Казанский феномен

Проснулся он немного позже обычного. За стеной слышались приглушенные женские голоса. Спать на диване было совсем не удобно, но свою кровать, в их общей с сестрой комнате он уступил девчонке. Немного поворочаясь уснуть второй раз у него уже не получилось. Он откинул одеяло, и начал одеваться. — Яичницу будешь? — Сестра спрашивала из-за приоткрытой двери. — Да. — Коротко бросил парень. Она знала, что по утрам его лучше не трогать. Почистив зубы, и немного придя в чувство, он зашел на кухню, где уже сидели девочки. — Это моё место, — безэмоционально бросил он, и Оля пересела на соседний стул. — Мог бы и простить даме, — Валя, которая занималась завтраком, пыталась срезать углы его недружелюбия как только могла. — Кофе мне тоже свари. — Проигнорировал её реплику брат. — Уже готово всё. — Заботливо сказала Валя, передавая тарелки и чашки с горячим напитком. Они ели молча. И разрежало это, кажется только Валентину. — Так что вчера было то? — Начала она, переводя взгляд с одного на другого. — С чего ты взяла, что что-то было? — произнес Валера, передавая ей пустую тарелку. — Ты на лицо своё посмотри. — Начала она, бросая грязную посуду в раковину. — Я тут покурю, ладно? — Валера поставил пепельницу отца на стол, не дожидаясь согласия, и подкурил сигарету. — Вещи забрали и ушли, так ведь? — Он обратился к девчонке по правую руку от него, но вместо ответа она только отвернула лицо. — Ясно. — Вздохнула Валя, поднимаясь со стула, — что ничего не ясно. — Она перевела на них взгляд, как следователь на допросе. — Хрен с вами. Мне на тренировку надо, я в душ пойду. — Последняя реплика была явно обращена к подруге. — Ключи тебе оставлю, только не уходи никуда, — на что та одобрительно кивнула, и Валентина вышла из кухни. Атмосфера в комнате в момент стала напряженной. Она чувствовала на себе его прямой, неприкрытый взгляд. Девушка уже обхватила кружку двумя руками, чтобы забрать с собой в комнату, когда он снова обратился к ней: — Я чего-то не понял, — начал он, растягивая слова, — а ты че это от меня рожу, то кривишь? — Она вытаращилась на него, опешив от такой наглости. Её реакция сперва даже показалась ему забавной. — У меня не рожа. — Процедила девчонка сквозь зубы. — И всё-таки? — Парень сделал глубокую затяжку, и затушил сигарету. — Проблема была? Была. Я её решил? Решил. — Он свел брови, и выдохнул остатки дыма из легких. — Тебе че не нравится-то, я понять не могу? — Он наклонился к ней, опираясь локтем о спинку стула. — Да что ты там решил-то? Решала, — она все ещё продолжала его бояться, но накатившая злость оказалась сильнее инстинкта самосохранения. — Ты пришел, делов наворотил, и ушел. А мне, ты думаешь, он это простит? — Она старалась не поднимать шум, но голос то и дело полз вверх, под конец каждого предложения. — Я ему сказал, — Валера тоже начал закипать. Совсем не такой благодарности он ожидал. — Да что ты там сказал?! — она уже начала переходить на крик, — ты имени моего вспомнить не смог, думаешь он не понял, что это разовая акция? — Расстояние между ними сокращалось, она видела, как на лице парня играли желваки. — А мне пиздец теперь. И от матери пиздец, и от него пиздец, — она резко поднялась со стула, и шагнула в сторону двери, когда стеклянная пепельница пролетела рядом с её правой рукой и разбилась о стену вдребезги. — Мимо. — Бросила она через плечо, и вышла из комнаты. Сука! Сука! Сука! Он стукнул кулаком по столу и злостно выдохнул. Ясен хуй, что он не собирался целиться в неё. Ебонашка тупая. Из ванной послышался щелчок открывающейся двери. — Валер, а че тут… — Сестра заглянула в кухню, пол которой был усеян битым стеклом. — Упала, Валь. — Оборвал ее брат, выходя из-за стола. Как и ожидалось, ничего критичного не произошло. Больше всех досталось Пальто, но по собственной же тупости. Пропустил пару раз в пузо, зато получил наглядный урок о братании с советской милицией. День протекал спокойно и размерено, в отличии от гребанного утра. Еще пару подходов на самодельном тренажере, и можно было перекурить, но не тут-то было. Покачиваясь и держась за окровавленный лоб, в подобии тренажёрного зала показался Кирилл: — Пацаны… — Начал он, едва передвигая ногами. — Ералаша не видели? Турбо подскочил с места, и распихивая остальных, подхватил пацаненка под локоть: — Это кто тебя так отоварил? — Он усадил его на скамейку, и присел рядом на корточки. — Нет его? Блин… Напали. Мы с ним шли, налетели какие-то. — Он поморщился, когда товарищ стал разглядывать рану с едва запекшейся кровью. — Метелят толпой, — окинув друзей взглядом, Кирилл продолжил. — Не помню кто. Меня вырубило, потом смотрю, Ералаша нет. — Где? — Турбо начинал терять терпение. — Мы догоним. — Не, вчера вроде было, — паренёк поморщился, вытирая рукавом сукровицу над глазом. — Вообще котел не варит. Туркин стрельнул взглядом на Зиму, и то сделал то же самое. Не кажется. Рассказ выглядел достаточно странно, особенно если брать во внимание почти свежую кровь, с которой Кирилл, по его словам, проходил со вчерашнего вечера. В любом случае, сначала надо было во всем разобраться. Остальная часть истории также не дала вменяемой информации. — Марат, — привлек внимание Турбо, — сгоняй к Ералашу, узнай, что там. — Тот кротко кивнул, и направился к выходу. — Пойдем, подлечим тебя, — Зима помог бедолаге подняться, и дойти до умывальника. — Слыш, — Валера отвел друга в сторонку, когда они оба убедились, что парнишка в состоянии умыться самостоятельно. — Шляпа какая-то, не находишь? — на что Зима несколько раз кивнул, глядя в одну точку. — Что делать будем? — спросил он, потянувшись за пачкой сигарет в карман. — Надо сначала с Ералашем разобраться, — начал Зима, продолжая смотреть перед собой, — посмотрим че он расскажет. — Парень поднял взгляд на друга, на что тот одобрительно закивал. — Оль… — В прихожей послышался женский голос. — А ты че дверь-то не запираешь? — Валя смотрела в комнату из коридора, развязывая шарф. — Украдут же. — Извини, я не слышала, когда брат твой ушел, — Оля сидела за письменным столом, перебросив копну золотистых волос через плечо в окружении учебников, и усердно что-то чертила. — Че он не сказал тебе закрыть за ним? — Настороженно спросила она. — Нет, как видишь. – Подруга звучала еще холоднее обычного. — Дурак, че с него взять. — Оля едва слышно фыркнула, но Валя это заметила. — Слушай, давай я чайник поставлю, — она немного замялась, прикидывая в голове варианты начала разговора. — Пойдем, чаю попьем. — Не, спасибо, — Оля продолжала чертить, не поднимая глаза. — Мне тут доделать ещё надо. Валя присела у изголовья кровати, продолжая смотреть на подругу. В обход не получилось. Придется ползти на прямую. — Оль, — начала она, ковыряя ногти, — а че он там? Подрались они? — она старалась аккуратно подбирать слова. Девушка положила карандаш, и повернулась к однокласснице. — Нет, Валь, они не подрались. — Её голос звучал тихо и вкрадчиво. — Он его избил. — Сильно? — Спросила Валя, немного поморщив нос. — Сильно. — Она отвернулась, и опустила голову. — Я столько крови в жизни не видела. — Слушай ну, — Она делала паузы, подбирая слова в голове. — Поделом же ему… — Поделом, — девушка нервно кивнула головой, — и мне тоже, Валь, поделом будет. — Она с вызовом смотрела на приятельницу, пока та бегала глазами по комнате. — Ну он же как лучше хотел. — Нет, Валь. — Она удрученно покачала головой, и снова посмотрела на подругу. — Он хотел так, как он привык, — Еще никогда прежде Валя не слышала её голос таким. — А у всего бывают последствия. Он пришел, кулаками помахал и забыл. — Она продолжала закидывать её тем, от чего под кожей появлялся зуд. — И козел этот тоже это понял. Валя молчала. — Ты не подумай, я тебя ни в чем не виню. — Ей уже самой становилось не по себе от поникшего лица одноклассницы. — Я вообще не знаю, что бы я делала, если бы ты ко мне на той лавочке не подошла. — Она глубоко вдохнула. — Спасибо тебе, приютила… Ты же не виновата, что так получилось. — Их взгляды встретились, и Валя легонько кивнула в ответ. — Оль, он вообще не плохой. — Пыталась хоть как-то обелить брата Валя, но после этой фразы, подруга усмехнулась, хотя глаза её оставались такими же пустыми. — Ты знаешь, Валь, — она посмотрела прямо на неё. — Мама про отчима также говорит. Дверной звонок раздался почти в полвторого ночи. Она закрыла тетрадь, и вышла из кухни, на которую переместилась из комнаты после того, как гостья уснула. — Валер, — Осторожно начала девушка, пока брат снимал обувь, — я с тобой поговорить хотела. — Он прошел мимо неё, даже не взглянув, ограничиваясь кратким «Не сегодня». После чего закрыл перед ее лицом дверь. Она еще немного постояла, после чего побрела в кровать, накрывшись одеялом с головой. Утро едва ли можно было назвать приятнее прошедшей ночи. Порой казалось, что в их с матерью скромной квартирке температура воздуха опускалась ниже стрелки термометра за окном. Деревянная оконная рама не спасала от морозного ветра, из-за чего им с матушкой иногда приходилось спать в одежде. К таким условиям Зима уже давно привык. Последний раз что-то похожее, на счастье, он испытывал еще в глубоком детстве, когда деревья казались выше, мама была самая красивая в мире, а отец улыбался не только с фотографии на антресоли. Сейчас кажется, что всё это было на столько давно, что и не было вовсе. Этой ночью он несколько раз просыпался от завывающей вьюги, которую воспалённое сознание принимало за крик Полины Филипповны. Зима был готов поспорить, что лицо убитой горем старушки ещё долго будет приходить к нему во снах. Сперва ему показалось, что хуже той картины, которая развернулась перед железными дверьми морга, быть уже не может. Он понял, что ошибался, когда, проводив до дома, им пришлось оставить женщину одну. Её плачь они слышали примерно до третьего этажа, но никто из них не проронил ни слова. В ту ночь он отчетливо видел, как что-то надломилось в каждом их них. — Ты почему вчера так поздно домой вернулся? — Голос матери звучит также тихо, как и всегда. Он даже не заметил того, как она вошла. — Мы с Валерой на турниках были. — Они оба понимали, что этот диалог не имел смысла. Он не собирался говорить ей правду, а она была не в состоянии ее принять. — По холоду такому, и на турниках. — Произнесла мать на выходе, и удалилась из комнаты. Их короткие разговоры каждый раз оставляли на сердце парня небольшие царапины, и вряд ли кто-то уже был в силах их сосчитать. Потрепанная ветровка и спортивные штаны, наспех заштопанные в нескольких местах. Те же самые, что и вчера. Те же самые, что и всегда. Вряд ли кто-то из его друзей мог похвастаться большим, но даже если кто-то и мог — его это совсем не интересовало. Он чувствовал, что пацаны принимали его таким как есть, и за это чувство он был готов многое отдать. Почти всё, что у него имелось. День обещал быть тяжелым. Когда мать совсем скрылась из виду, парень просунул руку под правый край матраца и достал небольшой складной нож. Так, на всякий случай. Он надеялся, что ему никогда не придется применить его в деле, но, если бы на кону стояла его жизнь, или ближнего — выбор был очевиден. Суровые Казанские улицы давно научили его простому правилу жизни: «либо ты — либо тебя». И этот урок он хорошо усвоил. Сегодня они должны были собраться раньше обычного. Им предстояло подготовить план, а затем воплотить его в действие. Месть едва ли могла заштопать юные сердца, и стереть слезы с осунувшихся щек, но так было у них заведено. Кровь за кровь. Парень натянул кожаный плащ, доставшийся ему от провинившегося барыги, и без лишних прощаний вышел из дома. Подумать только, что столько проблем может принести простая человеческая трусость. Скорлупу давно распустили по домам, а большая часть пацанов постарше разбрелись сами. День и правда выдался непростым, а завтра будет ещё хуже. На самодельном столике, обитом куском клеенки, лежала приличная для советского человека сумма, собранная на похороны погибшего товарища. Сложно было понять, от чего под кожей зудело сильнее, а вариантов было хоть отбавляй. Вова был прав. Кирилл поступил не по-пацански, а заначит среди них ему больше не место. Турбо был уверен, что никогда бы не бросил своего товарища. Даже в четырнадцать. Сейчас он сидел и недоумевал, как можно повернуться спиной к тому, кто явно не справится без твоей помощи. Пацаны точно так не поступают. Несколько минут она стояла перед входной дверью, пытаясь расслышать голос матери, и только убедившись в её присутствии, едва собравшись с духом позвонила в звонок. Дверь открыл отчим, который, как ей казалось ждал этого момента с их последней встречи. Его действительно не слабо потрепало: мать уже успела аккуратно перебинтовать голову, как сам он не смог бы ни разу в жизни, и заклеила поврежденный нос. Взору открывалась только разбитая губа и синяк над левой скулой. — Марин, это Оля. — Крикнул он женщине, так и не появившейся на горизонте. Как бы долго она ни готовилась к этому моменту, но переступая порог, ей отчетливо показалось, что ещё немного, и она точно потеряет сознание. Глядя себе под ноги, девушка прошла по коридору, и завернула на кухню, где спиной к ней, за столом сидела мать. Кажется уже ничего в этой комнате не напоминало тот день. Помещение явно долго проветривали, осколки смели, бутылки выкинули, а кровь тщательно затерли. И вот они снова могли казаться хорошей семьей. Оля тихо обошла стол и присела напротив матери. Отчим вошел в кухню и остановился, оперившись о дверной косяк. Пути к выходу были отрезаны, и она почувствовала себя зверьком, загнанным в угол. Ещё с полминуты женщина смотрела перед собой, игнорируя присутствие дочери, но затем собралась с силами и дрожащим голосом произнесла: — Где ты была? — Так и не наградив её своим взглядом. — У подруги. — Если голос матери дрожал, то голос Оли буквально колыхался на ветру. Непродолжительное молчание прервала оглушающая пощечина, едва не выбившая девушку со стула. Глаза застилали соленые слезы, которые она была уже не в силах сдержать, щека полыхала огнем, а из горла вырывались громкие всхлипы. — Я тебя еще раз спрашиваю, шалава подзаборная, — женщина постепенно повышала голос, переходя на крик. Уровень ярости в её глазах перевалил за все допустимые нормы. — Уголовника какого-то подослала, чтобы из дома свинтить? — Она подскочила со стула, и схватила дочь за волосы, прижимая ближе её лицо. — Под бандюгана легла, который отца до полусмерти искалечил? — Женщина со всей силой и злостью отшвырнула девчонку, и та, не удержавшись влетела в чугунную батарею. Изо лба струйкой потекла алая кровь. Она даже не пыталась подняться, просто свернулась калачиком, и продолжала рыдать. — Серёж, я слышать ничего не хочу, завтра пойдем писать заявление! — Верещала она, отвернувшись от своего ребенка. — Марин, да ладно, — он махнул рукой, приобнимая жену за плечи, — ну молодая ещё, глупая. Погулять захотелось. — Его голос звучал на столько нежно, на сколько это вообще было возможно. — Погуляешь ты у меня теперь. — Бросила она через плечо, и стряхнув объятия вышла из кухни.