Прикосновение к солнцу

В день, когда Сычен впервые видит Юту, ярко светит солнце – это врезается в память, наверное, потому, что внутри у него всё темно и солнце это режет по глазам. Юта – друг Тэёна, и тот так рад, когда знакомит их, что Сычену тоже приходится изображать радость, хотя Юта совсем ему не нравится. Он стоит весь в чёрном, в небрежно накинутой кожаной куртке, несмотря на майскую жару, и откровенно рисуется – не перед Тэёном и уж точно не перед Сыченом, а просто так. Когда Сычен говорит своё «привет», Юта улыбается и смотрит ему прямо в глаза. И Сычена как будто что-то обжигает внутри. Обжигает больно, и Сычен закрывается, вернее, пытается закрыться, но в тот день он весь как оголённый нерв и не может спрятаться от окружающего мира. Тэён – предатель, хоть и действует из лучших побуждений. Он сваливает домой, оставляя Сычена с Ютой – они, видите ли, живут рядом. Это правда, Юта, оказывается, действительно живёт в десяти минутах ходьбы от Сычена, и Сычену приходится терпеть его всю дорогу. Солнце жжёт глаза, и присутствие Юты жжёт что-то внутри, но, чем ближе они подходят к дому Сычена, тем медленнее он идёт. Домой идти страшно, и пусть уж лучше солнце и Юта, чем… – Хочешь, сходим куда-нибудь? – вдруг говорит Юта. – Посидим в кафе или пойдём в парк? Сбитый с толку, Сычен спрашивает: – Зачем тебе это? Звучит, наверное, очень тупо, но Юта просто пожимает плечами. – Погода хорошая. И ты не хочешь идти домой. «Охуеть ты проницательный», – думает Сычен, а вслух говорит: – Мне нужно домой. – Ну, если нужно… – Юта пожимает плечами, и внутри Сычена как будто обрушивается лавина и он вываливает на Юту то, что давило его всё это время. – У меня дома умирает кошка. Это даже не моя кошка, я подобрал её неделю назад на улице, не знаю, зачем, и она уже тогда умирала. Я думал, что вылечу её, я возил её к ветеринару каждый день, и ей там ставили уколы и капельницы и навыписывали кучу лекарств, но ей ничего не помогает. И врач – ветеринар – сказал, что, если и сегодня ей не станет лучше, то нужно усыплять. С утра ей не было лучше, и как ты думаешь, стало ли ей лучше, пока я тут гуляю? Он говорит всё это Юте в наказание за его любопытство, ожидая, что Юта сейчас неловко потупит взгляд и, сказав что-то неуместно-утешающее, исчезнет из его жизни, хорошо если навсегда. Но Юта по-прежнему стоит перед ним, не испугавшись даже его сарказма, и говорит: – Давай отвезу в клинику. У меня есть машина – то есть, это машина старшей сестры, но она уехала на месяц и разрешила мне кататься. Сычен с полминуты смотрит на него, ловя ртом воздух. – Спасибо, – только и говорит он, и дальше они идут молча. Темнота, которая встречает Сычена дома, – это та же темнота, что у него внутри. Серый сумрак спрятанных за шторами комнат. Кошка лежит между стеной и холодильником, уже холодная. Сычен берёт на руки её истощённое тельце – оно ощущается как-то по-другому, не так, как утром, когда она была ещё жива, – и кладёт на импровизированную лежанку из старых полотенец, которую он устроил ей под стулом. Когда он уходил, кошка была так слаба, что не могла подняться, но перед смертью как-то умудрилась забиться в эту щель. Сычен слышал, что дикие кошки так делают: прячутся, чтобы умереть как можно дальше от людей, и ему становится стыдно за себя. Он притащил эту кошку с улицы, надеясь её спасти. Чёрт знает, зачем. Ему просто стало ужасно жаль её, когда она сидела на крыльце, прячась от дождя и дрожа всем худым тельцем, и он забрал её домой. Может быть, на самом деле ему было жалко что-то внутри себя, о чём ему напомнила эта умирающая кошка, и вся эта нелепая попытка спасения была актом эгоизма. Может быть, ему стоило просто принести ей еды. Развернув полотенца, на которых она лежала, Сычен укутывает кошку в них полностью и закрывает ей мордочку, так что уже непонятно, что в свёртке. Только потом он вспоминает про Юту. – Можешь не приезжать, – говорит он по телефону. – Она умерла. На том конце раздаётся короткое молчание. – Я уже подъехал. В какой ты квартире? Я поднимусь. Сычен не спрашивает, зачем, и просто называет номер. – Ты хочешь похоронить её или отдать в клинику, чтобы её кремировали? – спрашивает Юта. Он стоит, привалившись плечом к косяку, и смотрит на маленький свёрток, рядом с которым стоят миски с водой и едой. – Мне кажется, лучше похоронить. Это была дикая кошка. Если я похороню её, её тело вроде как снова станет частью окружающего мира, как это произошло бы, если бы я не забрал её. Юта кивает, и Сычену с чего-то вдруг становится небезразлично, что Юта на самом деле думает по поводу него. Может, считает придурком или просто чудиком. По его глазам, впрочем, этого не скажешь – в них Сычену мерещится сочувствие, но принять его он не может. В глубине души он сам считает себя придурком и чудиком из-за этой истории. Окно на кухне закрыто шторами, и только узкая полоска света разрезает сумрак. Сычен думает о том, что за стенами дома всё так же безжалостно сверкает майский день, и вспоминает дорогу до дома и их с Ютой дурацкий разговор. – Знаешь, когда я сказал, что вдруг ей стало лучше, пока меня не было, я ведь и вправду надеялся на это. Совсем чуть-чуть, – зачем-то говорит он, и неожиданно ему становится плохо. Что-то подкатывает к горлу и всё плывёт перед глазами – сумрачная кухня и лицо Юты, – и Сычену кажется, что его сейчас стошнит или, может, он грохнется в обморок, но вместо этого он начинает рыдать. Это странно, этого с ним не бывало бог знает сколько, тем более при посторонних, но вот он плачет и никак не может остановиться. Нужно куда-то деться, сбежать, думает он, но выход перегораживает Юта. Не прятаться же от него под стулом. Сычен пытается закрыться руками – и внезапно чувствует, как Юта берёт его за плечо – и крепко-накрепко прижимает к себе, пряча от всего мира. Сычена это так поражает, что он даже не пытается вырваться, хотя не любит, когда его трогают, тем более – обнимают, так беспардонно и заботливо. Как будто они с Ютой друзья. Юта держит его обеими руками и даже прижимается щекой к макушке. Юта, кажется, обнимает его всего, и у Сычена нет выбора, кроме как прижаться лицом к его плечу (его куртка пахнет кожей и цитрусовым парфюмом) и плакать, пока не полегчает. Внутри него – боль, и беспомощность, и едкое сожаление, и досада на себя, и всё это льётся из него, а потом заканчивается так же неожиданно, как и началось. Замолчав, Сычен делает робкую попытку освободиться, и Юта сразу же его отпускает. – Прости, – говорит Сычен, морщась от того, как хрипло звучит его собственный голос. – Обычно со мной такого не бывает. Он неловко отстраняется, боясь взглянуть Юте в глаза. – Не извиняйся. Ты так о ней заботился, – говорит тот, кивая на сваленные на столе лекарства и лечебное питание. – Это глупо, – тихо отвечает Сычен. – Я и сам понимаю, как глупо с моей стороны было притащить какую-то уличную кошку и вдруг начать её спасать. Ей это было не нужно, я это сразу понимал. Но, знаешь, если бы кошка выжила, со временем она стала бы домашней, и ей бы понравилась новая жизнь. Наверное. По крайней мере, так я думал. Но она умерла – и получилось, что я просто напрасно мучил её. Ей не нравилось быть в квартире, и ей не нравилось моё общество, и тем более ей не нравились поездки в клинику, где ей делали уколы и капельницы. Но я всё равно продолжал спасать её, потому что верил, что всё это… ну, типа, будет иметь смысл в итоге. Сычен замолкает, ожидая, что Юта сейчас скажет какое-нибудь дурацкое утешение, но Юта молчит и понимающе смотрит на него – наверное, потому, что он и вправду охуеть какой проницательный. Не выдержав этого взгляда, Сычен говорит: – Пойду умоюсь, – и проскальзывает мимо него в ванную. Потом они притворяются, что ничего не произошло. Юта гуглит, где можно закопать кошку, Сычен собирает в пакет кошачьи миски, лоток и тряпки, чтобы отнести всё это на помойку. Они молча садятся в машину и очень долго едут на край города, где вроде как есть какое-то кладбище животных. За время пути Сычен успевает немного прийти в себя и даже начинает замечать, что происходит вокруг. Так, он успевает заметить, что машина, на которой они едут, большая, очень современная и пахнет дорогой кожей, а ещё – что водит Юта просто ужасно. – А твоя сестра или сильно тебя любит, или очень отважная женщина, если доверила тебе машину, – не удержавшись, говорит Сычен. – Что ты сказал? – спрашивает Юта, прищурившись. – Что водишь ты отвратно, – невозмутимо отвечает Сычен. Они стоят на светофоре, и Юта смотрит на него пронзительным недобрым взглядом, пока им не начинают сигналить сзади. Тогда Юта смеётся, резко трогаясь с места, и Сычен смеётся тоже – и вдруг чувствует, что впервые за долгое время его внутренний сумрак оказывается прорезан солнцем. В тот день, вернувшись домой, Сычен долго отмывает кухню, все места, до которых могла добраться кошка, ведь она была уличная. Потом падает без сил на кровать. Сквозь хлорный запах чистящего средства, тянущийся с кухни, он чувствует что-то ещё. Поначалу он даже не понимает, что именно его беспокоит. Ему кажется, что в его квартирке есть ещё что-то, чужое и живое, и он даже думает, что это, наверное, память о том, что здесь была кошка. Но кошка никогда не заходила в комнату, да и Сычен не успел к ней привыкнуть. Лишь через несколько минут он понимает: в его комнате поселился чужой запах, и ещё столько же у него уходит на то, чтобы обнаружить источник. На стуле лежит кожаная куртка Юты, и запах кожи, парфюма – и ещё чего-то, что Сычен определить не в силах, – неуловимо щекочет ему нос и нервы. Отстранённо, он удивляется, что куртка лежит далеко от него, а запах он чувствует так остро (как будто Юта всё ещё обнимает его). Любой дурак, наверное, понял бы, что это значит, но Сычен только думает, что сегодня нашёл нового друга. Вечером Юта приглашает Сычена выпить вместе в ближайшем баре, но тот отказывается. «Я просто хочу сегодня выспаться», – пишет он, и Юта идёт в бар один. После очередной порции водки с лимонным соком он думает о Сычене уже в сотый раз после их встречи, и любой дурак, конечно, понял бы, что это значит. В отличие от Сычена, Юта действительно всё понимает. Прикрыв глаза, он вспоминает, как они ехали вместе – и Сычен, сам того не замечая, гладил мёртвую кошку у себя на коленях, а Юта, каждый раз, когда они стояли на «красный», смотрел на его голые коленки в дырках на джинсах, на очень красивые округлые коленки, смуглые, гладкие, только на левой – белая полоса шрама, – и хотел к ним прикоснуться. Ночью, когда Юта уже ложится в постель, в темноте его вдруг посещает ощущение, пережитое днём, будто он всё ещё держит Сычена в объятиях и его хрупкие плечи (и никакие они, на самом деле, не хрупкие, – думает он, – просто сам Сычен казался в тот момент хрупким до боли в груди) вздрагивают под его руками. Юта забирает свою куртку через три дня. Сычен, приветливо-недоступный, улыбается ему и неловко прячет глаза. Ему всё ещё стыдно за их прошлую встречу, понимает Юта. Стыдно за то, что дал чужаку заглянуть в свою жизнь, и Юте очень жаль, что для Сычена он чужак. – Сходим как-нибудь выпить или погулять? – спрашивает Юта, стоя на пороге. – Да, как-нибудь. Я сейчас немного занят, но я постараюсь найти время. Юта кивает и думает, что пора прощаться и уходить, но вместо этого продолжает стоять и смотреть. Из комнаты едва уловимо пахнет красками, акварелью. Сычен рисует – Юта видел в комнате несколько карандашных набросков и одну почти законченную картину, акварельный рисунок ландышей под скамейкой. Юта тоже рисует. Совсем не так, как Сычен. Юта рисует людей, но не портреты, а, скорее, шаржи. Рисует некие подобия комиксов, сценки и короткие истории, в которых не нужны слова. Рисует узоры, вроде кружащихся фигурных снежинок или переплетающихся растений, на которых вместо цветов расцветают бабочки. Ему никогда и в голову не пришло бы нарисовать что-то такое обыденное и реальное, как ландыши. Но рисунок Сычена очаровывает его – может быть, своей непохожестью (Юта подозревает, что в других мы ищем то, чего не хватает в нас самих), или, может, мастерством – эта картина, при всей её внешней простоте, передаёт какое-то ощущение, словно когда-то давно Юта был там и видел эти ландыши вживую, а для такого точно нужен талант. Юта хотел бы поговорить с Сыченом. Сказать ему: «Я видел, как ты рисуешь. Это офигенно». Потом добавить что-то вроде: «Я тоже рисую, но совсем другое». Или, может, сказать так: «Когда я посмотрел на твой рисунок ландышей, я почувствовал их запах и влажную прохладу листвы и как будто увидел сад, в котором не был ни разу, но он казался мне ужасно знакомым. Это место, эта скамейка, под которой росли ландыши, – это что-то из твоего детства?». Но Сычен не показывал Юте этот рисунок, и всё, что бы Юта сейчас ни сказал, только заставит его закрыться ещё больше. Но и просто уйти Юта не в силах. Вопреки обещанию Сычена найти время, он вовсе не уверен, что увидит его ещё хоть раз. Сычен неловко улыбается и смотрит куда-то вбок. На нём домашние штаны с маленькой прорехой на бедре и старая футболка, когда-то бывшая белой, настолько истёршаяся, что сквозь неё угадываются его смуглые соски. Если бы Сычен знал, как Юта смотрит на них, он бы прикрылся, но он слишком сосредоточен на том, чтобы прятать свои собственные глаза, и Юта этим пользуется. Юта откровенно любуется Сыченом. Его тело и лицо, его движения и, может быть, сама его сущность, всё дышит какой-то удивительной правильной красотой, стремлением к завершённости. – Я видел твои рисунки, – не выдерживает Юта. – Они офигенные. Сычен предсказуемо вздрагивает и напрягается. – Прости, я знаю, что тебя ужасно бесит это вторжение в твою жизнь, – продолжает Юта. – Но я случайно увидел твой рисунок ландышей и понял, что не могу не сказать, насколько он мне понравился. – Спасибо, – отвечает Сычен сдавленным голосом. – Я тоже рисую, – говорит Юта. – Совсем по-другому, но я правда в восторге от того, что рисуешь ты. – Ты рисуешь? – удивляется Сычен. – Да. Иногда. В последнее время – совсем редко. – Я… я бы хотел как-нибудь посмотреть на твои рисунки, – говорит Сычен, и Юту это удивляет. – Если ты не против. – Я бы с удовольствием показал их тебе, – улыбается он, и одно короткое мгновение они смотрят глаза в глаза. «Значит, решено. Значит, встретимся ещё», – думает Юта. На этом они прощаются. Вернувшись домой, Юта снова пьёт. Пьёт и рисует Сычена. Его глаза и руки, взъерошенные волосы и овал лица, по памяти рисует тот момент, когда Сычен сидел с ним в машине с выражением сосредоточенного страдания на лице и гладил мёртвую кошку. На последнем рисунке Сычен похож на мультяшного персонажа – потому что Юта всегда так рисует, – но удивительно узнаваем, и, довольный результатом, на этом Юта останавливается. Он выпивает ещё немного и заваливается спать, положив рисунок на соседнюю подушку. Хотя Сычен вроде как и сказал, что хочет встретиться с Ютой, все три раза, когда тот зовёт его погулять – выпить – поужинать, у него находятся дела поважнее. Не стоит больше ему писать и звонить, – думает Юта. – Нет ничего хуже, чем навязываться человеку, которому ты не нужен. Три раза – более чем достаточно, говорит он себе – и пишет в четвёртый, последний раз. «Привет. Встретимся в пятницу вечером?» К его удивлению, Сычен соглашается. Сычен кажется уставшим, несчастным и каким-то почти замученным, и Юте вдруг приходит в голову, что, может быть, он не врал, когда говорил, что занят. Они слоняются по улицам, а потом заваливаются в маленькое уютное кафе, которое очень любит Юта. Он угощает Сычена пивом и пиццей, а Сычен ест с аппетитом и смущённо признаётся, что забыл сегодня пообедать. От этого признания Юте хочется по-матерински обнять его и впредь сделать так, чтобы Сычен никогда не пропускал обеды. Они постоянно смеются, и Юта много говорит, потому что Сычен его слушает, кажется – с искренним интересом (для Юты имитировать интерес – примерно то же, что имитировать оргазм, и ему очень хочется верить, что Сычен никогда не пошёл бы на это маленькое преступление). Юта провожает его до дома. Они прощаются ужасно долго, и в этом даже не Юта виноват. Он рассказывает Сычену какой-то дурацкий случай из жизни, когда они уже стоят на крыльце подъезда. История настолько незначительная, что Юте кажется нормальным прервать её на середине и попрощаться, но Сычен ловит его за руку (его прикосновение невесомое и тёплое – так нас касаются лучи солнца) и просит: – Расскажи до конца. И Юта рассказывает, прислонившись плечом к двери подъезда. На прощание они обнимаются. Вернее, Юта обнимает Сычена, собираясь сделать это вежливо и почти формально, чтобы не напугать, но Сычен в ответ прижимается к нему удивительно крепко; его объятия немного боязливые, но тёплые и настоящие, и Юта уже знает, что это ощущение тоже вернётся к нему, когда он будет засыпать. Из случайных слов Сычена Юта узнаёт причину трёхнедельного «игнора»: потратившись на лечение кошки, Сычен, помимо своей обычной работы в кафе, мыл полы в офисном здании по ночам, и, конечно, ему было не до дружеских встреч. Но теперь ситуация выровнялась, и больше он заниматься этим не собирается, и Юте очень хочется думать, что теперь они и вправду будут видеться чаще. Эта деталь из жизни Сычена заставляет Юту уважать его ещё сильнее. Одно дело – поддаться случайному доброму порыву, совсем другое – знать, что это усложнит твою жизнь на неопределённый срок, и сделать это всё равно. Сам Юта работает дизайнером и давно уже зарабатывает достаточно, чтобы не переживать из-за денег. Он ведёт куда более расслабленную жизнь и, вспоминая периоды безденежья, совсем не уверен, что поступил бы на месте Сычена так же. Уважение примешивается к его и без того сложному и почти мучительному набору чувств. Сычен кажется ему существом не отсюда, из другого мира, где всё глубоко и по-настоящему, и эта глубина тянет Юту к нему, почти болезненно. Ему кажется, что в Сычене есть что-то, что Юта искал всю жизнь, какая-то загадка и ответ к ней, и Юта отчаянно хочет удержать его в своей жизни. Сычен сам не знает, почему согласился на последнее приглашение Юты. Да, ему безумно хотелось увидеть Юту – как и все три недели до, но для Сычена это недостаточный повод. Он редко делает то, что хочет, потому что обычно ничем хорошим это не заканчивается. Он вот притащил домой умирающую кошку, потому что ему так хотелось помочь ей, – и что из этого вышло? Сычену приходится оправдываться перед собой тем, что он обещал Юте и теперь не может просто отказаться; что Юта помог ему похоронить кошку и с его стороны будет неблагодарным продолжать его игнорировать. Но как оправдать то горячее чувство, которое он испытывает, обнимая Юту на прощание, он не знает. С момента знакомства с Ютой Сычен плохо спит. Ему снится солнце, и часто он просыпается с ощущением, что уже наступило утро, но обнаруживает, что всё ещё глубокая ночь. В свой первый за долгое время нормальный выходной Сычен весь день рисует солнце, словно пытается изгнать его из своей головы. Он рисует листву, просвеченную жёлтым солнцем; детскую площадку, безлюдную в послеполуденном солнечном зное; стеклянную вазу с водой, поймавшую в себя солнечные лучи. Сычен почти никогда не заканчивает свои рисунки. Ему кажется, что в них не хватает чего-то важного (может быть, чего-то не хватает и в нём самом), и без этого он не видит смысла доводить дело до конца. Сегодняшние изображения солнца тоже недостаточно хороши. Хуже того, ему так и не удаётся вычленить то чувство, которое измучило его за последние ночи. Далеко за полночь, несчастный и разбитый, Сычен заваливается спать. Ему снится, что он рисует Юту. В жизни он никогда не рисовал людей, разве что как часть пейзажа. Но во сне это выходит очень естественно, как естественно уметь летать. Портрет, впрочем, даже во сне получается довольно абстрактный, передающий ощущение Сычена, и главное в этом портрете – чёрные глаза, в которых отражается солнце, нестерпимо яркое, как в тот день, когда они впервые встретились. Это солнце мучает Сычена. Он пытается спастись от него – и просыпается от того, что в глаза ему светит пробившийся сквозь шторы луч. После этого с Сыченом становится что-то не так, он и сам не понимает, что. Это похоже на постоянный шум, на яркий свет, от которого никак не скрыться, на навязчивое чувство, колеблющееся между тревогой и эйфорией, на начало болезни – и Сычен даже говорит себе, что, может быть, это и вправду какая-нибудь начинающаяся простуда, и, пока он ждёт, что сейчас у него заболит горло или поднимется температура, он успевает смириться с этим новым состоянием. Как и все люди, не считающие свои желания чем-то важным, Сычен плохо понимает природу своих чувств. Он просто знает, что с ним что-то не так и что это как-то связано с Ютой, хотя Юта ни в чём не виноват. По крайней мере, Сычен не находит, в чём его можно обвинить. Но ему не даёт покоя то ощущение ожога, которое он испытал, впервые встретившись с Ютой взглядом. Он не может его понять и не может от него избавиться, и ему не приходит в голову ничего лучше, чем постараться избегать Юту. Сделать это не так-то просто: Юта звонит и пишет ему и, кажется, всегда так рад их встречам, что Сычен не может просто прекратить их общение. Они встречаются, гуляют, заходят в дешёвые кафешки или к Юте домой. Юта показывает Сычену свои рисунки, и среди них тот, где Сычен со свёртком на коленях, сосредоточенно смотрит перед собой, чтобы не заплакать, и Сычену снова становится стыдно за себя. – Я так рад, что познакомился с тобой, – говорит Юта. Обняв его сзади за талию, Юта кладёт голову ему на плечо и щекотно прижимается носом к шее. – Эй. Хватит, – неловко смеётся Сычен. Он ненавидит, когда его трогают, тем более без спроса, но почему-то в тот момент ему становится так хорошо и спокойно, что хочется закрыть глаза и остаться в руках Юты, пока тому самому это не надоест. – Мне так нравится тебя тискать, – говорит Юта. – Но я же тебе не кошка! – возмущается Сычен. – Ты лучше кошки, – отвечает Юта и с тихим вздохом сожаления отпускает его. Даже когда Юты нет рядом, он всё равно как будто с Сыченом. Как ожог на сетчатке глаза, призрачное светящееся пятно, остающееся, после того как посмотришь на солнце. Сычен ведёт с ним разговоры в своей голове, рассказывает о детстве и комментирует окружающий мир. Такого с ним тоже никогда не было, и это так странно, что он даже не пытается понять себя. Юта в это же самое время понимает: очень скоро он сделает какую-то глупость. Феерическую. Он ещё не знает точно, что – это решится, когда на него найдёт дурное вдохновение, – и потом он будет долго объяснять Сычену, что подобное не повторится, он ничего такого на самом деле не хотел и вообще «на него что-то нашло». Если, конечно, Сычен ещё будет с ним разговаривать. «Находит» на него во время их очередных посиделок у Юты. Они сидят на полу и собирают конструктор, провалявшийся у Юты под диваном несколько лет – точнее, собирает Сычен, а Юта просто виснет на нём и время от времени даёт бесполезные советы. Сычен смеётся над ними и, как назло, даже не пытается стряхнуть Юту. Юта же понимает, что сам его ни за что не сможет отпустить, физически не сможет – каждая попытка разжать руки отдаётся смутной болью где-то в центре его тела. Сычен весь мягкий и податливый, и Юта хочет с ним таким секса, хочет ласкать его, быть в нём, доставлять удовольствие, пока Сычен будет лежать под ним пьяный, расслабленный и счастливый. Закрыв глаза, Юта прижимается к его шее сзади, туда, где начинают расти волоски, и водит губами по смуглой коже. – Ты что делаешь? – смеётся Сычен от щекотки и, кажется, действительно не понимает, к чему всё идёт. – Перестань! Вздохнув, Юта перестаёт, но ему уже ясно, что этот вечер хорошо не закончится. У Сычена никак не получается приладить очередную деталь, и он тянется за инструкцией. Опередив его, Юта выхватывает её у него из-под носа. – Отдай, – по-детски требует Сычен, и Юте хочется поцеловать его в округлённые от удивления губы. Он тянется за бумажкой, а Юта отодвигается всё дальше, пока Сычен не ловит его за руки, на своё же несчастье, потому что Юта, вместо того чтобы отдать инструкцию, хватает его за запястья и заваливается на спину, утягивая Сычена за собой. От неожиданности он даже не сопротивляется, только продолжает удивлённо смотреть на Юту, когда тот уже лежит на полу, а руки Сычена упираются по обе стороны от его плеч, и их лица так близко, что можно дотянуться поцелуем. А вдобавок – до Юты доходит это только спустя пару секунд – Сычен сидит на нём, прямо на его бёдрах (Юта и сам не может потом вспомнить, как так вышло) и, значит, прекрасно чувствует его стояк. От осознания этого Юте становится очень смешно, и он давится своим смехом, сжимая худые запястья Сычена (и никакие они не худые, – думает потом он, – обычные запястья, просто в тот момент он отчего-то испугался, что может их сломать) так сильно, что Сычену должно быть больно. В спину Юте впивается какая-то ненужная деталь конструктора. Над головой Сычена мучительно ярко, почти как солнце, светит люстра, и этот свет и лицо Сычена сливаются в пьяном сознании Юты в какой-то образ нематериального света, к которому стремится всё живое. – Будь со мной, – шепчет Юта, чувствуя, как неожиданно иссяк смех. Он тянется к губам Сычена, но достаёт только до шеи и целует его туда, где под горячей кожей яростно бьётся кровь. Сычен, словно только что проснувшись, издаёт невнятный протестующий звук и делает робкую попытку освободиться, но Юта только вцепляется в него крепче. Сычен не пьянеет как все нормальные люди. Он соображает чуть медленнее, чуть хуже управляется со своим телом и, может быть, становится чуть более разговорчивым, но на этом всё. Он знает, что если выпьет много – действительно много, – то просто уснёт. Никакой эйфории, никакого веселья и потери контроля над своими действиями. По этой причине до знакомства с Ютой Сычен почти не пил, разве что по праздникам, и то всегда понемногу. Каким образом так получается, что большинство их встреч проходит с алкоголем, Сычен и сам не понимает. Ему нравится пить с Ютой за компанию, и ему кажется, что даже алкоголь на него действует чуть иначе, чуть более нормально, или, может быть, дело вообще в присутствии Юты, но об этом он старается не думать. В тот вечер, когда Юта теряет над собой контроль, они пьют какие-то намешанные Ютой коктейли, очень вкусные и крепкие, от которых в голове всё плывёт и в груди становится тесно и сладко-сладко, Сычен даже не помнит, когда ещё испытывал подобное. Как сквозь дымку, он понимает, что воспринимает всё несколько иначе. То, что всегда казалось неприемлемым, теперь не вызывает желания сопротивляться. Юта обнимает его, и Сычену это нравится. Юта смеётся ему в шею, и Сычен закрывает глаза от этого ощущения. В любом другом состоянии он бы уже вырвался и отсел на полметра, но сейчас ему так хорошо в руках Юты, так тепло и спокойно, что он боится спугнуть это мгновение. Всё идёт нормально до того момента, когда они оказываются на полу, и Сычен сидит на Юте и понимает, что у Юты стояк и, что гораздо хуже, у него самого тоже. Юта смотрит на него влюблённым, совершенно невменяемым взглядом, и хрипло шепчет: – Будь со мной. От смущения Сычен зажмуривается и не может пошевелиться. Он чувствует, как Юта целует его шею (хорошо, что не губы), больно сжав руки, прихватывает зубами мочку уха и снова падает на спину. Сычен несмело пытается освободиться, но для этого ему приходится переместить вес на бёдра и полностью сесть на Юту. Юте это нравится. Он тихо стонет и снова смеётся. – Я хочу тебя в этой позе, – мурлычет он, похоже, совсем потеряв связь с реальностью. – Когда я впервые занялся сексом с парнем… то есть, когда другой парень впервые трахнул меня, я тоже был сверху. Мне это нравилось. Так я чувствовал, что контролирую ситуацию. Отпустив руки Сычена, Юта ведёт ладонями по его ногам, от колена и выше, гладит бёдра и бесстыдно сжимает задницу. – Я говорил ему, что делать, и он слушался. Хочешь так же? Хочешь командовать мной? Я буду тебя во всём слушаться. Сычен так смущён, что не может открыть глаза, но даже так он чувствует взгляд Юты. Его рука забирается Сычену под футболку, его пальцы, горячие и чуть влажные, скользят по животу к груди. – Не бойся, – продолжает нашёптывать Юта. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Мы сделаем всё так, как ты скажешь. Ты же хочешь меня ничуть не меньше, правда? Сычен отчаянно мотает головой. Юта толкается в него бёдрами, и по телу Сычена проходит жаркая волна. Одно очень длинное мгновение ему кажется, что он может поддаться желанию. Это должно быть так просто – сдаться и позволить себе делать то, что хочешь. У Юты же получилось. Но в этот момент до Сычена запоздало доходит, что Юта уже давно его не держит. Оттолкнув его руки, Сычен неуклюже слезает с него, чуть не падает рядом на пол из-за некстати закружившейся головы, чем Юта тут же пользуется. Снова поймав Сычена, он пытается его поцеловать, но Сычен отворачивается, и губы Юты утыкаются ему в щёку. – Не смей. Не прикасайся ко мне, – говорит Сычен сквозь зубы, и если бы в тот момент Юте хоть немного было дело до происходящего в действительности, то он бы послушался. Но Юта ничего не замечает и только крепче прижимает его к себе, и тогда Сычен срывается снова, как в тот раз, когда расплакался перед ним. Он толкает Юту со всей силы, так, что Юта падает на пол. – Никогда больше не трогай меня! – шипит Сычен и переходит на крик. – Я ненавижу тебя! Не хочу знать. Не хочу с тобой секса, тем более пьяного, вообще никакого, не хочу твоей дружбы, не хочу от тебя вообще ничего! Мимолётно Сычен замечает испуганные глаза Юты, и это словно выбивает у него воздух из лёгких. – Убирайся с глаз моих, – говорит Сычен едва слышно и уже понимает, что правильнее было бы «…из моей головы». С трудом поднявшись на ноги, он идёт прочь, не оборачиваясь, чувствуя себя больным и опустошённым, чем-то вроде пустой скорлупы, и надеется, что однажды эта пустота насовсем избавит его от необходимости чувствовать что-либо. На следующие несколько дней его желание становится реальностью: он действительно ничего не чувствует. Он не скучает по Юте, не злится на него, не вспоминает тот странный вечер и даже не испытывает стыда за своё поведение. Наутро Юта ожидаемо пишет ему свои извинения, «я не знаю, что на меня нашло» и «надеюсь, мы всё ещё друзья?», и Сычен отвечает: «да, конечно, всё нормально», потому что так нужно ответить, но никаких эмоций при этом не испытывает. Даже мысль, что, конечно, с Ютой они больше никогда не будут общаться, ни капельки его не трогает. В этом мёртвом спокойствии, словно он весь – сплошной анестезированный нерв, Сычен живёт своей обычной жизнью, по инерции совершает привычные действия и думает мелкие повседневные мысли. Его это устраивает, и, будь на то его воля, он бы остался в этом состоянии до конца жизни. Но его внутренняя жизнь ему не подвластна, и на третий день, когда он ложится спать, его охватывает такая нестерпимая тоска, что она отдаётся чем-то вроде тошноты и боли в теле, где-то в костях. Свернувшись в комочек, Сычен накрывается одеялом с головой и, сжав зубы и кулаки, пережидает этот приступ. Потом он засыпает, и ему снится Юта. Даже не так: Юта приходит к нему во сне. Ощущение это яркое и однозначное и остаётся с ним на следующий день после пробуждения. Помимо Юты, ему снится сумрачная улица в полусвете неоновых вывесок, ни одну из которых Сычен не может прочитать. Чуть дальше всё теряется в космической темноте, и из этой темноты к нему приходит Юта. Сычен как-то сразу понимает, что это сон, может быть, по нечитаемым вывескам или из-за того, что ещё одна встреча с Ютой кажется событием настолько невероятным, что никак не может произойти в реальности. Во сне они ничего не говорят и просто идут по бесконечной улице, держась за руку, и Сычену снова так хорошо, что он уже не думает о том, что это сон. Лишь перед пробуждением Юта останавливается и говорит: – Давай ещё раз встретимся в моём любимом кафе. В том, где было наше первое свидание. И, конечно, наяву это было никакое не свидание, они просто поели вместе пиццы, но во сне он знает, что на самом деле всё именно так, как говорит Юта, что это было именно свидание, потому что они уже любили друг друга тогда. – Я обязательно приду, – говорит Сычен и просыпается. Сычен старается не думать об этом сне и тем более – о своём обещании. Он убеждает себя, что идёт в то самое кафе потому, что там действительно неплохая пицца, и видит Юту там, за тем же самым столиком. Юта замечает его сразу же, смотрит удивлённо и умоляюще, и Сычен, преодолев первый порыв сбежать, идёт к нему. Потом он придумает очень простое и логичное объяснение: это любимое кафе Юты, и нет ничего удивительного, что он снова пришёл туда. И когда ещё ему было там оказаться, как не вечером пятницы после работы, точно так же, как и Сычену. Но это всё он скажет себе потом, а в тот момент всё так странно, что кажется продолжением сна. – Привет, – говорит Сычен, садясь рядом с Ютой, и никак не может отвести от него взгляд. – Привет. Юта делает какой-то несмелый жест рукой, как будто хочет коснуться Сычена, но не решается. – Как ты здесь оказался? – Я… сам не знаю, – тихо говорит Сычен. – Наверное, мне просто понравилось это место. А ты? – Я часто бываю здесь. Когда готовить лень или не хочется есть в одиночестве. – Да, точно. Это же твоё любимое кафе. – Сычен кивает и на мгновение вглядывается в лицо Юты, в глубине души надеясь поймать его на лжи, надеясь, что сейчас он скажет что-то немыслимое, например, что видел Сычена сегодня во сне, но реальность крепко держится за свои рамки и ничего такого не происходит. Они ужинают и идут гулять, пока улицы стремительно погружаются в летние сумерки, и это почти так же хорошо, как во сне. Не хватает разве что руки Юты в его руке, и иногда Сычену кажется, что Юта исправит этот недостаток, но Юта этого не делает, и от этого Сычена охватывает смутное разочарование. Юта провожает его до дома, но, когда они уже заходят во двор, Сычену вдруг приходит в голову, что это же несправедливо – то, что именно Юта всегда провожает его, а он Юту – никогда. И они идут к дому Юты, очень медленно, потому что как ещё отсрочить расставание, не знает никто из них. На прощание Юта обнимает Сычена. Поначалу тот чувствует себя скованно, но потом приникает к Юте всем телом и обнимает в ответ. Они стоят так бог знает сколько. Юта держит его очень нежно, даже бережно, совсем не похоже на то, как хватал его руки. – Перебирайся ко мне, – вдруг говорит Юта. – С чего это? – Сычен тут же напрягается, готовясь сбежать, если Юта снова позволит себе что-нибудь лишнее. – Я не буду больше приставать. Обещаю. – Тогда – зачем? – Мы стоим тут уже сколько? – мягко усмехается Юта. – Десять минут? Больше? И никак не можем попрощаться. Я просто хочу, чтобы ты был рядом. Хочу разговаривать с тобой, смеяться, ужинать вместе, слоняться по улицам… хочу, чтобы ты научил меня рисовать так, как рисуешь ты, чтобы я мог видеть мир твоими глазами. От откровенности Юты у Сычена на мгновение перехватывает дыхание, и ему очень хочется согласиться. – А как же… ну… – Секс? Сычен кивает. – Переживу как-нибудь. В конце концов, ты можешь передумать. – А если нет? – Справлюсь как-нибудь. В конце концов, любовь без секса – это ведь дружба, так? Мне достаточно быть твоим другом. Сычен не очень-то доверяет его рассуждениям. Для него любовь – это любовь, даже если она не дойдёт до секса, но, может быть, для Юты всё по-другому. – Я понимаю, что ты сложный, – продолжает Юта. – Как произведение искусства. Это нормально. Может быть, я никогда тебя не пойму, но я постараюсь сделать так, чтобы не причинить тебе боли. – Хорошо, – тихо говорит Сычен, сам себе удивляясь. – Пойдём к тебе. Юта на мгновение прижимает его к себе крепко-крепко и, подержав, отпускает, но ощущение тепла от его рук остаётся. Они договариваются, что Сычен спит на кровати Юты, а Юта – на диване в гостиной, но в первую же ночь нарушают договор. Они смотрят вместе сериал на диване и засыпают рядом. Впервые за долгое время Сычен спит крепко и просыпается уже утром, от того, что ему жарко, неудобно и волосы Юты щекочут лицо. Приоткрыв глаза, он щурится от яркого солнца, бьющего в незашторенное окно. Голова Юты лежит у него на плече, его длинные волосы лезут в рот, и его нога нескромно лежит у Сычена на бёдрах, а сам Сычен обнимает его за талию, и под его рукой футболка Юты задралась, и теперь Сычен прикасается к его горячей голой коже. Плечо затекло так, что Сычен его уже не чувствует. Он делает робкую попытку выбраться, стряхивает волосы Юты с лица, но для всего остального Юту пришлось бы разбудить, а Сычену жалко. Осторожно поправив на Юте футболку, чтобы не соприкасаться с голой кожей, Сычен снова обнимает его и, закрыв глаза, тонет в золотом сиянии утреннего солнца, светящего даже сквозь веки. Первые несколько дней Юте немного не верится, что каким-то образом ему удалось заполучить к себе Сычена. С тех пор как Юта съехал от родителей, он никогда ни с кем не жил, и это так непривычно – знать, что в квартире находится ещё кто-то. Присутствие Сычена ощущается как некое нематериальное тепло, как луч солнца, заблудившийся в комнатах, даже когда Сычен куда-нибудь уходит. Сычен притаскивает сумку, в которой все его рисовальные принадлежности и совсем чуть-чуть личных вещей. В ванной появляется его зубная щётка, его бритва и пенка для умывания, в коридоре – его тапочки, на кухне – его чашка с жёлтыми то ли утятами, то ли цыплятами и разноцветными цветами. В спальне поселяется его запах – акварельные краски, нежный мятно-лимонный дезодорант и что-то ещё, присущее каждому человеку и неповторимое. Они спят вместе, в кровати Юты, и Сычен совсем не против. Ему, кажется, нравится разговаривать перед сном и начинать день со слов «доброе утро». Кровать большая, но Сычен прижимается к Юте во сне, хотя по утрам, едва проснувшись, отодвигается обратно на самый край. Но пока он спит, Юта может обнимать его, наслаждаться теплом его тела, может даже гладить и трогать его где только захочется – его прикосновения не будят Сычена, и это кажется Юте странным и восхитительным. Однажды, когда они вот так лежат рядом, перед тем как заснуть, Юта тихо произносит: – Сычен… а почему ты не хочешь секса? Дело во мне или ты не хочешь секса в принципе? Их руки лежат рядом, соприкасаясь запястьями, и Юте кажется, что через это маленькое прикосновение он чувствует, как напрягается Сычен и как меняется его пульс. – Я ни с кем этим не занимался. Сначала было не до того, потом… тоже было не до того. – И не хотелось попробовать? Сычен молчит какое-то время, потом говорит: – Не будешь же заниматься этим со случайным человеком. То есть, для кого-то это, наверное, нормально, но я так не хотел. Я начинал несколько раз встречаться с девушками, но, когда понимал, что не смогу полюбить по-настоящему, расставался. Я не хотел их обманывать. – Значит, теоретически, ты не против секса? Ты ведь был возбуждён в тот вечер? – Хватит. Давай спать. – Отвернувшись от Юты, Сычен натягивает на себя одеяло до подбородка. Он кажется очень хрупким и уязвимым, и Юта чувствует вину за свои расспросы. – Сычен?.. Можно тебя обнять? – шёпотом спрашивает он. Сычен нервно мотает головой. – Обещаю, я только обниму, – говорит Юта. – Если хочешь, через одеяло, так мы не будем слишком близки. Не сразу, Сычен отвечает: – Хорошо. Обними. Очень осторожно, Юта ложится рядом, прижимаясь к его спине, и обнимает поверх одеяла. По тихому вздоху и обмякшим плечам Сычена он понимает, что в его объятиях Сычену становится спокойнее. Рядом с Сыченом Юта постоянно изнывает от желания. Ему нравится Сыченова шея, спина, форма лица и рук. Бесстыдно красивые губы. Заострённое ушко. Его тёмные соски и округлые ягодицы. Волосы, особенно растрёпанные со сна или влажные после душа. Нравятся его глаза, их отстранённое выражение, как будто сквозь них душа Сычена смотрит на мир откуда-то из занебесья, и от этого ощущения Юте хочется сделать что-то такое, что бы вернуло его на землю, заставило полюбить этот мир и его простые удовольствия. По утрам Юта дрочит в ванной, неизменно представляя Сычена, вспоминая его беззащитное лицо, когда он спит, прикосновения к его нежной коже – и тот момент, когда Сычен сидел на нём, испуганно зажмурившись, наверняка испугавшись своего собственного желания ничуть не меньше напора Юты. Если бы не эти «утренние процедуры», Юта не представляет, как смог бы сдержать своё обещание. Правда, желания Юты никак не ограничиваются сексом. Он хочет, чтобы Сычен был с ним, по-настоящему, не только как друг. Чтобы всегда позволял прикасаться – и прикасался бы сам. Чтобы с ним можно было спать без одежды. Чтобы Юта чувствовал, что их жизни связаны и что Сычен не вернётся домой, однажды просто собрав вещи. Юта хочет, чтобы Сычен тоже любил его, как сам он влюбился в него при первой встрече. Юте нравится наблюдать за Сыченом. Неважно, чем он занимается – моет посуду, играет на телефоне или читает книгу. Больше всего, конечно, Юте нравится, когда Сычен рисует, хотя делает он это редко. В такие минуты его лицо приобретает замкнутое сосредоточенное выражение, и весь он становится похож на статую, и Юте ещё сильнее хочется обладать им. Среди рисунков Сычена Юта особенно обращает внимание на один. На нём зависшая посреди черноты улицы с размытыми разноцветными пятнами вывесок и два темных силуэта, в которых Юта как-то сразу узнаёт Сычена и себя. – Ты нарисовал нас? – спрашивает он. Рисунок кажется ему смутно знакомым, но он не может вспомнить, откуда. Наверное, это просто одна из улиц, где они гуляли вместе – или их сборный образ, решает он. – Тебе нравится? – спрашивает Сычен. – Да, очень. Это место кажется знакомым. Это какая-то конкретная улица? Сычен бросает на него пристальный взгляд, и это удивляет Юту: он никогда не замечал за ним привычки пытаться заглянуть в душу. Но почти сразу Сычен отворачивается. – Нет. Просто улица. Получилось немного похоже на твои рисунки, не находишь? Юта смотрит на рисунок, потом усмехается. – Да, действительно. Он обнимает Сычена, который тут же начинает возмущаться, так что приходится его отпустить. Юта делает всё, чтобы не нарушить своё обещание, но при этом и не теряет надежды соблазнить Сычена. Для начала Юта незаметно приучает его к своим прикосновениям. Кладёт руку ему на плечо или на спину, поправляет волосы. «Случайно» задевает бедром, проходя мимо. У Сычена вечно холодные руки, и Юта растирает их и иногда, несмотря на возражения Сычена, прижимает к себе, к голой шее, морщась и смеясь от холода и наслаждаясь растерянностью на лице Сычена. Юта чувствует, что Сычену на самом деле нравятся прикосновения, но что-то заставляет его отстраняться, хотя иногда он словно забывает об этом, расслабляется и как-то по-детски льнёт к Юте, который тогда боится даже слишком громко вздохнуть, чтобы не спугнуть его. Юте кажется, что рядом с ним Сычен понемногу меняется. Он всё такой же отстранённый и себе на уме, но как будто понемногу открывается, выглядывает в окружающий мир с возрастающим любопытством. Может быть, думает Юта, однажды из его глаз исчезнет это странное холодное выражение, как будто душа Сычена потерялась где-то в чужом мире и теперь смотрит на всё из недосягаемой дали. Может быть, однажды он станет по-настоящему живым, и Юта мечтает об этом моменте. В квартире Юты Сычен чувствует себя так, словно сбежал из своей жизни и теперь волен начать новую. Это очень странное ощущение; странное тем более, что он всегда считал себя одиночкой, но с Ютой они не только не мешают друг другу, наоборот, с ним Сычену гораздо лучше, чем когда он жил один. Его прежняя жизнь – вечно сумрачная комната. С Ютой всё просвечено солнцем, все его мысли и действия, любая повседневная ерунда как будто наполняется смыслом – и счастьем. Сычен старается не очень об этом думать, но ему нравится спать рядом с Ютой, нравятся его прикосновения, хоть он и чувствует себя при этом пугающе уязвимым и оттого отстраняется, каждый раз испытывая сожаление, когда Юта убирает руки. Однажды, когда Сычен сидит один у Юты дома, раздаётся звонок в дверь. Парень, стоящий на пороге, ростом выше Сычена и похож на модель. – Привет, – говорит он, доброжелательно разглядывая Сычена. – Я пришёл вернуть Юте зонтик. – Парень протягивает красный зонт. – Юта сказал, что я могу его занести хоть сейчас, но не сказал, что его самого дома не будет. А ты его новый?.. Сычен испуганно мотает головой: – Нет! Мы просто друзья. – Ясно-понятно. Я Ёнхо. – Сычен. – Рад с тобой познакомиться, Сычен, – говорит Ёнхо и ещё раз окидывает его взглядом. Когда Юта возвращается, Сычен говорит: – Заходил Ёнхо. Странно на меня смотрел. Он твой бывший, да? – спрашивает он, понятия не имея, зачем ему эта информация. – Да, – улыбается Юта, лукаво глядя на Сычена. Он садится верхом на стул, складывает руки на спинке и смотрит Сычену в глаза. – Он – мой первый. – Первый – это в смысле, что… это с ним ты… Сычен краснеет до кончиков ушей и отворачивается, жалея, что начал этот разговор. – Лишился анальной девственности? – услужливо подсказывает Юта. – Ага. Сычен жмурится от смущения, а Юта продолжает: – Не лучший выбор в моей жизни. Или наоборот, как посмотреть. – В смысле? – Сычен продолжает задавать вопросы, о которых жалеет, едва они срываются с его губ. Юта усмехается. – Он большой не только ростом. – Боже. – Нам потребовалось несколько раз, прежде чем получилось. Прежде чем я смог принять его и получить от этого удовольствие. – Всё, хватит подробностей! Сычен зажимает уши и сбегает в другую комнату, где долго лежит на кровати, слушая музыку в наушниках, а потом, когда ему кажется, что это не должно выглядеть подозрительно, идёт в ванную и торопливо мастурбирует, думая о словах Юты, представляя его в объятиях того парня, сидящего на нём и пытающего перебороть боль, чтобы потом получить удовольствие. Потом представляет себя на Юте, в той же позе, невольно думая, на что похоже это ощущение, когда в тебя входит что-то чужеродное и большое. Он кончает с тихим стоном и несколько секунд боится даже дышать, прислушиваясь к звукам в квартире. В гостиной работает телевизор, и Сычен искренне надеется, что Юта сидит там и не догадывается, чем Сычен тут только что занимался. Рядом с домом Юты живут ласточки, и Сычен видит их каждое утро по дороге на работу. Как-то раз, в особенно солнечное, после трёх дней дождя, утро, он идёт по улице, щурясь от всепроникающего света, и вдруг, сам не зная, зачем, поднимает голову и видит, как на фоне ослепительного летнего неба над ним совсем низко пролетают две ласточки. Невольно протянув руку, Сычен чуть не касается брюшка одной из них, и это кажется ему волшебством, словно он смог дотянуться до солнца. Вернувшись домой в тот день, Сычен пытается нарисовать этот момент. Он рисует: ярко-голубое небо с бело-жёлтой дырой солнца посередине; тёмные прямоугольные зубья домов по краям; свою руку, тянущуюся то ли к двум чёрно-белым серпам ласточкиных крыльев, то ли к самому солнцу – центру рисунка и всего мира. Он оставляет солнце частично непрорисованным, чистым белым листом, отчего оно кажется частью внешнего мира, просочившегося в рисунок, и оставляет эту белизну по краям, потому что таково его воспоминание – яркая картинка, обрамлённая слепотой солнечного света. Для этого рисунка акварель едва ли подходит, но Сычен извлекает лучшее из своей техники. Рисунок похож на детский, но в нём есть острота ви́дения, которая кажется ему самым важным. Сычен, в целом, доволен тем, что получилось. Он ставит свой рисунок рядом с тем, где Юта изобразил его с кошкой на коленях. Даже живя в квартире Юты, Сычен никак не может привыкнуть к его запаху и продолжает чувствовать его каждую минуту. Этот запах оседает на нём, смешивается с его собственным, впитывается в его волосы, одежду и кожу. Он состоит из многих компонентов: его цитрусовый парфюм, свежие шампунь и гель для бритья, кондиционер, с которым Юта стирает одежду, жидкость для укладки волос и краски, которыми он рисует по вечерам, не пропуская ни дня, в отличие от Сычена. Но, помимо всего этого, что Сычен без труда опознаёт, есть что-то ещё, не поддающее идентификации и самое сладостное, то, чем хочется дышать, что нравится Сычену настолько, что иногда ему хочется, чтобы это заменило его собственный запах. В выходной они с Ютой сидят в кафе, на летней веранде, и пьют холодное пиво, когда Сычену вдруг приходит в голову сводящая с ума мысль: если прижаться к коже Юты, если попробовать её на вкус, то это и будет тот неуловимый запах, которому Сычен не может найти описания. На мгновение у него темнеет в глазах – и теперь даже он понимает, что это значит. Отвернувшись, Сычен смотрит, как ветер колышет занавески, то и дело открывая сияющее летнее небо, и старается не думать о том, что только что понял. Что никакой Юта ему не друг, а возлюбленный, первая любовь, которую он ждал так много лет, что в конце концов решил, что обойдётся, наверное, как-нибудь без неё. После кафе они идут в парк. Они сидят на лужайке, в стороне от посторонних глаз, и Юта то и дело прикасается к Сычену и в конце концов кладёт голову ему на плечо. Сычен страдальчески вздыхает, но не пытается ничего с этим сделать. Послеполуденное солнце слепит глаза, припекает голову и голые коленки в дырках на джинсах. Юта устраивается поудобнее, будто собирается просидеть так ещё несколько часов. Его нагретые солнцем волосы касаются шеи Сычена, в них хочется зарыться лицом и поцеловать. Чуть склонив голову, Сычен прижимается щекой к макушке Юты и дышит его запахом. – У тебя красивые коленки, – говорит Юта. – Чего? Протянув руку, Юта проводит по его колену накрашенными чёрным ногтями. Сычен вздрагивает, передёргивает плечами, чтобы прогнать пробежавшие по спине мурашки. – Ну и что ты делаешь? – спрашивает он. – Проверяю рефлексы. – Двину я тебе по зубам или нет? – Уверен, не двинешь, – улыбается Юта во весь рот. Сычен думает, что надо бы и вправду двинуть ему или хотя бы шлёпнуть по руке, но вместо этого просто сидит дальше, позволяя Юте наглеть. А Юта, тем временем, накрывает его коленку ладонью, гладит, потом забирается пальцами под ткань джинсов и щекочет под коленкой. Тело Сычена реагирует на это неожиданно и однозначно: в трусах становится тесно. – Юта, заканчивай! – Сычен всё-таки шлёпает его по запястью, и Юта с разочарованным вздохом убирает руку. – Мне правда очень нравятся твои коленки. Смотрю на них с первой нашей встречи. Можно поцеловать? – Что? – Я хочу поцеловать твою коленку. – Ты больной? – Да, – серьёзно кивает Юта. – Я извращенец. – А ты не можешь быть извращенцем где-нибудь подальше от меня? – Нет. Так можно?.. Сычен не говорит ни да, ни нет, и Юта прижимается губами к едва заметному белому шраму, пересекающему смуглое колено. Сычен смотрит на его голову, на закрытые глаза и длинные чёрные волосы, спадающие на лицо и касающиеся джинсов Сычена, и чувствует, как от места поцелуя по коже разбегаются мурашки. – Полегчало? – спрашивает Сычен, которому самому-то совсем не полегчало, а как раз наоборот. – Немножко. Юта садится напротив него и пристально смотрит в глаза. От этого взгляда внутри становится горячо и хочется согласиться на всё, что предложит Юта. – Ты когда-нибудь целовался? – спрашивает он. Сычен отводит взгляд. – Один раз. Мне… не очень понравилось. – «Не очень»? – Я не понял смысла. Я не испытал никаких чувств, никакого удовольствия. – Хочешь попробовать ещё? – спрашивает Юта – и облизывает уголок губ. – Типа – с тобой? – Со мной. Сычен хочет, он только не уверен, что поцелуй будет чем-то отличаться. Но всё равно, он медленно кивает. Юта улыбается, как будто выиграл в лотерею, и командует: – Закрой глаза. Сычен смотрит на него несколько долгих мгновений, потом подчиняется, невольно задерживая дыхание. Он чувствует прикосновение пальцев к своей щеке и дёргается в первый момент, но потом заставляет себя замереть. Слышит тихий смешок Юты. Его сердце бьётся где-то в горле и ушах. Юта успокаивающе гладит его по щеке и касается большим пальцем губ, заставляя приоткрыть рот. Сычен напрягается всем телом в ожидании и через мгновение чувствует губы Юты на своих губах. Прикосновение поначалу лёгкое, почти неощутимое, но, убедившись, что Сычен не собирается убегать, Юта прижимается плотнее и скользит языком между его губ, прямо в рот. Сычену кажется, что его сердце пропускает пару ударов. Ощущение чего-то чужеродного и живого у него во рту сбивает с толку, и он ещё сильнее зажмуривается и напрягается всем телом до дрожи. Юта осторожно касается его языка своим, и это так неправильно, что почти больно, но в то же время хорошо до невозможности. Юта отступает, обводит языком губы Сычена с внутренней стороны и снова касается языка, теперь уже более настойчиво. Мягко надавив на кончик, Юта скользит глубже, заставляя Сычена шире открыть рот, и поглаживает его язык. От волнения у Сычена на мгновение отключается способность мыслить, и он тоже тянется к Юте, обводит его язык своим – и тут же, спохватившись, неуклюже разрывает поцелуй, слишком поспешно, так что Юта случайно мажет его влажными губами по щеке, и тут же отворачивается. Тяжело дыша, он прижимает руку ко рту. Ему очень хочется убежать, но он пересиливает себя и остаётся на месте. Всё ещё немного дрожа, он бросает робкий взгляд на Юту, который сидит рядом и внимательно наблюдает за ним. – Всё в порядке? – спрашивает он. Сычен кивает. – Испугался? – голос Юты звучит мягко, с какой-то нежностью, которой хочется довериться. Удивлённо раскрыв глаза, Сычен снова кивает. Ему кажется странным, что Юта так хорошо считывает его эмоции и, более того, считает их естественными. – Хочешь мороженого? Я видел здесь неподалёку ларёк, – говорит Юта, и Сычен благодарен ему за эту возможность отвлечься. В тот день до самой ночи Юта больше не прикасается к Сычену, и того вскоре начинает мучить это отсутствие прикосновений. Он ожидает, когда Юта снова возьмёт его за руку или обнимет, но Юта не пытается сделать ничего такого, и Сычену остаётся только вспоминать прежние прикосновения – и их поцелуй. Сам Сычен прикоснуться к Юте почему-то не решается. Когда они собираются спать, Сычену становится страшно. Он ложится первым и прислушивается к звукам в квартире, пока Юта принимает душ и говорит с кем-то по телефону. – Ты уже лёг? – рассеянно спрашивает Юта, заходя в комнату. На нём вытянутая майка и домашние шорты, в которых он стал спать с появлением Сычена (до этого, по его словам, он спал голым). Сычен лежит на самом краю кровати, но ему хочется отодвинуться ещё дальше, потому что от волнения снова трудно дышать. Юта забирается в кровать и, подложив под спину свернутую в несколько раз подушку, берёт книгу, которую всегда читает перед сном. Это его обычный вечерний ритуал, и, успокоенный им, Сычен устраивается поудобнее. Отвернувшись от Юты, он натягивает одеяло на плечи и прикрывает глаза. Он невольно вспоминает, как Юта целовал его, и украдкой касается своих губ. Он боится, что Юта поцелует его снова – и отчаянно хочет этого. Он слышит, как Юта захлопывает книгу и кладёт её обратно на тумбочку. Потом, поправив подушку, вытягивается на кровати, случайно задев ногой ступню Сычена. От неожиданности Сычен вздрагивает всем телом. – У тебя такие холодные ноги, – удивляется Юта. – Ты замёрз? – Нет. Это как с руками – они бывают холодные, даже если мне жарко. – И руки, значит, сейчас тоже холодные? – Да. – Нужно тебя согреть, – говорит Юта и ложится к нему вплотную. У Сычена перехватывает дыхание. Юта обнимает его, находит его руки и начинает их растирать. Он просовывает ногу между ног Сычена, чтобы греть его ступни, и это смущает, но сопротивляться совсем не хочется, и Сычен лежит, ощущая тёплое дыхание Юты у себя на загривке, и потихоньку тонет в непонятных, сладостных чувствах. Юта прижимается к его спине. Сквозь тонкую ткань футболки Сычен чувствует, как бьётся его сердце, кажется, в унисон с его собственным. Он думает, что Юты слишком много, сейчас и вообще в его жизни, но без него мир теперь показался бы пустым. Смирно лежать Юта не может, он то трётся о плечи Сычена подбородком, то едва заметно покачивается. – Сычен… а ты вообще дрочишь? – спрашивает он через пару минут молчания. – Ты больной, задавать такие вопросы? – возмущается Сычен. – Да ладно. Что такого страшного я спросил? Я подумал: мы живём вместе уже почти месяц, и за это время я ни разу не заподозрил, что ты этим занимаешься. Ты не сидишь подолгу в ванной, не уходишь из нашей кровати среди ночи, и один ты здесь почти не бываешь. Ты всё время у меня на виду. Пару раз, правда, ты бывал в своей квартире, но вряд ли ты уходил туда за этим. Вот я и ломаю голову – дрочишь ты или нет. Сычен фыркает, не выдержав серьёзности тона Юты. – Дрочу. Но не каждый же день. – Я дрочу каждый, – говорит Юта. – Рад за тебя. – По утрам в душе. Самое оно перед долгим днём. – И как мне теперь жить с этой информацией? – вздыхает Сычен. – А ты? – Что – я? – Когда ты это делаешь? – Пока я живу здесь, я делал это всего один раз. – Серьёзно? Не могу даже представить. Мне кажется, у меня бы яйца взорвались, если бы я не делал это хотя бы несколько дней. – Юта прижимается горячими губами к шее Сычена, не вполне целуя, но уже явно намекая. – Сычен, а этот единственный раз был… когда? Он знал, что Юта задаст этот вопрос, но всё равно теряется. Он думает, что нужно, наверное, соврать или послать Юту, но зачем-то говорит правду. – В тот день, когда заходил твой бывший… и ты рассказал мне про свой первый раз. Сычен замирает, боясь даже дышать, и чувствует, как сладко тянет в животе. Юта усмехается ему в шею и пробует кожу кончиком языка. – Значит, кое-что человеческое тебе всё-таки не чуждо? – спрашивает он и прижимается пахом к ягодицам Сычена. У него стоит, и наверняка уже давно. У Сычена – с момента, как Юта лёг в постель. – У тебя такая аппетитная задница, – нашёптывает Юта. – Так бы и укусил. – Давай без этого, – морщится Сычен. – Но помацать хотя бы можно? Сычен не отвечает, и Юта с наслаждением мнёт его ягодицы, впиваясь пальцами на грани боли. – Ты восхитительный. Я мечтал о тебе с первой нашей встречи, – задевая губами ухо Сычена, продолжает Юта, и Сычен не знает: нормально ли для него говорить такое или он – и вправду без ума. – Хочу тебя. Хочу тебя всего, со всеми твоими заморочками, хочу тебя, даже когда ты шарахаешься от меня… особенно когда ты шарахаешься… Задрав на Сычене футболку, Юта целует его между лопаток, и это оказывается так приятно, что Сычен тихо стонет, прижав руку ко рту. Юта торопливо гладит его бок, живот и грудь, сжимает соски, как будто боится, что сейчас Сычен его прогонит и больше никогда не даст притронуться. Страх не совсем беспочвенный, потому что Сычен и вправду думает о том, что нужно прекратить всё это. Но он не останавливает Юту, и ему кажется, что внутри него что-то ломается, рушится, но и это так хорошо, что ему становится всё равно. Юта прихватывает зубами кожу на спине Сычена, проводит кончиком языка вдоль его позвоночника и впивается влажным поцелуем в шею. Его рука скользит вверх по его груди и ложится Сычену на горло, мягко сжимая. Сычен инстинктивно хватается за эту руку, но осторожное давление похоже скорее на ласку, чем на угрозу, и Сычен просто накрывает его ладонь своей. Так ему кажется, что он может контролировать ситуацию. – Мой мальчик, – шепчет Юта и прикусывает ухо Сычена. – Мой хороший, мой маленький птенчик. – Я не твой, – слабо возражает Сычен. – И заканчивай с дурацкими эпитетами, а то тресну. – Ты мой. Такой хороший, такой нежный… – то ли назло, то ли искренне продолжает Юта. Его горячее частое дыхание обжигает кожу, и дразняще лёгкие поцелуи ложатся Сычену на висок. Сычен пытается дать Юте подзатыльник, но Юта ловит его руку, слабую от удовольствия, и кладёт себе между ног. Сычен издаёт невнятный протестующий звук. Юта смеётся. У него между ног жарко, и там, где член упирается в ткань шорт, влажное пятно. Сычен хочет отдёрнуть руку, но Юта удерживает её на месте, и тогда Сычен, поддавшись моменту, обводит ладонью его член, запоминая ощущение, и осторожно сжимает, заставляя Юту жалобно стонать и толкаться ему в руку. От удовольствия Юты голова идёт кругом – оно кажется острее собственного. Несмело дроча ему через ткань, Сычен поворачивает голову, ища губы Юты, и едва не задыхается, когда тот с готовностью целует его, уже совсем не так нежно, как в парке, проталкивая язык, кажется, чуть ли не до самой глотки, и кусаясь. По телу Сычена проходит дрожь. Отпустив его руку, Юта торопливо стаскивает с него штаны до колен. Поняв, что оказался почти совсем голым, Сычен пытается отодвинуться и вернуть штаны на место, но Юта ловит его и прижимает к себе. Сычен чувствует жаркие, сладкие поцелуи на своей шее, а потом Юта шепчет: – Пожалуйста, не убегай. Просто позволь мне… – не договорив, Юта скользит пальцами по его голому животу, вниз, прямо к болезненно возбуждённому члену… Невольно затаив дыхание, Сычен перестаёт сопротивляться. Обернув ладонь вокруг ствола, Юта проводит ей от основания до головки и обратно. Сычен сжимает зубы, но подавить стон ему не удаётся. Юта повторяет движение несколько раз, а потом убирает руку. Сычен жалобно всхлипывает. Ему очень хочется попросить Юту не останавливаться, но он молчит. Обернувшись, он видит, как Юта стягивает с себя шорты – и прижимается к Сычену. Ощущение чужого голого тела, горячего и возбуждённого, настолько не вписывается в представления Сычена о дозволенном, что эти самые представления в одно мгновение попросту испаряются, и Сычен вдруг чувствует себя свободным. Закинув руку за спину, он обнимает Юту и с нажимом проводит ногтями по его бедру, срывая с его губ удивлённый стон. – Аппетит приходит во время еды, да?.. – смеётся Юта. Сжав задницу Сычена, он трётся членом о его кожу, оставляя липкие следы, потом, взяв член в руку, проводит им у него между ягодиц. Это оказывается уже чересчур, и, напрягшись, Сычен недовольно стонет. – Не бойся, я не попытаюсь войти. Я просто хочу чувствовать тебя так близко, как только ты позволишь. Обхватив Сычена поперёк груди, Юта буквально вжимается в его тело. Его член оказывается прижат к ягодицам Сычена, и Юта толкается бёдрами, как будто они уже занимаются сексом по-настоящему. Юта так возбуждён, что Сычен чувствует, как по его телу проходит нервная дрожь – и передаётся Сычену. Это восхитительно и очень страшно – как будто они срастаются кожей и их тела становятся одним. Может быть, они даже немного могут читать мысли друг друга, потому что, едва Сычен думает о том, как хотел бы снова почувствовать руку Юты на своём члене, как Юта тут же исполняет это невысказанное желание. – Юта, – стонет Сычен, не сумев сдержаться – и не видя больше в этом смысле. – Юта, Юта… Имя остаётся сладостным ощущением на языке. Опустив взгляд, Сычен смотрит, как Юта дрочит ему. У него очень красивая рука, – только и успевает подумать Сычен – и кончает. Оргазм от чужих прикосновений оказывается другим – настоящей «маленькой смертью», мгновением, когда Сычен словно перестаёт существовать, и эта игра в небытие оказывается самым приятным из всего, что он когда-либо испытывал. Сквозь дымку удовольствия он видит испачканную руку Юты. Чувствует, как Юта, толкнувшись в последний раз, кончает ему на спину – и размазывает горячую липкую сперму по его коже. Потом снова прижимается к его спине и грязной рукой ерошит волосы. – Мой хороший мальчик. Вздохнув, Сычен думает, что нужно бы в душ, а потом как-то отучить Юту от этих дурацких фразочек. Позже той ночью, когда они оба после душа лежат на перестеленных простынях и снова говорят обо всём подряд в темноте, Юта находит руку Сычена и, переплетя их пальцы, спрашивает: – Твой день рождения ведь через день после моего? Поедем куда-нибудь вместе? – Может быть, – отвечает Сычен, уже сонный. – Я люблю горы. А ты? – Не знаю. Наверное, тоже. Там красиво. – Очень. До их дней рождения ещё далеко – несколько месяцев, целая вечность, думает Сычен. Наверняка к тому времени они уже займутся сексом по-настоящему, и, может быть, Сычен будет смотреть на некоторые вещи чуть иначе. Не исключено, что он, поддавшись на уговоры, перестанет снимать квартирку и полностью переедет к Юте. Или даже произойдёт и что-то ещё более невероятное – например, Сычен уже не сможет представить себе жизни без Юты. Они будут вместе, как настоящая влюблённая парочка, и Сычен, может быть, узнает что-то очень важное, чего ему так мучительно не хватало всю его жизнь. Засыпая, Сычен пытается представить, что это, но видит только подсвеченные солнцем картинки из их с Ютой жизни. Время должно показать, что с нами будет, думает он. Время, растянувшееся перед его внутренним взором, течёт к неведомому, залитому солнцем горизонту.