Исчезнувшая

      Глубокий вдох. И медленный тяжёлый выдох.       Что-то шумит в ушах. Жуткая головная боль. Пульсирующая, пронизывающая вплоть до мозга, до дрожи. До немого беспомощного крика. Не хотелось двигаться. Вернее, она не могла. Тело не слушалось и, казалось, вéсит сейчас намного больше, чем её вес. Приступ рвоты. Снова. Вдох. Выдох. Боль. Жёсткая, глубокая, странная… Это её чём-то накачали, или это она потеряла столько крови? Ничего не понятно. Она ничего не слышит, кроме какого-то непонятного неразборчивого общего шума, гула, словно она под водой. Всё плывёт, но даже попытаться открыть глаза нет сил. Слишком опасно. Страшно. Надо постараться собрать последние крупинки сил и что-то предпринять.       Предпринять? Были бы силы, она непременно усмехнулась. Что? Что она может предпринять сейчас? Как бы блевануть, чтобы не запачкать себя? Это, пожалуй, единственное, что она может сейчас сделать. Или хотя бы попытаться сделать. Кажется, она не уверена даже в том, что ощущает. И вообще, она ли это?       Голова… Безумно раскалывается голова. Почему же ей так плохо?       Она испустила болезненный стон и вдруг ощутила теплое прикосновение к голому плечу… Чëрт. Как бы ей хотелось открыть глаза и посмотреть на этого… Кого? Она совершенно ничего не помнит.       — …ая?..       Что? Кто это? И что он говорит?       — …пи… льно…       Только чёртовы обрывки. Больше она ничего не может услышать и разобрать как бы ни старалась.       Вдруг солнечное сплетение пронзила жгучая боль, перехватив дыхание. Она вообще сможет вздохнуть? Или это последние её мысли? Кашель. Страх берёт вверх над ней.       Ползучая боль током проходится по всему телу, будто по венам, отравляя её, уничтожая и тут же заменяя чем-то. Она даже не может дëрнуться. Скована так туго, что невозможно сделать лишний вздох. Если возможно его сделать. Она вообще дышит? Или это самообман? А сама она на самом деле подключена к какому-нибудь из аппаратов жизнедеятельности?       Что-то капнуло на грудь.       Неожиданно резко всё прояснилось. В ушах не звенит, резкость в глазах, наконец, устанавливает границы. Она в своём сознании. Даже боль отошла на дальний план. Только… Это ощущение того, что внутри тебя что-то есть…       — Ну как? Пришла в себя? Я же говорил, милая. Стало легче?       — Что ты… — женщина с трудом подняла голову на мужчину. — Сволочь, — прошипела она, узнав собеседника. Глаза окончательно сфокусировались, оживляя очертания лица напротив. Мерзко. Противно.       — Ай, ну как некультурно. Детка, это ведь всё для тебя!       — Для меня..?       Возможно не стоило озвучивать свои мысли, которые даются с трудом. Наверняка, она сейчас похожа на несмышленого ребёнка. Дура.       И опять-таки…       Всё? Она сглотнула. Контраст белого с металлическим цветов внушает панику. Теперь она, кажется, немного понимает её пациентов, которые неожиданно оказываются в больнице, хотя должны были быть где-то в центре какого-нибудь дерьма, на поле боя. Всё это вызывает страх и панику. Ты не можешь отследить, что с тобой делают, а можешь лишь отдаться и молиться, что всё будет хорошо. Желательно, чтобы всё было хорошо. Но у каждого эти критерии к понятию «Хорошо» бывают совершенно разные.       Что это за помещение? Она глазами скачет до всего, что в поле видимости. Яркое освещение слепит глаза, всё в отвратно-белом… Столы пустые, столы со стопками бумаг, бирки, трубки. Таблицы и диаграммы, экраны и капельницы. Где-то даже исписаны стены. Но… Она не может разобрать эти надписи. Они всё ещё слишком нечёткие. Ей же казалось, что зрение вернулось в норму? Самообман? Или же просто она… Точно. Она в каком-то куполе посередине огромной лабораторной комнаты. Сам купол будто матовый.       — Сакура… — нежно прошептал Киджи, возвращая её в реальность. Он, задрав подобие больничной белой сорочки на бедре женщины, нахально оглаживал кожу. Она не может как-то отреагировать на это. Руки не… Стоп. Рука…       Рука!.. Только одна рука!       — Ублюдок, — прохрипела Учиха, содрогнувшись от фантомной боли. Ей так хочется свернуться в комок, обхватить колени руками. Закрыться. Она измотана. Больна. Она ведь даже понятия не имеет, что с ней уже сделали и что дальше будут делать. А главное: зачем? Это так…       Жестоко.       Ей даже кажется, что это не первое её такое пробуждение. Будто каждый раз одна и та же реакция. А она не помнит. Сколько она уже здесь? Её ищут? Где она?       Вопросы, вопросы… Одни только вопросы! Не единого ответа!       Почему вдруг обычный день превратился в этот кошмар? Всё же было так хорошо, спокойно… Сарада ведь… Сарада! Он же не тронул её?!       — Ну же, детка, зачем так грубо?       — Где моя дочь? — прохрипела она, дрожа от ненависти и эмоциональной боли.       — Сакура, родная, — он проигнорировал её показательный рефлекс тошноты на его слова. — Глупая, — мужчина не переставал быть приторно нежным. Или казаться таковым. Но он склонился к её шее, утыкаясь в нежную кожу носом. Невозможно отодвинуться.       Еë разрывает изнутри. От боли, ненависти, эмоций, отвращения. У неё есть силы на слëзы. Но она бы хотела, чтобы их не было. Ни за что.       — И опять всё по-новой? Снова те же вопросы? — он помолчал, вглядываясь в мутные глаза. — Твоя дочь там же, где и была. Мне нужна была лишь ты. Или ты хочешь, чтобы здесь рядышком была твоя дочурка? Я уж решил дать и Саске шанс на что-то. Вашу дочь оставил ему. Не нужно было?       — Умолкни.       Догадка верна.       Она выдохнула. Её девочка в порядке. Но стоит ли доверять его словам? Так страшно. Тупая обречённость. Она ничего не может сделать, только лишь стараться поверить в это.       — Так значит, я поступил правильно? — набок улыбнулся мужчина, сложив руки на груди. — Могла бы и спасибо сказать. Я хоть и благодетель, но не бесплатный!       — Никакой ты не благодетель, — она говорила медленно, стараясь правильно выговаривать слова, — и никогда им и не был. Ты - садист, Киджи.       — Обижаешь. Я… — он задумался, растягивая время. Каждая секунда казалась струной в её нервах. Которая рвалась одна за другой. — Я - Создатель!       — Нет… — она шумно выдохнула через нос, почувствовав новый приступ тошноты и боли. — Ты именно садист… с извращенскими наклонностями.       — Хах, ну ладно, — он продолжал противно улыбаться. И подняв руку, потянул к её макушке, потрепав её. — Пусть будет так, как ты думаешь. Но я хотя бы не сижу сложа руки, зная, что мою жену похитили… — с каждым вздохом слова наполнялись ядом и желчью, тщательно скрываясь за напускной нежностью и обидой.       Он словно выбил весь воздух из её легких этим простым предложением. Она будто отрезвела, вынырнула из воды. И почему-то голова вдруг стала совершенно пустая, тяжёлая. И где-то внутри появилось это треклятое чувство… Сакура дёрнулась. Нет, её не забыли. Она не верит, ни за что не поверит! Он не бросит её. Он просто не знает. Он, конечно же, просто пока ещё не знает.       Мурашки пробежались по телу. То-ли от холода, то-ли от страха быть забытой и покинутой. Ненужной. Она же хоть что-то должна для него стоить… Хоть что-нибудь!       Щеки стали резать слëзы, вопреки её мыслям. Конечно, она же дорога ему! Они же семья… Она не будет опускаться до неверия своему мужу. Она верит. Она ждёт. Она же, чëрт возьми, мать его ребёнка!       Кажется, она стала слишком слабой… Во всём…       — Глупая, глупая маленькая Сакура… Я столько дал ему подсказок. А ему всё равно на тебя. Ты хоть примерно понимаешь, сколько уже здесь находишься? Полгода. Шесть месяцев и двеннадцать дней. Отсчёт начинался именно с того момента, как ты появилась тут. Дорога не считалась.       — Не верю, — улыбнулась она, не смотря на слëзы. — Представляешь, Киджи, — она метнула в него обжигающий взгляд мокрых глаз, вздёрнув брови, — не верю. Ни единому слову не верю.       — Хм? Правда? — самодовольно усмехнулся мужчина. — Дорогая, поверь, я старался быть добрым. Но если уж ты… такая… Придётся тебя немножко поломать. — Он мило улыбнулся ей напоследок, замечая её глупое бесстрашие и огонь в глазах. — Отключай контроль, — рявкнул он куда-то в сторону. Но… Она ничего не видит. Что происходит? Игры с разумом? Какая-то техника? Медицинский аппарат? Или, наоборот, аппарат для исследований?       Короткий ток. Крик. Пробный шажок. Она в этом уверена.       Он начал устный отсчёт.       — Три…       Сакура прикрыла глаза, готовясь к новому разряду боли, или тому, что для неё подготовили на этот раз. Она не чувствует чакру в своëм теле. Не чувствует и его чакры… Вообще ничего не чувствует.       Она быстро приоткрыла глаза и быстро метнула взгляд на руку. Кольца нет. Это самое обидное. Глупо.       — Два…       Он коснулся её опущенного подбородка рукой, приподняв его.       — Ну что ж ты такая упрямая?       — Иди к чёрту.       — Один.       Сакура уже готова была съязвить, что ничего не произошло, и как только открыла рот содрогнулась насколько было возможно.       Она готова была оторвать свою плоть от позвоночника. Разряды тока, вместе с вновь ощутимой болью в солнечном сплетении. На грудь будто положили огромный камень. Не вздохнуть. Во время коротких передышек она видела наслаждение на лице мужчины. Зачем? Почему он всё это делает? Касается ли это как-то их прошлого? Или ему нужна её чакра? Разряд.       — Спи.       Вгляд заострился на нём, запоминая.       И она потерялась в себе.

***

      Саске не разговаривал с Наруто или кем-то ещё, кроме Сарады, уже недели две. Да даже с ней он только перекидывался короткими фразами. В принципе он вообще стал мало разговаривать. Вернее, ещё меньше, чем раньше. Он переругался со многими по одной простой, но ужасной причине. Сегодня… просто ужасный день. Он навсегда вычеркнет его из своей жизни. И сегодня никуда не пойдёт, пока вся деревня соберётся, чтобы проститься с ней.       Он сглотнул сухой ком в горле, почувствовав приближение Сарады. Закрыл глаза, облокотившись на дерево. Нет. Ни за что. Он никуда не пойдёт. Не смогут заставить. Останется здесь, в месте, где всё напоминает о ней. Здесь, куда они вместе часто ходили. Останется под деревом, которое напоминает о ней даже именем.       Спустя столько времени, спустя гриф «совершенно секретно», обязательства о неразглашении и долгого, — действительно очень долгого! — расследования, они решили сдаться. Будто на зло ему. Сначала обнадëжили, а потом...       — Пап?       Саске не собирается отвечать. Понимает, что ей тоже трудно, но в этом и проблема. Он не знает как быть отцом и сгладить её боль. Его самого разрывает изнутри. У неё есть хотя бы силы на слëзы. Сам же он может только скорбеть внутри своей безэмоциональной гримасы. Чёрствый тюфяк. Чтож, как только им будет угодно.       — Папа, ты же не собираешься меня одну оставить со всем этим?!       Учиха закрыл глаза. Единственное, что он сейчас может сделать как отец — мысленно просить прощения у Сарады за эгоизм тысячи раз, миллионы. Это глупо и так по-детски отказываться верить в то, что лю… род… Саске сжал губы в тонкую полоску и сильно зажмурился. Да. Он отказывается верить, что любимый и родной человек мёртв. Что мертва его жена, его Сакура…       — Папа!       Он даже не заметил, как Сарада наконец отважилась сойти с тротуара и подойти к нему во всю эту грязь. Она сидела на корточках прямо перед ним в чёрном свободном кимоно Мофуку. И он мысленно усмехнулся своей слабости. Его дочь сильнее его. Она проходит это одна, без него. А он ведь даже не знает (и не хочет знать) где и что происходит, кто чем занимается и прочее. Ему это, если честно, противно. Он не был на Отсуя, не горит желанием быть и на Кокубетсушики. Ему стыдно перед дочерью, но он не может себя заставить поверить, что Сакуры… больше нет.       Она ведь где-то там. Живая. Только нужно сильнее стараться её найти. Он поверит даже в то, что она сама ушла от него, устроив огромный фарс, чем в то, что она умерла.       — Я не могу, Сарада, — глухо начал он, даже напугав и удивив дочь. Наверняка, она и не надеялась хоть на одно его слово. Но зато упрямо хотела посмотреть в его глаза. Эта черта передалась ей от Сакуры. Заглядывать в глаза, когда тебе особенно больно. — Не могу себя заставить поверить, что её… нет.       Говорить было тяжело. В горле слишком сухо, а слова застревали в глотке.       Сарада засуетилась рядом и он по наитию, — в кои-то веки он действительно понял её без слов, —расправил свой плащ. Она аккуратно села слева от него, прижавшись к нему и судорожно схватив за руку, которую он собирался уже убрать.       — Я...       Она изменилась в голосе.       — Не знаю, что им отвечать…       Говорила медленно. Даже, наверное, через чур медленно. Но он её понимал. И уж точно не ему её отчитывать. Сам не находит слов.       Саске крепче сжал её руки в своей. Будто так было возможно забрать её боль себе. Он старается не смотреть на дочь. Знает, что она держится из последних сил, чтобы не разреветься. Что ей сказать? Чтобы она перестала держать всё в себе? Промолчать? Попытаться выдавить из себя что-то в духе Наруто? Он подавил желание застонать от непонимания и лишь зажмурился.       Он не понимает её. Ему самому неприятно это. Но он такой. И его дочь, к сожалению, больше похожа на него, чем на свою мать.       Им двоим точно будет сложно одним.       — Прости, Сарада, я - никчемный отец.