Незаконченные рисунки

Всё говорило о неминуемом приближении Нового Года, как будто кто-то разом собрал и вывалил на Андрея все штампы. За окном большими мягкими хлопьями валил снег. В углу загадочно мерцала ёлка. По телевизору шёл мультконцерт, которому просто не получалось не подпевать, в каком бы настроении ты ни был. На столе стояли мамины салатики и шампанское. Ну, допустим, кислятину эту Андрей пить не собирался, так, пусть постоит, как дань традиции, туда же хрустальные салатники и фарфор, который доставали из серванта считанные разы в году, предпочитая не боящееся ни микроволновки, ни посудомойки закалённое стекло. Возиться с горячим было лень, хотя мама, уезжая, оставила курицу. Только в духовку сунуть, ну что ты, Андрюш, не ленись, а то так и помрёшь с голоду рядом с полным холодильником. Как за родителями закрылась дверь, он наполнил холодильник тем, что ждало своего часа припрятанным в шкафу, и принялся за ту бутылку, что скромно стояла и при маме, пока остальное будет охлаждаться. Ёлка мерцала в темноте, коньяк согревал, песни из мультиков умиротворяли. Бесоёбить, конечно, хорошо в компании, и чем больше зрителей, тем лучше. Но и на то, что с самим собой ему скучно, Андрей пожаловаться не мог. Без ложной скромности считал себя интересным человеком. Он потихоньку настроился на то, что поймает по телику какую-нибудь старую оперетту или одну из сказок Шварца, раз уж ночь такая, и спокойно поработает над рисунками. Он уже почти смирился с тем, что остался встречать новый, 2004, в гордом одиночестве. Кто бы мог подумать, что Миха - из всех людей! - со всем присущим ему напором примется убеждать окружающих, что Новый Год надо отмечать с семьёй. В роли семьи выступала Оля, которая уверенно продержалась больше года и, похоже, вела Мишу прямым курсом к свадьбе. Она сумела отвадить Мишу от героина, от нескончаемых посиделок (и от полежалок, шепнул злорадный голосок) с друзьями. Ребята вяло посопротивлялись, но в итоге согласились отметить по-семейному и чуть ли не отчитаться через недельку. Андрею чисто из духа противоречия хотелось броситься во все тяжкие, но вдруг сделалось так противно - от переобувшегося Горшка, от того, как легко остальные это приняли. Как они устали друг от друга в туре до того, что веселиться и праздновать вместе уже не хотелось. Настроение падало и падало, как барометр перед бурей. И его родители не заслужили, чтобы на них отыгрывались за причуды Михи. В общем, почему бы и не остаться дома, с родителями, от которых он так и не съехал? Да вот только родители, как выяснилось, были приглашены к друзьям. И даже предупредили его заранее, вот только он всё пропустил мимо ушей и воспринял как неожиданность. Ну что ж, и в одиночестве есть своя прелесть. И новизна - за тридцать лет он ни разу не отмечал Новый Год в одиночку. Андрей выключил раздражающий верхний свет, остались только огоньки на ёлке, экран телевизора и настолка, направленная на лист. Телевизор бубнил, коньяк делал своё дело, карандаш шуршал по бумаге ровно и умиротворяюще. Андрей из принципа запретил себе сегодня рисовать кого-то, похожего на Миху. По листу разбежались сказочные существа. Хищные звери-тени кружили в безумной пляске, а чуть в стороне смотрел на них ещё один, добродушный, кто-то вроде домового, смахивающий на старого пса. Как будто размышляя, не присоединиться ли к хороводу. Потихоньку рисунок обрастал подробностями. Поляну, покрытую снегом, обступили разлапистые ели. Лунный свет лежал на ровном, без единого следа снежном полотне. А поодаль стоял заворожëнный охотник - с ружьём, на лыжах. Что выманило его из дома ясной, морозной ночью, сакральной ночью, когда мир принадлежит древним духам этой земли? Что принесло его на запретную поляну? Увидев зрелище, не предназначенное для чужих глаз, он был обречён. Только вот на что? Быть разорванным в клочья или остаться вечно кружиться в том же танце? Пасть на колени, обрасти шерстью и убежать в чащу? Или обратиться деревом, не потеряв - поначалу - рассудка, проводя год за годом в муках и сожалениях? Андрей задумался, продолжая водить карандашом по бумаге, войдя в транс, полностью уйдя в свой мир. На землю его вернул бой курантов, распугавший блуждавшие вокруг тени. Привычно загадав, чтоб Миха завязал, Андрей дёрнул ещё коньяку, и тут ожил телефон. Запоздало подумав, что надо было его выключить, оставаясь верным одиночеству до конца, он поднял трубку. Необитаемый остров прибило к берегам большого мира. Первыми позвонили родители. Долго поздравляли, расспрашивали, как он, словно год не виделись, а он обитал на таёжной заимке. Потом пошли друзья, близкие и не очень, какие-то деловые контакты, пара бывших, ребята из фан-клуба и вообще бог весть кто. Некоторым звонкам Андрей был относительно рад - не придётся пересиливать себя и делать необходимые телодвижения. Но в целом звонящие раздражали, мешали вернуться в тянущую недосказанную сказку. За окнами начали рваться петарды, люди радостно вопили. Мысли Андрея от сказочного леса переметнулись к пиратам. Абордаж, крики, пальба, звон стали о сталь... Он занёс палец над клавишей, чтобы отключить телефон, однако тот снова зазвонил. Это был Ренегат. Первый и единственный из группы. - Князь, ну, к тебе не прорваться, как в Смольный! У тебя необычайная тишина в трубке, неужели один скучаешь? - Один, - Андрей пожал плечами, хотя Саша этого, естественно, не увидел. - Но не скучаю. С Новым Годом тебя. Не только с помощью "доброго утречка" можно послать человека. В трубке всё грохотало, стоял ор. Прямой репортаж с пиратского брига. - И тебя, - Ренегат дышал в трубку, как будто хотел ещё что-то сказать, потом спросил: - Дома не скучаешь? - Дома. Родаки свалили, пацаны, зажжём. Правда, у Князя не зажигали, а в заветную комнату из группы были допущены только Миха и Балу, даже Лёша и Пор бывали в основном на кухне и в гостиной, она же родительская спальня. Остальные члены группы, в том числе и Реник, даже такой чести не удостоились. Дом Андрея был его норой, берлогой. Тем удивительнее было, что через полчаса Саша звонил ему в дверь. Андрей со вздохом отложил начатый комикс про пиратов, которому, возможно, как и многим другим, предстояло оказаться незаконченным, и выполз посмотреть, кто же там такой беспокойный. Оставлять гостя на пороге было невежливо. Андрей выдал тапки, оказавшиеся коротковатыми для Сашиных ласт, а тот обнял его - тоже как будто год не виделся, - ткнулся носом в макушку и смущённо пробормотал, что, мол, мимо пробегал и решил зайти. Хату Андрея было ещё поискать в сложной Купчинской географии, а для начала добыть адрес. У фан-клуба за проход в гримëрку, усмехнулся про себя Андрей, провожая Ренегата к коньяку и заскучавшим салатикам. - Ух ты, - сказал Саша, игнорииуя и то, и другое, устроился на диване и подхватил рисунки, Андрей звука не успел издать. - Это кто? Отнимать было тоже как-то невежливо. Он начал объяснять, на ходу пытаясь перевести смутные образы на человеческий язык. Саша похлопал по дивану рядом с собой, но Андрей пристроился на подлокотнике. - А Миха говорил, у тебя тут рисунки везде, - обводя взглядом стены, протянул Саша. - А это в другой комнате. Действительно, в зале только сиротливо торчала посреди ковра чёрно-белая фотография Андрюши-детсадовца. - Покажешь? Андрей неопределённо пожал плечами. После свежих в памяти "наливных яблочек" и продолжающихся обнимашек по поводу и без тащить Сашу в свою спальню казалось откровенным предложением, а отказывать всего лишь показать рисунки - невежливо как-то. Он красноречиво поболтал в воздухе бутылкой и звонко щëлкнул по пустому стакану. Не вставая с подлокотника. Малогабаритка, не хрен собачий. - Салатиков? Огурчики свои, с дачи, - преувеличенно изобразил чересчур гостеприимную хозяюшку. - Поухаживать за тобой? - Поухаживай, - Саша заржал и дёрнул его с подлокотника себе на колени. Завязалась шуточная драка, чреватая в опасной близости от стола-книжки. - Реник, харэ, мамин хрусталь переколотим, она меня прибьёт! - У, какие мы пузики, - роняя его на спину и щекоча живот, просюсюкал Саша. - Мамочку боимся, а-та-та получить. Андрей брыкался, хохоча и фыркая, и вдруг Саша замер, опустившись на него всем весом, только чуть отстранившись, приподнявшись на локтях. Остатки смеха ещё выходили из него рывками, но глаза стали серьёзными. - Андрюш, видел бы ты себя сейчас. Белый да румяный, как в сказках. Ты ж мой Андрюшенька-дурачок. Андрей мог представить свою красную физиономию и торчащие во все стороны прядки мокрых волос. - Реник, ты опять? - спросил он пока по-хорошему. - Попиздимся ведь реально. Саша в ответ только отвёл ему волосы с лица, огладив лоб и щëку. И продолжал смотреть как на что-то волшебное, необыкновенное. Андрей чувствовал физическое подтверждение мыслей, крутившихся в этой дурной голове. - Андрюш, пожалуйста, - горячо зашептал Саша. - Чего ты боишься? Не узнает никто. Здесь лишних глаз нету. И погасил настольную лампу. - Боюсь? - Андрей расхохотался, отчего Сашу подбросило на нём, как на волнах. - Боюсь свидетелей, огласки? Ты думаешь, что я боюсь? Что я поэтому? Ты не думал, что бывает такое, когда никто больше не нужен? А заслужил ли Саша такую откровенность? Разве что напросился на неё. - Андрюш, - утыкаясь лбом ему в плечо, снова шёпотом сказал Саша. - Мне кроме тебя сейчас никто не нужен, прямо помрачение, веришь? - Слезь с меня, - строго произнёс Андрей. - И беги, куда ты там мимо пробегал. - Не могу, - Саша вцепился в него, как клещ, принялся водить носом по шее. Андрей резко оттолкнул его, одновременно вставая. Саша, не давая подняться, снова толкнул его на диван и повалился сверху. Даже не заметил, что Андрей под их двойным весом приложился о подлокотник башкой так, что искры из глаз посыпались. - Андрюш, Дюш, ну пожалуйста, - наваливаясь и лапая, шептал Саша. - Ты такой красивый, такой необыкновенный. Его здесь нет, ты же знаешь, почему его здесь нет! - Саша в отчаянии ударил по дивану рядом с оттопыренным ухом, и простое движение качнувшихся пружин отдалось у Андрея в затылке болью. А Саша, кажется, был серьёзно обижен на Миху из-за него, Андрея. - Как он может так с тобой? - Какое твоё дело, - Андрей попытался приподняться, но голова закружилась, перед глазами потемнело, и он со стоном опустился назад. - Не лезь в это. Свали, а? Херово мне, не видишь? Башкой приложился... - к концу фразы голос сошёл на нет. - Наверно, Андрюш, - горячечно покрывая лицо и шею поцелуями, пробормотал Саша, явно приняв про голову на свой счёт. - Сейчас, сейчас я хорошо тебе сделаю, тебе легче будет, Андрюшенька... Ты, если тебе так проще принять, можешь просто полежать, я сам всё сделаю, только позволь. Поняв его стон и новую слабую попытку сопротивления как-то по-своему, Саша потянул футболку сначала за ворот вниз, обнажая ключицы, а потом, наоборот, вверх, открывая себе доступ к тëмным соскам, уютному животу, бокам, которые недавно щекотал, а теперь пытался гладить, целовать и облизывать. И даже чуть покусывать. - Мне трудно выразить всю степень восхищения тобой, - Саша взялся за его ремень, нервные руки с трудом справились с пряжкой. Вжикнула молния. - Могу предположить, что выгляжу нелепо и наивно со своими чувствами, - он взялся за привставший от ласк член Андрея, обдал горячим дыханием головку и обхватил её губами. Сосал он совершенно неумело, но старательно. - Впервые меня так накрыло, и... и... - он попытался взять слишком глубоко, поперхнулся, - и не с женщиной! - в голосе снова прозвучало отчаяние. Андрей лежал, сжав кулаки, не видя ничего перед собой: глаза закрывались сами, и отнюдь не от удовольствия. Каждое движение отзывалось в затылке. Но и на Сашины ласки тело однозначно реагировало. Разве что злость и боль не давали совершенно расслабиться. - Ренгх, - начал он заплетающимся языком, готовя гневную отповедь, и почувствовал подступающий оргазм. - Саша... Кончил с именем Реника на губах - вот уж точно облажался по полной. - Дюш, - прижимаясь щекой к его животу, прошептал Саша. - Ну вот видишь, мой хороший. Лицо, волосы, живот, - всё было в семени. Саша поднялся через пару минут, вернулся с тёплым мокрым полотенцем, уже умытый, обтëр Андрея. Улëгся рядом на бок, подогнув ноги, чтобы уместиться на коротковатом для него диване, погладил Андрея по щеке и занялся ближайшим ухом. Обвёл языком, пососал мочку и принялся играть с серьгой. Потянулся и накрыл рукой другое, погладил, сжал. - Помню, день был такой, ясный, морозный, и Миха всё на тебе вис, а у тебя уши так на солнце просвечивали розовым, нежно-розовым, как лепестки. Знаешь, я в детстве собирал розовые лепестки, в колхозе, на варенье, для парфюмерии... Так захотелось тебя потрогать - такой же ты нежный, как они? - Руки снова поползли вниз. - Вот где ты нежный, кожица тоньше лепестка. - Ловкие пальцы задвигались, заставляя член встать. Андрею было уже почти всё равно, что делают с его телом. Он то и дело проваливался, по ощущениям - в горячее и вязкое. А потом, вынырнув в очередной раз, почувствовал, как сухой палец кружит по отверстию. Андрей замычал и дëрнулся. - Да, Дюш, сейчас-сейчас, - погладив его по бедру, шепнул Саша. Он не повышал голоса, как будто оберегая тайну их соития, и Андрей был в чëм-то благодарен, громких звуков он бы сейчас не вынес, как не мог вынести ставшего слишком ярким света экрана, прячась от него за веками. Чем там Саша его смазал, протянув руку к столу, Андрей даже думать не хотел. Только из последних сил попытался отодвинуться и протестующе застонал. Попытка помотать головой стоила ему нескольких минут вертолётов, как от хорошего опьянения. Он снова весь сжался, по телу как судорога прошла, когда почувствовал, что Саша уже полностью внутри, толкается сзади, закинув его ногу себе на бедро. В ответ на это Саша сладко застонал. - Какой ты у меня, Дюш. Такой горячий. Такой узкий. Вечер банальностей продолжался. - Потерпи, сейчас полегче пойдёт. Когда "пошло полегче", Саша перелëг на Андрея сверху и снова вошёл. Распластался по нему, придавливая, вжимаясь изо всех сил, попытался поймать губы, но Андрей сжал их как мог и постарался ускользнуть. Голова ему этого не простила, и у Саши получилось поцеловать его хоть как-то, хоть неглубоко. - Как он мог променять всё это? На Олю? На хмурый? Подставить нужное. В груди резануло болью. - Дюша, Дюшенька, Андрюшенька... Руки сжались на плечах, Саша уже двигался, потерявшись в собственных ощущениях, и кончил с громким стоном. Он обмяк, пережидая приступ удовольствия, потом потëрся носом о щëку Андрея: - Дюш, прости, ты такой, что удержаться невозможно! И довëл его до пика дрочкой и пальцами, не сразу отыскав простату. - Дюш, у тебя глаза закатываются. Такой ты у меня чувствительный... Ну вот, а ты боялся... - Саша стёр пальцем сбежавшую у Андрея слезу. - Не загоняйся так из-за него, он того не стоит. Сейчас я тебе коньячку плесну, и совсем полегчает. А потом по салатикам, они нас заждались, после секса всегда такой голод просыпается. Ну вот так, садись, садись потихонечку... - он вдруг резко замолчал. Андрей ощущал себя как на аттракционе "Центрифуга", куда его затащили друзья в первый и последний раз. Как будто ему не сесть помогли, а пару раз прокрутили в барабане стиралки. - Андрюш! Князь, твою мать, не закрывай глаза! Дай я зрачки посмотрю! У тебя кровь, почему ты мне сразу не сказал?! Андрей смог только вяло шевельнуть губами. И его наконец вырвало. Потом была скорая, три положенных дня в травме среди жертв гололедицы и любителей петард. Саша сговорился с врачами, пришёл к нему на выписку, довëз до дома на такси. Помог прибрать останки салатиков, припрятать коньяк, замыть диван от крови и прочего. Андрей, которому не стоило лишний раз наклоняться, в основном сидел мрачным идолом. Саша в знак извинения ещё и тортик привëз. Они ели этот уродливый тортик в молчании. Потом Саша размазал по тарелке розочку и скривился: - Сплошное масло. Прости, Князь, я и друг хуëвый, и врач хуëвый... При слове "друг" Андрей дëрнул бровью. - Я тебя ещё отпизжу, - пообещал он. - Как в себя приду. - Давай, - согласился Саша. - Я даже защищаться не буду. Полностью осознаю свою вину. В подобных обстоятельствах... - Завались, - попросил Андрей. - Башка до сих пор трещит. Саша молча поймал его руку и поднёс к губам. - Ëбнулся? - Андрей руку вырвал и вытер об штаны. - Уëбывай давай, делать тебе больше здесь нечего. Саша вдруг подорвался в прихожую, но не за одеждой. Андрей, знавший в этой квартире все шорохи, услышал, как открывается дверь в его комнату. - Ах ты крыса! Ренегат, попользовавшийся его телом, теперь двумя ногами влез в душу. Стоял на пороге и жадно оглядывал то, что всем подряд Андрей не показывал. Далеко не все знали его другие стороны, спрятанные за надёжным "хо-хо-хо". Андрей оттолкнул Сашу и захлопнул дверь в свои миры. Пробежка и подобие драки обошлись ему дорого. Выписался-то он по личной просьбе, чтоб не помирать от скуки в казённых стенах и не пугать возвращающихся на днях родителей. Голова закружилась, пришлось прислониться к стене, чтоб не брякнуться. - Князь! - тут же подскочил Саша, проверил зрачки, швы на затылке. - Куда ж я пойду от тебя такого? - Нахуй, Реник, куда ж ещё. - Нет, я родителей твоих дождусь. Идём, уложу тебя. Не глупи, диван мокрый, а тебе лучше прилечь, - и снова толкнул дверь в комнату. Андрей отлепился от стенки, замахнулся, а потом пришёл в себя полулëжа на своей привычной кровати, с холодным компрессом на лбу. Рядом сидел Саша, держал его за руку и разглядывал картинки на стенах, щуря близорукие глаза. Комнату медленно затапливали ранние сумерки. - Проснулся? - спросил Саша. - Таблетки надо выпить, я тебя будить не стал. А, да, в больничке ему горстями отсыпали какую-то гадость. Саша за него и в аптеку сбегал, заботливый какой. Андрей кое-как встал и пошёл отлить. Минут через пять он понял, что заплутал в собственной малогабаритке, в которой и повернуться было особенно негде. Тем более, что холодильник, не вместившийся на пятиметровую кухню, отъел половину прихожей. - Князь, ты чего? Саша высунулся из двери - вроде кухонной, но он же в комнате был? Где им тут разминуться? Андрей наугад дёрнул соседнюю дверь - ага, родной совмещённый санузел, не холодильник. Он снял компресс, сел, прислонившись лбом к приятно прохладному кафелю, и просидел так неизвестно сколько, пока его не нашëл Саша, не помог разобраться и не отвёл в постель. Он прикрыл глаза на минуту, открыл, прислушался к чужому дыханию. Сердито спросил: - Ты всё ещё здесь? - Да где ж мне ещё быть? Друг твой сказал тебя одного не оставлять, так мы с отцом решили по очереди. Такой мальчик хороший, интеллигентный, бульон тебе сварил. Почему ты его раньше в гости не звал? - Мама? Когда вы приехать успели? - Ну вот те раз, ты же нас встречать вышел, обнял, Сашу своего проводил. Он же гитарист у вас? Лучше б доктором остался. Так чëтко нам объяснил, что делать. Сказал, что ты ещё какое-то время во всём путаться будешь. Ну и задал ты нам работы. Хорошо хоть, не один был. Может, станешь теперь пить поменьше? Мама помолчала. Просто сидеть ей было скучно. - А Миша как отпраздновал? Приходил к вам? - Не знаю. Не приходил, не звонил. - А Саша? - Мам, у нас в группе три Саши и одна Саша. - Может, Маша? - Не, наверно, Яша. Откуда у нас девушки? - Давай-ка таблетки выпей и отдыхай. - ... А каких ты зверушек красивых нарисовал. Новогодний карнавал просто, - мама, разглаживая, пошуршала рисунком, который смялся - тогда - на диване у Андрея под спиной. - Угу. Физическая боль отвлекала от боли душевной. Он засыпал и просыпался под ласковый мамин голос, позволял молчаливом отцу приглядывать за собой вполглаза. Дëргался от взрывов петард, отдававшихся в голове. Провалялся все праздники и кое-как начал шевелиться, когда родители вышли на работу. На бульон из бывшей новогодней курицы уже смотреть не мог. В своей неожиданно затянувшейся слабости сам был себе противен. Хотелось наконец отмыться, побоялся брякнуться в душе, полез в ванну и еле выбрался оттуда живым. И выпить хотелось с каждым днём всё сильнее. Тем сильнее, чем легче становилась боль и накрывало осознание произошедшего.Тем сильнее, чем сильнее грызла мысль: вот-вот сползутся на репу, и нужен будет Князь, который вечно на позитиве, особенно всегда съезжающему в мрачняк Михе, чтоб на двоих хватило. А ром, голубчик, для вас обозначает смерть. Опять эти пираты. Андрей достал пожëванный недокомикс - он никогда не выбрасывал рисунки, даже с такой мрачной историей. Фокусировать зрение было трудно. Вот же блядский сотряс. И такой позорный, не в драке полученный, не от падения после хорошей пьянки, хуже, чем просто с кровати во сне свалиться. Ну хоть мечтать он мог - мысли в голове уже так не путались. Пираты - это хорошо, Михе тоже нравились пираты. Ему бы пошло стоять на палубе, подставляя лицо солёным брызгам. Вот как будто его, Андрея, ранили во время новогоднего абордажа... Кто-то сказал бы, что на четвёртом десятке глупо предаваться таким фантазиям, - на рею его! К репетиции у Андрея в рукаве была пара-тройка набросанных текстов, чтобы отвлечь Миху в случае чего. И они пригодились - Миха начал загоняться, что бросил всех на праздники. Дело отягчалось тем, что, несмотря на Олю, он в итоге напился и пил беспробудно несколько дней. - Я позвонить тебе хотел, Дюш, - каялся он. Вот всегда он так - накуролесит, устыдится, снова накуролесит, зная, что простят. Ну хоть от этой зависимости - звонить Андрею по поводу и без повода - Оля его избавила. Миха полез в пакет с бухлом. Реник, тут как тут, приземлился рядом, обхватил плечи, шепнул на ухо: - Дюш, забей. Андрей с улыбкой тоже наклонился поближе: - Либо прибери грабли, либо снимай стëклышки. - Дюш, я не хотел... - Я тоже не хотел, и что? Реник поспешно отодвинулся. - О чëм вы там шепчетесь? - ревниво спросил Миха. - Где у нас туалетная бумага, - с самым серьёзным видом ответил Андрей. - Слушай, тут тема такая, неделю уже кругом крики, пальба... - Пираты? - с полуслова подхватил Миха. - Так ты дорисовал тот комикс? - влез Реник. Андрей поманил его пальцем. Снова заулыбался и прошептал: - Тебя становится слишком много. Иди Яше с проводами помоги. - Чë за комикс? Почему он в курсах, а я нет? - напрягся Миха. - Да это ещё когда было. Из помойки черновик вытащил. - Князь, ты меня за дурака не держи, ты свои черновики в папочку складываешь, а не в помойку. С тура пол-сумки тащишь. - Мих, не нуди, я тебе текста принëс, мы их смотреть вообще будем? - Андрей помахал тетрадью. Миха тут же вцепился в неё. Андрей любовался его вдохновенным лицом, загоревшимися глазами. В этот миг совершалось таинство, рождалась музыка. Звери-тени с зубастыми улыбками пускались в пляс где-то на своей поляне. Сочинять для Михи было одному Андрею понятным наслаждением. Ну не дурак ли он... Реник, застыв со штекером и вилкой в неудобной позе, напряжëнно наблюдал за ними. Год обещал быть сложным.