это плохая идея, но он идёт туда ведомый чувства сильнейшего любопытства. И странного удовольствия, которое он ощущает, когда проводит рукой по торсу. В душевой можно было глянуть в зеркало в полный рост, и он бесстыдно рассматривал их тело, обернув полотенце вокруг бёдер, и осторожно водил пальцами по коже. Кожа на ощупь очень приятная, он очень старается для поддержки своей внешности во всех аспектах, и это заметно и по подтянутому телосложению, в слегка пробивающимися контурами кубиков на прессе и едва заметными бицепсами, и это без того, чтобы тело напрячь. Он достаточно в форме, чтобы его тело считалось привлекательным и спортивным, и при этом недостаточно, чтобы сильно выделяться в толпе смазливых японцев. Он в своём репертуаре. И всё же, красиво. Он проводит руками по ключицам, спускается к груди, громко выдыхает, когда в процессе задевает сосок, опускает ниже, проводя руками по контурам пробивающегося пресса, доходит до полотенца. Облизывает пересохшие губы. Чувствует, как сердце пропускает удар. Он так не может. Щёки горят отнюдь не из-за температуры в ванной, и он сползает вниз, скрывая лицо в ладонях снова, потому что ему невыносимо неловко из-за своих мыслей. Никто их не увидит, даже он, но ему стыдно, как не стыдно из-за убийств. Ему стыдно, потому что эти мысли совершенно новые для него, ощущения совершенно неизвестные, очень непривычные, и он такого не должен испытывать. Тем более к нему. Он хочет, должен защищать его. И не думать о том, чтобы взять за руку, поцеловать, трогать его тело, доставлять ему удовольствие... Нет. Раз уж он так осуждает его за ложь, то надо быть тоже честным, хотя бы с собой. Доставлять себе удовольствие. Это чувство, с которым он жил лет с двенадцати, он сейчас испытывает во всей красе, проходит от самого невинного до самого грязного, что только могло быть, и это всего за пару недель. Можно сказать, что он стабилизируется, у него сформировались более конкретные мысли, характер, эмоции и чувства, на формирование которых раньше просто не было времени. Но теперь он жутко его хочет, и это проблема.***
Теперь его зовут Джон, и так, наверное, проще. Сложнее, потому что дав имя — привязываешься, но так, по-крайней мере, они смогут отделить их друг от друга. Увидеть, кто на самом деле виноват, подарить ему облегчение, и, что более важно... Теперь Джон может называть его по имени. Микото. Микото. Имя, которое сам Джон шептал последние ночи, стыдливо пряча лицо в подушку и запуская руку в штаны. Он пытался сдерживаться, видит Бог, пытался всеми силами, но имя Микото само срывалось с губ, а тело реагировало мгновенно, стоило подумать о Микото в ином ключе. Не как о человеке, которого Джон должен защитить, а как о красивом парне, который целовал бы его, прижимался грудью, клал руку на член и помогал разряжаться. Постыдно. Отвратительно. Мерзко. И очень-очень приятно. Джон смотреть не может в глаза Микото напротив. Это, наверное, их последняя встреча, потому что Джон надеется, что убедил Эса поступить как надо. Глаза Микото невинные, полные непонимания, но он не злится, хотя Джон знает, что он чувствует на него сильную обиду. Микото привычно чешет затылок неловко, и Джон знает, что он просто не может злиться на человека, когда он стоит напротив него. Злиться на себя самого для Микото привычней. — И ты всё же... Немного отличаешься от меня, — он неловко смеётся и тянет руку, от которой Джон сначала отшатывается, но потом замирает, позволяя себя коснуться. — Не полностью как я выглядишь... Так проще, наверное. — Не полностью? — Джон руками стучит по бёдрам, по груди, будто пытаясь найти отличия на ощупь. — Я... Себя не видел. Как я выгляжу? — Ну, лицо моё, но, — смешок, тянется вперёд. — У тебя маллет. Я бы такой кошмар в жизни себе не сделал. В мыслях всплывает слово маллет, он вспоминает, что оно означает, и руки тянутся к волосам позади. И правда: там, где у Микото выбрито, у него волосы длинней. Даже увидеть их может, если потянет кончики, видит, что они тоже осветлены, как у самого Микото, но это, наверное, лучше подчёркивает характер самого Джона. ...характер. У него есть характер. — Всё же, мы разные. Джон поднимает на его взгляд. Ждёт, когда Микото сорвётся, неловко сглатывает. — ...да. Микото проводит рукой по волосам Джона, тех, что нет у самого Микото, и смотрит на них. — И это всё ты делал. Джону стыдно, что он его подставил, но не стыдно ни за одного убитого человека. — ...да. Микото опускает руку ниже, касается воротника. Джон хочет, чтобы Микото сжал воротник как можно сильнее и потянул к себе и поцеловал и повалил на землю и — Чтобы защитить меня, вроде как? Джон хочет повторить то же слово, что он повторял до сих пор, но у него не получается. Джон хочет, чтобы Микото перестал притворяться хотя бы тут. — Пожалуйста, хватит давить на себя. Дай волю своим желаниям и мыслям хотя бы со мной. Микото поднимает взгляд, и его глаза не такие невинные, не такие светлые, как обычно, и, тем не менее, Джон чувствует в них искренность. Джон единственный, кто его понимает, и, хотя он прежде такого взгляда у Микото не видел, он знает, что это его правильный взгляд. Настоящий. — Тогда скажи, чего хочешь ты. ...и у них одна проблема. — Джон. Называй меня так. Смотрит на Микото, и чувствует, что он выжидает. Держит за воротник, смотрит прямо в глаза, и Джону стыдно за то, какое сильное напряжение он сейчас ощущает, и как сильно его заводит взгляд Микото сейчас. Особенно тот факт, что таким Микото никто больше не видел, и такой Микото принадлежит, пока что, только Джону. Джон этого не заслуживает, он понимает, и всё же... — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал, Микото. Естественно, он повинуется. Всегда слушается. Всегда ставит других вперёд себя. Иначе и быть не могло. Джон цепляется за его плечи, жмурит глаза, потому что ему стыдно посмотреть на наверняка открытые глаза напротив, потому что Микото более опытный, он знает, как целовать и что делать. Прикосновения Джона неумелые, и он пытается инстинктивно пробиться языком в рот Микото, как-то наступать, но прикосновение к бедру его отвлекает. Джон не может сопротивляться прикосновениям Микото, потому что у Микото власти над Джоном заведомо больше. Не только потому что он владелец, не только потому что у него опыта больше, но и потому что Джон так безнадёжно влюблён, что это тупо. Микото целует его настырно, так, как того хочет сам Джон, чувствует его желание, подстраивается, как это обычно и бывает. Одной рукой проводит по лицу, подбородку, зарывается в длинные волосы, чуть их оттягивая, второй рукой гладит по бедру. Это давит слишком сильно, он слишком хорошо знает, что ему нужно делать, чтобы Джон растерялся, не знал, куда деть руки и просто ластился к прикосновениям, тянулся ближе, пытался хоть как-то перехватить контроль в поцелуе. Волосы оттягивают назад чуть сильнее, и Джон разрывает поцелуй с тихим, непроизвольным стоном, смотрит на то, как их рты соединяет нить слюны, и на то, как у Микото на губе пробивается кровь. Тянет руки к своему рту, проводит по зубам... У него клыки. — Ох, блядь, — Джон выдыхает, после чего тянет руки к лицу Микото, испуганно глядит ему в лицо. — Ради всего святого, извини, я не знал, что так получится... — Не переживай, — стирает кровь с губы большим пальцем, продолжает улыбаться держурной улыбкой. — Бывало и хуже, хаха... — Микото... Почему он сдерживается даже с ним? Даже здесь? В месте, где они далеки от всех людей, глубоко внутри их разума, там, где никто их не достанет. С человеком, который знает о нём всё. Это обидно. — Микото, хватит— — Хочешь продолжить? Он специально его прерывает. Наверняка специально. Но это работает, и Джон действительно отвлекается от своей фразы, вскидывает брови, смотрит на глаза напротив, вновь светлые, скрывающие какие-либо эмоции. Лжец. — Что ты имеешь в виду? — Я никогда не думал, что буду делать это с кем-то настолько похожим на меня, но, ахах, — он приближается ближе, смотрит прямо в глаза. — Ты же хочешь... Меня? Хочет. Очень сильно. Настолько, что для того, чтобы держать себя в узде, прямо сейчас чуть откидывается назад, пытаясь держать дистанцию от Микото, сглатывает слюну, чувствуя, что из-за этого ничтожного расстояния сойдёт с ума, что повалит Микото на диван, будет сам его целовать и кусать, разденет, и дальше, дальше... ...Он... Он не знал, что будет дальше. — Очень, блядь, сильно хочу, — говорит с придыханием, смотрит на губы напротив. — Но я не... Я не знаю... — Я знаю. — Ты сам этого хочешь? Поднимает взгляд, и глаза Микото вновь потухшие. Джон чувствует в них подавленную ярость и такое же подавленное желание. Может, Микото хочет причинить ему боль, и секс — простой способ это сделать, чтобы все остались довольны, и Джон очень даже не против. Он, наверное, заслуживает этого, после всего, что сделал с жизнью Микото. И всё же, Джон хочет, чтобы они одинаково сильно этого хотели. Даже если его желание ничего не значит в этом вопросе. Врать себе бесполезно, и он очень, очень сильно хотел, чтобы Микото чувствовал то же самое, что к нему чувствует сам Джон. — Как ты этого хочешь? Расскажи мне... Джон. Их голоса похожи, но они не одинаковые, и голос Микото его сводит с ума. Таким тоном, которым он не говорит с окружающими, такими прикосновениями, которые он делал только со своими девушками, этим всем он сводит с ума. Джон представлял много вариантов. Он представлял, как они будут друг другу дрочить, и смотреть в глаза. Он представлял, как Микото может его оседлать, и его будет видно очень хорошо с того ракурса, и он бы всем управлял. Он представлял, как Микото вжимает его лицом в диван, сжимая волосы, и прижимался бы к спине так близко, что чувствовалось бы его сердцебиение. Он представлял, как смотрел бы в глаза Микото, пока он вылизывает член, и представлял, как Микото будет сжимать волосы Джона и направлять, пока это делает сам Джон. Джон много всего представлял. И от нахлынувших воспоминаний щёки краснеют стремительней, потому что ему страшно, что Микото всё это увидит. Узнает, что на самом деле его спаситель думает о самом Микото. Но Микото его спросил, и Джон должен ответить. Ответить честно, и он и правда ответит, ответит то, что сейчас особенно сильно цепляется в его сознании из-за навязчивых воспоминаний, которые принадлежат даже не ему самому. — Я хочу... Я хочу чтобы ты сделал это так, как с теми девушками. Наверное, он завидовал им. Потому что Микото их не любил, но обходился как с королевами, и они должны были быть благодарны всевышнему, что им повезло оказаться в одной постели с Микото, потому что Джону так не повезёт. То, что происходит сейчас — не совсем реально, и от этого совсем немножечко больно. Но это пространство принадлежит только им, так что, наверное... Не так уж всё и плохо. — Пожалуйста, Микото. Нужно говорить вслух. Нужно схватить Микото за ворот, неумело попытаться поцеловать, глянуть в глаза, прижаться всем телом, чтобы Микото ощутил всю эту дрожь и желание, что испытывает Джон последние пару недель. — Возьми меня, я уже не выдерживаю. Он родился, чтобы срывать злость и стресс Микото, но никто не готовил его к сексуальной фрустрации. Сейчас даже мысли не занимает тот факт, что он пользуется тем, как Микото стелится под других людей и подчиняется их желаниям, даже если это даже не человек, а его раковая опухоль в голове. Так ведь Микото про него думает, верно? Руки Микото лезут под одежду, пальцы проводят по спине, чуть нажимают, и он тянет Джона на себя, чтобы он сел ему на бёдра для удобства. И они снова целуются, и Джон сдерживается так сильно, как только может, чтобы снова не навредить, даже если травмы тут не реальны. Микото опять исполняет чужие желания, и меньше всего Джону хотелось, чтобы их последняя встреча запомнилась физической болью. Несдержанно стонет на ухо, рычит, поддаётся навстречу прикосновениям, когда одна рука приспускает штаны, трётся нетерпеливо пахом о бедро. Джон понятия не имеет, что с ним происходит, и ему так жарко, что и разбираться-то не может. Удивлённо выдыхает, когда рука Микото обхватывает его член, и утыкается лицом в изгиб шеи, скрывая смущение. — Тише, тише... Ты же делал так с моим телом там, снаружи? — Я не... — Выдыхает, поддаётся навстречу руке непроизвольно. — Не хотел... Тело само так... Я не знал, что... Ах-хах, Микото, а— — Да, такое бывает, — целует мягко в шею. — Не стесняйся этого. — С тобой иначе, б-блядь, Господи, всё совсем ина-ах-че, я сейчас— не прекращай, пожалуйста, не останавливайся, дерьмо, а-а— Даже стыдно от того, как быстро потерял над собой контроль. Но это правда совершенно иначе. Рука Микото движется более уверенно, иначе, и он знает, что правильно делать. И, к тому же, это делает Микото. Сколько бы Джон ни возился с собой, ему требовалось слишком много времени, чтобы кончить, но с Микото всё проходит так быстро, что даже неловко. Это явно не из-за его опытности. Джону снесло голову именно из-за того, что это был Микото. Не только рука, а все его мысли, Микото решил сам это сделать. Боже правый. Даже если это и подсознание, Джон и правда кончил от руки Микото. Прямо на его одежду. Интересно, она такой останется и в дальнейшем? ...впрочем, не то чтобы Джон сможет проверить. — Блядь, — вырывается непроизвольно. — Извини, я должен был предупредить... — Всё в порядке, — качает головой, убирает от себя его руки. — Не переживай об этом. Я не ожидал, что ты... Так быстро... Моё тело же вроде не настолько, эм... Им обоим неловко, и это чувствуется. Микото уверен, что он способен на большее, поэтому чувствует неловкость. Джон знает, что он чуть ли не мгновенно спустил просто из-за осознания, что к нему прикасался Микото, и физиология Микото тут не при делах. Он не хочет объяснять. Это стыдно. Это неловко. И Микото не стоит знать, насколько Джону правда сносит башню от него. Поэтому неловко молчат, пока пальцы Микото не подбираются сзади. Мягко проникают, и выходит куда проще, чем Джон думал, потому что сейчас он всё ещё расслаблен. И всё же, необходимо ли это в подсознании? Он сдавленно мычит, обнимает Микото за плечи, стискивает зубы. Это лишнее. Всё это лишнее. То, как он разводит пальцы, очень старательно растягивает, этого всего можно было не делать. Но ведь Джон и сам попросил, чтобы это было как с теми девушками, так чего же он жалуется, спрашивается? ...не терпится. Как бы стыдно ему не было признаться, он не может врать, что просто не заслуживает этого — он просто хочет скорее ощутить Микото внутри себя. Чувствовать, как он в нём двигается, и как его руки будут скользить по его телу, как он будет стонать и шипеть ему на ухо, как... — Хватит, тут это не имеет смысла, хватит, — отстраняется, хмурится, пытаясь удержать хоть какой-то вид прежней грозности и серьёзности. — Хватит уже сдерживаться. — О чём ты говоришь? — Он смеётся. — Я просто хочу, чтобы всё прошло гладко, даже если это и не... — Я же знаю, что это не то, чего ты хочешь. В глазах у Микото темнеет так стремительно, что даже Джона это пугает. Он непроизвольно отстраняется, случайно поддаётся навстречу пальцам и тихо шипит, прикрыв глаза. — Сделай это так, как ты того хочешь. Давай, тебе же самому надоело... Прекращай уже— — А ты всё не затыкаешься? То, что Джон видит напротив себя, больше похоже на него самого, но при этом в мыслях щёлкает: это настоящий Микото. Он не боится сейчас хмуриться, он заговорил своим настоящим, более низким голосом, он больше не улыбается со всей той фальшью. Джон не успевает обрадоваться, потому что и прикосновения Микото чуть более жёсткие, когда он подхватывает его под колени, укладывает на спину и нависает сверху. То, что Микото так долго скрывал. То, чего Джон так сильно хотел. Позволяет развести ноги до почти некомфортного, и смотрит прямо в лицо Микото, не может отвести взгляд. Он зол, он, наконец-то, по-настоящему зол, и не сдерживается. Толкается внутрь, пусть и резко, но всё ещё не болезненно — неожиданно, и не более. — Этого ты хотел, Джон? — Выходит почти полностью и входит обратно так же резко, срывая с губ Джона удивлённый вскрик. — Чтобы я тебя так взял? Вытрахал всю дурь, или как там, а? Знать бы, как это ощущается в настоящем мире, но сейчас Джон испытывает такой фейерверк чувств, что сосредоточиться на каком-то он не может. Чувство заполненности, о котором он не знал, что так нуждался, сильнейшее горящее желание в груди, возбуждение от происходящего и радость от того, что Микото к нему прислушался. Страх, что Микото его ненавидит. Микото и правда не сдерживается больше, толкается быстро и глубоко, настолько, что даже сдерживать какие-либо звуки становится невозможным. Джон прячет верхнюю часть лица за руками, не позволяет себя молчать, потому что из их воспоминаний знает, что Микото это нравится, и стонет, кричит, рычит, так, чтобы он слышал. Чтобы знал, какое влияние имеет на Джона. Чтобы знал, как ему хорошо. — Я— Я не слышу ответа, Джон, — выходит почти полностью и на мгновение замирает, заставляя Джона выглянуть из под рук, чтобы убедиться, что всё в порядке, и так же резко толкается обратно, срывая с уст крик неожиданности. — Убери руки. — Не... Нет... — Я хочу видеть твоё лицо. Твоё. Не наше. Твоё. Руки медленно убирает, глядя на Микото с неловкостью, желанием и настоящим страхом. Не перед тем, что Микото с ним делает, а перед тем, что Микото может к нему испытывать. Взгляд Джона, обычно пустой или максимум злой, сейчас выражал две вполне ясные мысли, которые Микото, наверняка, очень хорошо распознаёт: «пожалуйста, не ненавидь меня» и «не останавливайся, дай мне больше» Микото даёт больше, даже если Джон ничего не говорит. Сжимает руками бёдра Джона, оставляя красные следы от пальцев, стискивает зубы и чуть приподнимает, меняя угол проникновения, и о господи какая бы магия это ни была, она отлично работает на то, чтобы всё стало в разы ярче. — Ми... Микото... Ещё, пожалуйста— Больше-а-а-аАХ! Может, потайным желанием Джона и правда является их общее местонахождение здесь. Говорить до бесконечности, трахаться, как кролики, утолять внезапно проснувшуюся в Джоне похоть, которую он не испытывает ни к кому другому, кроме Микото. Сколько бы Джон ни старался это подавить, а они с Микото в этим схожи. Из-за этого сердца Джон хочет, и хочет он слишком многого. — В... Внутрь... Пожалуйста... Микото смотрит на него с каким-то недоверием, но потом медленно кивает. Джон знает, что он хочет этого. И этого хочет сам Джон. Наконец-то их желания сошлись в единой точке: заполнить Джона спермой настолько, насколько это возможно. Наблюдает за тем, как он жмурится, чувствует особенно сильный толчок и как внутри всё медленно заполняется. Как он продолжает вяло двигаться, чтобы выдавить из себя всё, и Джон всё охотно принимает, усталый взгляд опуская туда, где их тела соединяются, смотрит на собственный вновь стоящий член, который оставили нетронутым до сих пор, и на то, как член Микото медленно выходит из него, и за ним следует тонкая нить спермы. Джон не должен чувствовать себя счастливым. Но он чувствует. Чувствует себя заполненным, затрахным и счастливым. — А теперь... — Микото шепчет хриплым голосом прямо на ухо, одну руку убирает с бедра Джона, тянет к его голове, хватает за длинные волосы и чуть оттягивает. — Закончи сам. Я хочу... Хочу посмотреть. Они и правда не настолько уж и разные, как сами друг о друге думают.