✦✦✦
Вечер омег начинается не так весело, как обоим хотелось бы. Разговор выходит тяжелым — они делятся друг с другом наболевшим, сокровенным. Пересказывают истории своих жизней. Минхо, может, и не переживал того, через что прошел Джинни, но и ему на пути встречались предатели и жестокие люди. С ним тоже не раз случались несправедливые вещи. Непонятый сверстниками странный парнишка, любивший то, что не любили другие, и за это рьяно осуждаемый. Минхо не вписывался ни своими интересами, ни своими вкусами, ни своими мечтами. Подкармливал бездомных животных, тащил домой тех, кого мог. Разочаровывался в альфах. Имел отвратительный опыт первого секса. Не доверял людям. За столиком, в самом углу клубной лаунж-зоны, сидели два печальных человека с целой батареей шотов. — Все, хватит киснуть! — воинственность Минхо проснулась внезапно, испугав Хенджина, и тот пролил половину рюмки на стол. — Мы сегодня празднуем! Знаешь что? — Мой день рождения? — пробормотал омега, вытирая салфетками результат своей неловкости. — И торжество жизни! Потому что это не смерть раз за разом не хотела тебя забирать. Это жизнь раз за разом отвоевывала тебя. Может, ты должен совершить что-то великое, а может, осветить жизнь всего лишь одного человека своим присутствием — это неважно. А ты важен! И мы идём танцевать, чтобы это отпраздновать! — О боже, я не танцевал уже… уже давно, — заупирался Джинни. — Давай просто посидим, напьемся и располземся по домам? — Не обсуждается, красавчик! Идем. Несколько альф давно на тебя поглядывают. Может, и твой вечер перестанет быть томным, кто знает? — Нет, пожалуйста, — скривился омега, но Минхо уже не слушал и с нечеловеческой силой потянул его в сторону танцующих. Сначала было неловко. Последний раз Хенджин танцевал на первом курсе на какой-то вечеринке, перепив. На следующее утро ему было так плохо, что он зарекся танцевать. Хотя проблема была, конечно, не в этом. Но сегодня алкоголя в крови тоже было достаточно, чтобы суметь расслабиться и отпустить себя, а Минхо умел заставить забыться. Джинни давно не чувствовал себя так свободно и раскованно. Отбросив все тревоги последних лет, все проблемы, что ждали его за пределами пьяной дымки, всю свою несчастную и тянущую на дно любовь, он почувствовал себя человеком. Омегой, который достоин получать восхищенные взгляды, достоин комплиментов, едва слышных сквозь музыку, достоин того, чтобы с ним обращались, как с хрупкой фарфоровой статуэткой. Он всего этого достоин. Хенджин разрешает себе танцевать с альфой, который первым набирается смелости присоединиться к нему. Поначалу зажимается, но выпитые шоты и раскрепощенная атмосфера, царящая на танцполе, расслабляют. Парень напротив красив, пахнет сандалом и не распускает руки. Сказанное имя Хенджин, впрочем, даже не постарался запомнить. Он знал, что достиг уже того состояния опьянения, что и лица его завтра не вспомнит. Но все равно позволяет ему становиться ближе, позволяет оставить ладони чуть ниже талии, позволяет поцеловать себя. Поцелуй обычный. Достаточный для бесчувственного секса без обязательств. И сам парень нежен, не напирает, не наглеет, не пытается подавить. С таким, наверное, можно было бы продолжить в более уединенной обстановке. Хенджин хочет сегодня назло и в приступе беспричинной ненависти к себе собирается пойти дальше. — К тебе или ко мне? — спрашивает альфа, обжигая шепотом ухо омеги, правильно расценивая изменившееся поведение Джинни. — К тебе, — отвечает он и позволяет увести себя на улицу сквозь толпу танцующих, мимо столиков, где успевает прихватить вещи. Они ждут такси, стоя на тротуаре. Парень пытается поддержать светскую беседу, но омеге не до этого. Стоило холодному порыву ветра ворваться в распахнутое пальто, Хенджин трезвеет и с ужасом осознает, что только что чуть не сделал. От одной мысли о сексе с незнакомцем становится дурно, и его тошнит прямо на дорогу. Хенджину стыдно и противно. Он так ненавидел течки из-за потери контроля, а теперь будет ненавидеть алкоголь за то же самое. Хороший способ борьбы с пьянством, ничего не скажешь. — Может, воды? — заботливо спрашивает парень. Похоже, его совершенно не смутила ситуация. — Нет, спасибо, — хрипит омега, вытирает рот рукавом и тут же морщится от омерзения. Он сам себе отвратителен. — Извини. Я не знаю, что на меня нашло. Найди кого-нибудь другого, я никуда не поеду. — Все в порядке. Может все же дождешься такси и поедешь домой? Я оплачу. — Нет. Нет, я с другом. Мне нужно к нему, — отмахивается от помощи Хенджин и, пошатываясь, спешит обратно. С трудом он протискивается через плотную толпу к их столику, чувствует привкус желчи во рту и опрокидывает в себя один из шотов, так и оставшихся на их столе. Отказ от спиртного может подождать еще день. Хенджин не уверен, что сможет снова опьянеть после такой эмоциональной встряски. Он даже думать не хочет о том, что случилось бы, сядь он в такси с тем альфой. По-хорошему, надо бы дойти до уборной и привести себя в порядок, но перспектива полчаса пробираться сквозь потных, пьяных людей настолько непривлекательна, что Джинни садится за стол, отказываясь двигаться в ближайшее время. Он чувствует себя гадко и снаружи, и внутри, но находит силы порадоваться, что вовремя одумался и не сделал то, о чем завтра пожалел бы. Минхо до сих пор вытанцовывает в толпе, кажется, он даже не заметил его отсутствия. Хенджин пользуется временем в одиночестве, скидывает пальто, которому теперь нужна химчистка, и достает из кармана телефон. Он забыл после академии отключить беззвучный режим, и количество пропущенных от Чана заставляет сердце ускорить свой бег. Неужели что-то случилось? Чан никогда не звонил просто так и очень редко, почти никогда, по каким-то важным вопросам. — Он с Джисоном, — телефон забирают из рук, как раз перед тем, как Хенджин нажал кнопку вызова. — Сегодня ты будешь беспокоиться только о себе. — Я чуть не переспал с незнакомым парнем, — выпаливает Джинни и прячет лицо в ладони, а запыхавшийся и взмокший Минхо садится рядом. — Так почему «чуть»? Надо было переспать. — Боже, нет. Одна мысль о том, чтобы лечь под незнакомца, для меня уже отвратительна. Это почти как моя первая брачная ночь, только с пьяным согласием. Не знаю, что на меня нашло. Это будто не я был. — Ага, это был алкоголь, Джинни. Как знаешь, — Минхо пожимает плечами. — Я просто хотел, чтобы ты развеялся. Я боюсь, что ты любишь своего Чанни по привычке. И эта привычка ломает тебе жизнь. Ты думаешь, что любишь его. Ты хочешь его любить. Потому что именно это ты делал на протяжении нескольких лет. Его существование помогало тебе в трудные времена, но они закончились, — Минхо двигает одну рюмку к Джинни, а вторую берет для себя. — Подумай как-нибудь, где заканчивается привычное и начинается настоящее.✦✦✦
Хенджин вваливается домой в середине ночи. Джисон давно уехал к себе, и Чан сидел в одиночестве перед телевизором, пытаясь смотреть сериал, что удавалось слабо. В голове крутились мысли, а раздражение росло с каждым часом все сильнее. О, его воображение было совершенно беспощадным к нему и нарисовало слишком много четких картин Хенджина в грязных лапах какого-нибудь ублюдка. Но воображение — это всего лишь воображение. А вот стойкий запах сандала, которым омега буквально провонял — это вполне себе реальная реальность. Чан сжимает челюсти и молча помогает едва стоящему на ногах парню снять пальто и ботинки. На все реплики Хенджина он отвечает тишиной, потому что, если откроет рот, обязательно скажет какую-нибудь гадость. — Ой, меня тошнит, — бормочет Джинни и, прикрыв рукой рот, бежит в сторону туалета. «Бежит» — это сильно сказано. Скорее пытается быстро идти, попутно собирая стены. Чан спасает его от очередного столкновения и буквально на руках доносит до финиша. А потом придерживает волосы и носит воду в стаканах, пока желудок омеги освобождается от всего лишнего. — Зачем было так напиваться? — едва не рычит он. — У меня сегодня день рождения, — невнятно говорит Хенджин, не поднимая головы от унитаза. — Мог бы и поздравить, бревно ты бесчувственное! — Поздравляю, блять! Доволен? — срывается альфа и складывает руки на груди, будто это поможет удержаться от дальнейших слов. — Тебя, судя по всему, уже хорошо поздравили! — Кто вообще так поздравляет?! И хватит кричать на меня! — сам же кричит Джинни и делает то, что выбивает Чана из колеи — начинает плакать. — Меня только отец, Сынмин и Минхо с Джисоном поздравили! А ты... Ты всегда так жесток ко мне… За что? До сих пор обижаешься, что я обзывал тебя? Так я же сказал, почему делал это и извинился даже, — причитает он, всхлипывая. — А ты… Ты… просто… Божечки, как плохо… Чан морщится от звуков рвоты, но снова собирает длинные черные волосы в хвост, чтобы не мешали. Терпеливо ждет, пока омеге полегчает, и помогает дойти до душа. А потом нарезает круги по спальне Джинни, пока тот приводит себя в порядок. У него кулаки чешутся что-нибудь разбить. А лучше чью-нибудь наглую рожу, отвратно воняющую сандалом. На этой мысли он резко останавливается, вспоминая слова Джисона. Да. Хенджин ему не принадлежит. Омега может делать что хочет и с кем хочет, а он не имеет никакого права препятствовать этому или злиться на него. Чан просто дурак и сам таким себя сделал. Нужно просто напоминать себе об этом почаще. Джинни, все еще пошатываясь, выходит из душа через долгих десять минут, облаченный в тот самый шелковый халат с журавлями, только теперь затянутый поясом на талии, за что Чан был очень ему благодарен. Чан помогает ему дойти до кровати и придерживает одеяло, пока тот укладывается в постель. Раздражающий запах сандала смыла вода, теперь омега пах только собой. — Минхо думает, что я люблю тебя по привычке, — бормочет Джинни, уложив голову на подушку, и, протянув руку, поглаживает альфу по чуть колючей щеке. — А ты что думаешь? — тихо спрашивает альфа, боясь спугнуть пьяное откровение. Волшебство какое-то — одно прикосновение и злость отступает. Как это работает, он не понимает. — Наверное, Минхо прав, — со вздохом мямлит Хенджин. — Мне давно пора двигаться дальше. Пора отпустить тебя… — Удачи тебе с этим, — шипит Чан, резко отстраняется и накрывает омегу одеялом с головой. Волшебство растворяется в горечи. — Спокойной ночи. — … ночи, Чанни, — догоняет его у дверей спальни. А потом Чан теряет контроль. С рыком он возвращается, скидывает одеяло на пол и вгрызается в мягкие губы жестким поцелуем, терзает их, кусает. Сжимает бока омеги до синяков и не может насытиться. Ему хочется сожрать Хенджина. Обглодать до костей, а после и их грызть и глотать, раздирая горло. Джинни с тихим стоном отвечает ему, вцепляется тонкими пальцами в плечи и притягивает ближе, почти укладывая на себя. Податливо раскрывает рот, впуская чужой язык. Сердце заходится в бешеном ритме, и лишь контраст температур их тел и боль от укусов служат доказательством реальности происходящего. Хенджин дрожит от восторга и возбуждения, ощущая горячую ладонь под своим халатом, скользящую по бедру, все еще холодному после душа. Его собственные руки двигаются под футболкой Чана, оглаживают широкую спину и переходят на рельефный пресс. Он медленно раздвигает ноги, позволяя альфе устроиться между ними, и развязывает халат, чувствуя, как Чан прикусывает кожу на его шее, а потом помогает парню избавиться от футболки. Контакт кожа к коже сводит с ума, и Хенджин боится, что сейчас все закончится. Поэтому обвивает мускулистые ноги Чана своими загоняя в ловушку. Раздирает короткими ногтями его лопатки, прикусывает подбородок и тут же зализывает, царапая язык легкой щетиной. Потирается оголённым пахом о твердость альфы, прекрасно ощутимую сквозь тонкий слой мягких домашних штанов, и несдержанно стонет. Но Хенджину мало. Он вцепляется в альфу с такой силой, что пускает кровь и даже не замечает влагу под пальцами. Зато Чана боль отрезвляет. — Хенджин, — хрипит он, пытаясь отстраниться. — Остановись, слышишь? — альфа с трудом выпутывается из сплетения конечностей и встает с постели, а потом вылетает из комнаты под растерянный взгляд омеги, захлопывает дверь и бьется головой о стену. — Что ты творишь, мудак? — спрашивает Чан у себя самого, вцепившись в волосы. Хенджин пьян, а он сам слишком зол, чтобы между ними произошло что-то хорошее. Пусть омега никогда не говорил этого вслух, и так было понятно, что в его браке были не только побои, но и насилие. С ним нужно быть мягким, нежным, терпеливым. А в таком состоянии, как сейчас, Чан мог только грубо брать, ничего не давая взамен, и кроме новых травм их ничего не ждало. Его радует лишь одно: что смог вовремя остановиться. Хотя очень хотелось продолжить. Хотелось растерзать податливое тело под собой, сожрать, ничего после себя не оставив другим. Альфа впервые в жизни чувствует такую разрушительную ревность и понимает, насколько это ненормально. Джинни его резкий уход без объяснений доводит. Он дрожащими руками порывисто завязывает халат, уже сам прячется с головой под одеяло и, прикусив губу, сдерживает обиженный вой и всхлипы. Весной никогда ничего хорошего в его жизни не случалось. Поэтому он никогда не праздновал свои дни рождения. И в этот раз не стоило.✦✦✦
Хенджин открывает глаза, но лучше бы он этого не делал. Голова раскалывается, тошнота подступает к горлу, глаза болят от долгих рыданий, а воспоминания завершающим штрихом совершают контрольный в висок. Омега глухо стонет в подушку и заставляет себя встать, потому что рано или поздно это придется сделать, и он не хочет откладывать то, что его ждет за дверью спальни, ведь с каждой минутой выходить хочется все меньше, и он вполне мог бы провести весь день под одеялом, прячась от проблем. Прячась от Чана. Он подбирает футболку альфы с пола, бросает ее на кровать, стараясь не зацикливаться на том, что эта часть ночи значит для него, и идет в ванную. Чистит зубы и умывается дрожащими руками, ныряет под ледяные струи душа и стоически терпит, принимая дискомфорт как наказание за вчерашнее безумие, которое он творил. Кого нужно поблагодарить за то, что он проснулся в своей постели без голого незнакомца под боком? Кого нужно убить, чтобы он проснулся в одной постели с голым Чаном под боком? В голове ком из мыслей, в груди боль, сильнее, чем обычно. Вдох — выдох, шаг за пределы своего относительно безопасного пространства, и Джинни оказывается посреди узкого коридора в оглушающей тишине. И в одиночестве. Хенджин уверен, что Чана нет. Он не знает, откуда эта уверенность, просто чувствует, что чего-то не хватает. Преодолевая мизерное расстояние, он тихо стучит и открывает дверь комнаты альфы, оглядывает пространство с идеально застеленной постелью и поджимает губы в тщетной попытке удержать набежавшие слезы. На прикроватных тумбах нет книг, как и на стеллаже больше нет ровного ряда ежедневников брата и прочих вещей. В приоткрытое окно врывается свежий мартовский ветерок, прогоняя мятный запах альфы, будто его никогда здесь и не было. Джинни держится. Он пытается. Вытирает слезы, закрывает дверь и идет на кухню. Привычным движением достает последнюю капсулу для кофемашины и выбрасывает пустую коробку в урну, замечая на ее дне уже пожухлый букет из розовой маттиолы и белых роз. Омега аккуратно достает его, отряхивает и пытается привести в порядок, но вечер и ночь без воды сделали свое дело. Хенджину плевать. От был бы в восторге, если бы Чан подарил ему пучок укропа, а тут целый букет. Ну и что, что цветы ему в итоге не отдали, а выбросили в мусор — у них с Чаном все через одно место. Важен факт: альфа хотел сделать ему подарок, он помнил о его дне рождения. Наверное, даже ждал его домой после занятий. Но Хенджин из вредности не стал его предупреждать, а Бан Чан наверняка разозлился и выбросил букет. Поэтому он был ночью на взводе. Поэтому их возня в постели, так ни к чему и не приведшая, была больше похожа на драку, а уход Чана — на наказание. Теперь Джинни ждать нечего. Чана здесь больше нет. Зато есть увядшие цветы, как символ его и без того слабой надежды на взаимность. И их он обязательно сохранит, раз с их дарителем не вышло. Хенджин раскладывает салфетки на журнальном столике, садится на пол и, вытирая бегущие слезы, аккуратно распределяет цветы, расправляя лепестки дрожащими пальцами, чтобы позже засушить. Хенджин не знал, что делать дальше. Минхо был неправ. Когда уходит привычка, чувствуешь опустошение. Но Джинни больно. Так больно, будто сердце вырвали и при нем же растоптали. Чан — не привычка для него. Просто он однолюб-неудачник, которому не повезло вложить все свои чувства в одного человека, чьей взаимности ему не суждено увидеть. В жизни так бывает. Не он первый, не он последний. Дверь в квартиру открывается внезапно, когда Хенджин почти закончил с цветами и был на пути к истерике. — Ты что делаешь? — Чан, самый настоящий Чан, стоял прямо перед ним с другим букетом в одной руке и пакетом из кондитерской в другой, ошарашенно глядя на зареванного омегу. — Ты… Ты разве не ушел? — севшим голосом спрашивает Джинни, всхлипывая. — Ну да. В магазин, — спокойно отвечает альфа, когда первое удивление проходит и уступает место пониманию. — Так и знал, что что-то забыл. Мусор, — он впихивает в руки Хенджина букет нежно-розовых кустовых роз и собирает разложенные по журнальному столику остатки прошлого, намереваясь выбросить. — С прошедшим днем рождения. — А где вещи Чонина? — Хенджин задыхается. Эмоциональные качели этого утра он уже не вывозит. Омега осматривает квартиру и слезы начинают течь с новой силой, когда видит на полке под телевизором ноутбук Чана, лежавший на стопке книг. Господи, он такой паникер. — Я думал, что ты ушел, — обвиняюще, — совсем! — Я бы не ушел, не сказав тебе. Неважно, что между нами произошло, но я бы не сбежал, — альфа садится рядом и мягко притягивает одеревеневшего омегу к своей груди. — Вещи Чонина я убрал в шкаф. К большему я пока не готов, прости... — Ты не собирался меня бросать? — уточняет, вздрагивая от сдерживаемых рыданий. — Нет. — Хорошо, — Хенджин прячет лицо между шеей и плечом Чана, вдыхает такой родной запах мяты и чувствует, как боль отступает. Ему немного стыдно за то, что он так драматизирует. И немного страшно из-за того, что его эмоциональное благополучие так сильно зависит от другого человека. Омега уже знает о чем будет говорить на следующем сеансе терапии. — Спасибо. За цветы. «И за то, что не сбежал», — остается невысказанным.