Здесь обитают драконы

      Если бы Яна вела статистику, то могла бы заявить, что дела в госпитале идут неплохо. Как в известном анекдоте про среднюю температуру, «включая гнойное и морг».       Большинство раненых уверенно шло на поправку. Воспаление сходило на нет, раны заживали, швы срастались. Двоих или троих можно было бы, пожалуй, даже выписать через пару дней, если положительная динамика сохранится. Но у этих пациентов с самого начала все было условно-хорошо — не слишком тяжелые повреждения, минимальная кровопотеря, сильный организм. В общем, в этом Яна своей заслуги не видела — они и так бы поправились, безо всякого госпиталя. Разве что чуть медленнее и мучительнее.       Раневая инфекция, начавшая было цвести на подотчетных телах огненными цветами лихорадки, тоже вроде бы стала отступать. За это заплатили немалую цену — Яна и проникшаяся идеями асептики Аарна безжалостно гоняли волонтеров, бросив все доступные силы на поддержание чистоты, чтобы не допустить вторичного заражения какой-нибудь дрянью. В подвале, который по техническим причинам пока не состоялся, как морг, организовали настоящую прачечную, а над камином почти круглосуточно висел котелок с кипятящимися бинтами и «салфетками» — кусками ветоши, отличавшимися только формой. Кое-кто из добровольных помощников не выдержал подобной эксплуатации и ушел, но оставшиеся (в основном родственники пациентов) мужественно выстаивали вахту.       Все, чьи раны Яна прочистила на операционном столе, так или иначе начинали выздоравливать — кто-то быстрее, кто-то медленнее. По крайней мере, гангрены и сепсиса удалось избежать, что не могло не радовать.       …Заканчивая вечерний обход, Яна поймала себя на том, что делает что угодно, лишь бы оттянуть сегодняшний визит в палату Его Величества. Ей вдруг непременно стало очень нужно самой собрать и замочить в щелоке грязные бинты. Вдруг возникла острая необходимость поговорить с волонтеркой, уверенно осевшей на госпитальной кухне. Естественно, больше никто, кроме нее, не смог бы забрать из прачечной чистые подстилки. И, конечно же, было прямо-таки сверхважно почти четверть часа терпеливо и участливо выслушивать бесконечный поток жалоб вечно недовольного Алфрида…       В общем, сегодня идти к Торину ей откровенно не хотелось.       За годы практики Яна не то чтобы привыкла выслушивать гадости — просто стала к ним равнодушна, научившись пропускать мимо ушей. В таких случаях бесполезно злиться, и совсем уж глупо принимать что-то из сказанного на свой счет. Недовольные пациенты «скорой» в подавляющем большинстве своем ругаются не лично на врача (которого видят, скорее всего, в первый раз), а на систему в целом, вымещая гнев на том, кого считают ее воплощением. Какой смысл на это обижаться? Правильно, никакого. Система-то действительно, мягко говоря, далека от совершенства. Яна бы тоже ругалась, кабы ей довелось, скажем, полчаса пролежать с переломом бедра в собственном сортире, ожидая свободную бригаду…       Вот только с Торином было иначе. Его слова почему-то действительно задевали — как будто у гнома было чутье на болевые точки, причем даже на те, о которых Яна и сама не подозревала.       А сейчас она и без того готова была признать себя… излишне нервной. Несмотря на рабочие успехи, расстройство после вчерашнего дня несколько выбило из колеи.       Теоретически, можно было бы послать за Оином — обработать заживающую рану и поменять повязку мог и гномий лекарь. Но, хорошенько обдумав этот заманчивый вариант, Яна все-таки рисковать не стала. Слишком уж ненадежно пока его состояние, а утратить бдительность из-за банального малодушия было бы прямо-таки верхом идиотизма. Идти надо. Хотя бы чтобы просто в очередной раз убедиться, что Торин — невыносимый, заносчивый, но при этом парадоксально неубиваемый гном.       Так что Яна мысленно отчитала себя, и, торопливо собрав чемоданчик, направилась наверх.       Было уже довольно поздно, но, вопреки тайным надеждам медика, Торин еще не спал. Дежурного при нем — вот сюрприз! — снова не было, и Яна даже не стала спрашивать, почему. В последнее время гном с завидным упорством отсылал прочь из палаты даже самых близких друзей. Яна частенько ловила оных у подножья лестницы и долго и занудно объясняла, почему в данном случае лучше ослушаться своего короля, чем его лечащего врача, и за ручку отводила товарища обратно. Но в последнее время монаршее слово становилось все более весомым. Торин стремился к одиночеству и в стремлении своем был упрям. Правда, это ничуть не мешало ему регулярно заявлять о том, как здесь тоскливо и скучно.       Когда Яна вошла, гном лежал на кровати и задумчиво смотрел в потолок. Выражение глубокой муки, застывшее на его лице, заставило медика дрогнуть и ускорить шаг — на краткий миг ей показалось, что Торин сейчас заорет от боли, и в сознании ее одновременно вспыхнули обжигающими искрами десятки самых мрачных картин… Но тут он запоздало услышал ее шаги и тут же разительно переменился, состроив обычную надменную гримасу. Но, впрочем, привычно же не сказал ни слова — только смерил ее неодобрительным взглядом и вернулся к изучению потолка.       А Яна, застыв в двух шагах от кровати, смотрела на него с тревогой, пытаясь найти и распознать любые признаки острого состояния — ведь с этого болвана станется героически терпеть и молчать, как пленный партизан… Молодец, конечно, его выдержке, без шуток, можно позавидовать. Но ведь боль — это не какой-то там баг системы, а сигнал от тела, которое иначе не может сообщить, где и как оно поломалось. Если утаивать ее, строя из себя этакого несгибаемого воина, то можно огрести куда более неприятные последствия…       Впрочем, ничего криминального медик сходу не заметила. Цвет лица нормальный, дыхание глубокое и ровное, поза, в целом, расслабленная, какого-то напряжения не наблюдается. Только зрачки вроде бы расширены и глаза странно блестят, но это может быть и из-за скудного освещения и едкого дыма от масляной лампы. Прочие признаки можно выявить только при подробном осмотре, и Яна, конечно же, теперь проведет его с особым пристрастием. Но было бы гораздо проще и быстрее, если бы Торин сам все рассказал.       Она дежурно поздоровалась (в одностороннем порядке) и подошла ближе, только сейчас заметив, что на полу рядом с кроватью, на кресле и даже на одеяле его величества раскиданы клочки измятого пергамента. На успешно вжившейся в роль прикроватной тумбы перевернутой бочке тоже наблюдался редкостный бардак — целый ворох новых и испорченных желтых листов, пучок черных перьев и опасно стоявшая у самого края серебряная баночка с крышкой, которая, судя по темным потекам, содержала чернила.       Яна удивленно пнула один из скомканных клочков носком ботинка, за неимением бахил обмотанного ветошью. Она уже знала, что пергамент в этом мире не дешев, и что куда разумнее то, что не получилось, с него соскоблить или вывести иным путем, чтобы не тратить материал понапрасну. Но у Торина, видимо, случился какой-то совсем уж запредельный творческий кризис — он предпочел уничтожить дорогущие листы, сделав их непригодными для повторного использования. Интересно, что он такое сочинял?.. Жаль, но в местной письменности Яна не разбиралась, и прочесть все равно бы не смогла.       Вздохнув, она поставила чемоданчик на кресло и принялась сгребать обрывки пергамента с постели, но Торин отреагировал на это… неадекватно.       Движение было неожиданно быстрым, почти молниеносным. Яна в полутьме его даже не увидела, осознав, что произошло только когда ее запястье тисками сдавили чужие пальцы. От испуга и удивления она вскрикнула, едва не свалившись с кровати — Торин выглядел слабым и измученным, и медик ни за что бы не догадалась, что он вообще способен на подобные внезапные маневры. И что хватка у него буквально железная… Еще немного — и он запросто сломал бы Яне руку.       Продолжалось это, впрочем, буквально секунду — на большее сил у гнома не хватило. Его пальцы задрожали, медленно разжимаясь, а лицо заметно побледнело. Но глаза под отяжелевшими веками пылали гневом.       — Не смей это трогать, — свистящим шепотом проговорил Торин. — И даже не вздумай совать свой нос в мои письма.       — Я и не собиралась! — выпалила Яна, не сколько даже от возмущения от абсурдного обвинения, сколько от неожиданности и боли. — Вы тут… навели беспорядок. Так нельзя. Я просто все уберу…       Вместо ответа Торин угрожающе прищурился. Медик решилась рискнуть и сгребла-таки с одеяла все бумажки, нарочито-медленно, не сводя с гнома вызывающего взгляда — мол, давай, хватай, если уж ты такой неадекватный параноик. Запястье, впрочем, до сих пор неприятно саднило. Наверняка даже синяк останется.       Торин тоже продолжал за ней следить, потирая друг о друга кончики пальцев — как будто испачкал их в чем-то, схватив женщину за руку. Яна все-таки не выдержала, опустила глаза. Мусор она по-простому скинула на пол — раз уж он такой подозрительный, пусть его подданные сами это выкидывают.       — Если уж на то пошло, — проворчала она, — то меня вам в этом плане опасаться не стоит. Я все равно не смогу ничего прочитать.       — А, ну конечно, — гном зло ухмыльнулся. — Безграмотная знахарка-простолюдинка. Кем ты еще можешь быть, ведьма?       Яна с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Безграмотная, ха! Да любой троечник-девятиклассник из ее мира имеет образование на порядок лучшее, чем у местных королей! Хотя, пожалуй, толку от того, что ты знаешь высшую математику и прекрасно разбираешься в поэзии девятнадцатого века в этом мире немного.       — Конечно, больше никем, — ехидно согласилась медик, смахнув последний обрывок, и подняла глаза на своего пациента. — Но если вы еще раз попытаетесь на меня напасть, я привяжу вас к кровати.       Торин улыбнулся.       — Если ты попробуешь это сделать, я сверну твою немытую тощую шею, — проговорил он. — На это у меня хватит сил.       Вероятно, это угроза должна была ее впечатлить, тем более, что теперь Яна наглядно убедилась, что даже полумертвый гном действительно на это способен. Но почему-то не зашло. Наверное, уровень угроз, оскорблений, а теперь еще и насилия, исходящий от Его Величества был настолько велик, что она уже перестала воспринимать его адекватно.       — Вот, значит, какова ваша благодарность? — нервно усмехнувшись, спросила она, даже не пытаясь скрыть прорвавшуюся в голос иронию. — Я ведь спасла вам жизнь!.. Уж потерпите еще немного, пока я поставлю вас на ноги.       Гном одарил ее очередным мрачным взглядом и неожиданно расхохотался — хрипло, негромко, но этот смех почему-то показался Яне куда более жутким и неприятным, чем обещание убить.       — Ах, так вот в чем дело! — сказал он, все еще посмеиваясь. — Ты хочешь благодарности? Тебе, значит, тоже не дает покоя мое золото? Вот зачем ты натравила на меня этого оборванца, возомнившего себя королем?       Яна непонимающе поморщилась, невольно отпрянув. Он, что ли, совсем идиот? Что за бред?.. Да разве она хоть раз заикнулась об этом?.. А про то, что она кого-то «натравила» — вообще наглая ложь!.. За кого он вообще ее принимает?..       В общем, было очень обидно.       Медик запоздало вспомнила, что ей говорили о драконьей болезни — гномьем безумии, которое якобы поразило Торина. Вот только он не был похож на безумца. Яне доводилось видеть всяких психов, и при желании она могла бы собрать весьма внушительную коллекцию подобных сомнительных знакомств, так что весьма недурно разбиралась в этом вопросе. В общем, случай явно не тот. Никакой он не сумасшедший, просто… придурок.       — Причем тут ваше золото? — в сердцах спросила она, с трудом удержавшись от рекомендации, куда оное Его Величеству следует засунуть. — Я говорю о банальной вежливости. О содействии даже не заикаюсь. Просто перестаньте хамить и вести себя, как капризный мальчишка — такой благодарности мне будет вполне достаточно.       Глаза Торина снова опасно сузились, а щеки вспыхнули так, что это стало заметно даже при тусклом свете лампы. В голове у Яны ехидный голосок хихикнул: «один-один», но радости это не принесло.       — Ты смеешь называть наследника трона Эребора, величайшего из королевств севера, капризным мальчишкой? — прорычал он, порываясь вскочить, но сил на это не хватило. — Кем ты себя возомнила, ведьма? Жалкая знахарка, никчемная человеческая ведунья! Пустое место! Кто ты такая, чтобы мне дерзить?..       — Дерзить?.. — фыркнула Яна, все больше распаляясь, и голос ее зазвенел от гнева. Где-то в глубине сознания завизжали внутренние тормоза, но было поздно. У всего на свете есть предел, даже у самого ангельского терпения. — Это не дерзость, а констатация факта! Уж извините, но здесь никто не будет вылизывать вам зад только потому, что вы родились королем, а выросли заносчивым придурком!.. Как врач, я должна о вас заботится, но терпеть ваши оскорбления я не буду. У меня тоже, знаете ли, есть чувство собственного достоинства. И, если вы и дальше будете вести себя как свинья, я вышвырну вас из своего госпиталя. Можете убираться в свою проклятую Гору, лечь на свое проклятое золото и сгнить там к чертовой матери!       Тяжело дыша от возмущения и более не сдерживаемого гнева, копившегося, казалось, с самой первой их беседы, Яна выпрямила спину, откровенно пользуясь тем, что сейчас может посмотреть на распластанного по постели гнома снизу-вверх. Ее трясло от ярости (вот козлина, его с того света вытащили, а он!..) и ужаса (она что, правда только что назвала его свиньей и заносчивым придурком? Кошмар!), а внутренний голос с укором шептал о вопиющем непрофессионализме и расшатанных нервишках, но его медик упрямо проигнорировала.       Игнорировать Торина было сложнее.       Гном неописуемо переменился в лице, по-волчьи оскалив зубы. Если бы исходящую от него ненависть можно было бы собрать в пузырек — то он прямиком бы отправился в Палату Мер и Весов, как чистейший эталонный образчик.       — Да что ты, безродная ведьма, можешь знать о достоинстве?! У тебя его нет! — выпалил Торин, буравя медика прожигающим взглядом. — Как нет ни чести, ни совести, ни стыда! Все, что у тебя есть — это глупая гордость и никчемное упрямство. Оставь и то, и другое для того мужичья, что отдает концы в твоем драгоценном госпитале! А если хочешь, чтобы мой родич продолжал кормить это отребье, то закрой свой рот и веди себя, как и подобает приличной женщине, знающей свое место!       Яна нервно хохотнула, растянув губы в неискренней улыбке.       — Приличной женщине? — ядовито повторила она. — Как же это, по-вашему? Помалкивать и терпеть, как об меня вытирают ноги?       — Соблюдать приличия и не перечить тем, кто может прихлопнуть тебя и твой балаган одним движением пальцев! — прорычал Торин.       Наверное, где-то в этом месте ей действительно следовало остановиться. Или хотя бы промолчать, прикусить язык, проглотить обиду — даже не потому, что гномий король действительно мог устроить и ей, и госпиталю серьезные неприятности, а чтобы остаться единственным разумным, уравновешенным и способным сохранить достоинство существом в этой комнате.       Но Яну сорвало.       — Не перечить?! — прошипела она, продолжая давить из себя злую, издевательскую ухмылку. — Ох, простите, что задела ваше самомнение! Не знала, что оно настолько хрупко, что даже такое ничтожество, как я может нанести ему непоправимый ущерб. Видимо, не стоило вам его так сильно раздувать!       — Прикуси свой язык! — гаркнул Торин, едва не подавившись вдохом от возмущения.       — Прикусите свой — и я с радостью его заштопаю! — прошипела в ответ Яна. — Пришью к нёбу! Намертво! Если уж на то пошло, то у меня куда больше прав требовать к себе уважения. Хотя бы потому, что я это уважение заслужила, в отличие от тех, кто, как вы, родился с серебряной ложкой во рту! Легко быть вершителем судеб и гнуть всех к ногтю, когда ты по праву рождения имеешь ресурсы и власть, да? А мне пришлось потом и кровью выбивать себе саму возможность стать врачом, потому что я, видите ли, родилась не в том городе, не в той семье и, если уж на то пошло, не того пола!       Кажется, она была настолько зла, что уже вообще не отдавала себе отчета в том, какие слова слетают с ее губ. Опомнилась Яна лишь осознав, что только что выплеснула на гнома что-то слишком уж личное, что-то давным-давно тщательно упрятанное в самые глубокие уголки разума, но теперь поднявшееся темной мутью. Делать этого, определенно, не стоило. Не с Торином. Не с тем, кто постоянно пытается куснуть тебя побольнее. Это все равно, что выдать своему злейшему врагу нож и повернуться спиной.       Но было как-то уже плевать.       Яна гордо вздернула подбородок. Ну давай, бей.       — Неужели? — усмехнулся гном. — И по-твоему выходит, что любая знахарка может быть ровней королю? Не смеши меня, ведьма. Таких лекарок, как ты — дюжины. Вы годитесь только на то, чтобы быть повитухами да менять повязки. Невелика заслуга.       Она заставила себя улыбнуться чуть шире. Гнев больше не жег изнутри — он словно кристаллизовался, встопорщившись острыми шипами, пропитал ядом холодно звенящий голос.       — Любая повитуха приносит пользы больше, чем дурной король, развязавший войну, — проговорила Яна. — Если бы не нарушили данного слова, если бы позволили беженцам укрыться в своей крепости, жертв этой бойни было бы на порядок меньше. Но из-за этого вашего упрямства матери хоронили своих детей. А я и мой «балаган» спасли десятки жизней. Так что да, вы правы. Мы не равны.       Когда она умолкла, эхо сказанных слов растворилось в мертвой тишине. Торин, как ни странно, промолчал, просто продолжал жечь ее взглядом, только глаза его снова лихорадочно заблестели.       И Яна вдруг поняла, что ярости в ней больше нет. Она была абсолютно спокойна, как будто в ее душе пробили дырку, через которую разом вытекли только что кипевшие эмоции, и осталась лишь стерильная чистота. Она снова могла мыслить ясно, но это, как ни странно, оказалось не слишком приятным улучшением.       Ни в чем она его не переубедит. Не воззовет к совести, не перевоспитает, не устыдит. Только сама некрасиво подставиться, наглядно продемонстрировав, как легко иной раз вывести ее из равновесия. Возможно, именно этого Торин и добивался.       Гном все еще не говорил ни слова.       Яне стало вдруг невыносимо тошно. Главным образом от себя. Нашлась тут этакая взрослая уравновешенная личность, ха! Вскипела, как чайник, из-за какой-то ерунды…       Проводить осмотр теперь, пожалуй, не стоит. Успокоиться-то Яна успокоилась, но ручаться за себя не могла. Если Торин опять начнет ее задевать, она почти наверняка не сдержится и сделает ему больно, после чего, очевидно, будет вынуждена съесть собственный диплом, выданный под гарантии клятвенного «не навреди».       Черт с ним, с этим рёхнутым гномом. Он уже явно не умирает, так пусть отлеживается в своей Горе, если так этого жаждет!       — Что ж, жалоб на самочувствие нет, — холодным, формальным тоном проговорила Яна, дрожащей ладонью стиснув ручку чемоданчика. — Полагаю, сегодня осмотр не требуется.       «Да какой ты, к черту, врач?», уныло протянул внутренний голос.       «Разумный», возразила ему Яна и, встав с постели раненого, направилась к двери. На Торина она старалась не смотреть.       Пройти ей надо было всего пару-тройку метров, но этот пусть вдруг словно растянулся на сотню миль. Несмотря на всю решимость, просто так повернуться и уйти оказалось неожиданно сложно. Он, хоть и дурной, но все-таки пациент.       «Ему нужна помощь». …но ему и в Эреборе помогут. Дренаж Яна убрала, а о швах может позаботится и Оин. Заживает на Его Величестве, как на собаке.       «Но все еще есть риск осложнений»       …и явное нежелание принимать помощь. Торин взрослый, дееспособный гном и вполне может распоряжаться собственным телом. Вот пусть распоряжается — и расхлебывает.       «Он страдает».       …так ему и надо!       Тьфу, конечно страдает! Но другим-то страдать зачем? Несмотря на некоторую идейность, жертвовать собственным душевным равновесием Яна была не готова. И без того нервы ни к черту! Не выйдет из нее всепрощающего ангела с безграничным терпением — характер не тот.       Добравшись-таки до двери на отяжелевших ногах, она протянула ладонь, коснувшись потемневшей бронзовой ручки. Металл показался обжигающе-холодным.       — Йанна?.. — неожиданно позвал Торин. Голос его был ровным, хриплым и негромким. Странно, но даже почти приятным — когда он не орал и не выплевывал слова сквозь оскаленные зубы.       И он впервые назвал ее по имени. В его устах оно звучало странно — чуждо, резко… пугающе. Как стон оборванной струны.       Медик вздрогнула. Увлекшись сражением с собственной совестью, этого она не ожидала. И, к своему ужасу обнаружила, что уже теперь уйти не сможет. В глазах обидно защипало.       Черт!..       — Да… Ваше Величество?.. — откликнулась она, оглянувшись через плечо. Головы старалась не поднимать, чтобы он не видел ее скрытого тенью лица. Придать оному бесстрастное выражение Яна, как ни старалась, не могла.       Торин повернулся на бок, опершись на согнутую в локте руку. У него с бесстрастием дела обстояли явно получше, вот только вид все равно был довольно несчастный — бледный, искалеченный, болезненно-худой. Надменная маска исчезла, обнажив довольно приятные черты и заставив вспомнить, когда Яна в последний раз видела его таким спокойным — на операционном столе, когда он был мертв. Или почти мертв.       Он молчал. Долго, терпеливо. Молчала и Яна, то ли давая ему время собраться с мыслями, то ли сгребая в кучку собственные — хотя бы для того, чтобы решиться и разорвать повисшую тягостную паузу. Уйти или спросить уже, какого черта ему надо.       Медик не выдержала первой, обернулась, встретившись с ним взглядом. Торин чуть склонил голову.       — Я… был несправедлив. Извини.       Последнее слово он сказал так тихо, что Яна едва его расслышала. Но, когда до сознания дошел его смысл, в голове будто что-то взорвалось.       Он что, правда это сказал? Извинился?..       Яна в шоке уставилась на него, растерянно приоткрыв рот и пытаясь отыскать на лице гнома хотя бы тень тех размышлений, что заставили его это сделать. Верилось в услышанное с трудом, и медик даже успела задуматься, не пытается ли Торин ее надурить, изобразив раскаяние. Но… похоже, нет. Судя по тому, как тяжело дались ему эти слова, он был вполне искренен.       Ну… хорошо. Допустим. — Ладно, — осторожно проговорила она, отступив от двери. Как ни странно — с явным облегчением. — Я… тоже была неправа. Не стоило называть вас… заносчивым придурком.       Она замолчала, настороженно, едва ли не затаив дыхание, ожидая реакции.       — Не стоило, — согласился Торин, коротко кивнув, и осторожно улегся обратно. — Мне тоже следовало… сдерживаться.       Все еще не слишком веря в происходящее, Яна подошла ближе и снова присела на край кровати. Торин неотрывно следил за ней пристальным и любопытным взглядом. Яна отвечала ему тем же.       — Так что? Мир? — спросила она, так осторожно ставя контейнер на кресло, словно неосторожное движение или резкий звук могли спугнуть неожиданно установившийся комплаенс.       — Перемирие, — уточнил Торин. — Пока что… ***       Что-то подсказывало, что Торин вряд ли окончательно проникся важностью сотрудничества со своим врачом, но по крайней мере после осмотра и перевязки расстались они с Яной относительно мирно.       Едва ступив на лестницу, она, к собственному удивлению, обнаружила у подножья оной Мелледана и, что было совсем уж неожиданно, Гендальфа. Яна на миг смущенно застыла, гадая, насколько долго они тут стоят. С этого места даже при закрытой двери оба вполне могли услышать их с Торином перепалку, и, возможно, даже разобрать отдельные, особо экспрессивные сентенции… Да почти наверняка так оно и было — иначе волшебник не стал бы тактично ждать ее появления.       Медик заставила себя непринужденно улыбнуться, всем своим видом показывая, что дела у нее идут отлично. Мелл вздохнул, задумчиво почесав нос, и Яна с ужасом осознала, что он-то с своим острым слухом наверняка слышал все до последнего слова. Гендальф приветливо кивнул, напустив на себя настолько благожелательную мину, что стало сразу ясно, что уши у магов такие же чуткие, как у эльфов.       Ах, проклятье…       Все трое, впрочем, весьма достоверно притворились, что ничего экстраординарного не произошло.       — Гендальф? Что вы делаете здесь в такое время? — пытаясь побороть неловкость, вежливым светским тоном проговорила Яна. — Что-то случилось?..       Волшебник покачал головой.       — Нет-нет, госпожа Йанна, — заверил он. — Я зашел попрощаться с Торином. Он ведь еще не спит?       Янина улыбка стала чуть более натянутой. Ну точно. Они в курсе.       — Нет, — ответила она, и тут же нахмурилась, осознав, что он только что сказал.       — Вы уезжаете?..       — Завтра на рассвете, — кивнул Гендальф. — Увы, я не имею возможности задержаться надолго — иные дела ждут меня. К тому же, я обещал Бильбо проводить его в Шир.       — Бильбо? — Яна торопливо окинула взглядом общую палату, но хоббита не нашла. — Он тоже здесь?       — Пока нет, — волшебник едва заметно скривился и вздохнул, тут же вернув улыбку. — Но, думаю, еще заглянет. Торин ведь все еще должен ему четырнадцатю часть сокровищ. Медик сделала вид, что поверила. С момента их ссоры с Торином Бильбо в госпитале не появлялся. Может, именно это и заставило гнома в конце концов одуматься? Хоббит был к нему очень привязан, да только, видимо, Его Величество умудрился разругаться с ним в прах. Но, в конце концов, кажется, до него начало все-таки что-то доходить. Правдоподобно.       — Что ж, — проговорила она, решив, что при необходимости подумает об этом позже. — Жаль, что вы не можете задержаться.       — С вами останется Палландо. Он обещал присмотреть за Эребором и Дейлом, пока дела тут не наладятся. И… — волшебник многозначительно прищурился. — Он серьезно настроен помочь вам с вашей проблемой. Если у него получится, то, полагаю, с вами мы больше не встретимся.       Яна невесело усмехнулась. Прогресс в решении «проблемы» был настолько мизерным, что она вполне могла надеяться на следующую встречу. Но вслух этого решила не говорить.       Впрочем, кто его знает, где и как долго может носить местных магов?       — Понятно, — пробормотала она, в сомнении поджав губы. Что ж… если это может быть действительно их последней встречей, то стоит, пожалуй, прояснить некоторые моменты… — Могу я задать вам один странный вопрос? Наедине, если можно.       — Конечно, — охотно согласился волшебник, хотя взгляд его показался Яне несколько настороженным. — Волшебники для того и существуют, чтобы отвечать на странные вопросы…       Они поднялись наверх, в ту же маленькую комнатку в дальнем конце коридора. Яна иронично подумала о том, что могла бы занять ее под свой кабинет, если бы она отапливалась и содержала хоть какую-нибудь мебель. А что, вышло бы уютно: не слишком просторно, не слишком тесно, потолок высокий, под окном дерево растет — приятно будет наблюдать, как ветер шевелит пронизанные солнечным светом листья… Впрочем, медик тут же одернула себя, отогнав эту подозрительно-заманчивую мысль: если все будет хорошо и Палландо таки разберется в ее «проблеме», то никакого кабинета ей не понадобиться.       А жаль…       — Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? — спросил волшебник, когда закрывшаяся дверь отрезала их от коридора (и, как надеялась Яна, от кое-чьих острых ушей).       Медик, собираясь с мыслями, пожевала нижнюю губу, рассеянно потирая пальцем медную ручку масляной лампы.       Вообще-то вопрос, который она собиралась задать, волновал ее довольно давно и казался очень важным, но сейчас, оставшись с магом наедине, она не решалась его задать. Почему-то она чувствовала себя глупо и как-то… неправильно. Но в памяти вдруг совершенно некстати всплыл последний разговор с Палландо, и Яна рискнула.       — Как вы считаете, Торин действительно должен был умереть? — спросила она с мольбой почти на грани отчаяния. — Ведь именно так изначально было задумано, верно?       Сама мысль казалась ей крамольной и бесчеловечной. Какой бы сволочью ни был Торин, он все-таки имел право на жизнь. И, очевидно, хотел жить — иначе бы не стал извиняться. Собственно, этот эпизод и заставил Яну усомниться в словах синего мага.       По крайней мере, ей ни разу не приходило в голову, что, если бы довелось отмотать время назад и снова оказаться на площади над телом умирающего гнома, она поступила бы как-то иначе, даже зная то, что знает сейчас…       Она ведь сама не знала, зачем его спасла. Не должна была. Шансы на выживание у гнома были… скажем так, небольшие. А время, потраченное на его спасение, могло стоить жизни нескольким другим пациентам. А чем в итоге все обернулось? Одними проблемами…       Но тогда Яна почти не сомневалась. Да, Даин тогда угрожал ей смертью, но гномья секира у горла оказалась далеко не решающим аргументом. Это был… вызов, что ли. Безумная бравада, сродни той, с которой одинокий воин с хохотом поднимает меч против сотенного вражеского войска…       Гендальф задумался, но ненадолго, лишь на пару секунд.       — Помните ли вы, как я говорил вам о реке, в которую бросили камень? — спросил он, и Яна кивнула. — Так вот, воде, которая есть истинная суть реки, нет никакого дела до камней, ибо конечная цель для нее важнее — она стремится к океану. И, несмотря ни на что, достигнет его.       — Если только камень не перегородит русло, — проворчала Яна, скрещивая руки на груди. По крайней мере, она ощущала происходящее именно так — тупиком, когда непонятно, что делать и как быть. По крайней мере, для себя лично.       — Тогда река обогнет его и все равно вернется на прежний путь, — уверенно ответил Гендальф. — Окончательный замысел Единого все равно будет исполнен. К тому же, с Вороньей Высоты Торина вынес сам Гваихир, а, значит, его спасение было не просто благословлено, а необходимо.       — Необходимо? — нахмурилась Яна. Она понятия не имела, кто такой Гваихир и почему его личное вмешательство так важно. Насколько она помнила, Торина притащил здоровенный орел, но только сейчас подумала о том, а зачем, собственно, это понадобилось орлу. Но волшебник говорил с такой подкупающей уверенностью, что она предпочла просто принять его слова.       — Большего я сказать не могу, ибо не ведаю сам, — с некоторым сожалением проговорил волшебник. Возможно, и правда не знал. — Но вы ведь начали этот разговор не просто так, верно?       Яна медленно кивнула, все еще сомневаясь в своих намерениях.       — Да. Я что-то задумала, — мрачно усмехнулась она. — Но не уверена, что имею право вмешиваться…       Она прикусила губу. Стоит ли рассказать Гендальфу о настоятельной просьбе Палландо? Медик была уверена, что серый маг и так в курсе, но, видимо, мнения о происходящем у них с коллегой все-таки расходятся. Это, пожалуй, даже любопытно…       — Возможно, вы здесь именно для того, чтобы вмешаться, — сказал волшебник, ободряюще улыбнувшись, чем окончательно смутил собеседницу.       Впрочем, эти слова возымели на Яну странный эффект. Ее разум все еще терзали сомнения — а стоит ли, а правильно ли все это — но где-то в глубине души появилась не слишком твердая, но все же уверенность в том, что в словах волшебника есть зерно истины. Это попахивало нездоровым фатализмом, который явно противоречил привычной картине мира, но…       Черт возьми, должен же в этом быть хоть какой-то смысл!.. Даже если он выдуманный.       — Даже если я захочу задушить Торина подушкой, пока он спит? — сказала она, подняв глаза на волшебника, хотя и сомневалась, что он оценит шутку.       Гендальф оценил.       — Вряд ли вы именно этого захотите, — ответил он, как-то подозрительно беззаботно усмехнувшись в седую бороду.       Яне оставалось лишь гадать, что это, черт возьми, значит. ***       Гендальф таки поднялся в палату гномьего короля и, судя по тому, что пропал там надолго, прощание с Торином не свелось к краткому и емкому указанию направления, по которому магу следует отбыть, хотя после неудавшихся переговоров с Бардом Яна примерно этого и ожидала.       Ее беседа с волшебником оставила странное впечатление, и, кажется, не совсем то, которого Яна ожидала. Начиная ее, она сомневалась в одном принятом решении. Заканчивая, кажется, приняла другое.       Янина работа на сегодня была окончена и можно было ложиться спать, но медик пока не торопилась с этим. Сев в уголке, она задумчиво наблюдала за вечерней больничной рутиной. В общей палате готовились ко сну: медсестры во главе с Сигритт гасили свечи, лампы и факелы, разносили страждущим воду и емкости противоположного назначения. Ночью сегодня дежурила Аарна, уже занявшая свой пост у камина.       Госпиталь… работал. Собственно, ничего иного от него и не ожидалось, но Яна до сих пор удивлялась этому. Люди почему-то слушали ее. Делали, как она говорит, несмотря на то, что многие ее требования были им, мягко говоря, непривычны. Это само по себе похоже на какую-то магию, одновременно и приводя в восторг, и пугая до жути. Ее собственная больница… почти настоящая клиника, где нет дурного начальства, абсурдных требований министерства, бесконечной возни с документами и внезапных проверок. Правда, вместо этого есть нехватка времени, сна, еды, медикаментов, прискорбное отсутствие водоснабжения и еще целый миллион проблем. Но, с другой стороны, это решаемо. Ну, не все… Далеко не все.       Но главное — начать, верно?       И после того, что сказал ей Гендальф, она впервые задумалась — а что, если?       Ведь если волшебник прав и ее пребывание здесь имеет смысл, то это должен быть какой-то важный, значимый смысл, верно? Не ради одного только спасения Торина она тут оказалась, в самом-то деле!       Был ли в этом в самом деле какой-то высший замысел, или же это полный бред, в сущности, не так уж важно. Даже если это какая-то чудовищная случайность, то… а, собственно, что? Какая разница? Так уж, извините, человеческий мозг устроен, что ему удобнее находить смысл в самых неожиданных вещах и явлениях, чем принимать свою судьбу как череду ни с чем не связанных совпадений.       И Яна, пожалуй, едва ли не в первый раз в жизни предпочла в этот смысл поверить. В конце концов, на ее месте мог оказаться кто угодно. Водитель такси, доктор математических наук, какой-нибудь филолог, да хоть простая школьница. Или — так уж и быть — боец спецназа. Но оказалась-то именно она — со своими знаниями, опытом, убеждениями…       Значит, так было нужно. Не какому-то там высшему существу. А самой Яне…       Значит, это все не зря. Не будет зря.       Полевой госпиталь должен был быть временным явлением — предполагалось, что он перестанет существовать, когда все раненые так или иначе покинут его. Но что, если он станет постоянным?       Яна мрачно ухмыльнулась.       Если она застряла тут надолго, то…       Почему бы и нет?