* * *
Эйгон переспал с бесчисленным количеством людей. Его трахнули, и он был трахнут. Как с мужчинами, так и с женщинами. Он доставлял и получал удовольствие. Но он может с абсолютной уверенностью сказать, что никто не трахается так, как Люцерис Веларион. Племянник скачет на нём энергично и рьяно. Стоны вырываются из его маленького прелестного ротика, красного и блестящего от спермы Эйгона. Эйгон тянется, приближая их головы друг к другу, и пробует себя на вкус во рту Люка, погружая язык в его всепоглощающий жар. Люцерис стонет, протяжно и восхитительно. И Эйгон не хочет находиться где-нибудь ещё, кроме как здесь, в своей комнате, уничтожая не такого уж невинного и не такого уж идеального мальчика Рейниры. Пока он, в свою очередь, уничтожает Эйгона. В этой комнате нет богов, кроме Люцериса Велариона, и Эйгон с радостью поклонялся бы ему вечно, если бы мог. Он понимает с кристальной ясностью, что это не может быть единоразовым. Эйгон просто умрёт, если это будет так. Теперь он прекрасно понимает своего дядю, который потерял голову после одной ночи с Рейнирой, полностью скомпрометировав своё положение при дворе Визериса. К счастью, у Эйгона нет ни земель, ни титулов. И, несмотря на планы его деда и матери, он не наденет корону. Ему почти нечего бросить к ногам своего соблазнительного племянника. Но он с радостью отдаст всё, если это позволит ему и дальше предаться всепоглощающей похоти с Люцерисом. — Блядь! — задыхаясь, бормочет он. И тут же Люк завладевает его ртом в требовательном поцелуе, крадя дыхание. Несмотря на его заурядную внешность, молодой мужчина является Таргариеном по крови, а их род отличается собственничеством. Эйгон хочет, чтобы Люк овладел им так, как не овладевал никто до него. Он хочет, чтобы Люцерис укусил его и пустил кровь. Он хочет оставить следы на идеальной фарфоровой коже своего племянника на всеобщее обозрение. Что он и делает. — Эйгон! — стонет Люцерис, когда Эйгон впивается зубами в нежную кожу на его шеи. Звук собственного имени слетающий с губ бастарда сводит его с ума: он покусывает и посасывает влажную дорожку вниз по груди Люцериса. — Скажи это ещё раз, — умоляет он, молясь у единственного алтаря, перед которым он когда-либо преклонялся. — Скажи моё имя. — Эйгон, — хрипло шепчет Люцерис, отчаянно и так, так, горячо. — Я хочу ещё… Сильнее. И поэтому они ускоряются.* * *
Это не вина Эйгона. Он всего лишь простой человек с простыми потребностями. И боги знают, что его жена никогда не была той, кто мог бы их удовлетворить. И вот он видит своего племянника, совсем взрослого. Ему сколько, десять и восемь? Десять и девять? — это прекрасный бедственный мальчик. Что-то в Эйгоне щёлкает. Нет ничего преступного в том, чтобы просто смотреть, — думает он, замечая, как его брат хмурится и бросает на него резкие взгляды, кусая губу. Не пройдёт много времени, прежде чем одержимость Эймонда местью выйдет из-под контроля, — размышляет Эйгон. Не с тем, как этот сопляк хлопает ресницами, глядя на них. Не с тем, как он улыбается; лукаво и довольно. До Эйгона, конечно, доходили слухи, что Бастарда называют Отрадой Королевства, а его мать — первоначальной Отрадой Королевства. Он считает эти слухи вполне достоверными. Так что, когда драматическая аудиенция закончилась, кровь Вэймонда Велариона бала смыта, и началось чертовски скучное пиршество, Эйгон был готов на всё, чтобы сделать его менее скучным. Он выводит Джекейриса из себя, тем самым заставляя принца пригласить на танец свою сестру-жену. Эймонд бросает на него убийственные взгляды за это, но Эйгону наплевать. Боги знают, что единственный раз, когда он действительно боялся секса, — это когда им с Хелейной пришлось лечь вместе. Вместе они несчастны, так как никогда не бывают поодиночке. Это чёртова трагедия, что мать поженила их. Так что, если Джекейрис положил глаз на его милую странную сестру, и если Хелейна смотрит на своего племянника так, что это можно назвать только любовью. И так, что невооружённым взглядом видно, как между ними летят искры, то пусть будет так. Кто такой Эйгон, чтобы препятствовать счастью своей сестры? Но к его полному удивлению, другой темноволосый мужчина перегибается через свою невесту и шепчет ему: — Джейс, возможно, не желает твоего совета, но Боги знают — я желаю. Не хочешь ли показать мне, чему я могу научиться у тебя, дражайший дядюшка? Мозг дражайшего дядюшки заклинивает, погружая в полное непонимание. Эйгон смотрит на своего опасного племянника, который в ответ глядит на него совершенно спокойно, если не считать лёгкого румянца на его мягких бледных щёках. Рейна кашляет в салфетку со звуком, похожий на смех. Она не возмущается выходками своего жениха, что заставляет Эйгона подумать, что в поведении молодого принца нет ничего необычного. И тогда в развратном, голодном, изнывающем от желания мозге Эйгона открывается столько возможностей. — Конечно, — тихо отвечает он, украдкой поглядывая на Эймонда. Который, кажется, пытается согнуть вилку пополам. На лице его несчастного брата выражение абсолютной агонии. Что говорит Эйгону о том, что язык их тела — это громкий крик, дающий всем понять, какие же они оба абсолютные шлюхи. К счастью, никто не обращает на них внимания. Все глаза устремлены на веселящихся Джекейриса и Хелейну. Все, кроме Эймонда. Эйгон ухмыляется, глядя на своего несчастного брата-неудачника, и шепчет своему искусителю: — Приходи в мои покои после пира, если хочешь научиться. Он почти ожидает, что Люцерис не появится. После катастрофы с тостом Эймонда и предлога, которым Эйгон воспользовался, чтобы прикоснуться к мягким волосам Люка, грубо вдавив племянника лицом в стол. Эйгон почти убеждён, что Люцерис не придёт. И всё же он пришёл, тихо постучав в дверь его покоев. И открыв её Эйгон обнаруживает чудесное зрелище. Щёки Люка раскраснелись. А в глазах отчаяние. — Впусти меня, — шепчет он. — Пока меня кто-нибудь не увидел. Эйгон ухмыльнулся. — Испугался? — дразнит он этого восхитительного юношу. Люцерис засмеялся. С его мягких пухлых губ срывается красивый, но жестокий звук. — Только того, что Деймон отрежет тебе член, если узнает, — улыбается он. — Думаю, он ещё может мне пригодиться. И ещё как.* * *
Эйгон просыпается совершенно измотанным. Его тело болит, так как он и не думал, что это возможно. Проклятье, Люк действительно измотал его прошлой ночью. Он протягивает руку и касается обнажённого тела под одеялом, свернувшегося калачиком рядом с ним — и всё это для Эйгона. Затем он слышит характерный звук, сообщающий ему, что он и его любовник больше не одни. Он поднимает глаза и вот она, его мать. А на её лице всепоглощающий ужас. Она переводит взгляд с Эйгона на спящего рядом с ним мужчину, одеяло на котором не может скрыть ни его крупное тело, ни его волосы. Судя по ужасу в её глазах, она сразу узнала Люцериса. — Эйгон, — шепчет она с паникой в голосе. — Что ты наделал? — Я его не насиловал, если ты это подразумеваешь, — глумиться он. Какое-то время назад кто-то начал распространять слухи о том, что Эйгон насилует тех, с кем спит. И его мать разругалась с ним из-за этого. Эйгон отверг эти обвинения, сославшись на то, что они полная ложь. Да и зачем ему насиловать кого-то, если есть множество людей, желающих трахнуть его и быть трахнутыми им? Он не думает, что мать полностью ему поверила. — Рейнира отрубит тебе голову, если узнает, — шепчет Алисента, и он замечает, что у неё трясутся руки. Эйгону почти жаль её, но потом он вспоминает все пощёчины, полученные теми же руками, и одумывается. — Она сделает это, несмотря ни на что, — мрачно замечает он. — Даже если у меня нет желания занимать её трон. Она избавится от меня в любом случае. Если, конечно, в твоих словах есть хоть капля правды. — Если в моих словах есть хоть капля правды? — возмущённо повторяет она. И Эйгон собирался сказать что-то едкое в ответ, но в этот момент открывается дверь, и входит не кто иной, как его родной брат. — Матушка, нам нужно спешить… — начинает он и осекается, устремив единственный глаз на бледное тело в постели брата. Абсолютно голое и отмеченное зубами. Эйгон ухмыляется. — Я довольно занят, — сообщает он Эймонду и тут же становится объектом его презрительного взгляда. — Что ты наделал? — повторяет его брат слово в слово, вопрос их матери. Такой маменькин сынок. Они замирают на месте из-за стона, доносящегося из-под одеяла. — Вы чертовски громкие, — жалуется Люцерис Веларион, возвращаясь в мир живых. — Какого чёрта вы такие громкие? В… который сейчас час? — Едва рассвело, — отвечает Эйгон, а его руки так и норовят прижать этого мужчину ближе, укутать в одеяла, спрятать своё сокровище, которым является его племянник, от голодного пожирающего взгляда брата. Люк снова стонет. — Едва рассвело, — бормочет он. — Что вы делаете в такую рань? Что, чёрт возьми, с вами не так? Он поднимает глаза и замечает Эдмонда. — О, не с тобой. Я знаю, что с тобой не так, — комментирует он садясь. Люк тянется к своему левому глазу и слабо постукивает по веку. — Так и не смог отпустить это, не так ли? Ты собирался размозжить голову моему брату камнем, мудак. Я ни о чём не жалею и не собираюсь извиняться за то, что защищал своих близких. Он переводит взгляд на Алисенту. — А вот и женщина, которая потребовала, чтобы у девятилетнего мальчика вырезали глаз. Настоящая милость Королевства, — насмехается он. — Мне пора, — беспрекословно говорит его прелестный любовник, притягивая Эйгона для поцелуя. И Эйгон жадно отвечает, одновременно наблюдая за тем, как лицо его брата сокрушается при виде этого. Ни черта себе! Испортить Эймонду день и потрахаться — два самых любимых занятия Эйгона. И Люк умудряется обеспечить и то и другое. Он находка. — Мать скоро будет искать меня, — он бросает пронзительный взгляд на их аудиторию. — Поверь мне, вы не хотите, чтобы мать или Деймон узнали об этом. — О да, — ухмыляется Эйгон. — Он отрежет мне член. — Нет, если я смогу помешать этому, — улыбается Люцерис, излучая жар и удовольствие этой ночи. — Он мне ещё пригодится. Он двигается по комнате совершенно голый, ничуть не смущённый этим, собирая свою одежду и одевая одну вещь за другой. А мать и брат Эйгона нарочито отводят взгляд, но в то же время, напряжённо поглядывая на стройное тело Люка. Эйгону кажется, что у его брата скоро потекут слюнки от того, с каким вниманием он разглядывает красивое зрелище перед собой. Алисента же, напротив, выглядит так, словно увидела привидение. — Не смотри на меня так, — говорит ей Люцерис, заканчивая одеваться. — Я не развратил Эйгона. Он уже был таким, когда я нашёл его. И с этими словами он бросает последний задумчивый взгляд на своего любовника и уходит, закрывая за собой дверь, но не из их мыслей. И теперь Эйгон окончательно уничтожен.