И Против Всех

Пора тащить жребий. Как обычно, Эффи взвизгивает: «Сначала дамы!» и семенит к девичьему шару. Глубоко опускает руку внутрь и вытаскивает листок. Толпа разом замирает. Пролета бы муха, ее бы услышали. От страха даже живот сводит, а в голове одна мысль крутится, как заведенная: только бы не я, только бы не меня! Эффи возвращается к кафедре и, расправив листок, ясным голосом произносит имя. Это и вправду не я. Это — Примроуз Эвердин. Это ошибка! Этого не может быть! Имя Прим — на одном листке из тысяч! Я даже за нее не волновалась. Разве я не обо всем позаботилась? Разве не я взяла эти чертовы тессеры, чтобы ей не пришлось рисковать? Один листок. Один листок из тысяч. Расклад — лучше не бывает. И все, все насмарку. Как будто издалека до меня доносится ропот толпы — самая большая несправедливость, когда выпадает кто-то из младших. Потом я вижу Прим: бледная, с плотно сжатыми кулачками, она медленно, на негнущихся ногах бредет к сцене. Проходит мимо меня, и я замечаю, что ее блузка опять торчит сзади как утиный хвостик; и это приводит меня в чувство. — Прим! — кричу я сдавленным голосом и наконец обретаю способность двигаться. — Прим! Мне не нужно проталкиваться сквозь толпу, она сама расступается передо мной, образуя живой коридор к сцене. Я догоняю Прим у самых ступеней и отталкиваю назад. — Есть доброволец! — выпаливаю я. — Я хочу участвовать в Играх. — Чудесно! — восхищается Эффи Бряк. — Но… мне кажется, вначале полагается представить победителя Жатвы и… только потом спрашивать, не найдется ли добровольца. — все более неуверенно продолжает она. Конечно, она в замешательстве. В Дистрикте 12 уже много лет нет добровольцев, для нашего Дистрикта это не слава. Здесь все слабые и хилые, нет тех, для кого это было бы "карьерой". Здесь это никому не надо, этого бояться. Сзади, вцепившись в меня, как клещами, своими тонкими ручонками, исступленно кричит Прим: — Нет, Китнисс! Нет! Не ходи! — Прим, пусти! — грубо приказываю я, потому что сама боюсь не выдержать и расплакаться. Когда вечером Жатву будут повторять по телевизору, все увидят мои слезы и решат, что я легкая мишень, слабачка. Нет уж, дудки! Никому не хочу доставлять такого удовольствия. — Пусти! Кто-то оттаскивает от меня Прим, я оборачиваюсь и вижу, как она брыкается на руках у Гейла. — Давай, Кискисс, иди, — говорит он напряженным от волнения голосом и уносит Прим к маме. Я стискиваю зубы и поднимаюсь на сцену. — Браво! Вот он, дух Игр! — ликует Эффи, довольная, что и в ее дистрикте случилось наконец что-то достойное. — Как тебя зовут? Я с трудом сглатываю комок в горле и произношу: — Китнисс Эвердин. — Держу пари, это твоя сестра. Не дадим ей увести славу у тебя из-под носа, верно? Давайте все вместе поприветствуем нового трибута! — заливается Эффи. Дальше происходит невероятное — то, чего я и представить себе не могла, зная, как я совершенно безразлична дистрикту. С той самой минуты, когда я встала на место Прим, что-то изменилось — я обрела ценность. И вот сначала один, потом другой, а потом почти все подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают ее в мою сторону. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят.Теперь у меня действительно наворачиваются слезы. Хеймитч что-то орёт про их трусость, а я лишь думаю, что подписала себе смертный приговор. — Какой волнующий день! — щебечет она, поправляя парик, опасно накренившийся вправо. — Но праздник еще не окончен! Пришло время узнать имя юноши-трибута! — По-прежнему пытаясь одной рукой выровнять парик, она бодро шагает к шару и вытаскивает первый попавшийся листок. Я даже не успеваю пожелать, чтобы это был не Гейл, как она произносит: — Пит Мелларк! Первая мысль-Слава Богу, это не Гейл! Я взглядом пытаюсь найти Мелларка. Он бледный и напуганный. Естественно, как может быть по другому? На ум приходит воспоминание о том, как он спас мне однажды жизнь, кинув пару буханок хлеба. Они были подгорелые, и его мать ругалась на него за то, что он такой неуклюжий, уронил хлеб в печь. Скорее всего, он сделал это специально, сжалился надо мной. Тогда были тяжёлые времена, отец погиб в шахтах. Мы не могли справиться первое время сами. Тогда Пит и помог мне. Я была благодарна ему, как и сейчас, но выходит, мне придётся биться против него? Не успевает Пит пройти и пары шагов, как знакомый голос кричит из толпы: -Я доброволец, я тоже хочу участвовать в Играх! Это был голос Гейла Часть главы взята из романа "Голодные игры" (2008г) Автор: Сьюзен Коллинз