Комиссар Августин Мерцелиус.
В казарме стояла тишина. Гробовая. Я смотрел на Монтиаса. Тот смотрел на меня. Все смотрели на нас. В голове так и роились мысли о том, что тут вообще за нахуй такой происходил. И, что особенно важно — что со всем этим делать? Это не было похоже на попытку ареста. Вот ни разу. Шестеро дежурных гвардейцев и майор без брони с револьверами против гвардейца и двух сервиторов с карабинами, а также меня, тоже с револьвером, не говоря уже про щиты. Просто несерьезно. Однако это происходило. И делал этот самый авторитетный офицер нашей половины полка, что сейчас был на корабле. Оставалось одно — аффект. Аффект от новостей. Можно было всех пристрелить. Однако вокруг были солдаты. Начнется стрельба и кто-то мог поймать пулю ни за что. Сейчас самым важным было этого избежать. — Всем лечь на пол. Живо! — приказал я, прокричав как можно громче. Солдаты, что стояли у своих коек, тут же начали выполнять приказ. Несколько секунд — и все же лежали на полу, прикрыв голову руками. Теперь можно было стрелять, вот только… я не мог. Передо мной было еще шесть солдат, которые непонятно как тут оказались. Если был шанс их вытащить, то нужно было это сделать. — Ну и как это понимать, парни? — спросил я, смотря в глаза солдатам, что стояли рядом с Монтиасом. Те в ответ смотрели с некоторым недоумением, — Что, майор приказал — так вы сразу за ним пошли? Ничего, что он только после инсульта и до сих жрет горсти таблеток? Недоумение солдат стало возрастать. Они стали переглядываться между собой, а на их лицах так и был виден страх. Значит угадал. Значит Монтиас своим званием и авторитетом воспользовался. — Не заговаривай нам язык, ублюдок сраный! — проорал майор, — Сдавай оружие! Немедленно! Твои адъютанты уже сделали это! Я замер. Все тело напряглось, став буквально каменным. Мозг вновь начал лихорадочно думать. Могло ли быть это взаправду? В каюту к нам он не пробрался бы — это был сектор под защитой корабельного комиссара, туда гвардейцев не пустят без моего ведома, про захват силой и речи не идет. Но был еще лазарет. Лазарет был наш. Ниринта, Нита и Цемата… Их могли захватить? В принципе, могли. Солдат туда пропустят, тем более когда они от Монтиаса. А если они уже у него, то тогда… я мало что мог сделать. Только вот было видно и то, что он на аффекте. У него нет плана. Только эмоции. Могло ли быть такое, что он на аффекте кого-то туда послал за нашими? Вполне. Могло ли быть такое, что они еще просто не добрались и он блефует? Тоже. Оставалось одно — понять, правда ли это? Гихьян явно мог узнать об этом, но это было долго. Нужно было действовать сейчас. Была идея. Рискованная. Авантюрная. Но я не мог поверить в то, что все это спланировано. — Вот ты и попался, Монтиас, — наигранно расслабленно проговорил, изображая из себя победителя, — Сегодня не их смена в лазарете. Они отдыхают. Глаза майора смотрели на меня с ненавистью, а его лицо начало дергаться. — Сука…- прошептал он разбитым голосом. Сработало. — Просто опустите… Рука Монтиаса резко начала подниматься на меня. Темный силуэт возник неожиданно передо мной. Григорий. Прозвучал выстрел из стабберного пистолета. За ним, почти сразу, металлический треск. — Не стрелять!!! — прокричал я как только мог. Все еще был шанс спасти Монтиаса. Он был нам нужен. Прозвучал еще выстрел. Потом еще. Григория ему было не пробить. — А-А-А!!! — услышал я истошный голос майора, после чего выглянул из-за тела Григория. Гунарт повернулся ко мне спиной и взялся за голову, пока все шесть гвардейцев взяли пистолеты в обе руки, но держали их дулами вниз, готовясь в любой момент выстрелить. — Лотим и Линдан тридцать лет Гвардии отдали! Тридцать!— проорал мужчина, смотря на меня и тыча револьвером, — Они столько дерьма пережили, что тебе, сука, и не снилось даже! И что получили?! Казнь от какого-то флотского выродка, что еретиков отпускает! А ты?! А ты нихуя не сделал! Сказал, что так и надо! Что капитан прав! Ты просто трус, Мерцелиус! Ебаный нахуй трус! И вы все тоже! Сотня здоровых уже понюхавших бой мужиков, а бояться к комиссару даже притронуться! Просто встали все и сосете, приговаривая «Господин комиссар так сказал»! Ебаные ничтожные ублюдки! Пошли! Вы все! НАХУЙ!!! Рука Монтиаса вскинулась и приставила револьвер к виску. Прогремел выстрел. Голова майора резко дернулась в сторону и его тело рухнуло на палубу. Стало тихо. Настолько тихо, насколько это вообще было возможно. Словно у меня уши отключились. Но потом, спустя несколько секунд, я все же услышал, как люди начали перешептываться и молиться, пока парни, что прибежали с Монтиасом, запихнули револьверы обратно себе в кобуры. Я закрыл глаза. Вздохнул. Выдохнул. — Ну и пиздец, — прошептал я, пытаясь справиться с ощущением, что все происходящее меня сейчас просто нахуй раздавит, словно пресс, — Спасибо, Гриш. — Рад помочь, комиссар, — ответил мне сервитор, после чего я вышел из-за прикрытия его тела и начал идти к мертвому Монтиасу, пока гвардейцы начали подниматься на ноги. Никто не кричал, не звал на помощь — значит рикошетом никого не задело. Это главное. Остальное меня уже слабо волновало. Подойдя к Монтиасу, я посмотрел на его труп, из которого уже успела натечь небольшая лужица крови. Неприятно. Это был хороший офицер. Профессионал своего дела. Именно командовал на Соктоморе во время первой атаки орков. И ему доверяли одни из самых важных направлений во время Второй Битвы. И вот такой конец он встретил. Нервный срыв из-за потерянных друзей и того, как они погибли. Скорее всего, еще повлияли медикаменты после инсульта и сам варп-перелет, который всем мозги набекрень выворачивал. Жаль, что ничего уже не вышло сделать. Я мог его спасти. Мог оправдать, сказав, что он был в неадекватном состоянии. В крайнем случае — выгнал бы из полка. Однако… все уже было достаточно плохо, чтобы он просто вышиб себе мозги. Теперь оставалось разобраться во всем этом дерьме. И сделать это стоило публично, хотя бы при этой роте, где все произошло. — И как это произошло, позвольте поинтересоваться? — спросил я, не сдерживая яда в голосе. Солдаты, что пришли с Монтиасом, выпрямились по струнке. Вид у всех был такой, что было ясно — они хотели быть сейчас где угодно, только не здесь. Понятное дело, после такого-то. — Ря-рядовой Невтер Шадаль, — начал один из рядовых, — Мы стояли в карауле… в качестве охраны майора. К нему пришел капитан Самор Жатинур. После этого… он приказал нам следовать за ним. Он… Боже-Император… Акилой клянусь, господин комиссар, он ничего не говорил, куда мы идем и зачем. Ни слова. В принципе, это могло быть правдой. Во всяком случае, солдат как раз учили тому, чтобы не задавать лишних вопросов. Командир отдал приказ — солдат ответил «Есть!», и никак иначе. Правда, конкретно тут были свои… нюансы. — А когда он приказал мне, полковому комиссару, сдать оружие — вас прям все устроило? Парень сглотнул и немного задрожал, пытаясь на меня не смотреть. — Г-господин к-к-комиссар, мы не… п-просто майор… он ведь… сказал… я… ну… мало ли… У-устав говорит, ч-что… обвинения в ереси… в п-п-приоритете… н-н-над любым званием… Тут он был прав. — А инструкцию о неадекватном состоянии офицера тебе кто запретил прочитать и выучить? — злобно спросил я, продолжая прожигать парня взглядом, от чего его дрожь только усилилась, хотя он явно пытался держаться изо всех сил, — Вон, посмотри результат вашей тупости! Я отошел в сторону и указал рукой на труп Монтиаса. Парень продолжал смотреть четко вперед. — Я сказал «посмотри»! От моего рявканья солдат вздрогнул и его глаза посмотрели на лежащий труп командующего третьего батальона. — Все вы смотрите! — я оглядел остальных пятерых солдат, что прибыли с Монтиасом, — Шестеро идиотов, которые поверили офицеру на медикаментах! Вы могли его спасти! Остановить, вызвать врачей, чтобы его успокоили! А в итоге дали припереться сюда и застрелиться! Солдаты не ответили. Лишь стояли с виноватыми лицами. Было хорошо видно, что они раскаиваются в содеянном. Расстреливать их было никак нельзя — это и так понятно. Остальные вполне могут воспринять это довольно плохо, а у меня с репутацией и так были достаточно внушительные проблемы. Не стоило усугублять. — Всем по пятьдесят плетей с медицинским обеспечением и в карцер до конца полета, — произнес я громким строгим голосом. У всех парней на лице сразу же возникло выражение невероятного облегчения. Похоже, они уже думали, что я их просто расстреляю. — Сдать оружие, — парни тут же начали снимать кобуры, пока я активировал вокс, — Двенадцать караульных ко мне. И еще четверо убрать труп и кровь. — Принято, господин комиссар, — ответил мне голос. — Запомните то, что произошло, парни! — проговорил я громко, заставив всех вновь вытянуться в струну, — Вот, что бывает, когда не следишь за состоянием офицеров. Это касается вообще всей службы, но особенно сильно — сейчас, когда мы летим через нестабильный варп! Вам все ясно?! — Да, господин комиссар! — прокричали все солдаты громко и почти синхронно. Это было хорошо. Однако, нужно было еще добавить кое-что. — И разумеется, мы все запомним майора Монтиаса не как психа, предателя или самоубийцу, а как верного слугу Бога-Императора, что к великому нашему сожалению потерял рассудок из-за новостей о потере друзей, медикаментов и этого проклятого варп-перелета, который всем нам мозги выворачивает наизнанку! И да упокоит Бог-Император его душу! Солдат это заметно удивило. — Аминь! — начали кричать отдельные солдаты, после чего возглас начали повторять остальные, словно не ожидав, что его вообще кто-то скажет, — Аминь! Аминь! Понятно, почему они удивились. Монтиас совершил суицид, а я только что помолился за него — уже неслыханное дело для Имперского Культа. А уж с учетом того, что он пытался меня арестовать, обвинив в ереси, мои слова и вовсе звучали как нечто из ряда вон выходящее. Однако, так было нужно. Если уж я оправдывал действия Монтиаса неадекватностью, то я не мог допустить, чтобы его самоубийство вообще признавалось за таковое. К тому же, он был фигурой популярной в войсках, еще с Акитоса. То факт, что он попадет из-за меня в список анафематствованных, явно мне не добавит популярности. Ригарта и Лекрима там уже хватало с лихвой. — А теперь всем отдыхать, — приказал я, — Знаю, что непросто будет, но попытайтесь. После этого я направился к выходу, чтобы добраться до своего кабинета, одновременно вызвав к себе капитана Жатинура. У меня были к нему вопросы касательно того, что он там наговорил майору. Да и его в любом случае следовало наказать, раз уж он сообщил Монтиасу новости настолько резко. " — А еще полковнику как-то сообщить эту новость придется…» — пронеслось у меня в мыслях. От такого становилось совсем не по себе. Все пять майоров были мертвы. Причем дело осложнялось тем, что эти майор были давними друзьями Шеркина. Особенно Веркис, который вообще был лучшим другой Шеркина, с которым они прошли всю свою службу. И еще сильнее все осложнялось тем, как именно погибли майоры. Ладно еще перелом шеи и инсульт, но вот два расстрела по приговору корабельного комиссара за оспаривание власти капитана и суицид… это уже был пиздец. И можно было только догадываться, как на этот весь пиздец отреагирует Шеркин. Только бы с ним все было нормально, когда узнает. Потому что еще только проблем с полковником нам тут не хватало. Своих достаточно. — Пришло сообщение из лазарета, — вдруг проговорил Гихьян, — Туда пришли еще четверо человек, сказали, что у них приказ от Монтиаса арестовать наших. Их уже развернули. Я мысленно выдохнул. Хотя бы тут все в порядке. — Этим четверым — двадцать пять плетей и десять суток карцера. За то, что послушали Монтиаса. — Передам, — проговорил Гихьян. Добравшись до своего кабинета, я вошел внутрь и рухнул на свое кресло, устало выдохнув и пытаясь уместить в голове все произошедшее. Ощущение только одно, но всепоглощающее — как же я заебался. Заебался от всего этого ебучего перелета, который не давал ни единой минуты спокойно передохнуть и от которого люди сходили с сума, били друг друга и убивались самыми разными способами. Я хотел только чтобы все это уже закончилось. Я уже повторял это по несколько раз на день и уже даже это устал делать. Мне уже было плевать, что нас ждет на Неглярте и что он вообще из себя представляет. Только бы прекратить этот ебаный перелет. Только бы прекратить весь этот чертов пиздец. Достав таблетку от головной боли, которая от всего этого раскалывалась уже сверх всякой меры, я быстро выпил ее, сделав себе пометку в лекарственном календаре. Еще один совет от флотских, которому я следовал неукоснительно. Очень важно было следить за этим, чтобы не переборщить с таблетками, потому что иначе можно было схлопотать очень серьезные проблемы. У меня и так была новая печень и не очень-то хотелось ее просадить быстрее предыдущей попытками утихомирить боль в своей голове или же рвотные позывы в желудке. Прошла минута… потом две… Одна сменяла другую. Боль в голове проходила медленно, с трудом, но все же стало хоть немного легче. Уже можно было работать. Минут через десять зазвонил вокс — это был сержант Хельгур Крумут, который сообщил, что направится на поимку капитана Жатинура. — Слушаю, сержант, — ответил я, мысленно активировав вокс. — Господин комиссар, капитан Жатинур сбежал. " — Да блять…» — Заперся в своей каюте и ушел через вентиляцию, — продолжил сержант. Ну просто охуеть и не встать. — Понятно. Попросите помощи у флотских, может они смогут подсказать, как тут быть. Главное — за ним не лезть ни в коем случае, если только не будете полностью уверен, что ему бежать некуда и что ему нужна помощь. — Вас понял, господин комиссар, — прозвучал мне ответ и вокс отключился. Я чувствовал, как все внутри кипит. — Сука! — обе руки ударились о стол, от чего по комнате прошелся звук удара металл о дерево, — Сука! Сука! СУКА! Голова долбанулась о столешницу. Рот открылся и я изо всех сил закричал. Надрывно. До боли в горел. Пока воздух в легких не закончился. Как же я хотел на Неглярт. Как же я хотел, чтобы все это прекратилось… Еще немного посидев так, я продолжил работу — у меня еще оставалось четыре часа дежурства, которые надо было отсидеть в кабинете, чтобы потом отправиться на склад и выдать санитарам еще запасы кровоостанавливающих, как того требовал Морикут. Нашу-то договоренность еще до Прорыва никто не отменял. Одновременно я разбирался с некоторыми делами, которые успели прийти от кадетов и командиров. В основном — всякая мелочь вроде оскорблений, неподобающих сплетен и тому подобное. И из всего этого меня начинали все сильнее волновать именно сплетни. Солдаты обсуждали меня. Мои действия. Мои решения. И их очень сильно волновало то, что я сделал в той столовой, когда пристрелил солдата за то, что тот пытался напасть на еретиков. Плюс мое признание действий Балжката по отношению к Лекриму и Ригарту. Одни были возмущены, другие недоумевали, а третьи начинали рассуждать, что раз так, то может быть еретики не таки уж и плохие. Из-за всего этого начинала усиливаться лавина доносов, так как вместе с теми, кому я не нравился, были и те, кто был мне верен. И было понятно, что доносов будет становится все больше и больше. Понятно, что расстреливать сплетни в мою сторону я не собирался. Не за такие. Люди были возмущены, это понятно, так что им просто нужно было дать выговориться, остыть и прийти в себя после произошедшего. Ситуация и так была напряженная до нельзя и если еще начать творить херню, то можно было схлопотать большие проблемы. Вплоть до бунта, который придется топить в крови или того хуже — попыток меня убить уже по прилету на Неглярт. Риск последнего меня тоже волновал. Он не был совсем уж исключен, это понятно. В любом случае мог найтись какой-то фанатик, которому мои действия очень не понравились. Но одиночка, несколько одиночек или даже несколько мелких групп — это ничто в сравнении с угрозой реального восстания в полку. Вот именно этого мне и следовало избежать любой ценой. Уж сплетни ради такого я вытерплю. Обижаться на них — это себе же могилу рыть. В этот момент вокс снова зазвонил. Теперь это был сержант Мацирут. — Господин комиссар, у нас произошла драка. Четверо человек арестованы. Найдено наркотическое вещество. " — Час от часу не легче…» — произнес я про себя. — Иду, — устало ответил я, вставая и направляясь к двери. Пора было работать дальше. До конца смены было еще далеко…Спустя два дня.
— Комиссар. Канафир прибыл, — проговорил Григорий, стоявший сейчас за дверью. — Заходите, — произнес я, лежа на диване с приступом головной боли и одновременно мерзкой чесотки, в том числе и на агументике. Дверь открылась и внутрь вошли Григорий и Канафир в гвардейском мундире. У сердца у него было четыре награды верлонские награды: две медали «За храбрость», медаль «За стойкость» и медаль «За спасение офицера», которые он получил на Вильяре. Ветеран уже, и это в свои-то двадцать лет. Стоило ему войти, как он сразу же посмотрел на меня. — Приветствую, господин комиссар, — проговорил он, вытянувшись. Я лишь небрежно помахал головой. — Вольно, Канаф, здесь без этого… официоза, — проговорил я устало одновременно раздраженно, — Можно просто Августин. Проходи, присаживайся. — Благодарю… А-Августин, — кое-как выдавил из себя Канафир. Было прям слышно, как он с трудом преодолевает себя, чтобы назвать меня по имени. " — Прям как Филгеирт…» — пронеслось в голове. Тот тоже не смог себя переломить в этом плане. Что было особенно иронично, ведь Бюрдар спокойно начал довольно быстро со мной разговаривать на «Ты». — Ладно, — начал я, пытаясь аккуратно встать с дивана, — Будем теперь начинать. — Дети! — прокричала Сия, повернувшись к комнате, — Выходите! Из обеих комнат начали выходить дети. Пять мальчиков и три девочки. Больно было на такое смотреть. Каждый раз. Поднявшись с дивана, я направился ко столу, который уже был накрыт нашими пайками и последними запасами, что еще остались с Шамтанара. Одновременно Ниринта указала Канафиру на столик, где стоял портреты Бюрдара, Аманура, Шамисы и Дёсы, а также свечки. Парень сразу же кивнул, направился туда и зажег огонь на той, что была рядом с портретом его отца, после чего сложил руки аквилой и простоял так несколько секунд. Затем он встал рядом со своим местом, а Рингер зажег остальные три. Все, кто мог, были в сборе. Ногрон все же смог поправиться достаточно, чтобы быть сегодня тут, а вот Дима должен был оставаться в лазарете еще до конца полета, так что мы решили уже не откладывать. Мало ли что еще будет дальше. — Что ж, — начал я, выдохнув и пытаясь вытерпеть ту горечь, что снова начала сжимать меня холодными тисками изнутри, — Сегодня… мы прощаемся с теми, кого потеряли во время этой чудовищной трагедии. Бюрдар, Аманур, Дёса и Шамиса. Начнем с… Бюрдара и о нем лучше… скажет Канафир. Все посмотрели на парня, что печально смотрел на стол. Пару секунд он молчал, после чего закрыл глаза и тяжело выдохнул. — Как-то… стыдно признаться, но… я очень мало, что могу сказать о нем, — начал Канаф, — Отец… не планировал меня… Да и с его работой на меня… времени у него не было… Воспитывала меня, в основном, мама и ее родственники… Однако… даже так, я могу сказать, что… отец… отец был честен. Он никогда не пытался врать или притворяться… Он прямо говорил — у меня нет времени заниматься тобой, я работаю. И я… я благодарен ему за это… Думаю, это… позволило мне вырасти, не считая его в чем-то… виноватым. Я… я видел тех, кто со своими отцами или родителями не в ладах и это… это ужасно. Еще отец… никогда не бросал нас. Он зарабатывал много и огромные деньги тратил именно на нас. На других детей тоже, это понятно, но мы не бедствовали. Никогда. И я благодарен ему, что он не бросил нас и не отказался от меня. П-покойся с миром… папа. В каюте повисла тишина. Теперь была моя очередь. — Бюрдар… не по своей воле попал к нам, — произнес я, на что Канафир удивленно уставился на меня, — Работая на Вюрштан, он стал заниматься… плохими делами. Когда мы его поймали, я дал ему выбор — расстрел или идти к нам. Он выбрал идти к нам. И я могу точно сказать — он смыл с себя все свои грехи. Ему не нравилось то, что он вернулся в Гвардию. Ему не хотелось тут быть. Но он никогда не жаловался на это, никогда не пытался сбежать, отлынивать или еще что-то. Он сражался наравне с нами и пал в бою, как гвардеец и как мой хороший друг, которому я всегда мог довериться. Покойся с миром, Бюрдар. — Бюрдар был хорошим солдатом, — продолжил уже Рингер, — Профессионалом. Он много делился своим опытом, тем, как можно выжить в бою. И всегда, когда он находился в нашей команде, он делал ее сильнее. Еще он… был хорошим человеком. Мы с ним спорили — не без этого. В некоторых моментах я был с ним не согласен. Но это никогда не перерастало во что-то серьезное. И именно Бюрдар показал мне, что… даже если ты не согласен в чем-то с человеком, если некоторые его поступки или мысли кажутся неправильными, это не делает его твоим врагом, хотя раньше… так бы оно и было для меня. Покойся с миром, Бюрдар. — Бюрдар был славным мужиком, — проговорил Гихьян, — Солдатом, что… прошел через очень многое и который хотел уже отдохнуть от всего этого. У него это не вышло — он совершил ошибки, за которые пришлось отвечать. Он ответил за них, в первую очередь действиями, которые он совершил плечом к плечу с нами. И он… закончил свой путь достойно. Покойся с миром, Бюрдар. — Бюрдар был… человеком со сложной… судьбой, — начал сидевший на инвалидном кресле Ногрон слабым голосом. Было хорошо слышно, как ему тяжело дается говорить, но он все равно пытался, держась за руку Сии, — Он прожил жизнь… будучи и солдатом… и преступником, а затем… снова… солдатом. Но он… никогда не унывал… Не жаловался… Всегда шел… вперед. Он показал… насколько сложной… может быть жизнь… и что нужно… все равно… идти вперед… Покойся с миром… Бюрдар. По каюте прозвучал тяжелый выдох нашего вериспекса. После этого Маринур протянул Цемате небольшую записку. Говорить он все еще не мог, так что тут ему тоже нужна была помощь. — Бюрдар прожил сложную жизнь. И за это время он успел совершить как хорошее, так и плохое. Он не стыдился того, что сделал. Не раскаивался. Но он сделал достаточно хорошего и закончил свой путь так, чтобы считать его хорошим человеком. Спасибо тебе за все и покойся с миром, Бюрдар. — Дядя Бюрдар был… очень мудрым человеком, — начал Антуан, который говорил от лица всех детей, — И он всегда делился с нами своим опытом, своими историями и наставлениями. Он был… очень уставшим. От всего того, что он пережил. И ему многое не нравилось, в том числе на этой службе. Но он шел вперед. Шел, как бы тяжело не было. И он погиб героем. Покойтесь с миром, дядя Бюрдар. Да обретете вы покой после боя. Я и все остальные удивленно посмотрели на Антуана. Как-то неожиданно было услышать подобные речи от ребенка его возраста, особенно учитывая, что дети ни с кем не советовались, когда составляли свою речь. " — Видимо, от Ориси…» — Да упокоит Бог-Император душу Бюрдара Ахо, — произнес я в заключении. — Аминь, — ответили мне все, сложив руки аквилой. — Что ж… теперь… Аманур, Дёса и… Шамиса. Рингер. Тебе слово. Я видел, как парню это было еще тяжелее. Если бы у него были свои глаза, он бы уже наверняка плакал. — Аманур, — начал Рингер, — Его мать была наркоманкой. Она отказалась от него и после этого… была казнена. Про отца ничего неизвестно. Он был… спокойным мальчиком, который мечтал стать… к-комиссаром. Покойся с миром, Аманур. Я почувствовал болезненный укол, словно от ножа. — Шамиса… Мать умерла во время эпидемии вместе с отцом. Она чудом выжила. Всегда веселая и общительная. Любила рисовать… коридоры… и разные… помещения… Она хотела… стать Сестрой Госпитальер и… помогать людям. Покойся с миром, Шамиса. Снова боль. От осознания, что еще одна мечта была разрушена. — Дёса. Ее мать скончалась при родах… отца у нее не было. Она… всегда была активной. Любила… играть и учиться… Хотела… хотела стать капитаном корабля, чтобы… летать куда угодно. Покойся с миром, Дёса. Как же больно было все это слушать. — Если честно… я… я виноват… перед ними, — продолжил Рингер, — Я… очень мало про них знаю. Постоянно был занят… Мало разговаривал… мало… уделял времени… всему этому… да, тренировал, учил, но… не интересовался… И теперь это… это все, что я о них знаю… Мне… мне жаль. Жаль за это… Жаль, что проводил… так мало времени вместе… И еще… мне жаль, что все так вышло… Я… не этого хотел… И я прошу их простить меня. Если они… смогут. На этом Рингер опустил голову и оперся на стол обеими руками. Его затрясло. Больше он уже говорить не мог. — Я… думаю, мне тоже надо извиниться, — начал уже я, — О всех троих я знаю еще меньше… я… я даже не знал об их мечтах… И времени я проводил с ними… еще меньше… Тоже… занят… постоянно… Но я надеюсь, что… они не в обиде на меня… Да упокоятся они все с миром. Дальше уже говорили дети. Они вспоминали все то, что успели пережить. Разные бытовые ситуации, о которых мне мало что было известно. Говорить всем было больно. Все уже плакали. Парни и девушки тоже сказали свое. Теперь… оставалось сказать последнее. — Да упокоит Бог-Император души Аманура, Дёсы и Шамисы, — произнес я тихим голосом, чувствуя, что меня сейчас просто разорвет на части. — Аминь, — ответили все со сложенными аквилой руками. Дети не выдержали и начали рыдать. Вся комната заполнилась звуками их плача. После этого мы начали есть все то, что смогли приготовить. Аппетита не было — просто кусок в горло не лез. Еще и тошнило от проклятого варп-перелета. Но все равно нужно было поесть, хотя бы потому, что днем никто не ел. Хотелось напиться. В дрова. До визга. Чтобы забыться, хоть ненадолго уйти от этой сраной реальности. Но этого делать сейчас было никак нельзя. И снова из-за ебаного варп-перелета. " — Как-только высадимся — в первую очередь нажремся в хлам.» — сделал я для себя важную пометку. Потому что если я не напьюсь, то просто не выдержу всего этого кошмара, который свалился на наши головы. Вскоре все закончилось. Мы попрощались с Канафиром и он отправился к себе в казарму, а мы все отправились спать, так как уже подошло время отбоя. Этот день был в определенной мере особенным — у меня получалось поспать с Ниринтой вместе. В первый раз после… всего этого. Было приятно, что рядом со мной находится родной человек. С ней я ощущал хоть какое-то тепло. Душевное тепло. Правда, сон не шел. Никак. Как бы я не переворачивался, пытаясь сменить горячую сторону подушки на холодную и обратно, все равно сон ни шел. Из-за головы, из-за желудка, чесотки и судорог. И мыслей. Множестве разных мыслей обо всем произошедшем. Да и происходящем в полку тоже. — Нам надо было остаться на Шамтанаре. Голос Ниринты прозвучал довольно громко в полной тишине нашей комнаты, хоть она и говорила довольно тихо. Я удивленно посмотрел на нее — она сейчас лежала спиной ко мне, сложившись клубочком. — Просто… убежать, — продолжила она, — Вместе с детьми и… остальными. Спрятаться так, чтобы никто не нашел. Спрятаться так, чтобы никто не нашел. Тогда… тогда ничего бы этого не было. Было понятно, о чем она. О ребенке. О том, что на Шамтанаре она смогла бы родить и мы бы смогли жить семьей. Спустя еще несколько в комнате прозвучал тихий плач. Плечи Ниринты задрожали, а она сама еще сильнее прижала колени. Я сразу же подвинулся к ней и прижался сзади, обнимая ее левой, живой рукой. Она обняла ее, прижав к себе, после чего продолжила плакать. Мне сказать было нечего. Я прекрасно все это понимал и знал. Да, действительно, останься мы на Шамтанаре, все было бы иначе. И ребенок остался бы жив, и дети, и возможность завести новых детей у нас бы осталась. Зажили бы обыкновенной семьей, выбравшись из этого бесконечного адища, растили бы детей и жили бы так, как обычные люди. У меня буквально был шанс вернуться. Вернуться в свою прошлую жизнь, хоть и не до конца, не туда, откуда я пришел, но хотя бы уйти от войны. И мы отказались от этого. Не стали рисковать. Стоило ли оно того? Или же стоило рискнуть и попытаться выбраться? Сложно было сказать. Да и уже было неважно. Мы не стали это рассматривать. Не стали выбираться и отправились дальше, принимая на себя последствия. Теперь нам оставалось одно — не сдаваться. Никогда не сдаваться, что бы не случилось. — Я… люблю тебя…- очень тихим голосом произнесла Ниринта спустя несколько минут, немного успокоившись. В ее голосе была искренность, боль и страх. Но все же… я был рад услышать это еще. Каждый раз было приятно. — И я тебя люблю, — ответил я, прижав ее к себе еще крепче. Так и мы заснули. Утром все началось заново. Она ушла в лазарет вместе с Сией и Нитой, пока я отправился в кабинет разбираться с делами. Снова расстрелы, плети, карцеры и речи в попытках вправить гвардейцам мозги, а также огромная гора отчетов и подтверждений приговоров. Следующий день — тоже самое. И следующий… Один день сменял другой и все они были одинаково паскудные и мерзкие от ощущений, которые ни на секунду нас не оставляли в покое. — Блять, еще один…- произнес я, когда открыл очередной доклад про ебаната, что решил послать командира и выбить ему челюсть, после чего кричать о том, какой капитан тупой и вообще еретик. Расстрел, без вариантов. Стандартный приговор, печать, подпись. Следующий. Два парня умудрились раздобыть немного наркоты, которую корабельники варили кабельной изоляции в обмен на остатки консервов еще с Вильяра. Тоже расстрелять. Псих, что разделся и начал срать прям в казарме, а потом бегал на четвереньках. Эвтаназия. Парень, что выбил кадету зуб в обмен на требование встать по стойке «Смирно»… Внезапно все вздрогнуло. По кораблю прошелся громкий металлический стук, который затем превратился в протяжное эхо, что доносилось из вентиляционной шахты. Затем — все стихло. Пару секунд и прозвучал громкий сигнал. Надрывный, неприятный. Боевая готовность. Стало страшно, однако… это даже не была боевая тревога. Что удивляло. Еще несколько секунд и прозвучал сигнал из динамиков, обозначавший прямое сообщение от мостика. — Внимание. Говорит капитан, — услышал я молодой мужской голос, — Корабль вышел из варпа рядом с точкой Мандевиля системы Фихсекандир. Расчетное время прибытия на Неглярт — двенадцать суток. Следующие четверо суток — боевая готовность согласно расписанию. Отбой. Динамики отключились, пока я продолжал сидеть и смотреть на него непрерывным взглядом. А вскоре я услышал… гул. Тихий, но непрекращающийся гул, что шел из вентиляции и который смог распознать только через несколько секунд. Это был ор. И я понимал — это были гвардейцы. Они радовались. Орали в унисон так, что их можно было услышать через вентиляцию. И я их отлично понимал. Прямо сейчас я сам чувствовал, что был готов орать от радости и прыгать по каюте до потолка. — Наконец-то…- выдохнул я, откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову, после чего расслабленно посмотрел на потолок. Мы сделали это. Мы пролетели этот гребаный варп. Теперь оставался последний рывок. Еще совсем немного и мы долетим до Неглярта.