Мы всё преодолеем!

1 глава 10 декабря — Я не знаю, как это всё пережить, Тэ, это чертовски больно уже сейчас, а что будет потом? Гук лежит в объятиях любимого и такого нужного сердцу человека, внутри всё клокочет от ужаса наступающей стихии расставания. Больно так, что дышать тяжело. Словно страх происходящего сжал сердце в кулак, нет возможности отдышаться и пустить кровь по венам. Нет никакой возможности перестать душевно выть от этого страха. Страха разлуки. Они никогда не расставались дольше, чем на неделю, максимум десять дней. А это что? Год и шесть? От этих мыслей в который раз текут слёзы, Чонгук не в силах их сдерживать. Даже не пытается, потому что, как говорит Тэхён, гладя его по волосам в такие минуты и прижимая голову к своей груди, что лучше выплакать бОльшую долю отчаяния именно сейчас, за закрытыми дверями, а не в тренировочном лагере среди новобранцев. Сам сжимает при этом челюсти до скрипа зубов, что аж желваки ходят, нос шире становится от тяжёлого дыхания, когда он шумно им вдыхает воздух, губы поджаты и часто моргает, сдерживая себя изо всех сил ради своего мальчика. Думает, что делает это искусно, верит, что справляется. Но нет, Чонгук не слепой и видит малейшие перемены в родном человеке, просто не говорит ему об этом, никогда не скажет. Пусть он крепится именно так, ему так легче. Его волевой Тэхён не пустит слезу ни под каким предлогом, даже под дулом пистолета. Он усердно старается над своими эмоциями, работает над собой, лишь бы не сломать окончательно своего Чонгука. Чон знает это и понимает. Поэтому Тэхён и идёт в спецназ. Чтобы утереть всем носы, надрать задницы и доказать самому себе, в первую очередь, что он способен на невозможное. С его-то боязнью высоты. Туда, где бойцы будут оккупировать здания с крыш и прыгать с вертолёта. В этом весь Тэхён. Вот и сейчас, он просто молчит, нежно утыкаясь носом в подстриженную почти наголо тёплую макушку своего Гуки, шмыгает носом, но ни пророняет ни слова, ему тяжело говорить, он понимает, что если хоть на секунду откроет рот и скажет хоть что-то, голос предательски дрогнет, а это просто убьёт сломленного предстоящей разлукой Чонгука. Сомнений в их следующем шаге у них нет. Есть лишь тоска, заползающая под кожу мерзким, огромным, скользким червём, наводящим ужас на двух парней от предстоящего расставания, пусть вынужденного, но необходимого им обоим. Ведь они не позволят себе откосить от армии, пусть это их и подкосит не слабо. Оба будут выть в подушку по ночам на огромном расстоянии друг от друга, не имея возможности не то, что видеться, но даже позвонить, когда уже будет невмоготу, чтобы услышать родной сердцу голос, будут жить лишь мыслями и воспоминаниями, будут в момент тренировочного бега смотреть на небо, будто именно там их сердца будут соединяться в невыносимой разлуке. Так они договорились между собой этой тихой, гулкой в своей тоске ночи, обнимая друг друга так тесно, так отчаянно, до синяков на теле. Каждое касание, каждый вздох, каждый всхлип, и разум обоих уносило в далёкие дали, до неизвестных доселе галактик. Сколько раз за эту ночь перед неизбежным, они целовались, лаская друг друга до нижайших стонов, до хрипов, сводя с ума, доводя до исступления, до сумасшествия в лихорадочном желании продлить эти мгновения хотя бы на минуты, на доли секунд. Говорят, перед смертью не надышишься. А они свято верили, что хоть немного, но смогли. Надышаться. Так сказать, про запас. Чтобы завтра, а вернее, уже сегодня утром, когда Тэхён будет отдавать честь, принимая воинскую присягу, давая торжественную клятву при поступлении в вооружённые силы государства, они не взвыли в дичайшем вопле от боли и страха, не залили слезами весь военный плац, а смогли сохранить хоть немного выдержки, спрятать свои рвущиеся наружу эмоции и невероятно сильные чувства друг к другу. Им всё же страшно. Оба это понимают. Даже тогда, когда целуются остервенело, кусая губы до капелек алой крови, до стонов хриплых и изнеможённых, до головокружения и бешеного сердцебиения. Страшно. Не видеть друг друга, не чувствовать, не прикасаться каждые пять минут. Страшно, что сердце не выдержит и эмоции сломают к чёртовой матери. Это не на сцене, как они всю жизнь привыкли, делить эмоции пополам, а потом тем же стаффам ссылаться на проигранный фансервис, где им давали поблажки, соглашаясь на их условия. Ведь многие арми и рады были видеть все те искры, что были между ними, думая, что парни просто зажигают на концертах, веселясь и шутя. А шутка здесь лишь одна. И то в кавычках. Это не фансервис, люди!!! Это настоящая жизнь и настоящие любовные чувства, чувства на разрыв, чувства до небес и отчаянного желания открыться, не в силах больше держать это в себе. Им все эти годы хотелось это прямо со сцены прокричать, крепко взявшись за руки, проорать, что есть силы, что мы не придуманная компанией пара, мы настоящие, мы искренние в своих эмоциях и своей неистовой любви друг к другу. Именно поэтому, именно потому, что уходить в армию была такая неизбежность, эти двое дарили своим арми, что свято верят в них, столько контента за последний год, будь-то Пуссан; будь-то совместный эфир в инсте; будь-то выход в свет вдвоём на премьеру фильма, в качестве пары, практически; будь-то каждый раз озвучивание имён друг друга на любом лайве на Виверс. Они именно этого и добивались. Между строк каждый раз скрывалось: «Верьте в нас, примите нас, не осуждайте нашу любовь, поверьте нам, мы этого достойны, мы любим и это данность». И эти двое достойны, как можно большего, намного большего, их немыслимые усилия в созидании собственной пары во избежания осуждения консервативной Кореи и их неоднозначной компании, в сохранении собственных чувств и не давая возможности сломаться под гнётом осуждения всего мира, должны же всё-таки возыметь хоть какое-то воздействие на пресловутую реальность. Они борятся всю свою жизнь. Это ли не доказательство их мощнейших, тёплых чувств друг к другу. Они это понимают. Оба. Но понимают ли другие? — Это всё переживаемо, Чонгуки, мы справимся! Ведь у тебя есть я, а у меня есть ты. Расстояние не сможет это изменить, ведь так, малыш? — под утро, опухшими губами отвечает Тэхён на вопрос Чонгука. — Нет, конечно, ничего не сможет нас сломать, Тэ, я целиком и полностью твой, навсегда, родной. Но мне дико страшно. Я смотрю на часы и понимаю, что ещё буквально пару часов и ты будешь для меня недосягаем, как минимум грёбаных, тренировочных шесть недель. Тэ, как это пережить, как, Тэээээ??? — Чонгуки, ты всё, что нужно мне от этой жизни. Понимаешь? — и всё же Ким всхлипывает, срываясь на полушёпот. Сдержать поток эмоций просто невозможно, слёзы тихонько катятся по щекам, слишком тихо, не выдавая своего присутствия. Ведь нет никаких сил взять себя в руки, Чонгук такой обессиленный лежит в его руках, постанывает от ноющей боли в груди, малышу жутко и плохо, пугающе в дальнейшей неизвестности. Это замкнутый круг. И выхода из него нет. Уже сегодня. Он покинет своего родного мальчика. Самого любимого человека на свете. Вырвет из его груди спокойствие и привычность бытия, где он всегда рядом, где он всегда с ним, где он опора и поддержка на все времена. — Понимаю, Тэ. Но ведь от этого не легче. Ты будешь далеко, не со мной, а мне уже сейчас выть хочется от ужаса, что это всё происходит. Гук всхлипывает в сотый раз за ночь, цепляясь за обнимающие его торс родные руки и поднимает голову в попытке заглянуть в любимое лицо. И слышит лишь шёпот, когда Тэхён отстраняется от его пристального взгляда. Лишь бы Гуки не увидел искажённую в боли гримасу. — Всё будет хорошо, родной мой. Всё! Будет! Хорошо! — голос срывается на хрип отчаяния. Тэхён больше не в силах держать себя, слёзы струёй бьют из глаз, тихий, низкий стон вырывается из горла, он боролся, он держался, но не смог. Его низкий, горловой всхлип, потоком боли жахнул по всем рецепторам Гука. И всё, всё, что Чон может сделать сейчас, в поддержку своему любимому, он вырывается из его крепких, цепких рук, подскакивая на постели, хватая тёплыми ладонями разгорячённые в эмоциях щёки любимого, целует его без остановки, даря всю свою любовь и тепло, всю свою безудержную страсть. Их поцелуи будут до самого утра.