Хвойные песни

После школы я решила, очевидно, потратить время впустую и подождать пока брат за мной заедет. Но этот придурок кажется даже не собирался брать трубку. Плевать. Ему же хуже. Влетит от мамы. На дворе уже декабрь и температура каждый день переваливает за -5, поэтому мама велела Косте забирать меня после школы на машине, чтобы я не шла домой пешком. Вы не подумайте, это была не моя инициатива, по мне так лучше пройтись полчаса в одиночестве и подышать свежим зимним воздухом, чем провести десять минут в душном замкнутом пространстве, в котором сидения пропитаны потом, а воздух запахом дешевых сигарет. Костю ничего из перечисленного не беспокоило, это была его естественная среда обитания. Он был двадцатидвухлетним спортсменом, по которому сохли все самые глупые девчонки нашего городка. В особенности она — блондинка, которая в данную секунду расталкивала толпу перед школой и выкрикивала мое имя. — Ира! Ира! Подожди меня! Я демонстративно отвернулась. На секунду представьте себе муху в человеческом обличии, которая смеется без причины, болтает без умолку и всюду следует за вами без остановки. В моей жизни это Лена. Наша так называемая дружба началась два года назад в девятом классе. Лена была новенькой, приехала в наше захолустье из Питера, рассчитывая на теплый прием. Но нашим овцам разумеется не понравилось появление новой причесанной, разодетой куклы как с витрины дорогого бутика. Сначала я не поняла, почему эта самая кукла выбрала меня своей целью, но вскоре все стало очевидно. Она, разумеется, собиралась выбиться в королевы класса и вместо того, чтобы открыто воевать с опытными акулами, Лена решила заручиться поддержкой той, которой все боялись и уважали одновременно. Как вы уже догадались, это я, меня зовут Ира, я отличница с первого класса, староста, прочитала в совокупности больше книг, чем все наши учителя вместе взятые и только благодаря мне наш класс освобожден от уроков политической культуры, на которых подростков учат бессознательному патриотизму. Вам, наверно, кажется, что я люблю быть в центре внимания. Как бы не так. Я просто привыкла говорить то, что думаю и мне тошно от чужой глупости и узколобости. А все лавры, аплодисменты, взгляды можете передать кому-нибудь другому. Например, Лене. Почему бы и нет? Так и сложился наш тандем. Я помогаю ей с контрольными, а она делает меня незаметной. Одном словом ВЫГОДА. — Ты чего не слышишь? Я зову тебя, зову! Блондинка неожиданно подскочила ко мне со спины и по-дружески взяла меня под локоть. Да, личные границы вышли из чата. — Холодает. А ты все еще без шапки — только и бросила я. — А как же моя прическа? Знаешь сколько времени я утром крутила эти локоны? — Даже боюсь представить. — Не все ходят в школу в чем попало, как ты. Я невозмутимо уставилась на нее. Ее вечные попытки задеть меня выглядели по-детски забавно. Кроме того, она всегда брала свои слова назад. Вот и теперь Лена поспешила извиниться и сказать, что она не имела ввиду, что я плохо выгляжу. — Может заглянем в Точку? Да и зависнем там на полдня. Точка — это единственный торговый центр в нашем городе. Неуместное пятно модернизации посреди привычной бедности. И разумеется здание принадлежит отцу Лены. — Без меня — сухо отрезала я. — Ну вот, ты всегда так говоришь. Почему мы хоть раз не можем погулять после школы как настоящие подруги? Вон Оля с Настей постоянно вместе там тусуются, меня зазывают кстати. Но с ними не то. Мне их сплетен в школе за глаза и за уши. Да ты и сама знаешь, в лицо они мне «Ой, Леночка, какое у тебя красивое платье! Где купила? А не хочешь с нами в Точку? Поможешь и нам что-нибудь подобрать!» а за спиной шлюхой называют. А ты другое дело. Как я тебя достала, так ты сразу в лицо «Лен, ты дура!» или «Отвали, не до тебя». За это я тебя и люблю. — За унижения? Какие у тебя, однако, странные представления о любви. Может психолога посоветовать? — Да нет же! За честность. Она улыбнулась и поспешила отвести взгляд от моих ледяных глаз, которые так и норовили выдавить из нее слезинку, а затем упрекнуть в излишней сентиментальности. Но я тоже одернула себя и отвернулась. Все таки было в Лене что-то, что мне тоже нравилось: детская хитрость и идейность. А еще она была эпицентром позитива и веселья. Не смотря на то, как она сейчас отзывалась о девочках, каждую из них она по-своему любила, всегда была готова помочь не важно будь то отношения с парнями или выбор наряда на вечеринку. Она даже многие свои платья раздавала одноклассницам просто так, дарила подарки учителям на все праздники и всегда говорила, что это от всего класса, хотя никто не скидывался. Самое главное, все эти поступки всегда были от чистого сердца. Лена была и честной и доброй одновременно. Может показаться, что мы не такие уж и разные, но это не так. Моя честность всегда несла какой-то надменный, эгоистичный характер. Разумеется, я не признавала за Леной всех ее достоинств. Для меня она была жутко смазливой, эмоциональной как сладкая вата. И угадайте, что! Ее любимый цвет розовый! А как иначе? На полпути к дому мне наконец удалось отделаться от назойливой подруги. Я уже на автомате зашла за продуктами в ближайший магазин и в этот самый момент мне позвонил Костя. — Ты где? Здороваться его не научили. — Уже в магазине возле дома. — Понял. Скоро буду. — Не нужно. Это же в соседнем доме, балда! — Ладно, ладно. Только без меня не заходи. А то это она опять начнет. — Хорошо, дождусь. Но учти, если она спросит, я врать не собираюсь. И я бросила трубку. Будет знать как не отвечать на мои звонки. Мы как и договаривались встретились уже у дома и молча стали подниматься на четвертый этаж. Я на секунду задержалась на лестничной клетке проводить заходящее солнце. Оно заваливалось за густой хвойный лес, который начинался на окраине города. Красивый пейзаж получался. — Ты че? Выдохлась? С усмешкой спросил Костя, стоя уже на следующем этаже. — Да вот думаю, в какой момент нашей истории человечество перестало производить мужиков? — В каком это смысле? Я многозначительно посмотрела сначала на Костю, а потом на пакеты с продуктами, которые все это время висели на моих пальцах. Брат нехотя стал спускаться. — Ну а как же эта женщина у Пушкина, которая быка на скаку остановит? Не знаешь разве? А еще отличница называется! — Я надеюсь, ты своими знаниями только передо мной блистаешь. Но если нет, то никому не говори, что я твоя сестра. — Почему? — Не поверят. — Эй! Да в смысле?! Да дай ты уже эти пакеты чертовы! Ты сейчас издеваешься надо мной?! Вдруг мне самой стало так смешно, и я вместе с пакетами взмыла вверх по лестнице. Костя подхватил мой азарт и принялся догонять меня. — По-моему это ты издеваешься над наследием отечественного искусства. — Что ты имеешь ввиду?! — Во-первых, не у Пушкина, а у Некрасова и не быка, а коня! Наш обоюдный смех заполнил уже родной подъезд. Костя по-прежнему пытался вырвать у меня из рук пакеты. Именно в этот момент ребячества мы были ближе друг другу чем за весь последний год. Дверь нашей квартиры распахнулась, а пакеты резко порвались. Глупость всего положения заставила нас обоих чуть не рухнуть со смеху на пол вместе с продуктами. Мама стояла на пороге в старом халате, как обычно скрестив руки на груди. — Вас слышно на весь подъезд! — причитала она. Уже с порога она, размахивая руками, стала отчитывать Костю за все на свете и я с грустью рассудила, что этот вечер будет таким же громким как и обычно. Сколько я себя помню из нас двоих за все всегда доставалось брату сначала от отца, а теперь от матери. Он всегда был их мальчиком для битья, козлом отпущения. Костя не был подарком, но он точно не заслуживал всего этого. Вообще очень жаль, что мало кто получает по справедливости, что заслужил. По-моему мой отец попал в привилегированный список этого небольшого количества людей, которым все по заслугам. Он много пил, постоянно болтался без работы, за что мама пилила его, а он срывался на Косте. Я слишком отчетливо помню каждый такой вечер и ночь, хотя бы потому что именно я таскала с кухни мази, перекись, лед и прочее, чтобы потом сидеть возле его кровати и дрожащими руками пытаться что-то исправить. Поначалу мне хотелось плакать, но я чувствовала, что если заплачу Костя возненавидит меня. За это он ненавидел мать, она плакала иногда, но никогда не пыталась остановить отца, просто плакала и отказывалась смотреть. Поэтому все наши процедуры проходили в полной тишине. Никто не произносил ни слова. Как будто говорить об этом было запрещено. Как будто в этой семье вообще запрещено говорить. Не знаю помнит ли все это Костя. С того времени многое изменилось. Уже в 15-16 лет он стал пропадать подолгу где-то. Жил у друзей, ходил на борьбу по папиной инициативе. Сама я помню, что он не любил драться. Но все изменилось одним вечером. Кости не было дома уже неделю и никого кроме меня, кажется, это не беспокоило. Я сказала маме, что надо бы узнать где он, она сказала папе и они дружно начали ругать его за то, что он вот так уходит. Как будто у него не было причин уходить. Меня в отличие от Кости наоборот никогда не трогали, очень даже хвалили за хорошую учебу. Даже папа всем своим друзьям рассказывал, что его дочь отличница, в Москву поедет учиться. А Костя неблагодарный сын, от него нечего было ожидать. Не учится, пропадает где-то, не слушается. Тем вечером он пришел домой. Мама лишь окинула его презрительным взглядом и ушла готовить ужин. Отец пошатываясь встал с дивана и первым делом небрежно бросил пустую бутылку в Костю. Она пролетела в нескольких сантиметрах от его головы и разбилась в дребезги о стену. Костя даже не шелохнулся. — Ну и че ты приперся, сопляк?! Че жрать приспичило?! — Я тут тоже живу, — тихо процедил Костя. — Че ты там тявкаешь?! Подойди и скажи как мужик! Костя сделал несколько неуверенных но широких шага в сторону отца. Он не собирался оттягивать неизбежное. Впервые я заметила, что если брат еще немного расправит плечи, то будет по росту совсем как отец. Тот резко замахнулся и… Костя остался стоять на ногах. Еще один замах, но семнадцатилетний мальчишка на лету перехватывает тяжелую руку и заламывает ее так, что отец корчится от боли. — Еще раз пьяным увижу, руку сломаю. А если завтра же на работу не устроишься, будешь ночевать на помойке всю оставшуюся жизнь. После этого уже отец стал пропадать, приползал только когда Кости дома не было, он часто зависал со своими друзьями-бандитами, мама их так называла. С того момента она стала еще больше выносить мозг старшему сыну и обвинять его в том, что он разрушил ее семью. После школы Костя сбежал в армию, отец вернулся домой и они с мамой стали жить прежней жизнью. Он пьет, она его пилит, он клянется, что в последний раз, она прощает и так по кругу. Спросите, что же делала я? Я вообще не лезла в семейные разборки. Мечтала о том, чтобы свалить отсюда побыстрее — это была лучшая мотивация учиться. Но год назад отца не стало, у мамы еще больше поехала крыша, она вспомнила, что у нее оказывается есть дочь, за которой нужно следить, с которой нужно разговаривать. Лучше бы не вспоминала. Теперь на мне гипер-опекающая чокнутая мать. И как спрашивается я ее тут брошу? Я надела наушники. Я вообще все время дома стараюсь быть в наушниках. Только чтобы не слышать разборки этих двоих. Костя тоже хорош. Вернулся из армии, мог хотя бы в колледж поступить, но нет, сразу получил условку и все. Господи, когда же они замолчат?! Ссора происходила на кухне и ссорились они из-за меня. Мама считала, что я еще ребенок и за мной нужно присматривать, что у меня был сильный шок в прошлом году из-за того, отец умер у меня на глазах. Бред. Я испугалась, конечно, но на похоронах ни слезинки не проронила. Не из-за шока. Просто он заслужил. Мать решила, что после случившегося мне нужен психолог и особая забота. И вот все наши деньги утекают в никуда, то есть в моих врачей и Костины долги. Я так устала от этого. Всегда быть ответственным взрослым. Кажется, в этой семье я единственная сохранила рассудок. Единственная, кто заботится о реальных вещах: о том, что мы будем есть завтра, когда заплатить за воду. Сейчас мне просто хочется наконец сделать какую-нибудь глупость. Что угодно! Но я не умею делать глупости. Лена умеет. Что бы сделала Лена? Думать как Лена оказалось сложнее, чем я себе представляла. Меня внезапно осенило. За каких-то пять минут я надела свое единственное платье, накинула старую шубу и бесшумно вылетела пулей из квартиры. Музыка была уже как будто по вискам, подталкивая меня к свободе. Freedom — так и назывался клуб, в который я завалилась впервые в жизни. Мне, конечно, приходилось пить алкоголь, но только с Леной у нее дома или с Костей. Оказалось, я быстро напиваюсь. Вот я уже в самом центре толпы незнакомых мне людей танцую так, как будто сегодня мой последний день. Как будто завтра не наступит никогда. Не для меня. Было около двух часов ночи, когда я наконец вывалилась на улицу. На телефон пришло уведомление, что такси уже приехало. Не помню, чтобы я его вызывала. Но сейчас упасть в машину было лучшим решением. Водитель стоял на парковые, ожидая пока пассажир сядет. И я села.