Будь осторожен с тем, кого любишь,
И подумай перед тем, как сделать,
Потому что ложь становится правдой.
* * *
Эйгон узнаёт о смерти своего отца. И сразу же убегает. Он хотел бы оправдать это праведным гневом и нежеланием узурпировать трон своей сестры, но на самом деле это не что иное, как самосохранение. Он знает, что если наденет корону, то он покойник. Он также не может не думать о своём племяннике: о тёмных кудрях и лукавых взглядах. О горячем рте на его теле и царапинах на его спине. Он так сильно скучает по Люку. Это просто смешно, какую сильную власть его племянник имеет над ним. Нелепо, насколько значимой может стать связь на одну ночь. И так он летит, как безумец, чтобы пасть к ногам своей сестры и молить о пощаде. Чтобы ещё раз увидеть Люцериса. Он полностью потерян. Прикосновение племянника уничтожило его для любого другого любовника с той ночи. И поверьте, он пытался. У него было столько попыток раствориться в чужом теле, но каждый раз, когда он закрывал глаза, в его воображении возникал только один образ. Люк, скачущей на нём с таким наслаждением и упоением, грациозный в своём похотливом великолепии. И горячий шёпот на ухо Эйгону. — Эйгон. Чего бы он только ни отдал, чтобы услышать это снова. На какие преступления он готов пойти ради одного-единственного горячего поцелуя таких желанных губ. Драконий Камень встречает его тишиной и сыростью. На полпути к острову пошёл моросящий дождь. Результат плачевен: Эйгон больше похож на мокрую крысу, чем на брата будущей королевы. Его встречают настороженно и ведут в комнату с разожжённым камином, где Рейнира гордо восседает в большом кожаном кресле. Деймон стоит рядом с ней, а Тёмная Сестра зловеще поблёскивает в ножнах. Всё достаточно ясно: его не ждали, ему не рады, и ему не доверяют. Он ожидал такой встречи. И тем не менее у него першит в горле и слезятся глаза. Это его сестра, которая, как ему внушали, готова убить его, чтобы укрепить свои права на трон. Это та женщина, которая потребовала допросить его брата, когда тот был ещё мальчиком и потерял глаз. И всё же… И всё же… Это мать Люцериса. И только поэтому Эйгон готов рискнуть всем. Потому что та, кто породила его горячего племянника, не может быть совсем уж плохой. Потому что некоторые привычки и черты должны были достаться Люцерису от неё. Потому что Рейнира — причина существования Люцериса Велариона. И только по этой причине и ни по какой другой, он преклоняет колени. Вокруг них царит оглушительная тишина. Лицо Рейниры непроницаемо, но Эйгон, кажется, видит едва уловимый удивлённый подъём её бровей. — Брат, — говорит она спокойно и собранно так, как Эйгон никогда не будет. — Что привело тебя сюда? Эйгон не знает, что это: стресс последних нескольких дней, тоска из-за того, что Люцериса нет в его постели, когда он просыпается, или утомительный полёт сюда. Но всё это обрушивается на него одновременно. Из его горла вырываются рыдания, слезы беспрепятственно текут по его и без того влажному лицу, а мокрые волосы неприятно липнут ко лбу. — Эйгон, — слышит он голос своей сестры, встревоженный, несмотря на здравый смысл. — Что такое? Что произошло? — Отец умер, — с трудом выдавливает он. — И они хотят короновать меня. Пожалуйста, не дай им короновать меня. Рейнира собралась что-то сказать или сделать, но именно в этот момент дверь широко распахивается и входит Человек мечты Эйгона. Такой же красивый, как и в последний раз, когда Эйгон видел его. Люцерис стоит в дверном проёме с выражением едва завуалированного беспокойства на своём красивом лице. Принцу достаточно одного взгляда на своего дядю, чтобы тут же броситься к нему. Руки, обхватывают лицо Эйгона так, что это можно быть принять лишь за собственнический жест — прикосновение любовника, как ничто другое. Эйгон бы рассмеялся от радости, если бы по какой-то причине не плакал, как младенец. –Эйгон, — шепчет Люк. Его Люк, сжимает плечи Эйгона, а после проводит руками по его мокрым и спутанным волосам и убирает прядь со лба. — Ш-ш-ш. Всё в порядке. Это было почти невыносимо. Люк говорил с ним так, как будто они провели вместе не одну ночь, а целую жизнь. Как будто они есть друг у друга. Эйгон слышит, как ахает его сестра. И ругательства Деймона сквозь зубы. Но он всё это игнорирует, растворяясь в прикосновениях, к которым так нетерпеливо тянется. Люк целует его щеки, лоб и нос. Эйгон думает, что сейчас умрёт. Деймон наверняка обнажит Тёмную Сестру и разберётся с нарушителем их идеальной жизни, кем и является Эйгон Таргариен. Но Эйгон считает, что оно того стоит. — Пожалуйста, — шепчет он, умоляя, не в силах дышать без рук Люцериса на себе. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Всё что ты захочешь, — обещает его спасение. Даже не удосужившись спросить, о чём именно он умоляет. — Всё, что угодно.* * *
Он должен был быть всего лишь средством для достижения цели. Инструментом, с помощью которого Люцерис разжёг бы угольки внимания Эймонда. Боги знают, что идея вступить в связь со старшим дядей была довольна… нестандартной. Но что плохого могло из этого выйти? Эйгон — такой же свободолюбивый человек, как и сам Люцерис. Он знает, как насладиться совместной ночью без обязательств. Только… Вот только Люк, похоже, дурак. Поначалу это было забавно — разбирать Эйгона на части. Держать всё под контролем. Пока он не потерял его — контроль, которого так жаждал. Пока всё, что он мог чувствовать — это горячую волну удовольствия, желания и захлестнувшую его нужду. Пока он не вскарабкался на Эйгона, как на необузданную лошадь, и не поскакал на нём снова и снова. Доставляя им обоим удовольствие. Дело в том, что неважно, сколько раз за ночь он достигал оргазма, ему всё равно хотелось большего. Хотелось снова испытать это граничащие с болью удовольствие. Хотелось увидеть, как Эйгон потеряет контроль над собой и бездумно, не сдерживаясь, трахнет Люка. И будет шептать, бормотать и стонать его имя. — Люцерис! О, детка! Ты так хорош подо мной! Так горяч! — стонет Эйгон. И от этих горячих слов у него по коже бежали мурашки. — О, блядь! Люк! Да! Как же с тобой хорошо! Я никогда… И вдруг все мысли о мести Эймонду забыты. Вдруг это всё, чего хочет Люк. Эйгон. Этого невозможного распутника, который навалился на него сверху и трахает в матрас так, будто это цель его жизни. Может, это и есть цель его жизни, — размышляет юный принц. Может, Эйгон был создан, чтобы соединиться с Люцерисом в единое целое и трахать своего племянника до звёзд перед глазами. Я не смогу это забыть, — осознаёт он с внезапным отчаянием. — Я никогда не смогу переспать с кем-то и не думать об Эйгоне. И, чёрт возьми, он в полной заднице. Это должно было быть грязной мелкой местью человеку, который так явно презирает его. И всё же Люк здесь. Шепчет имя Эйгона, словно молитву. Возьми меня, обладай мной, — проносится в его разгорячённом разуме. Завладей мной и заяви на меня права. Эйгон! Эйгон! Эйгон! И Люк в полной заднице. Потому что теперь он желает не одного дядю, а обоих. Это пришло с кровью моей матери, — думает он. Это драконий зов. Они засыпают глубокой ночью, обессиленные. Их тяжёлое дыхание смешивается, конечности переплелись, а головы соприкасаются. Эйгон играет с кудрями Люка, пока усталость не берёт верх над ним, и он не засыпает, с прядью волос племянника между пальцев. Люк мешкает. Его разум пуст, и истощён, когда ошеломляющее осознание овладевает им. — Блядь! — тихо бормочет он, прекрасно понимая, что его ещё никогда не трахали так хорошо. И, вероятно, никогда не трахнут. — Блядь! — снова ругается он, когда рука Эйгона, лежащая на животе Люка, прожигает его кожу до глубины души. — Блядь! — в отчаянии шепчет он, приподнимаясь, чтобы нежно поцеловать лоб дяди, его лицо и шею. — Ёбаный нахер! — заключает Люцерис, прижимаясь ближе, уютно устраиваясь рядом с дядей и принимая свою судьбу. А он-то думал, что любить Эймонда было тяжело.* * *
Когда он видит своего дядю на Драконьем Камне, промокшего под дождём и стоящего на коленях перед матерью, всё, о чём он может думать — это: Мой. Он бросается вперёд, не обращая внимания ни на что, кроме мокрого, промёрзшего и дрожащего дядюшку перед ним. Протягивает руки и касается Эйгона, чтобы убедиться, что это реально, что он на самом деле здесь. Он бормочет какую-то успокаивающую чепуху, прежде чем расцеловывать всё лицо дяди. Не заботясь о реакции родителей, не заботясь ни о чём, кроме человека перед ним. По крайней мере, это я могу получить, — думает он, обнимая дядю. Ему ненавистно думать о том, что бы случится, если бы Эйгон надел корону. И ещё больше любить его за то, что он этого не сделал. Любовь — такое короткое и простое слово. Любовь — многогранна. Любовь — это выколоть глаз лучшему другу, после чего он превращается во врага за одну ночь. Любовь — это попытка вывести его из себя, лишь бы он обратил на тебя внимание. Заговорил с тобой. Прикоснулся к тебе. Любовь — это мелкая капризная выходка, в ходе которой Люк забирается в постель брата своей возлюбленного и проводит всю ночь в самым непристойном, похотливом действии. Любовь — это смотреть в фиолетовые глаза и шептать совершенно новое для тебя имя, пока наслаждение овладевает твоим измождённым телом бесчисленное количество раз. Любовь — это забыть, зачем ты вообще это делаешь. И понять, что именно здесь твоё место. Любовь — это проснуться под резкие голоса и сразу же потянуться к нему, чтобы проверить, здесь ли он ещё и почувствовать облегчение, подтвердив это. Любовь — это запятнать свою репутацию перед родителями, пылко целуя человека, в возможности прикоснуться к которому снова ты не был уверен. А Люк думал, что быть влюблённым в одного человека и так достаточно сложно. Он крепко прижимает к себе Эйгона. Его замысел превратился в желание. Желание переросло в тоску, а тоска в любовь. Люцерис, наконец, понимает, как его мать могла любить одного мужчину, выйти замуж за другого, а родить детей от третьего. Он понимает, как сердце может болеть и разрываться на части. Как можно любить нескольких людей одновременно. И что каждые отношения — это отдельная история. Дело в том, что он не уверен, что любовь должна причинять такую сильную боль. И дело в том, что он не знает, как это остановить.