В семье Сигмы никогда не было покоя и уюта.
Первые его воспоминания — в районе четырёх лет. Отец замахивается на мать, раззявив рот с жёлтыми, неровными зубами. Спутанные чёрные волосы, напряженные мускулы, волосатые пальцы, сжатые в кулак, кустистые брови и водянисто-зелёные глаза, полные ярости, исступления, некой одержимости. Он помнит, что ему не было страшно, даже слёз не было. Может, Сигма тогда был слишком мал. В любом случае, он лишь апатично наблюдал за этой сценой, как в замедленной съёмке, затаившись у двери и пытаясь спрятаться в тени, за границей слабого света мигающей лампы на кухне. Не было криков, брани, только болезненный выдох матери, когда её голова с глухим стуком ударилась о стену. Воспоминание меркнет, становится пеплом, будто на глазах сожжённое фото. Тогда он совсем не понимал, с чего бы отцу так злиться на тихую, спокойную и ко всем равнодушную маму? В то время ему казалось, что ударить кого-то, если зол — это абсолютно нормально, главное, чтобы причина была.
Отвратительно.
Всё в этом доме прогнило насквозь, и люди тоже.
Следующее воспоминание заменяет только-только закончившееся. День рождения Сигмы, его пятилетие, очередная ссора родителей. Их крики становятся нечленораздельными, будто две заведённых куклы, два безликих манекена с ненастоящими эмоциями, что насильно вытягивают из себя скрипучие, болезненные звуки. Он упирается взглядом скатерть, стараясь не заплакать. Ноги и руки затекли, а пошевелиться по-прежнему страшно.
Не то чтобы он надеялся на подарки, но представлял, как мама и папа посадят его за стол с улыбками на лицах, и они все вместе сядут есть торт, и… Сознание становится кристально ясным, когда сквозь мешанину вскриков и взаимных оскорблений протягиваются громкие и чёткие слова: «Может, своего кобеля попросишь? С чего бы мне тратиться на
вашего сынка, а, шалава?».
Вашего.
Немного позже он узнал, что его мать изменяла этому идиоту. Не хотелось её оправдывать и поддерживать, но и осуждать тоже — с мужем ей явно не повезло, тот оказался последней тварью.
Тонущий в чужих конфликтах, постепенно осознающий себя скорее как обузу, Сигма неожиданно почувствовал себя чужим и отдалённым. Словно бы оба родителя методично вырезали его из семьи, как злокачественную опухоль, мешающую жить. Мама перестала с ним разговаривать, проходила мимо, сначала бросая раздосадованные взгляды, затем — скучающие, а через какое-то время и вовсе перестав на него смотреть. Он помнит, как отчаянно цеплялся за её юбку, пряча заплаканное лицо, точно также как помнит руку, чуть раздражённо отодвигавшую мальчика от себя, насильно отдиравшую его от матери. Его забывали покормить. Забывали на улице. Забывали имя. Забывали в школе, что была довольно далеко от дома — так что поздним вечером, не дождавшись родителей на заднем дворе школы, он плёлся домой сам.
К восьми годам он окончательно замкнулся в себе, пытаясь так отгородиться от боли, страха, обиды и чувства вины. В двенадцать попытался сбежать из дома, но вернулся жутко больной, с температурой и кашлем, не сумев даже собственным побегом привлечь внимание. Естественно, лечить его никто не стал, но, к счастью, он был довольно самостоятельным ребёнком и вполне справился с этой задачей сам.
Ненависти к родителям у него нет, точно также, как нет сейчас обиды. Есть только досада и бесконечное чувство вины. Если бы он не родился, всё было бы хорошо. Если бы он был родным сыном даже такому идиоту, как его названный отец, всё было бы неплохо. И, естественно, желание быть кому-то важным вечно мучило. Если не родителям, то кому-угодно другому, хоть первому встречному. Проблема в том, что и прохожие его не замечают или скользят остекленевшими, незаинтересованными глазами, и отворачиваются. Быть серой мышью тоже хорошо, но постепенно начинает казаться, что сходишь с ума, что тебя просто-напросто не существует.
Но… Гоголь.
Сигма протирает последнюю тарелку полотенцем, встряхивает мокрыми руками и снова тянется к телефону, шмыгая носом.
Предложение погулять ещё в силе?
✓✓
Ответ приходит почти сразу, не успел парень занервничать.
Гоголь
КОНЕЧНО!!!
Э. блинб а что в таких ситуациях надо спрашивать хоспаде
одевайся тепло
АХАХАХФЫХАЫЗДАЩФЩВАЫА
Капец нелепо звучит
Ладно
За тобой зайти?!
Где ты живешь вообще
Заходить не надо. Я сам спущусь.
✓✓
Он печатает адрес, не упоминая номер квартиры и этаж — на всякий случай.
На сборы уходит от силы пара минут; ему и нужно было лишь перевязать волосы, натянуть куртку и носки, просунуть ноги в летние кроссовки — зимней обуви у него нет, отцовскую брать страшно, так что сойдёт, Сигма уже привык.
Мне выходить?
✓✓
Куда?
А, бл. Извини, я долбоящер, знаю
Между прочим, звучит так грозно!
Годзилла сразу вспоминается.
✓✓
Я вроде смотрел этот филь, нр помню
Ты там жив? Такое ощущение, что пишешь на бегу. хех)
✓✓
Так и есть!
Ну ты экстрасенс конечно
Э...
Сигма неловко хмурится, думая, как вернуться к первоначальной теме разговора.
Ну.. Я пока выйду тогда? Ты там не торопись, если что. Ничего страшного, если опоздаешь, я тебя неожиданно как-то позвал
✓✓
