Зельевар

По глади Чёрного озера пробегают лучи зимнего солнца. Воздух почти неподвижен. Чьи-то торопливые шаги поднимают снежную пыль. Школьная мантия распахнута, растрёпанные волосы метает ветер. Кажется, Лиам оставил свою шапку в теплице… а вместо неё в сумку положил мандрагору. Лиам бежит; ботинки скользят на обледенелой дорожке. Он торопится к замку — к башням из древнего камня и бесчисленных тайн. И кто придумал размещать теплицы так далеко? Лиам снова облажался на травологии. Профессор Дитон обладает зорким взглядом, но даже он не уследил за Данбаром. Украсть мандрагору — не такая уж маленькая оплошность. Да, Лиам положил её в свою сумку вместо шапки. А шапку, вероятно, кинул в горшок. Но он так торопился! Лиам и без того далеко не любимчик профессора Дитона. Данбар отвечает на вопросы слишком медленно и путает полынь с волчьим корнем. Но если бы профессор Дитон не задержал Лиама, он бы не торопился. Лиам бы вернулся, чтобы исправить ошибку — честно-честно. Но он опаздывает на урок зельеварения. Это предмет, где царит расчётливость и точность — именно то, чего не хватает Лиаму. Но почему-то всякий раз именно на уроках зельеварения Лиам ощущает необъяснимое тепло. Наверняка оно вызвано кипящими котлами и бурлящими эликсирами. Ох, как же Лиам скучает по теплу прямо сейчас. Дыхание вырывается белыми струйками. Шпили Хогвартса устремляются вверх, безучастные к бедам Данбара. Его мысли мечутся, как мандрагора в сумке. Страх перед профессором зельеварения вынуждает спешить. Лиам представляет себе класс: в котлах уже кипят зелья, однокурсники ведут записи или наблюдают за реакцией своих смесей под руководством профессора. А профессор… ну, он недовольный, высокомерный и немного насмешливый, как и всегда. Одним взглядом он способен эффектно добиваться тишины даже на спаренных уроках с Гриффиндором. Его пронзительные зелёные глаза прикалывают учеников к партам, как бабочек в коллекционный футляр. Лиам в этой коллекции занимает первое место. Потому что профессор зельеварения вечно на него злобно смотрит едва ли не целый урок. Вряд ли сегодня что-то изменится. В груди горит. Школьный дворик и двери замка рисуются впереди. Огромная лестница лишь приближает Лиама к опозданию. «Самый часто опаздывающий ученик Пуффендуя» — титул, на который Лиам не хочет претендовать. Мандрагора даже в хороший день отличается въедливостью, а сегодня день явно плохой. Лиам несётся по каменным ступеням замка, и мандрагору тревожит тряска. На дне сумки среди скомканных пергаментов и чернил замешательство мандрагоры сменяется паникой. Она прижимается к экземпляру «Продвинутого зельеварения» в твёрдом переплёте, и это ей не очень-то нравится. Поэтому она делает то, что мандрагоры делают лучше всего, — она кричит. Сердце Лиама падает в желудок: вопль мандрагоры, словно сирена, разрывает безмятежную тишину. Но Лиам же применил на ней «Обезъяз»! Мерлин Великий, Лиама заклеймят за халатность! Отчитают прямо перед всеми учениками за то, что он не вернул растение на законное место в теплице! Да ещё и добавят, что он совершенно плох в сглазах. Данбар судорожно расстегивает замок на сумке и косится в сторону школьного двора. Внутри виднеются силуэты учеников: все погружены в разговоры. Пока они не обращают внимания на то, что устроил Лиам. Мысли Данбара несутся в том же бешеном темпе, что и сердце. Может, броситься обратно к профессору Дитону? Нет, даже если бы Лиам мог воспользоваться трансгрессией на территории Хогвартса, он не успел бы успокоить мандрагору, незаметно пересадить её в горшок и появиться перед началом занятия. Каждая секунда приближает Лиама к страшному исходу: опоздание на урок зельеварения. Он снова окажется под осуждающим взглядом однокурсников, и, что ещё хуже, — разочарует профессора, на которого он так старается произвести впечатление. Щёки Данбара красные — от стыда и от холода. Крик мандрагоры не прекращается. Она вцепилась в дно сумки, но Лиам всё равно пытается вытащить её — прямо на ходу. Он шагает по заснеженной тропинке. Боковым взглядом Лиам замечает тёмную фигуру за деревом. Дерек, лесничий, известный среди студентов своей задумчивостью и молчаливым нравом, хмуро смотрит на Лиама. Дерек кажется такой же частью зимнего пейзажа, как и скрюченные ветви деревьев на фоне. От неожиданного появления Дерека Лиам вздрагивает. Ботинки скользят по мёрзлой поверхности. Данбар тщетно хватается за воздух. Мир на мгновение кружится, замедляется время. Удар о землю выбивает из лёгких воздух. Школьная сумка спадает с плеча. Мандрагора вылетает из неё и падает в снег. Лиам морщится, распластавшись на спине, и устало глядит в небо. Снежинки падают ему на лицо, цепляются за ресницы, впиваются в кожу ледяными зубами. Крик мандрагоры приглушает сугроб. Растение барахтается неподалёку от Лиама. Он тянется к ней онемевшими пальцами, но мандрагора извивается с удивительной энергией и откатывается от него. — Да мерлинова борода! — Лиам тянется за своей палочкой в кармане мантии, чтобы снова наложить сглаз на мандрагору и приклеить её язык к нёбу. Взмах палочки заставляет растение замолчать. Лиам крепко сжимает её дрожащей рукой и с облегчением выдыхает. Сердце колотится — от бега, от падения, от неловкости за зрелище, которое он собой представляет. Лиам быстро оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто, кроме Дерека, не заметил его позора. Но Дерек-то никому не расскажет. Дерек вообще ни с кем не разговаривает, лишь мрачно пялится из тёмных мест. Вместе с холодом в кости Лиама проникает решимость. Нет, ничто сегодня не заставит его опоздать на урок! Лиам поднимается на ноги, смахивая с себя снег. Он подхватывает сумку, чтобы сунуть туда мандрагору, и бросается к школьному дворику. В прохладном воздухе раздаётся звонкий смех. Лиам останавливается, прижимая сумку к груди. Ребята из Когтеврана появляются перед ним. Их школьные мантии идеальны, а в сумках нет мандрагор. Никто явно никуда не опаздывает. Бретт Талбот, надменный, как лёд на озере, кивает в сторону Лиама. — Эй, Данбасс, — тянет он, и в его голосе звучит притворная озабоченность, — ты выглядишь так, словно столкнулся с Гремучей Ивой. Остальные когтевранцы смеются. Хор гиен, что наслаждаются унижением Лиама. Он сжимает челюсть, стараясь побороть кипящую ярость. Пальцы крепче вцепляются в сумку. Лиам сужает глаза, мысленно перебирая возможные реплики. Но ничего остроумного не приходит. Лиам и впрямь предпочёл бы столкнуться с Гремучей Ивой, чем с Талботом. — Любишь растения, да? — Бретт указывает на сумку Лиама, из которой торчит пара стеблей с листьями мандрагоры. — Неудивительно. Растения растут, а ты отстаёшь в росте с первого курса. Всё ещё на что-то надеешься, да? Ловец и должен быть маленьким и проворным. Лиам не очень-то переживает о своём росте, но Бретт постоянно напоминает ему об этом. — А ты надеешься отыграться на мне словесно за то, что я уделал тебя в прошлом матче? — пожимает плечами Лиам. — Рост у тебя большой, но тебе это не помогает. Среди когтевранцев проносится ропот. На лице Бретта мелькает раздражение — всего лишь небольшая трещина в его невозмутимой манере поведения. Она исчезает так же быстро, как появляется, сменяясь привычной отстранённостью. — Неинтересно, Данбасс, — Бретт фыркает и пренебрежительно машет рукой, словно Лиам какая-то муха. — Когда станешь чуть меньше походить на дерьмо книззла, мы сможем поговорить. Когтевранцы двигаются дальше. Смех остаётся позади них, как звон колокольчиков. Лиам стоит на месте, пытаясь удержать гнев. Он яростно топает ногой по небольшой кучке снега на каменных плитах. В воздух взлетают ледяные кристаллы. Мандрагора недовольно шевелится — возможно, она испугалась резкого движения. А может, сочувствует Лиаму. Данбар опускает плечи, наблюдая, как снежинки оседают на землю. Его злость исчезает, как пар от дыхания на морозном воздухе. Лиам осторожно хлопает по сумке, пытаясь успокоить нервную мандрагору, и окидывает взглядом стены замка. Лиам должен успеть на зельеварение и вернуть себе хоть толику достоинства, которое растерял здесь, в снегу. Позади Данбара раздаются шаги. — Эй, Ли! — окрикивает его Мейсон. Когтевранская мантия Мейсона безупречна. Особенно в сравнении с мантией Лиама. Да, Мейс учится на одном факультете с Бреттом, но он не умничает… настолько сильно. На его лице мелькает беспокойство. — Ты что, сражался со снежным великаном? — ворчит Мейсон и протягивает руки в перчатках, чтобы отряхнуть Лиама от снега. — Ага, он победил. — Лиам не может удержаться от улыбки и прячет сумку за спину, чтобы Мейсон не заметил, что она шевелится. — Ты же в курсе, — Мейсон смахивает иней с воротника Данбара, — что большинство волшебников способны накладывать противоскользящие чары на подошвы ботинок? — Пффф, — усмехается Лиам, чувствуя себя немного легче, несмотря на пронизывающий холод. — Лучше в следующий раз я свалюсь прямо на Бретта. Его огромное эго здорово смягчит моё падение. Мейсон смеётся и подталкивает Лиама вперёд. Вместе они направляются в замок, оставляя следы на размякшем снегу. — Жаль, что теперь у нас так мало совместных занятий, — вздыхает Мейсон, клубы белого пара вылетают из его рта. Лиам прячет руки в карманы, ощущая, как мандрагора в сумке опять завертелась. — Да, это сделало бы год немного более сносным, — говорит Лиам. — Но твоя голова потерялась в цифрах, а моя — в мусоре. — Лиам корчит гримасу, словно это слово оставило у него во рту горький привкус. — Пути Вселенной многообразны, — философски изрекает Мейсон, жестом указывая на небо над ними. Как раз в этот момент ворон взлетает с одной из башен. — Профессор нумерологии настаивает, что судьба написана на звёздах. Но она также может быть начертана в учебнике по зельеварению. Уверен, ты преуспеешь, если не будешь называть ингредиенты для зелий «мусором». Лиам натянуто улыбается. Чтобы стать аврором, ему нужно сдать зельеварение хотя бы на средний балл. — А я уверен, что единственное, что написано для меня на звёздах, — это «остерегайтесь профессора Рэйкена», — произносит Данбар, и по его лицу пробегает тень. — Он ведёт себя так, будто я лично оскорбляю его, просто находясь в классе. Снег скрипит под ботинками. Россыпь парящих шпилей вонзается в небо. Широкие окна мерцают тёплым светом. Группы учеников тянутся к парадному входу. Смех и обрывки разговоров наполняют воздух. Кто-то рассуждает о предстоящем матче по квиддичу, кто-то спорит о последних домашних заданиях. Однако среди этого шума мысли Лиама заняты другим. Воспоминание о прошлом уроке зельеварения настигает его. Лиам стоит в тускло освещённом классе, уставившись в грязный котёл, а профессор Рэйкен нависает над ним, как зловещая туча. «Нет, нет! Вы называете это «Вытяжкой Мира», мистер Данбар? Это больше похоже на «Дренаж моровых язв». Вам нужно быть более внимательным, а не мечтать!» Ученики хихикают, бросая на Лиама взгляды. Кто-то смотрит с жалостью, кто-то с презрением. И там, в сыром подземелье, пропитанном едким запахом зелий, Лиам желает лишь одного: раствориться, как сахар в чае, исчезнуть. Голос Мейсона возвращает его в настоящее. — Ты меня слышишь? Лиам моргает и оглядывается по сторонам, скидывая тяжесть воспоминаний с груди. — Просто думаю о предстоящем уроке, — тихо бормочет он, его рука бессознательно залезает в сумку, чтобы проверить мандрагору. Листья утешительно щекочут его пальцы. Может, мандрагора понимает его, как никто. — Тебе не кажется, что я похож на мандрагору? — интересуется Лиам, и Мейсон непонимающе на него смотрит. — Я такой же крикливый, вспыльчивый и проблемный. — Ты проблемный, только когда падаешь в снег. — Мейсон обхватывает Лиама за плечи и ведёт его в толпу. Они проходят внутрь замка в потоке учеников. Вестибюль встречает их теплом и светом. — Но согласись, — говорит Мейсон, наклоняясь к уху Лиама, — профессор Рэйкен выбивается из рядов преподавательского состава. Он самый молодой и самый сексуальный. — Его затуманенный взгляд устремляется куда-то к картинам и выше, на передвигающиеся лестницы. Лиам зажимает сумку подмышкой и недоверчиво косится на своего друга. — Сексу… что? — шипит Лиам и хватает Мейсона за локоть, направляя к лестницам. — Ты ведь помнишь, что ты встречаешься с Кори, верно? — напоминает Лиам с укором, его слова звучат достаточно резко, чтобы пробить грёзы Мейсона. — С каких пор тебе стал нравиться профессор Рэйкен? Мейсон виновато вздыхает, будто его поймали на кухне за кражей печенья. — Нет ничего плохого в том, чтобы посмотреть и оценить его с эстетической точки зрения, — оправдывается Мейсон, позволяя Лиаму утянуть себя за статую Джокунды Сайкс, чтобы укрыться от группы громких гриффиндорцев, проходящих мимо. — Кори не о чем беспокоиться. Прежде чем Лиам успевает это оспорить, он чувствует неожиданный шорох рядом со статуей. За шорохом следует появление Кори. Он плавно снимает с себя плащ-невидимку. Его склонность к эффектным появлениям и подслушиванию переходит все допустимые нормы. — Ты… — Лиам прожигает его взглядом. — Можно хотя бы не появляться у всех на виду?! Тебя же заметят! — Да никто не смотрит на бедную Джокунду, — весело отзывается Кори, сворачивая мантию в неприглядный комок, и небрежно прячет её в карман. Мандрагора корчится, корни извиваются, словно взволнованные черви. Лиам неловко поправляет сумку. Кори скашивает глаза, на его губах играет коварная ухмылка. — Не стал прогуливать травологию, да? — спрашивает Кори, надвигаясь на Данбара. Не успевает Лиам сделать шаг назад, как Кори тычет пальцем в сумку. Мандрагора дёргается, издавая слабый писк. Похоже, чары уже рассеиваются. Лиам совершенно не силён в сглазах. Карие глаза Кори расширяются. — Лиам, ты что-то спёр из теплицы? — Я… — Лиам поднимает на Мейсона виноватый взгляд. — Дитон опять велел пересаживать мандрагоры. Я долго провозился, а потом он задержал меня после урока, чтобы отчитать… — Лиам вздыхает и приоткрывает сумку, показывая Мейсону свою спутницу. — Я так торопился, что взял её вместо шапки. — Ох, зря я не пошёл, — тоскливо говорит Кори. — Хотелось бы это увидеть. Может, ты её и на голову пытался надеть? — Нет, не пытался, — врёт Лиам и меняет тему: — Ты слышал вообще, что Мейсон считает профессора Рэйкена сексу… интересным? Кори и Мейсон переглядываются и тянутся навстречу друг другу, словно их связывает невидимая нить. Их губы встречаются в быстром поцелуе, и они разражаются общим смехом. — Ты считаешь его сексу-интересным? — хихикает Кори, и Мейсон запрокидывает голову, сотрясаясь от смеха. — О, я категорически не согласен. Он не просто сексу-интересен! Он великолепен, — заговорщицки шепчет Кори, почему-то кивая на Лиама. — Профессор Рэйкен определённо придаёт изюминку слизеринским подземельям. — Кори складывает руки в молитве, словно говорит о каком-то святом. — Его ум, как бурлящий котёл знаний. Скольких учениц и учеников он вовлёк в тонкое искусство зельеварения? Его страсть к этому предмету сильнее, чем «Амортенция». Лиам в недоумении смотрит на Кори. Уголки губ ползут вниз. Данбар не может понять, зачем Кори откровенно лжёт. Для Лиама профессор Рэйкен лишь строгий и непреклонный зельевар. Там, где Кори видит его великолепие, Лиам ощущает лишь ожоги от резкой критики профессора. — Да ладно вам, — произносит Лиам и направляется вперёд по коридору. — Разве у нас нет соперничества между факультетами? Он декан Слизерина. Одно это заслуживает от нас откровенного презрения и недовольных насмешек! — Слизерин, Гриффиндор, Когтевран или Пуффендуй, — начинает Кори, и его голос приобретает преувеличенно серьёзный тон, — это всего лишь небольшое развлечение, не так ли? Гордость за факультет — это хорошо, пока она не отвлекает тебя от талантов других. А талант, — Кори лукаво ухмыляется, — в данном случае особенно приятен для глаз. Мейсон с энтузиазмом кивает. Кажется, его мнение непоколебимо на этот счёт. Похоже, Лиам существует в другой реальности, где профессор зельеварения бывает жесток лишь с ним. Лиам вздрагивает и резко останавливается, когда из-за поворота вдруг вылетает Хэйден Ромеро, староста Гриффиндора. Её хмурые брови так же суровы, как линии на древних гримуарах. Она сокращает расстояние и быстрым движением хватает Данбара за галстук. — Лиам Юджин Данбар! — её голос ударяет, как хлыст, и разносится по коридору, заставляя нескольких учеников повернуть головы. — Что, во имя Мерлина, ты творишь, воруя у профессора Дитона?! Он только что связался через камин с профессором Дугласом! Мандрагорам место в теплице, Лиам! Это вопиющее пренебрежение школьными правилами и безопасностью окружающих! Лиам пытается напустить на себя видимость спокойствия. — Хэйден, давай просто… Его попытка успокоения оказывается тщетной. Громкость Хэйден лишь возрастает, привлекая ещё больше глаз и ушей к её тираде. — Ни слова, Лиам! Я этого не потерплю! Таскаться с таким опасным растением, как мандрагора?! Это безответственно и безрассудно, и… — она внезапно замолкает, но её слова уже подействовали, словно заклинание призыва. Профессор Гарретт Дуглас, заместитель директора, величественно появляется в коридоре. Весь его вид говорит о том, что ситуация выходит за рамки простого проступка. Шёпот растущей толпы окутывает всё напряжением. Хэйден с почтительным кивком отходит в сторону, когда профессор Дуглас приближается к ним. На его лице проступает озабоченность. Шумная толпа затихает, все взгляды устремляются на Данбара. — Лиам, — произносит профессор Дуглас, его голос сдержанный, но в нём слышится угроза последствий. — Это правда? Ты действительно был настолько безрассуден, что вынес мандрагору из теплицы профессора Дитона? Под допросом заместителя директора Лиам теряет прежнее самообладание. Море студентов, сомкнувшихся вокруг, кажется единым целым. С учётом язвительного отзыва Хэйден, любые доводы Лиама покажутся неубедительными. Его мысли кружатся, как листья в бурю; тяжёлая тишина окутывает коридор. Профессор Дуглас стоит грозным силуэтом на фоне шепчущих учеников и тающих свеч. Исхудалые и резкие черты его лица выражают неодобрение. — Молодой человек, вряд ли мне стоит говорить, насколько я разочарован, — произносит Дуглас. Его голос ледяным лезвием прорезает пространство. Он протягивает руку, его длинные и бледные пальцы подрагивают. — Давайте её сюда. Мандрагора протестующе дёргается. Лиам медленно раскрывает сумку и смотрит на трепещущие листья и корни. Рука касается мандрагоры, и её листья прижимаются к коже Данбара с необычной привязанностью. Окружающие ученики ахают, когда Лиам вытаскивает мандрагору из сумки. Лицо профессора ещё сильнее заостряется. Хэйден смотрит на Лиама со смесью гнева и неверия. Кажется, она считает Лиама непостижимо тупым. — Неосторожность такого масштаба не может остаться без последствий, — произносит профессор Дуглас. — Я снимаю с Пуффендуя двадцать баллов. Наказание обрушивается на Лиама с тяжестью падающего камня. Ропот проносится по толпе. Неужели гриффиндорцы и в этом году победят в соревновании между факультетами?! — Да ладно, он же просто… — начинает Кори, и взгляд профессора Дугласа резко обращается к нему. — Нарушение спокойствия и сомнение в авторитете тоже не поощряется, мистер Брайант. Ещё десять баллов с Пуффендуя. — Профессор Дуглас кивает Хэйден в знак молчаливого согласия и уходит, сжимая понурую мандрагору. Её листья печально качаются, будто она машет Лиаму на прощание. Когда заместитель директора взмахивает мантией и растворяется в коридоре, с Хэйден происходит любопытная перемена. Суровое выражение её лица меняется на надменно-весёлое. С наглостью, не свойственной старосте, её рука поднимается в непринуждённом жесте, и она показывает Лиаму средний палец. Данбар с открытым ртом наблюдает за уходящей Хэйден. — Чёрт возьми, приятель… — Мейсон издаёт глубокий вздох. — Как, во имя четырёх основателей, вы двое умудрились встречаться целых полгода? Вопрос повисает в воздухе, смешиваясь с частицами пыли в косом свете из высоких окон. Да, поначалу отношения с Хэйден были главой из сказки: вихрь совместных взглядов над дымом от зелий, смех на поле для квиддича, нежные моменты под живыми картинами. Но потом они расстались, и Хэйден начала вести себя просто ужасно. Кори с язвительной усмешкой замечает: — Она накладывает на тебя какое-то заклятие всякий раз, как вы с ней пересекаетесь, или мне только кажется? — Вам, ребята, не понять. — Лиам не отрывает взгляда от места, где стояла Хэйден. — Это сложно. — Сложно — вытащить ниффлера из Гринготтса, — хмыкает Мейсон со знающим видом. — А у тебя классический случай «плохого разрыва». Лиам улыбается и качает головой. Хорошо, что у него есть друзья, способные с юмором отнестись к его самым тревожным переживаниям. Пока они идут по коридору, Кори бросает едкие комментарии, которые забавляют Мейсона. Но мысли Лиама совсем далеко от них. Когда он встречался с Хэйден, их отношения были предметом восхищённых взглядов. Все в Хогвартсе считали их лучшей парой. Однако Лиам в этом романе ощутил лишь глубокий внутренний сдвиг. Лиам испытывал к Хэйден искреннюю привязанность, но она точно не была такой уж всепоглощающей. Это не было любовью, которая должна сопровождать подобный союз. Лиаму потребовалось немало прогулок вокруг Чёрного озера, чтобы наконец осознать — его привлекают не женщины, а мужчины. Это открытие принадлежит только ему. И пока он не находит смелости поделиться им даже с Кори и Мейсоном. Хотя Лиам не удивится, если эти двое его давно разгадали. Лиам успешно пережил разрыв с Хэйден и пока не собирается вступать в какие-то новые отношения. Да и с кем? Голова Лиама занята лишь профессором Рэйкеном с его загадочной аурой. Он так изящно обращается с безоаром… Обычное восхищение ученика интеллектом учителя. Лиам медленно выдыхает. Да, он облекает правду в шутку, но когда он думает об этом серьёзно, то понимает, что настойчивая фиксация на профессоре — не просто школьный интерес. И всё же признаваться в подобных чувствах даже самому себе — запретно. «Я не влюблен», — каждый раз думает про себя Лиам, когда взгляд профессора заставляет сердце биться быстрее. Волшебники, влюбляющиеся в своих профессоров, — это выдумка школьников, а не биография Лиама Данбара. Нет, нет. В памяти снова появляется профессор Рэйкен. Подземелья Хогвартса, где камни жадно глотают свет и прохладный воздух. Дверь в кабинет Зелий, словно тайна, ждущая, чтобы её открыли. И сам профессор, хозяин этого тёмного места, сотканный из интриг. Зелёные прищуренные глаза следят за бурлящими котлами и стеклянными флаконами — с напряжением, что нервирует так же, как завораживает. Одержимость профессора Рэйкена известна всей школе. Он помешан на изучении ликантропии. Он рассказывает о ней с рвением на грани фанатизма. Привлекает ли его двойственность формы оборотней? Вечный танец между контролем и дикостью? Или же его будоражит необузданная магия превращений? Лиам посещает все лекции профессора. Лиам так старается на практических занятиях. Но раз за разом, когда он сдаёт новое зелье, его постигает разочарование. Профессор лишь вздыхает — или от раздражения из-за очередной ошибки или из-за самого Лиама. Профессор считает его настоящей посредственностью, и Данбар ощущает невидимую пропасть между ними. Иногда Лиам задаётся вопросом: если профессор узнает один секрет, то повысится ли ценность Лиама, как ученика? Что, если профессор Рэйкен раскроет, что Лиам хранит в себе то самое проклятие, о котором профессор лирически рассуждает по полнолуниям? Сменятся ли его снисходительные вздохи на уважение? А может быть, и на профессиональный интерес? Или… что-то большее. Лиам — оборотень, и угли этой тайны поддерживают лишь два человека, которым он безоговорочно доверяет — Мейсон и Кори. Под влиянием полной луны Лиам узнал, что значит носить шкуру зверя, стоять на шаткой грани между двумя мирами. Мейсон и Кори были рядом с самого начала, с того рокового укуса, который навсегда изменил ход жизни Лиама. Их связывает верность и доверие. Связь, запечатанная под лунным светом, процветающая при свете дня. Их дружба — убежище Лиама. Когда луна призывает Данбара, друзья хранят его тайну и обеспечивают её безопасность, гарантируя, что замок и его обитатели останутся в неведении о бродячем существе, запертом в Визжащей хижине. Они наблюдают за ночным небом, ожидая, когда рассвет возвратит им друга, измученного и усталого. Лиам много фантазирует о возможной реакции профессора, но понимает, чем чревато подобное откровение. Взгляды волшебников на оборотней колеблются между страхом и презрением. И этот ядовитый состав может испортить даже самые чистые намерения. Поэтому Лиаму и дальше стоит оставаться всё тем же неуспевающим учеником с глазами, слишком яркими от незаданных вопросов. С сердцем, тихо жаждущим признания профессора. По коридору эхом разносится голос Мейсона. — Лиам, ты опять ушёл в себя? — Мейсон машет перед его лицом. — Увидимся позже, да? Нумерология меня ждёт! Лиам моргает, и призрак улыбки расплывается по его лицу. — Да, пока, Мейсон. Считай свои цифры, — с насмешливой торжественностью говорит ему вслед Данбар. С уходом Мейсона тишина поглощает Лиама с Кори. Они торопливо пробираются по лабиринту коридоров, чтобы вовремя добраться до подземелий. Но Кори никогда не выдерживает долгого молчания. — Итак, Лиам, — тянет он с притворной непринуждённостью, когда они сворачивают за угол, — твоя академическая страсть к зельям всё ещё при тебе? Или это страсть к самому профессору? Уголки рта Лиама непроизвольно дёргаются. Кори хихикает и толкает его в плечо. — Да ладно, не притворяйся. Я всё вижу. — Ты видишь то, чего нет. — Данбар закатывает глаза. — Думаешь, что ты следующий провидец, да? Почему тогда получаешь плохие оценки по прорицаниям? — Тебе всё равно — критика или похвала, лишь бы он внимание обратил, — замечает Кори, пока они спускаются всё глубже в подземелья. — Возможно, это тебе стоит начать беспокоиться о своих оценках, вместо того чтобы сходить с ума по недостижимым профессорам. Помни, что для сдачи экзамена тебе придётся приготовить зелье правильно. А не так… как в прошлый раз. Лиам в бешенстве смотрит на Кори, останавливаясь возле двери в класс Зелий. Факелы, выстроенные вдоль стен, тихо шипят. Аромат кипящих отваров витает в воздухе. Данбар издаёт нервный смешок. — Профессор Рэйкен ненавидит меня, Кори! И я его тоже! Какая страсть?! — выкрикивает Лиам в пустоту и ощущает, как жар касается кончиков его ушей, как вспыхивают щёки, словно огненные цветы распускаются на его лице. — Честно говоря, если бы я сварил сам «Феликс Фелицис», он бы всё равно оставил меня на отработку! Кори, сияющий довольной ухмылкой, вдруг замирает. Взгляд устремляется в одну точку, расположенную прямо за Лиамом. Но Данбар, подхваченный гневом, продолжает свою речь, становясь лишь быстрее и горячее: — И это не значит, что я не стараюсь! Я стараюсь изо всех сил, но всегда есть кто-то… что-то… — Лиам всхлипывает, и слова застревают у него в горле. Наконец заметив удивлённый вид Кори, Лиам решает проследить за линией его взгляда. Данбар медленно оборачивается. По позвоночнику бежит дрожь. Профессор Рэйкен стоит в двух шагах от него. Где-то между ударами сердца и дыханием Лиама, его настигает ужас осознания. Стены коридора оказываются слишком близко, свет факелов — слишком ярким. Лиаму хочется раствориться. Что ему делать? Бежать, всё отрицать, смириться с последствиями… шестерёнки времени на мгновение тормозят и вновь начинают скрипеть. А Лиам может лишь стоять, заикаться и стыдливо краснеть, разглядывая профессора Рэйкена. Его можно назвать классически красивым: в его чертах нет излишней мягкости или суровости. Цвет его глаз напоминает солнечные блики, что пробиваются сквозь листву Запретного леса ранней весной. Тёмные волосы зачёсаны назад. Лишь пара непослушных прядей смеет падать на его лоб. На его левой щеке есть родинка. Крошечное несовершенство усиливает общее впечатление от симметричной привлекательности. Ткань чёрной мантии каскадом ниспадает на широкие плечи и элегантно спускается по его фигуре. Он холодно смотрит на Лиама, и Данбар произносит дрожащим шёпотом: — Здравствуйте, профессор Рэйкен…