Сефирот

-Проходи, Сим, — шумно открывает дверь Андрей, чуть отходя в сторону, пропуская друга вперед. Как только входная дверь отворилась, раздалось мяуканье Ра. Котенок сидел у входного коврика, в ожидании увидеть хозяина. -У тебя появился кот, мать твою? — воскликнул восхищенно Серафим. — Как давно? -Как раз сегодня забрал, — улыбнулся Андрей, присаживаясь на корточки к котенку. — Солнышко, как ты себя вел? -Как мило, — растянул в улыбке губы Серафим. — Я всегда знал, что ты кошатник! Поэтому остался сегодня у метро? -Да, — кивнул Федорович, снимая обувь и закрывая дверь. — Вчера ночью не мог уснуть, как-то пришла в голову мысль, что прикольно было бы завести кота. Вот так Ра и появился. -Ра… В твоем стиле, брат. Серафим прошел в глубь квартиры с бутылкой вина в одной руке. -Так, Ра у нас спонтанно-желанный ребенок? -Получается, что так. Андрей с котенком на руках зашел на кухню, на которой уже хозяйничал Серафим, разливая вино по кружкам, ибо бокалов в квартире не имелось. -Знаешь… В этой квартире было так пусто и некомфортно, — Андрей сел на стул, внимательно смотря сквозь Серафима, будто там действительно что-то было. — В квартире, в которой мы жили с Фёдором было гораздо лучше… Во всех смыслах, наверное. Там было уютно. В этой квартире я ощущал холод и внутреннюю опустошенность. Вчера пришла идея завести кота. И знаешь, брат, стало в разы лучше. Хоть Ра здесь всего несколько часов. Странно, что он так быстро освоился. -Мама как-то принесла уличного кота. Он осваивался неделю. А вот у моей подруги кот освоился почти сразу же. Коты чувствуют с кем им будет хорошо, и неважно в какой местности. -Точно, — белые волосы закрыли худое лицо Андрея. -Как ты себя чувствуешь после расставания с Федей? — Сидорин аккуратно опустился на другой стул, смотря на Федоровича. -Я…не знаю…- в голосе Андрея не было надрывности, которая сочилась страданием, как месяц назад. — Я, наверное, просто не знаю как быть дальше. Как жить дальше. Безусловно, я отпустил, но… Мы с ним так и не поговорили, знаешь? Просто расстались скомканно, почти неясно. Но я даже не старался поговорить. Мне в последние два дня гораздо лучше. Если получится как-нибудь поговорить или разойтись на хорошей ноте — будет классно. Но и избегать я его не собираюсь. -Ну и правильно. Вы не подростки, чтобы избегать друг друга после расставания. У каждого свой путь. Мы не можем контролировать или управлять чужими чувствами, чужими мыслями. А смысла избегать — нет. Вы так себе хуже делать будете. -Да мы даже своими чувствами управлять не можем, — Андрей посмотрел в глаза Серафиму, проводя рукой по головке кота. Оказывается, он так давно не смотрел в глаза своим друзьям. Иногда смотрел на их лоб, нос, волосы, иногда даже сквозь них. Андрей забыл, что глаза человека — его душа. Глаза Сидорина ясно-голубые, даже чуть невинные, как у маленьких детей, не видавших всей боли жизни, от которой приходится страдать. Видимо у Серафима какой-то дар: сохранять любовь к жизни, несмотря на все то дерьмо, что он пережил. С годами глаза Федоровича стекленели, взгляд становился темнее, тяжелее, будто в его глазах можно было прочесть всю пошлость и грязь некоторых человеческих мертвых душ. Но глаза Андрея не были пустыми никогда. Даже в самые трудные моменты. -Почему же? Я могу управлять своими эмоциями! -Ты можешь их скрыть, Сим, не показывать людям. Но ты все равно будешь чувствовать: злость, агрессию, страх, радость, не так важно! Главное, что ты будешь это чувствовать, хотя можешь не показать. -Наверное, ты прав… Хотя мне тяжело тебе в этом признаваться! Андрей звонко рассмеялся: -Да ладно тебе! — Андрей, все еще улыбаясь достает сигареты из кармана. -Пойдешь курить? -Я…Действительно сейчас усну. Прости, что так мало поговорили…-Серафим потупил взгляд, чуть смущаясь. -Но если ты хочешь рассказать что-нибудь, поделиться мыслями…знаешь, я буду рад тебя послушать, родной. -Нет-нет, — Андрей, все еще улыбаясь, тянется к Сидорину, чтобы обнять. — Все хорошо, да? Может, ты мне хочешь что-то рассказать? Мысли в голове Серафима мчаться из одного угла в другой, нервно сталкиваясь друг с другом, притягиваясь, смешиваясь, будто электрон и протон вздумали объединиться, чтобы без мороки стать нулевым нейтроном. К сожалению, так не получится. -Нет, все хорошо. Я…воспользуюсь душем? -Да, разумеется! Можешь идти в душ, там чистое полотенце в шкафчике напротив раковины. Я занесу тебе вещи, окей? -Боюсь, что мне твои вещи будут малы, — неловко улыбается Серафим. -Не смеши меня, Сим. Ты меня шире лишь в плечах. Но я могу дать тебе свои самые большие вещи, чтобы тебе было комфортнее, — Андрей вновь с такой щемящей радостью и теплотой посмотрел на Серафима, что тот вздрогнул. -Да, будет замечательно! — неловко улыбается Серафим, вставая со стула, и направляется в ванну. Но парень не раздевается. Сидорин смотрит в зеркало, не веря, что это он. Такая дереализация его редко охватывает. И сейчас, по скромному мнению Серафима, которое, к сожалению, не учитывается вовсе, не лучшее время. Свет в ванной хороший, он же все-таки в ванной Андрея-эстета-Федоровича. Видно, каждую небольшую пору, редкую черную точку, родинку, тату и появляющуюся от мимики морщинку. Это точно не он. Андрей входит бесшумно, но Серафим чутко слышит поворачивающуюся ручку двери, резко поворачивая голову. -Серафим, все хорошо? — обеспокоенно спрашивает Андрей. -Да? — будто отчаянно шепчет Серафим. Если скажет чуть громче — его голосовые связки не выдержат. Захрипят от обыкновенной жажды. — Все хорошо, Андрей. -Ладно…ладно, — Федорович кладет одежду на стиральную машинку и быстро отходит к двери. -Я не хочу давить что-то откровенное из тебя. Я хочу, чтобы ты сам понял хочешь ли ты делиться со мной этим. Но, чтобы ты знал, я всегда буду рад тебе помочь, поговорить, поддержать, просто выслушать. Андрей напоследок улыбается уголками губ и закрывает дверь. Серафим чувствует себя полным мудаком. Федорович только на балконе задумывается, почему Сидорин сам не взял себе вещи. Знал ведь, что потом к Андрею поедут. Забыл? Ра трется у ног Андрея, жалобно мяукая. Он впервые вышел на балкон. -Чего ты, котеночек? — смотрит на кота парень и закуривает. — Странно он ведет себя, да? Требует, чтобы я ему все рассказал, а сам молчит о своих переживаниях. Придурок, правда? Но свой придурок-то! -Ты завел себе кота, чтобы разговаривать с ним, Андрюш? Уже социализировался и меня тебе недостаточно? — последнюю фразу Дима произносит так прискорбно и так жалобно, будто в детстве его учили читать с помощью книги Станиславского, а не обычного букваря. Андрей вновь вздрагивает, моментально разгибая спину и проклиная внезапность Димы. -Почему ты всегда такой неожиданный? — Федорович внимательно смотрит в глаза соседа, моментально удивляясь им. Он словно увидел светящиеся глаза в полной тьме, как у кота или совы. -Мне нравится, как ты пугаешься. -Энергетический вампир Вы, Дмитрий, — наигранно хмуриться Андрей, драматично выдыхая дым. -Не будь так жесток, Андрюш. Я могу напитать тебя энергией всего за несколько часов общения, к слову. Дима затянулся в последний раз, туша окурок в банке из-под какой-то жестяной банки, на которой красовался уже потертый якорь. -Куда это? -Ленобласть. Недалеко от города. Может быть, час на электричке. Впервые Дима не ушел после того, как докурил, а остался с Андреем и продолжил диалог. -А во сколько? -Не думал, что ты согласишься, — ехидно улыбается Дима. -Но я и не согласился пока! — недоуменно ответил Андрей, приподнимая уголки губ, глядя в глаза с соседнего балкона. -Ты спрашиваешь тонкости и уточняешь детали, ты уже согласился. -Так, во сколько? — попытка перевести тему была замечена соседом, но не озвучена в слух ни кем из собеседников. -В пол седьмого утра надо уже выходить, если… -Черт, — тихо прошептал Андрей, расстраиваясь. -Дослушай до конца, — недовольно сказал Дима. — Но если тебе неудобно утром, то можно вечером, в пол шестого надо быть на Финляндском, обратная электричка в половину двенадцатого вечера. Справишься? -Да-а, — растягивает гласную Федорович, чтобы показать, что на него можно положиться. — Я ответственный вообще-то. -Значит, жду тебя на Финляндском ровно в семнадцать тридцать, — поднял подбородок Дима. — Спокой… Неожиданно дверь на балкон открылась и появилась мокрая макушка Серафима. -Ты долго еще? — с негодованием спросил он. — Сам морозишься тут. Босиком, — Серафим цокнул. — Так еще и котенка бедного морозишь. Ра на его слова театрально мякнул, будто Андрей и правда специально вытащил его на балкон. -Да я скоро уже, Сим. Ложись на кровать, я сегодня сменил постельное, а я лягу на пол. -Не глупи, Андрей, — закатил глаза Серафим, ежась от холода, и закрыл балконную дверь. Андрей, робея затянулся и взглянул на соседний балкон. На месте, где стоял Дима никого не было. Федорович чуть зло замычал и устало протер пальцами глаза. Теперь Дима точно подумает, что он, Андрей, какой-то неправильный и потерянный. И стоит ли ему теперь приходить на Финляндский в половину шестого? Докуривал он в тишине, лишь иногда мяукал Ра, пытаясь обратить на себя внимание хозяина. -Пойдем, а то и правда холодно. Утро воскресного дня было самым ненавистным в рейтинге дней недели Андрея Федоровича. Это последний день недели, который проходит на нервах и тревоге, ведь завтра уже начало новой недели, понедельник. Но сегодняшнее утро чуть отклонилось от извечной закономерности. Вместо Серафима на кровати рядом с Андреем развалился Ра, тихо посапывая своим снам. -Серафим? — беспомощным котенком и тонким от сна голосом окликнул Андрей. -Ты чего? — как-то уж чересчур обеспокоенно подбежал Сидорин, присаживаясь у кровати. Серафим еще был в одежде Андрея, значит точно никуда не собирался уходить. -Да я подумал ты ушел, даже не попрощавшись. -Хочешь от меня избавиться уже? — весело спросил Серафим. -Я испугался, — серьезно ответил Федорович, садясь на кровать. Одно плечо оголилось, ведь все футболки были Андрею велики. Волосы взъерошено и уютно создавали небольшой бардак на голове Федоровича. -Ты че, родной. Ты от меня так просто не сбежишь, — рассмеялся Серафим, присаживаясь рядом на кровать. — Я приготовил завтрак, кстати. Сука, я пока пытался узнать твой точный адрес проклял всех. У тебя нихуя не было в холодосе, ты как живешь, брат? -Дак там есть некоторые продукты… -Дурака-то не включай, ирод. Там яйца какие-то, наверняка уже испорченное банановое молоко и малосольные огурцы. Ах, да, у тебя в овсянке долгоносики завелись. Мне пришлось ее в экстренном порядке выкинуть. -Фу, — скривился Андрей. — Ненавижу этих мелкий таракашек. Всегда вздрагиваю от неожиданности. А молоко свежее, я его вчера утром покупал вообще-то. -Ну извиняйте, я думал на кухне, кроме вчерашнего вина — все испорченное. Не суть, кароче! Я приготовил сырники! Очень белково и хорошо поможет насытиться! Еще заказал сметану и джем вишневый. -Вишневый джем — это тема! -Разумеется, фанючка Ланы Дель Рей. -Э-эй, — фыркнул Андрей поднимаясь с уютной кроватки. — А сколько время? -Первый час. -Господи, ты как моя матушка, — закатил глаза Андрей, смотря на часы, что показывали 12:07. -Иди уже в душ, — Серафим кинул игрушку прямо в макушку Федоровича. -Это — война? -Если не пойдешь в душ, то станет ей самой. Увидев чуть ленивый взгляд Андрея и его капризно выпученные тонкие губы, быстро добавил задорно: -Иначе остынет, Андрюш! -Ла-адно, — вздохнул Федорович так, будто его заставляют идти на уколы, которые он, к слову, терпеть не мог. Довольно улыбнувшись Серафим пошел к кухонной части квартиры, чтобы расставить красиво тарелочки. Тем временем, Андрей пошел в ванну, попутно проверяя телефон и жалея, что номера Дмитрия у него не было. А в какой-то чатик дома его не добавили. Да, он сам бы себя не добавил месяц назад. Как переехал, выходил призраком раз в три дня за сигаретами. Опасливо с такими начинать общаться, кто знает, что у них в голове. Дмитрий почему-то не побоялся начать общение с дрожащим от морозной ночи и внутреннего холода Андреем. Умывшись, Андрей направился сразу же на балкон. Серафим уже был там. -Хорошая сегодня погода, однако, — прищурился от солнца Федорович, закрывая балконную дверь. Сидорин улыбнулся, оборачиваясь на Андрея. -И правда. У тебя есть сегодня планы на вечер? -Вчера были, но уже не знаю в силе ли они, — Андрей бросил тоскливый взгляд на соседний балкон. — В пол шестого мне надо быть на Финляндском, там и узнаю, есть ли у меня сегодня дела. А ты что планируешь делать? -М-м-м… Думал проваляться у тебя, может позвать тебя на прогулку и уже под закрытие метро поехать домой. -Можешь оставаться у меня до завтра! Или приехать на ночевку еще раз. А пока я пойду по делам, ты смотаешься за нужными вещами к себе. Если дела все-таки есть, то я правда приеду поздно. -Мне нравится твой план. Только давай ты напишешь мне, если у тебя отменяются планы? -Да, без проблем, брат! Серафим докурил, пафосно выбросив бычок двумя пальцами, попадая ровно в горлышко давнишней бутылки из-под портвейна. -Выпендрежства тебе не отнимать, — весело улыбнулся Федорович. -Учился у тебя, — гордо улыбнулся Серафим. — Ты ведь самый изворотливый из нас всех, хитрый, но понимающий. -Мне это даже лестно слышать, так что прекращай, а-то разбалуешь меня. -Твою самооценку невозможно разбаловать, Андрей. На эту фразу Андрей лишь улыбнулся. -Знаешь, я долго думал: делиться или оставить все как есть, но кажется я не вывожу. Я боюсь, что если я скажу тебе сейчас все свои мысли — ты возненавидишь меня, подумаешь, что я какой-то урод, незаслуживающий какой-то поддержки. Я не хочу, чтобы ты думал, что я тобой пользуюсь…ведь я каждый раз прихожу только к тебе, когда на грани, когда…вот-вот и… Голос Сидорина вмиг стал на несколько тонов выше. Будто он стоял на холоде, а челюсть не слушалась, двигаясь, как посчитает сама нужной. Андрей же внимательно смотрел на друга, пытаясь вложить в свой взгляд столько тепла, заботы, беспокойства, сколько он ощущал в этот момент. Солнце нежно ласкало кудри Серафима. Впервые питерская погода подвела чувствительных меланхоликов. -Серафим, — прошептал Федорович, едва шевеля губами. — Я ценю, что ты мне доверяешь. Я никогда, слышишь? Никогда. Не отвернусь от тебя, чтобы ты мне не сказал. Чем бы не поделился. Ты слишком дорог мне и я не хочу смотреть, как вся живость в тебе гаснет из-за каких-то переживаний, с которыми ты не в силах справиться. И пусть ты думаешь, что это какая-то ерунда — ты можешь мне доверять. Я буду рад тебе помочь всеми силами, которыми я могу воспользоваться, и, если это будет возможно — прыгну выше своей головы, только чтобы помочь тебе. Серафим обнял Андрея, крепко к себе прижимая, упираясь лбом в плечо. В горле нервно ходил ком, пока Сидорин пытался унять дрожь в теле и не разрыдаться прямо на этом балконе. -Я благодарен, — лишь смог прошептать он. — Ты…ты самый лучший… Я…можно я поговорю с тобой вечером, я не могу ничего сказать сейчас, иначе…иначе никак. -Как только ты будешь готов, — Федорович погладил Серафима по спине, вырисовывая неопознанные фигуры, успокаивая его. — Я ни в коем случае не буду на тебя давить. Никогда. Они простояли так недолго. Пока Серафим не попытался задорно напомнить про сырники. Но красные глазницы в сочетании с ясно-голубыми яблоками глаз, в которых можно было прочитать все: и боль, и беспомощность, и попытку держать эмоции, выдавали Сидорина с головой. Друзья завтракали почти молча. Лишь иногда перекидываясь фразами или взглядами. Как только они доели, вновь вышли на балкон. -Знаешь, Андрей, ты мне ведь не простой друг, — улыбался Сидорин. — Ты мне буквально роднее семьи. Не против быть моим условным братом? -Конечно. Мы родственные души, понял? -Точно, — усмехнулся Сидорин. — Я в последнее время… Так ненавижу себя. В сентябре у меня был передоз. Это…мягко сказать, повлияло на меня. Я после той ночи не употреблял больше. И количество алкоголя сократил. Спустя несколько дней посмотрел в зеркало и охуел. Я и не задумывался, что в девятнадцать можно выглядеть на тридцатку. Бока висят, пивной живот… И решил сесть на диету. Только вместо этого перестал есть вовсе. Это случилось не так, мол, я специально не буду есть или же я посмотрю, что будет, если я не буду есть. Я стал переживать, тревожиться и боятся еды, зеркал, витрин, — Серафим уже не скрывает слезы, а Андрей перепуганное и взволнованное лицо. — Если раньше с самоощущением не было проблем, то сейчас мне противно себя ощущать, понимать, что мое тело далеко от того тела, которое я хочу видеть в зеркале, — Федорович приобнял Серафима. — Меня это угнетает. Я хочу перестать об этом думать, но не выходит. Я боюсь лишний раз выпить воду на ночь, что не дай Господь, увидеть отек с утра или привес на весах… Я запутался… И самое страшное, что я похудел на весах, только вот в зеркале я вижу себя больше с каждым новым днем. -Серафим, спасибо тебе за доверие. Правильным решением было бросить все это дерьмо. Однако морить себя… Ты знаешь, что это неправильно. Я могу лишь обещать, что сделаю все, чтобы ты выздоровел. Ты не выглядишь каким-то не красивым, толстым или что-то подобное. Да и не выглядел. Может, тебе не хватало того, что ты бы контролировал. Твое тело — оно должно быть для тебя бесценным сокровищем, а не мусоркой или концлагерем. Не уверен, что ты сейчас меня не сбросишь с балкона, но давай я запишу тебя к психологу? -Ни к чему… -К чему, Сим, — резко перебил Андрей Сидорина. — Я помогу тебе при любом раскладе карт: откажешься ли ты от посещения или же согласишься. Однако я не хочу тебе навредить. Я не уверен, что не смогу не навредить по случайности. У меня был такой опыт. Но мне повезло больше. Я быстро и самостоятельно выбрался. Ты же мне дороже. Знаешь, просто знай, что ты заслуживаешь кушать, как бы ты не выглядел, ведь еда — это то, что нам помогает гулять, петь, играть на гитарах, учиться, смеяться и радоваться. -Запиши меня к психологу, пожалуйста. Андрей ему тепло улыбнулся, смахивая слезы большими пальцами. *** Федорович проводил Серафима до метро и решил дойти до Финляндского вокзала пешком. Погода шептала, лишь легкий осенний ветерок трепал обесцвеченные волосы. Андрей незамедлительно записал Серафима к специалисту, как только последний выбрал по характеристикам и отзывам, с кем ему будет наиболее комфортно. Единственным условием Сидорина было, чтобы Андрей сопроводил и был рядом с ним все время. Сегодня Андрей был слегка потерян. Информация, данная Серафимом легла на плечи грузом в виде ответственности за друга. Сидорин не просил помогать ему, просил, чтобы Андрей выслушал. Это его личная инициатива, ведь паника нарастала, пока Серафим рассказывал свою историю. А Андрей чуть ли не дрожал под конец повествования. Благо, Серафим не заметил этого: начал бы сыпаться в извинениях, обвинениях и внутренней ненависти к себе, что усугубило бы положение. Федорович намерен помочь и вложиться в восстановление друга настолько, насколько это было возможно, он готов сделать буквально все. И даже если Серафим каким-то непонятным образом возненавидит его после этого — зато будет здоров. В размышлениях и терзаниях дорога до Финляндского вокзала показалось чересчур короткой Андрею. В прошлом году, на первом их курсе, Сидорин жил практически у железной дороги, недалеко от станции, поэтому и добирался на электричке всегда. Дорога не занимала больше десяти минут, плюсом минут шесть на метро до универа. Они частенько сидели прямо у ног Ленина, напевая песни и играя на гитаре. Андрей любил извернуться — читал стихи и прозы, которые отозвались в сердце, наизусть, пафосно держа меж пальцев сигарету. «-Тебе бы в театральный, Андрюш, а ты на физика учишься, — говорил Фёдор» Воспоминания ёкнули, но сердце не сжалось, не пропустило удар. Может чуток, и то, из-за приятных воспоминаний. Ну, вот, пойдя он на актера, встретил бы таких замечательных людей? Встретил бы, однако не тех. Пройдя досмотр, Андрей оглянулся, пытаясь найти белобрысую макушку. Пришел ли он? Или подумал, раз с этим дурным соседишкой кто-то есть, то не стоит и свое время тратить? Мысли сменялись. А минуты шли. Но его еще никто не окликнул, не подозвал, мол, смотри, билеты купил, переведешь потом на карту, а наша электричка через десять минут. Глубоко пропусти воздух вокзальского кофе и макдака, он сел напротив турникетов на корточки, подперев ледяную стену спиной. Видимо, надо идти домой, зайти в магазин, купить некоторые продукты и позвонить Серафиму, чтобы тот не оставался один. А может, и хорошо, что так получилось! Голова начинала гудеть, да и на улице было чуть холоднее, чем он подумал. -Андрюш, ты вроде не Хатико, чтобы меня с поезда ждать. Мог бы и у автоматов посидеть на скамейке, — на плечо опустилась рука, чуть больше андреевской, чуть сжимая плечо, тем самым приобнимая. Взгляд Андрея, что всего пару минут назад был стеклянным и пустом, тут же сгустился в непонимании происходящего. -Дмитрий? — подняв голову он увидел Диму, довольного и педантично собранного. Жил бы Дима несколько десятков лет назад, про него бы писали, что его рубашка всегда накрахмалена и выглажена, галстук завязан с математической и эстетической точностью, ботинки отменно налакированы. -Да, меня так зовут, солнышко, — ехидно улыбнулся Дима, взывая Андрея приподняться. — Пойдем на платформу, покурим, пока поезд не приехал. Андрей встал, чувствуя, как голова идет кругом и в глазах резко темнеет. Обыденность для него, не более. Однако увидев поплывший взгляд собеседника, Дима взял того под руку. -Ты чего, Андрюш? Каши с утра не ел, что ли? Голос Димы был насмешлив. Но сквозь ехидство можно было почувствовать, как оно пропитано немалой тревогой. Странной, зуднящей где-то в области ребер. Паника набатом била в уши, пока он крепко держал Федоровича. -Да ел, — пожал плечами Андрей, будто не мог рухнуться сейчас в обморок. Не сейчас. Может, когда-то потом, но не сегодня?! -Что ты ел? — медленно, но до дрожи четко спросил Дима. — И когда? -В час ел, сырники и кофе. И еще конфетку с кофе перед выходом съел! Голос Федоровича будто бы выражает гордость, словно Дима — это его мама пятнадцать лет назад, когда с аппетитом у Андрея уже было не все в порядке. -Ты, Андрюш, умничка, конечно, что покушал, — кивнул Дима. — Но это слегка маловато. В следующий раз, я буду ставить условия, при которых мы сможем куда-то пойти. Мне нервы еще дороги, не пойми неправильно. В следующий раз? Значит, они пойдут еще когда-нибудь куда-нибудь?! -Да ладно, Дмитрий, все уже хорошо! Андрей действительно уже сфокусировался на обеспокоенных глазах Димы, на теплых, к удивлению, ладонях на его предплечьях, на своем чуть перестроившемся дыхании. -Я уже всё вижу! Просто гемоглобина не хватает отчего-то… Дмитрий вопрошающе поднял одну бровь, мысленно спрашивая о нормальности Андрея. Он вроде твердил, что ужасно ответственный человек и прочий сказки в их небольших диалогах на балконах. -Пойдем, иначе покурить не успеем, солнышко. Оказалось, что Андрею не хватило ночного сна. Только сев, кажется, в самую старенькую электричку, которая способна передвигаться по железной дороге, он засмотрелся в окно, подперев ладонью островатый подбородок. Федорович и не заметил, как начал клевать носом, кутаясь в свое темно-коричневое пальто. Дима же невзначай кидал скрытные взгляды в сторону Андрея. Все-таки, кто же был этот парень, который вышел на балкон к Андрею, пока они общались? Странно это было все. И во что Дима себя ввязывал? Не хватает пациентов на работе? Только им хочется почему-то помочь чуток меньше, чем бедному соседу, который может не показываться лучам солнца больше недели, если его моральное состояние будет таким же глубоким дном, как яма к ядру Земли. О Федоровиче Дима ничего не знал. У соседки напротив квартиры Андрея узнал, что переехал какой-то парень, студент. По началу играл на гитаре, громко включал музыку, потом сам затих без каких-либо жалоб. И вот никто его и не видел, как недели четыре. Увлекательно, однако? *** Дмитрий пришел с работы чрезвычайно поздно. К пациенту пришлось ехать на дом, ведь позвонили родственники, сообщив, что тот наелся транквилизаторов в большем количестве, чем требовалось. Дима среагировал, как всегда быстро, хоть и чуть устало. Знал на какую профессию идет, все-таки, не жаловался сильно, даже в мыслях. «-Позвольте узнать почему таблетки находились не у вас, а у вашего мужа, который то и дело желает себе смерти? Мадам, я же Вам оставлял точную рецептуру и время приема. Вы же прекрасно понимаете, что транквилизаторы — не аскорбинки какие-нибудь. Нельзя съесть всю пачку за раз! -Господин Нюберг, я понимаю свою ошибку! Простите меня, я не…не знаю, что делать, он почти не дышит! -Скорую вызывайте, я на пол пути к вам.» Тяжелый выдался день. Тешил лишь будущий вечерний разговор на балконе с Андреем, если он не спит еще. Но отчего-то Диме казалось, что нет. Андрей не спит. Квартира его встретила, как всегда в уютном покое, какой он ее и оставлял, уходя с утра на работу. Как же приятно возвращаться в место, в котором тебе хорошо! Дима принял душ, поставил чайник на вкусный вечерний травяной чай с ромашкой, чтобы успокоить нервы и уснуть. Так необычно. Дима одним разговором помог Андрею и одним рецептом чуть не угробил жизнь пациента. «Замечательный я, блять, врач!» — корит себя Дима весь день и всю следующую ночь. Великолепие, Нюберг, будто не мог догадаться, что его жена — не самый надежный человек для таких серьезных дел. Даже их тринадцатилетняя дочь отнеслась бы к этому с большей ответственностью, чем мать. Нет слов! Выйдя на балкон, Дима сразу же взглянул на соседний. Их небольшая случайная традиция — Андрей выходит всегда после Нюберга. Будто бы чувствует, когда Дима выходит портить свои легкие. Балконная дверь соседа открывается, и Дима на миг ловит душевное равновесие. Становится так легко, словно после сложных экзаменов в знойный — если такое возможно в Петербурге — июнь. Будто ему снова двадцать, они встречают фиолетовый рассвет на поле и загадывают желание, сдувая легкие невесомые лепестки белесых одуванчиков. Мяуканье от андреевского балкона было чем-то таким неожиданным и милым для Димы, что он даже отвернулся, скрывая широкую улыбку. Несколько брошенных фраз, диалоги, ставшие такими родными за несколько дней. -Мне просто нравится, как ты пугаешься, — ухмыляется Дима, чуть отворачивая лицо. Нельзя терять образ! Но за день произошло столько всего тревожного, долгого, тяжкого, что сейчас не хотелось ни прятать лицо с распирающими улыбками от Андрея, ни держать образ загадочного соседа, чью фамилию никто до сих пор не знает. -…энергетический вампир! Дима чуток ужаснулся. Неужто он действительно так его видит? — Не будь так жесток, Андрюш. Я могу напитать тебя энергией всего за несколько часов общения, к слову, — будто бы хвастается Нюберг, скрывая в душе тревогу, что не захочет, откажется, что Федоровичу это ни к чему, что он вовсе не заинтересован в этом и ему, Диме, это все причудилось одним дневным сном после бессонной ночи в лихорадке! Как же у Димы отлегло, когда Андрей согласился. Это его тревожно-опасливый голос, будто они замышляют какую-то авантюру, противоречащую закону. Мимика и жесты, выражающие и кричащие о невыносимом желании принять участие, но и в нелепых попытках держать лицо, мол, смотрите-с, Дмитрий, я все еще недосягаем! Нюберг понял — он придет. Может чуть опоздает, но он придет на вокзал, Андрей хочет этого. Однако, услышав открывающуюся дверь на том же балконе, где стоял Федорович, стало не по себе. Кто это? Дама? Парень? Есть ли между ними что-то? Это тот человек, который стал причиной знакомства Димы и Андрея через месяц после того, как они впервые заговорили? Это крайне эгоистично! Дима прекрасно понимал. И все же, он больше беспокоился за состояние Андрея, подбирая и изучая повадки соседа, как к нему лучше подобраться, дабы помочь. Было невозможно смотреть на ясные, но пустые глаза, не выражавшие ничего, кроме желания умереть. Как бы отчаянно это не звучало. Дима бы не расстроился, если бы Федорович в тот вечер отшил его с этими мотивирующими фразами и помощью. Было бы просто тоскливо наблюдать, как портится такой талантливый и умный человек. Однако все пошло донельзя хорошо. Они даже начали общаться! Но ждал ли Андрей их переменных разговоров на балконе? Хотел ли сегодня поехать с ним на эту прогулку? Зато через несколько дней Дима лишь ждал мгновения, чтобы заглянуть в эти ясные и уже наполненные жизнью глаза. В них читалось все: эмоции, замыслы, идеи, вдохновение. Это уже не пустые стекляшки, что приделали по глупой шутке к какой-то безвольной кукле. Андрей отвлекся на мужчину, появившегося в дверях, а Дима воспользовался этим, нагло ускользнув в свою квартиру, даже не попрощавшись. И что этот больной надумает себе? — мысленно вопрошал Нюберг. Но к ответу не пришел. Лишь надеялся, что увидит Федоровича завтра на Финляндском вокзале в половину шестого вечера.