Словно сон

Айсмен выпустил облако дыма. Смешиваясь с его дыханием, он растворился в ночной прохладе. Где-то внизу сигналили машины, владельцы которых торопились домой. При таких сугробах им будет непросто доехать куда либо. От этой метели одни проблемы, черт бы её побрал. Думается, что пробки не исчезнут и к завтрашнему утру, поэтому, как Айсмен будет добираться до дома, поистине загадка. Это сейчас он стоит на балконе дорогой квартиры, одетый в одно лишь пальто, а вот о последствиях подумать, ему в голову не пришло. И что на него нашло? Всё вышло так странно. Внезапно начало накатывать смущение. Щёки покраснели ни то от стыда, ни то от мороза. Либо причиной этого было осознание того, что где-то там всё ещё лежит Липпманн. Обнажённый. Айсмен прикрыл глаза, тяжело выдохнув. Сигарета давно истлела, но вот кипящая внутри страсть, нет. Это всё просто порыв. Это можно сдержать. Достаточно закурить ещё одну сигарету. Они всегда помогали, даже в самых безнадёжных ситуациях. Если Айсмен получал ранение, табачный дым всегда помогал заглушить боль. Переключиться с неё на что-то другое. Так же и сейчас. Не надо ни о чём думать. Надо просто закурить. Открытый балкон и свежий воздух помогли Липпманну прийти в себя. Он лежал на диване всё ещё полностью обнажённый. Его грудь тяжело вздымалась, а на лбу была испарина. Из-за этого к нему прилипли несколько прядей, которые легко было поправить. Однако ему не хотелось даже пальцем шевелить. Всё происходящее вогнало актёра в какое-то непонятное состояние. Быть может, гормоны бурлят. Он расслабленно закрыл глаза, потянувшись. Сейчас Липпманн был похож на изящное мраморное изваяние, предоставленное лишь одному Айсмену. Подобный облик явно не для чужих глаз. Даже на фотосессии в таком виде актёр не соглашался ни под каким предлогом, даже если обещали заплатить хорошие деньги. Довольно иронично. Нежной кожи коснулась ночная прохлада, вызывая неприятные мурашки. Разгорячённое после близости тело, довольно остро отреагировало на смену температур. Липпманн поправил волосы и сел. Пару секунд его затуманенный взор осматривал весь этот беспорядок, устроенный в порыве страсти. Белая рубашка Айсмена валялась скомканной около дивана. Там же лежали и брюки. Почему-то сердце пронзила тонкая нить тоски. Ведь он не останется, более того, даже не заговорит об этом вновь, или того хуже ‐ начнёт относиться с презрением. Липпманн встал, босыми ногами прошёлся по холодному полу. Подняв рубашку, явно принадлежащую не ему, он позволил себе совершить эту небольшую наглость и накинул её на плечи. Она явно велика для него, потому что края висели намного ниже пояса. После чего Липпманн запахнулся в приятную, но дешёвую ткань, прикрывая грудь. Он вышел на балкон, глядя на ночной город. Пахло сигаретным дымом. Интересно, какая это уже по счету? Они молчали недолго. Айсмен, не повернув головы, мрачно произнёс: — Ты бы тут не стоял. — Почему? — спросил Липпманн, скрещивая руки на груди, стараясь тем самым согреться. — Холодно, — после чего Айсмен, наконец, повернул голову в его сторону. Его взгляд цепко прошёлся по нему с головы до ног, видимо, подмечая перемены в гардеробе. Однако ничего против тот не сказал, лишь медленно отвернулся. Ему явно было, что сказать. Только вот, Айсмен совсем не мастер слова. Он привык молчать вне зависимости от ситуации. Плевать, если это просто дружеская встреча или какое-то официальное собрание, наёмник будет тихим и незаметным, словно тень. Однако сейчас ему казалось, что здесь молчание совсем неуместно. Липпманн с интересом разглядывал загадочную фигуру Айсмена. Пару минут назад он казался таким нежным и мягким, но сейчас словно вновь обрёл твёрдость стали. Ни на что не надеясь, он потянулся пальцами к его руке. Айсмен неосознанно дёрнул ею, словно тоже желая этого, однако после с ледяным спокойствием спрятал озябщую ладонь в карман. Липпманн неловко отстранился, обняв себя руками. На пару минут повисла тишина. Они стояли, слушая, как внизу сигналят машины, смотря, как по свежему снегу ходят люди. Молчание прервалось бархатным голосом: — Не останешься? Айсмен молчал. Он уж было хотел достать очередную сигарету, но передумал и ответил: — Меня ни одно такси сейчас не возьмёт, машина из мафии тоже. Липпманн взглянул на него, даже как-то повеселев, а потом коротко бросил: — Лечь можешь в гостевой комнате, ванну тоже прими, если это необходимо. Ответом ему послужил кивок. После этого между ними вновь повисла тишина. Что можно сказать человеку, с которым только что переспал? Липпманн бы придумал, касайся дело легкомысленной женщины или своенравной светской львицы, но здесь совсем другой случай. Здесь это был мужчина, и не просто какой-то парень на пару ночей, а член их общей компании. Если Пианист узнает об этом, то им явно не избежать лишних вопросов, которые будут весьма неприятны обоим. Хотя возможно, все чувства, которые он сейчас испытывал к Айсмену вызваны лишь переизбытком гормонов и ничего большего между ними никогда не будет. Утром можно порассуждать об этом, а сейчас в пору принять ванну и лечь спать. Липпманн развернулся, направившись обратно. Айсмен несмело проводил его взглядом. Он тихо вздохнул и потом, не говоря ни слова, прошёл в ванную, захлопнув за собой дверь. Судя по всему, балкон уже можно закрыть. Всё равно, стоять тут больше некому. Липпманн не делал подхватить простуду, поэтому зашёл в гостинную, принявшись наводить порядок. Он поднял смятые одежды, сложив их в аккуратную стопку в углу дивана, который желательно бы тоже прибрать. Заняться этим можно попозже, сейчас в пору накинуть на себя что-то, а не ходить обнажённым, пусть и по своему дому, но всё-таки здесь были ещё люди. Липпманн не хотел надевать чистую одежду, не приняв ванную, поэтому прикрыл наготу банным халатом. Тот всё равно скоро понадобится. Айсмен вышел, придерживая полотенце на поясе. Такие виды после близости лишь будоражили воображение. Его будто дразнили, но с этим нельзя было ничего сделать. Липпманн взял стопку с одеждой и подошёл к Айсмену. Тот потёр шею, удивлённо глянув на него. Ему лишь молча протянули аккуратно сложенную рубашку, под низом которой расположилась и жилетка. Он аккуратно взял её, будто бы боясь вновь дотронуться до чужих рук. Хотя, после того, что между ними было, хотелось бы вновь ощутить на своём теле их тепло. Однако для него всё это не более чем развлечение, игра, чтобы развеять скуку. Не сказать, что Айсмену неприятно, он просто привык, что им пользуются, этот случай — не исключение. Поскорее бы пойти спать, чтобы забыть всё это и на следующий день не мучаться воспоминаниями, которые сейчас до сих пор вызывают в теле приятную дрожь. Он уж было хотел пожелать Липпманну спокойной ночи, но с удивлением обнаружил, что не может выдавить из себя ни слова. Под мягким взглядом его глаз, Айсмен замер. Сцепив зубы, он неожиданно приблизился. Напряжение в теле было похоже на натянутую струну, которая вот-вот лопнет. Что с ним творится? Наваждение всё ещё не ушло? Ощущения такие странные, но от этого не менее приятно. Он поднял руку, явно желая сделать что-то иное, но в итоге лишь забрал одежду, отвернувшись от Липпманна. Тот посмотрел ему вслед, не оборачиваясь, а потом закрылся в ванной. Набрав горячей воды, он разделся и залез туда, подтянув колени к себе. В его голове не было ни единой мысли. Взгляд просто упёрся в водную гладь, будто бы она могла ответить ему чем-то кроме тишины. Липпманн не знал, что тут и думать. Сниматься в кино и то легче. Ведь на экране это всё не по-настоящему, лишь красивая картинка. Актёры могут целоваться в кадре, а за кулисами ненавидеть друг друга, но подобное лицемерие ему не близко. Хотя бы в компании близких людей он мог расслабиться и искренне поговорить о том, что ему нравится или не нравится. Однако как о таком расскажешь? Это ведь не фильм, который можно приукрасить или переврать по-своему и не переговоры, где главное — лить им в уши побольше лести. Эти люди знают его и не поверят в подобные рассказы. Айсмен, разумеется, будет молчать об этом, но такое тоже не радовало. Он не скажет ни слова другим, но вот что насчёт него? Зайдёт ли у них разговор об этом снова? Или же Липпманн так и останется в неведении?