Сефирот

Холод. И ничего больше. Жизнь циклична, но не настолько же! У Андрея был последний шанс наладить отношения с Фёдором. Логвинов ни раз это говорил, можно сказать, молил, сам ведь дорожил Андреем. Но терпеть такое отношение к себе, что становилось изо дня в день только хуже — не намерен. Возитесь теперь сами с этим дерьмом. Терпите вечные эмоциональные качели: от ссор до нежного дыхания в шею по утрам. Таскайте пьяное вусмерть тело с непонятной хаты, слушая галдеж об абсолютной трезвости. Но Федорович решил, что Федор способен еще раз понять, простить, обнять, якобы в последний раз. Оказывается, «последний раз» был действительно последним. -…Андрей, да ты меня банально не уважаешь! Ты можешь себе позволить целоваться на тусовках с незнакомцами и незнакомками, если бы меня не было на этих тусовках, ты с ними еще бы и поебался, верно? Ты меня вообще любишь, Андрей? Любил ли.? Андрей ничего не говорит. Молчит. Лишь исподлобья смотрит на Логвинова взглядом, который с каждым словом становится лишь агрессивнее и агрессивнее. Это он то его, Федю, не любил? Да он каждый день пытался показать что чувствует, доказать, что умеет любить! Поцелуи на тусовках.? Да-к это же несерьезно! Это все без чувств, будоражащих кровь, без эмоций, заставляющие все тело трепетать, сердце биться чаще, без глупых влюбленных мыслей о вечной любви к человеку. С ним то, Федором, он целовался по-настоящему, искренне! Неужто Федор не видел этого.? Теперь он опустошен окончательно. Эмоций не осталось, все слезы высохли дорожками по болезненно-белым скулам, все желания исчезли. Хочется лишь курить и смотреть за людьми со своего балкона в новой, для Андрея, съемной квартире. Прошлую они снимали с Логвиновым вместе на окраине. Тогда, когда не хотелось слышать гул человейника каждое утро. Там все имело какой никакой уют, собственный антураж и порядки. Даже маленький паук, что плел свои сети в правом верхнем углу на кухне был родным, хоть Андрей и терпеть не мог пауков. Сейчас его небольшая студия, которая находилась практически в центре, была промерзлой, неродной. Казалось, все не на своих местах! Ему нравился только открытый балкон с гравированными перилами. Особенно нравилось ночью выходить на него босым, ступнями ощущая, как холод пробирался под кожу, промораживая все тело. Нравилось вдыхать сигаретный дым, размышляя о жизни и смерти, людях и существах. Недавно Федорович, кстати, пришел к выводу, что являлся скорее существом. Он имел чувства, эмоции, мог таить обиды, но всегда обижал людей, ранил словами и действиями, даже не замечая этого! Но в эту же ночь Андрей понял, что вероятнее всего, многие люди были существами, осталось так мало людей, которых можно было бы назвать людьми. Так мало людей, что искренне будут улыбаться в метро поздним вечером, представляя проживший день. Так мало, кто действительно хотят помочь, не преследуя собственных целей… Сегодня Федорович пришел к новому правилу: ни с кем не целоваться. Это обидело Федора, так может он станет лучше? Хотя бы после расставания не будет приносить боль? Ведь еще столько тусовок, на которых они определенно пересекутся. Федя перешел на третий курс, Андрей на второй. Так еще и музыкой занимались вместе, в одной компании, мечтали в будущем собирать стадионы. Вряд ли кто-то из них будет переводиться, уходить из компании или же отказываться от мечты. Было бы так глупо и так по-детски. Хотя Андрей всерьез задумывался об этом. Вот и сейчас, юноша вышел на балкон, сжимая уже околевшие пальцы, попутно доставая сигарету. Сегодня было холоднее, чем в прошлые дни. Видимо, октябрь все-таки дает о себе знать. Первая тяжка — ощущение некой свободы, но камень остается, тяжким грузом давя на ослабевшие плечи. Сколько они уже не вместе? Наверное, около месяца. За это время Федорович не посетил ни одной репетиции, практически перестал общаться с друзьями и пару раз сходил на пары. На скольких тусовках он был последний месяц? Ни на одной. Мысли о социуме в принципе покинули голову Андрея. Внутри ничего нет. Осталась пустота. Пустота у Федоровича была разрушительно красивой, как этот октябрь. Холодный, болезненный, сигаретный, голодный, выживающий. Себя лично он характеризует грязной кружкой из-под кофе, содержимое которой иссохло. Не золотой и багровой осенью, а гнетущей и дождливой. -Ты каждую ночь стоишь здесь босой и мерзнешь. Почему? — резкий голос появляется настолько резко и кажется настолько страшным, что только что подожженная сигарета летит прямо в лужу с четвертого этажа. -Извини, но тебя разве ебет? Андрей поворачивается к ночному собеседнику, хмурится, пытаясь разглядеть. Но удалось лишь уловить высокий и худощавый силуэт. Парень с достаточно тонкими чертами лица и аристократично-длинными пальцами, в которых он зажимал сигарету. -Абсолютно точно, нет. Жаль, что это будет ебать тебя, солнышко, лет, эдак, через десять, если не меньше. А про регулярные простуды я вообще умалчиваю. Последняя затяжка ночного разрушителя тишины и внимательный взгляд со стороны Андрея. -Ну… Пока меня это не волнует, — жмет плечами Федорович, доставая новую сигарету. Ступням и правда холодно. Да что уж говорить — они ледяные! -Ты ведь сам дрожишь от холода… Даже не представляю, что с тобой могло случиться, чтобы человек так намеренно наносил себе вред, — то ли усмехается, то ли сожалеет сосед и сразу же бегло добавляет: — Помимо курения, разумеется. И что говорить в таких случаях? Андрея такому не учили, не рассказывали! И правда. Ведь никогда так раньше не делал. Не выходил босой на балкон покурить, конечно, не особо следил за здоровьем, но стабильно ел хоть раз в день, спал около шести часов. А сейчас? Дай Бог, сходит в душ и почистит зубы. -А ты кто, кстати? — задает вопрос Андрей, быстро меняя тему, пока голос не дрожит от холода и нарастающей тревоги. — Просто я тебя раньше не видел… -Переехал чуть раньше тебя, — вновь ухмыльнулся собеседник, искоса наблюдая за обесцвеченной чуть отросшей макушкой. Федорович хмыкает и глубоко вдыхает сигаретный дым. -Удивительно, что я тебя ни разу не видел, а ты знаешь, что я каждую ночь курю босиком… -О! Так все-таки правда босиком? — искренне удивляется парень. Херов Шерлок Холмс, мысленно проклинает его Андрей. -Тебе, солнышко, развеяться бы не помешало, — непрошенно говорит сосед. — Сходить куда-нибудь. -Куда? — усмехается Андрей, вновь затягиваясь, и опирается на ледяные перила балкона. -На учебу, к примеру, — жмет плечами тот. -Ты че, ангел-хранитель, типо? — растягивая последнюю гласную произносит Андрей, уже не смотря на человека на соседнем балконе. — Печешься о моей будущем, здоровье… -Не думаю, что я похож на ангела. Но я Дима, кстати. Дима протягивает руку с соседнего балкона, на что Андрей ее недоуменно жмет. Пальцы были чуть длиннее, чем у самого Федоровича. Да и сама ладонь мягкая и горячая, как печка. Федорович сейчас несколько жалел, что рукопожатия должны длиться меньше минуты. -Андрей. -Ну, приятных снов, Андрейка, не морозься. Дима улыбается напоследок и заходит внутрь своей квартиры, громко закрывая дверь. -Приятных снов, Дмитрий, — уже пустоте отвечает Андрей, затягиваясь последний раз. Неужто, на учебу завтра сходить?