***
Причин, по которым у Сигмы настроение хуже некуда, несколько. Во-первых, на улице холодно, колкие снежинки царапают открытые кусочки кожи, застревают в ресницах. Январь выдался на удивление морозным. Во-вторых, впереди выходные и куча свободного времени, — а от этого веселее совсем не становится. Как можно отдыхать по полной, если дома вечно как в гостях? Бонусом ко всему прочему, рюкзак на спине тяжёлый настолько, что плечи немеют. Самое неприятное в этой ситуации то, что домой он не торопится и лучше уж потянет время на холоде, чем зайдёт в квартиру. Он представляет равнодушные лица родителей, скучающие взгляды, и то, если они соизволят оторваться от телевизора, короткие и неохотные ответы, просьбы из разряда «иди уже к себе в комнату». Сигма привык быть тихим — это нетрудно, просто иногда становится больно, одиноко и пусто настолько, что в груди противно тянет, а глаза наполняются слезами. Пожалуй, это самое худшее чувство. Можно зайти в подъезд и отсидеться там, всё как обычно. И на морозе не придётся стоять, и свой приход можно будет оттянуть. Родители никогда не интересуются, почему он задерживается. Логично. Но не успевает он сделать и шага, как за спиной слышится довольный, звонкий голос — Сигма вяло оборачивается и машет, но исключительно из вежливости. Гоголь, кто же ещё. Нос раскраснелся, глаза блестят, да и в целом он выглядит по-настоящему счастливым. Как всегда. Что-то они слишком часто стали пересекаться, и облегчение от коротких, но частых встреч уже предвещало беду. — Сигма-кун, ты здесь! Никуда не торопишься? — Ну… — если так подумать, он был бы не против ещё как-то потянуть кота за хвост, так какой смысл врать? — Нет. Совсем нет. Николай улыбается, и, не давая выдохнуть, предлагает: — Ура! Тогда давай погуляем? «Погуляем»… Стоп… «ПОГУЛЯЕМ»? Он невольно заливается румянцем, надеясь, что Гоголь спишет его на мороз. Это неожиданно. И приятно. Но в основном неожиданно. Сигме не казалось, что они общаются достаточно хорошо, чтобы гулять вместе. Тем не менее… — Я печеньки тебе куплю! Или пряники. Или просто чай? — он прерывается, чтобы протянуть руку в тёплой перчатке. Взгляд Гоголя быстро, мимоходом скользит по покрасневшей и замёрзшей ладони Сигмы. — У тебя что, варежек нет? Вопрос ещё более неожиданный. Он молчит в ответ, глупо глядя на Николая. Для чего ему нужно подмечать такие мелочи? Разве не плевать? — Как так можно? — притворно возмущается Гоголь, отводя глаза первым. — Заодно найдём тебе перчатки! Он тянет Сигму вперёд, по-прежнему сжимая руку, и на секунду, — такую до ужаса короткую секунду — парень почти чувствует себя в безопасности. Почти чувствует себя Дома. От Гоголя пахнет чем-то неуловимо успокаивающим; а может, Сигма старательно убеждает себя в этом. Он переводит взгляд на светлую макушку, на длинную косу, ухоженную, аккуратную, что даже иронично дня Николая. Интересно, насколько у него мягкие волосы? И насколько странный вопрос «а можно погладить тебе по голове?» от одного до десяти? Десять? Одиннадцать, боги, хуже желания не придумать, особенно сейчас, когда всё вроде бы не так уж страшно… — Николай?.. — неуверенно бормочет, в последний момент всё же понадеявшись, что тот не услышит и тема будет закрыта. Услышал; вопросительно склонил голову набок и улыбнулся. Пути назад нет. — А… Можно… Можно волосы… Ну… Потрогать… Гоголь несколько секунд непонимающе смотрит на него, и Сигме становится до жути стыдно — что за глупая идея? Как можно попросить человека, с которым не так давно и не слишком хорошо общаешься, дать потрогать свои волосы?.. Это даже мысленно звучит неуместно. Но в следующую секунду блондин заливается привычным звонким смехом, укладывая ладонь парня себе на голову. Не краснеть, не краснеть, не краснеть, не краснеть. Естественно, Сигма краснеет, опуская глаза и боясь пошевелиться, чтобы не попасть в ещё более неловкую ситуацию. Между прочим, волосы и правда очень мягкие, явно ухоженные. Он стыдливо бросает взгляд на открытое и абсолютно невозмутимое лицо Гоголя. — Спасибо, — мямлит. — У тебя классные волосы, — звучит нелепо, но больше ему сказать и правда нечего. Надо было думать, а потом говорить! Как же неловко… — Подожди, — ладонь парня так и зависает в сантиметре от светлых волос. — А погладить? — нагло улыбается, подмечая, как лицо Сигмы становится пунцовым. Сердце панически колотится где-то в горле, пальцы подрагивают, потому что на самом деле он совершенно не против. — В смысле «погладить»? — глупый вопрос. Кажется, ему действительно нечем дышать, остаётся только продолжать бездумно смотреть в глаза Николая. Будто Гоголь состоит из двух личностей, крепко сплетённых друг с другом — одна, наивная и открытая, прячется за льдисто-голубым глазом, другая, хитрая и игривая, сверкает зелёным. И это завораживает, не позволяет отвести взгляд. Насколько он помнит, Николая травили за это в школе. Да и много за что ещё — несмешные анекдоты, длинные волосы, «странное» поведение, энергичность, наигранно детские эмоции. Но Сигме всегда казалось, что издеваются над ним только от того, что он другой, собственно, как всегда и бывает со школьной травлей. Ведь Гоголь был другим в хорошем смысле. Он, казалось, выделялся из серой массы и притягивал взгляды одним своим присутствием. Возможно, его недолюбливали как раз из-за этого; у него никогда не было проблем с недостатком общения или внимания. — Ну пожалуйста! — Сигма панически распахивает глаза, удивлённый настойчивостью Гоголя. Сначала всё это звучало почти как шутка, но теперь немного неудобно — похоже, у Николая чувства такта ещё меньше, чем у самого Сигмы. Ему вообще не стыдно так бесстыдно уговаривать погладить себя по голове?! Это же… — Пожа-а-алуйста, Сигма-кун! Он тяжело сглатывает ком в горле и медленно проводит рукой сверху вниз по густым волосам, и снова, и ещё раз, уже увереннее. Это всё очень странно, но Сигма сам от себя эти мысли отгоняет, почему-то не желая прекращать. Гоголь ластится к руке, заставляя краснеть ещё больше. — Тебя легко смутить, Сигма-кун, — он довольно прикрывает глаза — а Сигма уже превратился в послушную и восторженную лужицу. — Ты просто умница, — ну вот, сейчас у него из ушей от стыда и удовольствия пар повалит. Кажется, что он не посреди улицы, а где-то в уютном, спокойном пространстве, где есть человек, который относится к нему с нежностью и… — М? Тебе так нравятся, когда тебя хвалят? Неужели? Никогда бы не подумал. Ты обычно такой хмурый и серьёзный, Сигма-кун, — он хитро улыбается, приоткрыв один глаз. — Хочешь, я похвалю тебе ещё? Стоп. Сознание возвращается практически молниеносно. Холодный ветер. Покрасневшие от холода ладони и немного по другим причинам — щеки. Странный одноклассник, стоящий посреди улицы с довольной улыбкой; Сигма неуместно, но чувствует себя проигравшим и даже униженным. Что в данной ситуации вообще могло вызвать такие чувства? — Нет, не хочу, перестань! — слишком резко просит, одёргивая руку и пытаясь скрыть стыд. Улыбка сползает с губ. Какой позор. Ему не стоило так размякать, не стоило гладить по голове чудаковатого одноклассника только потому, что он смотрит по-доброму, тем более не стоило краснеть от самой незамысловатой похвалы. Всё это слишком. Перебор. Лучше бы он отсиделся в подъезде, тогда этого позорища бы просто-напросто не случилось. Вывод: просить потрогать чужие волосы — глупо, стыдно и невежливо. Вот что из такой просьбы может выйти. — Извини, — сразу добавляет он, боясь теперь поднять глаза на Гоголя. Они вроде никогда особенно и не ладили, даже не общались толком — так, перебрасывались парой фраз за день, и то инициатива исходила от Николая. А тут… такое. — За что ты извиняешься? — он улыбается, снова протягивая руку, но на этот раз Сигма опасается коснуться её и молча качает головой. Никаких прогулок с этим сумасшедшим. Бред. Всё неправильно. — Я лучше пойду домой, — неожиданно холодно отрезает и разворачивается, не желая видеть реакцию Гоголя. До тошноты напоминает поведение его же родителей. Сколько раз они также поворачивались к Сигме спиной, оставляя открытого, готового на коленях умолять хотя бы о капельке их любви ребёнка позади? Сколько раз они били, били, били, били его по самым слабым местам, сами того не подозревая? Сколько раз его инициатива оказывалась бесполезной? Зачем вообще надо было заводить ребёнка? Чтобы игнорировать? Делать больно? Сигма просто надеется, что Николай сейчас не испытывает те же чувства, что и он сам почти каждый день. Одно дело — какой-то идиотский парень попытался тебя отшить. Другое — самые близкие, даже единственные родные люди. Так что, да, наверное, Гоголю совсем не больно. С чего бы ему вообще должно быть больно? «Многовато ты о себе возомнил, никто из-за тебя убиваться не будет», — едко напоминает внутренний голос. — Пока-пока, Сигма-кун! Я всё равно куплю тебе варежки! — внезапно кричит уже в спину сгорающего со стыда парня.***
Сигма заходит домой тихо, уже прекрасно зная, что отец на работе, а мать, скорее всего, спит перед телевизором, как и всегда. Бесшумно разувается, вешает пальто на крючок, подхватывает рюкзак и на носочках проходит в свою комнату, даже не заглядывая в гостиную — какой смысл? В такие моменты Сигма уверен, что матери отлично жилось бы и без него. Есть хочется жутко, но в холодильнике вряд ли найдётся хоть немного свежей еды, а на полноценный поход в продуктовый денег пока не хватает. Остаётся надеяться, что отец спохватится по пути домой и купит чего-нибудь — не для сына, а для себя, понятное дело. Он ложится на кровать, сжавшись в комочек и то ли пытаясь скрыться от холода, то ли от подступающих слёз. Парень вспоминает то чувство, что появилось, когда он вложил свою ладонь в руку Гоголя. Облегчение и спокойствие, будто бы всё вдруг стало хорошо — Николай словно волшебным образом передал частичку своего позитива Сигме. А потом он свернул куда-то не туда, попросив потрогать волосы, и… По сути, ничего такого не случилось. Погладил и погладил, это не что-то из ряда вон. Комментарии Гоголя смущали куда сильнее. «Тебе так нравится, когда тебя хвалят?» Он никогда не задумывался о таком. Нравится ли ему, когда его хвалят?.. Нравится, конечно, а кому нет? Хотя Николай, видимо, имел в виду не обычное удовлетворение от похвалы. У Сигмы и правда колени сразу подогнулись, ноги стали ватными — даже он сам понимает, что такая реакция не совсем адекватная. «Хочешь, я похвалю тебя ещё?» И да, и нет. С одной стороны, хочет до безумия ещё раз услышать похвалу и почувствовать на себе ласковый взгляд. А с другой — это кажется чем-то страшным, небезопасным и неустойчивым. Заведомо ясно, что, чем выше он заберётся, тем больнее будет падать. Лучше никуда не лезть вообще. К тому же, было бы как-то стыдно соглашаться. Как Гоголь себе это вообще представлял?! «Я очень странный, поэтому, пожалуйста, похвали меня»? У Сигмы просто язык не повернётся сказать что-то в той же степени неловкое. Причём ему вовсе не это надо. Он просто хочет, чтобы кто-то захотел с ним обняться, или взять его за руку, или… Да что угодно и кто-угодно, пусть это будет любой одноклассник или прохожий. Пускай хоть кто-нибудь, кроме Николая, его заметит, иначе Сигма действительно поверит, что его не существует. Кажется, Гоголь остался последним доказательством его пребывания в этом мире. Почему практически никто его не видит в упор, но при этом он невольно привлёк внимание кого-то настолько шумного и гиперактивного, как Николай? Это нелогично. Зря ушёл. Надо было остаться с Гоголем, погулять ещё немного, пропитаться атмосферой и почувствовать, что его существование — факт, а не теория. Только вот не будет ли это значить, что Сигма использует парня ради собственного временного облегчения? Николай… Добрый. Наверное. Нельзя использовать добрых людей. Никаких нельзя. Он накрывает голову подушкой, пытаясь уснуть и отбросить эти мысли хотя бы на какое-то время. Получается, только когда за окном становится совсем темно, а входная дверь хлопает — отец вернулся и теперь, шаркая, идёт на кухню. У него и правда получилось абстрагироваться и погрузиться в полудрёму — как вдруг телефон под боком требовательно зажужжал. Сигма вздыхает, приподнимаясь на локтях и тупо глядя на пришедшие сообщения. Неизвестный номер, между прочим. Открывать теперь не хочется — это однозначно спам, — и тем не менее как правило рекламирующие свой продукт или место работы, (или в каких там целях они пишут), умещаются в одно сообщение, а тут их уже три; нет, четыре, учитывая сообщение, пришедшее только что. Он вводит пароль, уже немного заинтересовавшись, и спешит прочитать.Неизвестный
Приветики!
Ты меня игноришь? : (
А если я плакать буду? 😭
И в самом низу — картинка с котёнком, печально глядящим на горизонт и сидя на берегу моря. Неужели Гоголь? Сигма, придя к рациональному решению не отвечать, выходит из сети, закидывает телефон на соседнюю подушку, чтобы точно услышать будильник, и поворачивается на другой бок, на этот раз засыпая с лёгкостью.