Раны и шрамы

      — Честное слово, надоело мне каждый день целый час тратить на результаты твоих прогулок. Если так пойдёт и дальше, то тебе придётся подарить мне набор начинающего хирурга или новую нервную систему родне, — Хьюи рассерженно ворчит, пока с помощью пинцета извлекает осколки коры из рваной раны на руке среднего брата. Он поднимает рукав футболки чуть выше, чтобы расширить обзор и натыкается на старый побелевший шрам на плече. — А лучше и то, и другое.       — Ага, — Дьюи кивает и молчит, знает, что ему просто нужно выговориться.       — И вообще меня оскорбляет такое наплевательское отношение, я латаю тебя семь дней в неделю, а в ответ получаю небрежно брошенное «спасибо» и вид твоих сверкающих пяток, ведь их обладатель опять спешит на поиски приключений, — Хьюберт в порыве ярости вводит инструмент глубже необходимого, вызывая сильное жжение и новые кровавые подтеки, отчего Дьюи жмурится и шипит. — Извини.       Старший обречённо вздыхает, капает в рану немного перекиси и пока внутри пузырится кровь вместе с грязью, он вновь обрабатывает пинцет. В темной гостиной слышен лишь треск от камина и ровное дыхание двух мальчишек. Дьюи неловко пялится на огонь, изо всех сил стараясь не смотреть на брата, который только что вскинул голову к потолку, набираясь сил.       — Прости, я… Я не знаю почему мне неприятно об этом говорить, но сказать нужно, окружающие ведь не могут читать мысли. Даже если они твои близнецы, — хмурится он. — Я так злюсь на тебя не из-за времени, которое я трачу, не из-за материалов, которые уходят на все твои ссадины и ушибы, да, даже волнения дяди Дональда не то, из-за чего я стал бы так злиться, — Хьюи отпускает голову голову, принимаясь извлекать остатки древесины, избегая зрительного контакта, ему не хочется говорить об этом, даже просто произносить вслух. Дьюи прислушивается.       — Я боюсь за тебя, — выдавливает из себя старший.       — Хью.       — Нет. Ты не вполне осознаешь вещи, которые совершаешь. Ты можешь подхватить заражение крови, прогрессирующую раневую инфекцию или… — начал было перечислять Хьюи, но вдруг замолк, поднимая глаза на младшего. В комнате воцарилась тишина. — Ты можешь умереть, понимаешь? По-настоящему. Если не умереть, то потерять конечность или зрение, или возможность думать. Это всё не шутки, Дьюи. Мы так много всего пережили, многое нам ещё предстоит и одна лишь мысль о том, что мне придётся хоронить твоё молодое тело, доводит меня до истерики.       Дьюфорд молчит. Смерть всегда наступала на пятки всех состоявших в клане МакДак, но никто в их семье ни разу не обсуждал вопрос реальной опасности подобного образа жизни, возможных последствий и кончины. Хьюи вздыхает.       — Ты не должен отказываться от приключений из-за страха и моих нервозов, я знаю, что ты не станешь, — последние соринки извлекаются из раны. — Я прошу тебя хотя бы о том, чтобы быть осторожнее во время них. Ну, знаешь, если есть возможность не пороть ноги о сабли, а обойти, то обойди. Если можешь не рвать кожу на ладонях, прыгая по деревьям, то не прыгай!       Холодные руки старшего брата аккуратно сложили ладони младшего Дака и прижали их к сердцу. Дьюи затравленно смотрел на него из-под ресниц.       — Я понял, — стыдливо промямлил он и в подтверждение своих слов сжал горячей рукой ладони брата.       — Спасибо, — на одном выдохе произносит Дак и мягко тянет юношу на себя, обнимая его за плечи и закрывая глаза. — Я рад, что ты услышал меня.       Дьюфорд неуверенно улыбается и ободряюще проводит рукой по спине Хьюи, облокачиваясь щекой на его голову. Он никогда по-настоящему не думал о смерти. Не думал о том, какую боль это принесло бы не ему самому, а близким. Дьюи отлично знал, что сможет вытерпеть любую рану, ожог или травму, но под силу ли это было его братьям? Каким он будет человеком, если оставит их так же, как это сделала их мама? Бесследно пропадет, не оставив даже тела для захоронения. Или пропадет так, что хоронить будет нечего. Дьюфорд кривится от одной мысли о том, как об этом сообщат его родне. Близнецам, дядям… Дьюи крепче обнимает Хьюи.       — Я буду осторожнее, — твердо говорит он и кивает, но не слышит никакого ответа. Тогда он отстраняется, чтобы повторить это снова или что бы сказать что-то другое, но натыкается на взгляд заплаканных глаз старшего брата и теряется.              С тех пор на теле Дьюфорда Дака появлялось значительно меньше шрамов. Он беспечно дожил до двадцати пяти, будучи в состоянии и видеть, и ходить, и думать. Тяга к приключениям никуда не прошла, он по прежнему лез во всякие передряги, любил связываться с сомнительными ребятами и обожал адреналин, но по крайней мере теперь, почесывая давно затянувшуюся рану на руке, его похождения сопровождались голосом разума и мыслями о том, как будет выглядеть его собственный гроб.