Дофамин

— Не могу понять, вот.. Вот почему ты такой хороший, а? Ты как это делаешь? Ни куришь, ни пьешь, маму слушаешься, еще и внешность такая.. Подходящая. Вот как ты это сделал? — в середине разговора спрашивает Суворов младший, заставляя встать в ступор. Я лишь улыбнулся смущенно, не зная, что такое ответить. Мне многие говорил о том, что я не такой, как все мальчики в моем возрасте: ни пью, ни курю, отличник, а они лишь дураки, ничего не добьются в жизни. — Да я ж откуда знаю.. — отвечаю, раскрыв широко глаза. Друг усмехнулся, хлопая меня по плечу и доставая пачку сигарет из кармана. Поднимает на меня глаза, взглядом спрашивая, хочу ли я тоже попробовать, на что я двигаю головой отрицательно. Он лишь пожимает плечами, поджигая, а я лишь смотрю на это, но, учуяв противный запах, заражаюсь кашлем, матеря друга и его зависимость. — Мда уж.. Завидую тебе, Андрюшка. Весь такой хороший, в жизни ничего не пробовал явно. Судя по всему и не будешь. — Ага, — отвечаю, чеша нос. Улыбаюсь, а он в ответ. Смотрит он на часы, понимая, что засиделся у меня и домой бы пора, отец ругаться будет.       На прощание обнимаю, ведь позволяет второй. Долго стоим, я не отпускаю. Не хочу. Утыкаюсь в изгиб шеи, чувствуя, как он обнимает крепче, прижимая ближе. Чувствую запах табачный, морщусь, но не отхожу. Не могу. Жизнь без него равна смерти. Понять не могу, как влюбился так быстро и безжалостно. Я нашел того, кто заставляет жить. Заставляет дышать, находить сил выйти на улицу, поесть или поспать, его голос управлял моей жизнью. Я надеюсь, что он поймет, как же сильно я дорожу им. И плевать на будущее, хочу прожить сейчас рядом с ним. Хоть избитый он или в хлам - я приму его под крыло. Если он смог растопить мое сердце, то я смогу помочь и ему. Чтобы он тоже чувствовал себя нужным с кем-то, как я рядом с ним. Хочу, чтобы он знал, что у него есть я - всегда за ним, с ним и рядом.       Отстраняюсь, ловя взгляд прощальный и вижу, как отворачивается и направляется домой. Уголок губ приподнялся, а на щеках пыл жаркий стоял. Потом вздохнул, вставляя ключ от квартиры в скважину и открывая дверь. Слышу из кухни мамино: «Андрюш, это ты?» На что отвечаю короткое: «Да» и снимаю куртку, что, все таки, пропахла сигаретами. Надеюсь, что мама не учует. — Андрюш, мы с Юлей поедем сегодня до Тёти Светы с ночевкой, ты же сможешь один остаться? — спрашивает меня женщина, стоя у плиты и варя что-то, когда я захожу на кухню. Глаза сразу загораются, ведь, когда я один дома - мне становится спокойнее. Можно заняться тем, что нельзя было до этого и о чем даже не подозревают самые близкие. Уголок губ приподнялся. — Конечно, мам, — отвечаю, садясь за стол. Завожу с мамой разговор и уверяю её, что со мной все будет хорошо, я уже взрослый, буду делать уроки или читать книжки, никого не буду приводить и тому подобное. Не любил я так оправдываться, честно. Как будто мне лет 10. Но доверие мамы выше принципов.       Вскоре, двое уезжают, оставляя меня одного в квартире. С плеч будто горы, вздыхаю расслабленно. Наконец-то можно быть открытым с собой и не бояться, что очередную ломку кто-нибудь да спалит. А то в заброшках марафонить, если честно, не вариант. Но дома я занимался этим редко, ведь боялся, что мама узнает, что сын её не такой хороший.       Не тот милый Андрюша, что ходит в музыкалку и учится на отлично. Не тот милый мальчик, которым она гордилась всю жизнь и у которого всегда все хорошо. Не тот, на кого она когда-то возлагала надежду. Прокурена душа его давно. Через силу улыбается, ведь пацан он, а не девчонка. Теперь он марафонит часами подряд по-вечерам, стараясь себя до ломок не доводить, которые мучали конкретно, заставляя тело трястись в конвульсиях. В падиках заблёванных не очень нравилось прятаться от Универсамовских, что толпой специально возле площадки детской собрались, а Андрею именно через нее нужно было домой. На руках ожоги от сигарет редких, которые он не любил больше всего, но это помогало расслабиться, когда денег на дозу не хватает. Конечно, бежать некуда - без специалистов ему никто не поможет, а физическая и психологическая зависимость от нехватки фальшивого гормона счастья убивала. Организм не может жить без очередной дорожки. И уже в большем количестве, хоть и ощущения не те, как в первые разы. Нечего сказать.       Сижу я за столом своим, карточку игральную взяв, разравнивая порошок. Последний подарок себе к новому году, дальше уже надо будет что-то решать. Но это уже потом. Вздох срывается с губ слабый, не осознал я всю ситуацию еще, до чего себя довожу. Уже пацаны начали замечать, что я как сам не свой: на веселе почти всегда и с насморком. А еще жрать не хочу. Но после выделившегося дофамина в мозгу, после которого уже жить невозможно, я не мог жить нормально. Бросить не получалось - ломки мучали. Это было самое страшное: лежишь в кровати, хочется рыдать и ворочаться от желания, тело трясется, дыхание сбивает. Страшная вещь.       Купюру сворачиваю, одну из ноздрей зажимая и прислоняю кончик бумаги к порошку. Вдыхаю, чувствую резкий прилив чувств и темноту перед глазами. Откидываюсь назад, глаза прикрывая. Не так и классно, как раньше. Чувство вины мучало. И понимание того, что я никогда не смогу радоваться жизни как раньше. Дозировку повышаю с каждым разом, чтобы те ощущения как в первый раз испытать. Пока не получается. Хотя в процесс с головой погружаюсь.             Гримаса счастливая засыхает после каждого марафона. Хоть что-то помогало справляться со всем этим, я нашел то, что может мне помочь - зачем мне человеческая поддержка? Моя жизнь в эйфории лживой, только это спасает. И сомнений ни у кого нет, что я простенький мальчишка, без выработанного рефлекса на сленг, в виде «герик, травка, кокос» и тому подобное.       Из глаз начинают слезы течь горячие, что притупляют ощущения. Колени к себе прижимаю, начинаю рыдать безумно, от чего не знаю. Возможно, от осознания своего положения, или виной перед близкими, или от нехватки денег, или.. Нет сил больше думать. И не хочется, ведь к следующей дорожке купюра тянется. Насморк потом обеспечен. С губ стон срывается, ведь в этот раз было эффективнее. Щеки еще мокрые, не соображаю ничего. Душа раскрывается будто, меня не унять уже, ведь улыбка на губах появляется. Настроение поднимается резко, тихо смеюсь, волосы поправляя. От чего не знаю. В этом моменте весь я: искренний и душевный, но до такого состояние я не умел быть таким даже с самим собой. Смешки вылетают с губ непонятные, отдаваясь болью в груди больной.       Галлюцинации я ловил нечасто, но звонок в дверь в 11 вечера показался чем-то из этого. Не доволен был явно, ведь в таком виде негоже к людям выходить. Но понять что-то весомое я был не в состоянии, поэтому попёр к двери, чуть не упав раза два. Необходимо было хотя-бы умыться, но я решил не тратить на это время. Трясущаяся рука потянулась к двери, открывая её.       Какое было моё удивление, когда я увидел Марата, что стоял за дверью. Казалось, он не заметил моего состояния, потому что смотрел в пол. — Привет, слушай, я шапку у тя забыл, принесешь? — говорит он, вскоре взгляд поднимая. Рот в удивлении открывается, ведь на взор попадается ему мое состояние: глаза красные, улыбка на губах, зрачки бегающие не по моей воле, а также расширенные слишком сильно. Не верит глазам своим он, хотя пол Универсама - торчки, которые явно рассказывали ему о психотропных веществах. Глаза друга потухли. Я улыбаюсь, серьезно не замечая, что запаниковал он резко, но не успеваю ничего сказать, как меня толкают в квартиру резко, что я чуть ли не падаю. Дверь он закрывает, оставляя меня в коридоре и направляясь в мою комнату.       Конечно, еще несколько дорожек порошка было на столе деревянном, ожидающие своего часа. Он смотрит туманно на них, а я не понимаю, что он чувствует. Хотя, я даже не в состоянии понять себя, как я пойму других? Он резко подходит ко мне, беря за воротник и больно ударяя об стенку, но 70% боли я не чувствую из-за действия наркотика. Не успеваю опомниться, как он валит ничего не понимающего меня на пол, садясь сверху и начиная кулаками бить по лицу. — Вот значит почему всё, да?! Сукин ты сын, а я-то думал, почему ты такой радостный! Волновался, блять!… И никому даже, сука, — удары шли друг за другом, кровь текла ручьем из носа, а бровь рассечена. — Не сказал! Знал же, блять, что мы можем помочь! Ты, дрянь, даже не обратился и.. И занялся этим! Как же я тебя ненавижу! Ненавижу, ненавижу! — кулаки друга были уже в крови моей, пока я просто принимал удары и не был в особо хорошем состоянии, чтобы что-то понять. — Идиота кусок!       Он поднимает меня и заталкивает в ванную комнату, двери закрывая. Падаю я в ванную, снова об стенку ударяясь. Он, матерясь, засовывает меня в нее полностью, наплевав на одежду и включает воду ледяную. Меня как будто-то током ударило. Сразу я осознал все, что натворил: теперь он знает, значит не позволит справляться с проблемами нездоровым способом. Холодно стало, я начинаю протестовать, но он берет меня за волосы, прислоняя к напору воды. Это действительно помогло, я уже был более или менее трезв, но глаза всё еще бегали сами по себе, не давая нормально сфокусироваться. Кровь сливалась с водой, протекая по всей ванной. Когда вода выключается, я уже тупо смотрю вперед, не в силах что-то да сделать. Суворов вытирает мои волосы, гонит меня в комнату и помогает переодеться. Я молча принимаю все его приказы, не имея желания получить еще. Взгляд падал на стол, но друг не дал исполнить желаемое, ведь собрал все в тряпку и помыл стол. А после уложил меня в кровать.       Завтра, похоже, он будет меня отчитывать, но это уже потом. Мне хотелось лишь спать, чувствуя, как он гладит меня по волосам, пытаясь усыпить. Мило.