рассвет после финала

С финала прошло уже достаточно времени, чтобы Матвеев перестал дёргаться от каждого нового видео, высвечивающегося у него в инстаграме. Наоборот, пересматривая выпуск вместе с Олегом, закупившись пивом и закусками, он смог даже посмеяться и отметить, что всё было не так уж и плохо. Сказано, конечно, громко, но парень правда готов перелистнуть эту страницу своей жизни и двигаться дальше только с одним человеком. При мимолётном упоминании своего мужа на лице у чернокнижника сама по себе появляется глупая улыбка. Дима боялся в глубине души, что финал может подорвать их отношения с Шепсом, ведь битва их свела, связала и сделала почву под ногами. Олег это замечал явно, поэтому всё время старался уделять любимому, иногда даже не отпуская того надолго в магазин и на студию. Быстро собираясь, влетал в первые попавшиеся вещи, чтобы смиренно ждать у двери, как собака на выгул. Матвеева всё это и веселило, и умиляло одновременно, но всегда есть это дурацкое «но». Всё правда было прекрасно, у них наконец-то совпала пара недель выходных, но помимо шумихи из-за финала, к которому они привыкли, была еще история с некой особой, что сейчас для Матвеева, как кость в горле. Парень правда хочет быть осознанным и здравомыслящим, но, когда он услышал, а потом и увидел, как какая-то девушка называет себя пассией Олега Шепса, ему хотелось выбежать из зала и тыкать золотым кольцом прямо ей в лицо. Показать, чей этот мужчина. Ему самому себя хочется ударить побольнее, ведь он против такой привязки и сравнении кого-то с вещью, но вот сказать то проще, чем сделать. Поэтому чернокнижник молчит. С каким-то мазохистским удовольствием пересматривает заснятое поклонниками видео, вслушивается в каждое слово, а потом идёт в спальню и прячется от всего мира в горячих объятиях своего мужчины. Выкуси, сука. Но даже это не помогает от мерзкого голоса в голове, что тихо шепчет на ухо, что вот, смотри же, Олег любит таких, она ему так подходит. Не ты. И парень старается с этим бороться, уходит с головой в музыку и другие дела, чаще появляется в чате, да даже прямой эфир запускает, хотя сил на это нет совершенно. Чат в приложении летит с бешенной скоростью, будто все шесть тысяч человек пишут ему одновременно. Сотни просьб о передаче приветов, сердечек и ответов в мессенджерах. Из всей этой вакханалии ему тяжело вычленить что-то адекватное и интересное, поэтому он просто рассказывает про школу, даты рождения, арканы, стараясь натянуть на лицо приветливую улыбку. Но вопросы становятся всё более личными, и Дима даже не замечает, как с его языка срывается то, что говорить он не планировал и даже мысли такой не имел. — Свободно ли твоё сердечко? Нет, сердечко не свободно, оно разбито. Слова сами срываются с языка и чернокнижнику хочется, как ребёнку, выключить телефон и спрятаться под одеяло, как в личный домик, а еще лучше было бы стереть память нескольким тысячам человек. Только вот он просто чернокнижник, но никак не волшебник. Дальше трансляция проходит, как в тумане, Матвеев старается улыбаться, шутить, но всё равно всё сводится к вопросам о любви и ему ничего не остаётся, как только продолжать гнуть свою линию и рассуждать философски о своей неготовности к отношениям. Заканчивает эфир он тяжело, а желание пойти и утопиться возрастает в геометрической прогрессии, и ему остается только молиться, чтобы его фразы сейчас не растащили на тысячи видео и цитаты, которые дойдут-таки до Олега. Тот не будет кричать и выяснять отношения, но Дима не хочет даже минимально задевать чувства медиума, показав свою в нем неуверенность. Это же даже не правда, парень уверен в муже, как уверен, что морская вода - солёная, небо - голубое, а он, блять, идиот полный. Матвеев даже согласен с комментарием «Ты тупой», ведь именно таковым он себя сейчас и ощущает. Входная дверь тихо хлопает, и чернокнижник резко подскакивает на кресле, идя на звук. В прихожей Олег уже вешает куртку на крючок и подхватывает принесённые пакеты, замечая мужа в дверном проёме. — Привет, кот. Я немного задержался, заезжал за едой, так что сейчас будем ужинать. И они правда ужинают. Обсуждают бытовые моменты, покупку новой посудомойки и дела Саши, к которому сам Олег и ездил, дабы помочь в мастерской. Всё проходило тихо и гладко, что парень даже забывает на мгновение про свои загоны, пока моет скопившуюся гору посуды. Олег вокруг Димы вьётся, оплетает руками за талию и умещает подбородок на чужое острое плечо. Юноше тепло так в родных руках, что он откидывает голову мужчине на плечо, прикрывая глаза, пока с крана хлещет теплая вода, а руки все чуть ли не по локоть утопают в пене. — Ну так что, как будем склеивать твоё сердце разбитое, м? Голос у Шепса ровный, и Матвеев в нём даже нотки смешинки улавливает, но всё равно в объятиях напрягается и утыкается взглядом в стену напротив. Хочется слиться с атмосферой, даже дышать перестать и может тогда медиум не будет задавать такие неудобные вопросы, на которые ответов у чернокнижника нет всё равно. Олегу же эти игры в «остолбеней» надоедают, он просто парня к себе разворачивает и в глаза смотрит так пристально, что мурашки по телу бегут. Тот явно ответа ждёт, но Дима не знает, что сказать. Что он ревнует? Что хочет привязать медиума к своей руке, а лучше и наручниками их заковать? Нет уж, увольте. — Родной, это же просто само вылетело, да и я запаниковал просто. Не знал, как еще ответить. Ну не мог же я сказать, что счастливо женат на прекрасном медиуме, у которого дома стоит золотая рука? Он правда старается звучать непринуждённо, обвивая шею мужа руками, чуть привстав на носочки. Он не знает, верит ли ему Шепс, но тему они и правда закрывают. — Хорошо, как скажешь, — медиум прижимается носом к виску Матвеева, трётся об него, как кот соскучившийся, — Выглядишь уставшим. Хочешь я ванну тебе наберу? — С пеной? — у чернокнижника даже глаза, кажется, от предложения загораются, и Олег с этого ухмыляется довольно. — С пеной. Иногда парню кажется, что муж его знает лучше, чем мать родная, либо мысли и правда читать умеет даже у него. Тот набирает в меру горячую воду, укрытую пушистой шапкой из пены с ароматом тропических фруктов, даже бомбочку и соль для ванны с кокосом растворяет, приглушая свет в комнате. Приятно так, что хочется пищать, как какая-нибудь диснеевская принцесса, потому что тело и правда кажется тяжелым от усталости, а тёплая вода обволакивает и расслабляет каменные мышцы. В комнате жарко неимоверно, густой пар скапливается в помещении белым полотном, но Матвееву так хорошо, что он бы вечность пролежал в кипятке. Только не хватает одной детали, и будто снова услышав мысли мужа, Олег заходит в помещение со стопкой чистой одежды и новым большим полотенцем. — Еще не сварился? — медиум складывает вещи на стиральную машину, присаживаясь на бортик ванны. Он вплетает пальцы во влажные черные волосы чернокнижника, чуть поглаживая кожу головы. Парень от действий любимого почти урчит, поддаваясь большой ладони и прикрывая глаза, — Вода уже почти адекватной температуры. Только не хватает чего-то… — Чего же? Пены мало? — рука Шепса скользит с макушки на гладкую щеку, поглаживая горячую покрасневшую кожу. — Тебя. Матвеев хитро улыбается, тянет резко мужчину за ткань домашней футболки пальцами, и Олег даже не успевает испуганно вскрикнуть, как почти падает в воду. Он успевает схватиться пальцами за бортики, но всё равно часть его одежды быстро промокает, а Дима с этого только тихо смеётся, явно довольный своей шалостью. Шепс хоть и пытается смотреть осуждающе, но всё равно губы предательски сами растягиваются в ухмылке. Он поддаётся, стягивает промокшую одежду и умещается в, благо большой, ванне, со спины обнимая мужа. Матвеев льнёт ближе, запрокидывает голову на крепкое плечо мужа и растворяется в моменте. Все тревоги отходят на второй план, ведь медиум всегда был для чернокнижника огромной дозой успокоительного. Лишь рядом с ним пульс перестаёт скакать, как при тахикардии, а глупые мысли сворачиваются в клубочки и перестают тревожить воспалённый мозг. Шепс берёт мягкую мочалку с крючка, скользит по чужой шее, груди, впалому животу, обводит тазовые косточки, и Дима выдыхает горячий воздух, прикусывая губу. В комнате будто градус повышается, хотя вода и правда уже достаточно остыла, но тело чернокнижника горит, а мокрый поцелуй в сгиб шеи вызывает электричество, бегущее по венам. — Скажи, что не так, родной. Я же вижу, — каждое слово мужчины сопровождается коротким поцелуем, скольжением языка по бьющейся венке на шее, острой скуле и мочке уха. — О чём ты? — слова даются тяжело, сердце в груди колотится бешено, а пальцы подрагивают от волны возбуждения, что обжигает низ живота. — Ты думаешь, что я не вижу ничего? Не слышу? Тебя так зацепила та ситуация в гот.зале? От слов Дима дёргается ощутимо, распахивая глаза и пытается сесть ровно, но Олег крепко удерживает того на месте, обхватывая тонкую талию свободной рукой. Медиум не хочет напугать мужа, да и не испытывает обиды или разочарования, как тот мог подумать. Он просто хочет, чтобы Дима увидел себя его глазами, ощутил то, как он любим им. Как мужчину затапливает нежность каждым утром, когда он видит его сонным, тёплым и ласковым. Как у него сносит от него крышу. Шепс снова укладывает парня себе на груди, что сопротивляться перестал, скользит кончиками пальцев по груди, чуть царапая специально соски и кожу вокруг. Дима от ласк чуть выгибается, хватается то за бортики, то за собственные бёдра, стараясь не заскулить. Он весь превращается будто в открытую рану рядом с Олегом, а каждое действие ощущается то ли касанием бабочки, то ли ударом под дых. Член уже наливает кровью и Матвеев пытается свести ноги, лишь бы увеличить хоть какое-то давление на возбужденный орган, но Олег не позволяет, сам обхватывая возбуждение ладонью, сжимая. Чернокнижник давится воздухом, жмурится, но Шепс будто издевается, медленно скользя сжатым кулаком по члену, обводя налитую головку большим пальцем. — Что ты делаешь, Олег? — голос у чернокнижника хриплый, горло пересохло, а глаза начинают слезиться от переизбытка чувств. — Хочу, чтобы ты понял, что никто мне кроме тебя не нужен, — мужчина чуть подталкивает разомлевшего мужа, управляет, как марионеткой, ставя того на колени. Дима старается не плюхнуться в воду, но его удерживают за бока, крепко сжимая, притягивая ближе. От одного взгляда на парня мозг у Шепса начинает будто тормозить, мысли путаются и остаются только инстинкты, что кричат ему оберегать, нежить и любить до помутнения рассудка. Дима же будто находится в прострации, перед глазами всё плывёт и парень хотел бы отключиться, но от слабого укуса за бедро он громко вскрикивает, прогибаясь в спине до хруста. Его мурашит всего, колени дрожат неистово, а Олегу будто мало, он всё покусывает горячую кожу, сжимает бедра пальцами, разводит ягодицы и широким мазком языка скользит между половинок, от чего голос у Матвеева срывается сначала почти на ультразвук, а затем на жалобный скулёж. Шепс проникает языком глубже, растягивает стеночки, добавляя фалангу указательного пальца. Кружит кончиком языка по входу, дразнит, а у Димы пальцы от этого на ногах поджимаются. — Олег, пожалуйста… — голос срывается, когда язык проникает еще глубже, а ладонь обхватывает возбуждённый член Матвеева, пережимая у основания, — Я не могу больше… Чернокнижник упирается лбом в сгиб локтя, дышит загнанно, его тело будто больше не слушается. Он весь поддаётся навстречу любимому, прогибается в спине, а Шепс ведёт языком по копчику, поднимаясь вверх по выпирающим позвонкам. Собирает мелкие капли испарины, сжимает бока и резко поддаётся бёдрами вперед, упираясь головкой члена прямо в рефлекторно сжимающийся вход. Матвееву кажется, что еще немного, и он правда потеряет сознание от происходящего, а его муж будто и правда издевается, всё продолжает толкаться бёдрами, царапает короткими ногтями чувствительную спину, тянет за короткие волосы, но чернокнижнику так мало. — Сожми бёдра, кот, и послушай, — Дима рефлекторно поддаётся и Олег скользит членом между сжатых бёдер, снова обхватывая возбуждение мужа пальцами, двигая рукой в такт, — Ты думаешь, мне легче? Думаешь, я весь такой правильный? Каждое слово сопровождается короткими острыми укусами в плечи, шею и загривок, что вызывает дрожь и почти судороги, — Да я хотел вырвать глотку той девчонке, что пускала слухи, что вы с ней в отношениях, понимаешь? Это глупо, не здорово, но даже одна мысль, что тебя может коснуться другой человек так, как я, у меня сносит голову, — Шепс хрипит, продолжает толкаться между бёдер и еле держится сам, чтобы не кончить от сиплых стонов своего мальчика. — Ты же знаешь, что я только с тобой, волчонок. Матвеев собирает волю в кулак, упираясь рукой в кафельную стену напротив, а другую закидывает вверх, хватаясь за волосы медиума. Сам подаётся бёдрами назад, крепче сжимая их, и вгрызается в покусанные губы поцелуем остервенело. Ему хочется почувствовать медиума каждой клеткой, впитаться в него, как солёное море в горячий песок, лишь бы всегда быть рядом. Шепсу же мерещится в голове звук спускового щелчка и он ускоряется, толкается сильнее, скользит в такт рукой быстрее. Соседи давно, кажется, прокляли их и давно стучат по батарее, но паре так плевать. Весь их мир сейчас схлопнулся до размера лишь ванной комнаты, что заполнена хриплыми стонами, сбитым дыханием и шлепками кожи о кожу. — Знаю, малыш, знаю и верю. Помни, что я не идеален и твои страхи не ошибка или сбой в системе. Я тоже подвластен беспочвенной ревности, поверь. Олег склоняется, почти ложится на спину Матвеева и шепчет тихо в покрасневшее ухо. Прихватывает острым клыком мочку, затягивая её в рот и посасывая. Знает каждую нужную точку, знает, что сказать или сделать, чтобы парень в его руках рассыпался на молекулы, отпустил поводья и превратился в сгусток чувств и ощущений в его руках. Мужчине даже не нужны слова, чтобы угадывать смену настроения партнёра, но он дожидается короткого кивка от мужа и быстрее двигает кулаком и бёдрами. Обводит головку и каждую венку пальцами, чувствуя, как орган в его руке пульсирует от скорой разрядки. Каждое их касание друг к другу – ожог, каждый секс – не просто игра гормонов и животный инстинкт, а желание показать, как сильно они могут любить друг друга. И сейчас разрядка выбивает дух из тела, перед глазами пляшут солнечные зайчики, а по позвоночнику проходит электрический разряд. Они переплетаются мыслями, чувствами и телами, скрепляют себя толстыми цепями и амбарными замками. Только это не душит, не ограничивает, а лишь подтверждает принадлежность друг другу. Они ставят на сердца друг друга небольшое клеймо, сшивают красными нитями, а если бы была возможность – отдали бы друг другу их на хранение. Им не нужны штампы в паспорте, кольца на пальцах или бравада, чтобы понимать, что они друг другу предназначены в каждом из миров, вселенных или временных точек.