***
— Я никуда не поеду. Девочка, совсем ещё юная служанка, была встречена недовольным лицом молодого вампира в тот же самый миг, как только успела переступить порог его благородных покоев. В её тоненьких ручках находился роскошный наряд от-кутюр, созданный специально для принца искусными мастерами вампирского королевства. Тонкий плащ из черного бархата, украшенный серебряными вышивками, нежно шелестел, словно прикосновение темного ветра: под ним блеснули чешуйки черного жакета, создающего изящный контраст с бархатистой тканью плаща. Белоснежная рубашка, оформленная изысканным кружевом, выглядела словно мягкое свечение луны в темной ночи, а узкие черные брюки, плавно обтекающие ноги, завершали образ, создавая единство стиля. — Ваше Высочество, — девочка осторожно поклонилась. — Прошу Вас со всей милости, не упрямьтесь. Ваша свадьба — это важное событие для всего королевства. И для Вас в том числе. Служанка ступила внутрь, расплываясь в лёгкой улыбке. Её нежные щёки, как и всегда, горели тёплым румянцем, а аккуратно сшитое шёлковое платье, закрывающее худенькие, неспешно шагающие ноги, осторожно волочилось за ней вслед по полу. — Не нужна мне эта свадьба, — тихо проговаривает принц. Его взгляд наполняется обидой, что сверкает предательски из-под белоснежных ресниц. — Кёка, я ведь просил тебя: не обращайся ко мне так официально. — Не могу, мой Принц, — девочка улыбается, качая головой. — Каждый человек и вампир этого королевства питает к Вам бесконечное уважение. Каждый Ваш слуга или служанка, каждый садовник или кухарка — все мы склоняемся пред Вами в почтении. Не сочтите за грубость мой отказ, но Ваше отношение ко мне нисколько не изменит этот факт. Ацуши вздохнул. Его личная служанка — обыкновенная человеческая девочка, оставшаяся сиротой. Кёке было всего десять лет отроду, когда она впервые появилась во дворце Королевства Лун в качестве прислуги, но уже тогда она удивляла принца своими выдающимися способностями. Для бедной девочки, выросшей без родителей, она обладала невероятно светлым умом: когда-то принц узнал, что чтению и письменности она обучалась самостоятельно, занимаясь воровством учебников и книг. Именно тогда он и познакомился с ней — за очередную попытку воровства девочке грозились отрубить руку прямо посреди площади, но её лисье проворство и удача быть встреченной благосклонным вампиром помогли ей избежать непоправимой горечи. Именно из-за того, что Кёка была принята в придворные слуги лишь по милости правящего, она будет готова умереть, хороня с собой свою безоговорочную преданность. — Матушка отказалась меня провожать, — говорит принц. — Продали меня, отнеслись, как к разменной монете! Погибли мои братья, погибли сёстры, коими наше королевство откупалось так же, как откупается мной! Как же я должен принять такую участь? — Ваше Высочество, — Кёка осторожно подходит ближе, всё так же склоняя голову. — Я понимаю, что Вам очень нелегко. О Вашей печальной судьбе сетует каждый человек за пределами дворца и даже здесь. — Без толку, — Ацуши высоко задирает нос. Его строгий взгляд рассматривает придворный роскошный сад — среди кустов белых роз сидят щебечущие птицы, провожающие его в путь. — Мой будущий муж — напыщенный самодовольный мерзавец из королевства тиранов и благоубийц. На его руках — столько же крови, сколько не видал ещё ни один кровавый банкет! — Столько же крови, сколько и на наших руках, — тихо проговаривает девочка. — Мой Принц, эта жестокая война длится уже много веков. Мы все от неё пострадали. Вы, Ваш супруг, мои родители… — Хочешь сказать, что я не прав? — Ни в коем случае, Ваше Высочество, — Кёка вздохнула. — Хочу сказать, что Вам не стоит делать поспешных выводов. Ваш брак — это благо всего этого Королевства, благо всех нас. Ацуши бы хотел, чтобы это королевство, предавшее его, горело синим пламенем. Но он этого королевства — принц, и, как подобает Его Высочеству, для людей, светло следующих за его ликом и жаждущих мира, он сделает всё что угодно. — Я ему всё равно не доверяю, — говорит Ацуши. — Надменный мерзавец. Нахал, грубиян, невежа, непростительный подлец! Жаль было бы любую несчастную женщину, поступившую на его ложе! — Неужели всё настолько плохо, мой Принц? — вопрошает служанка. Роскошный наряд для Ацуши она осторожно развешивает в гардеробе, среди остальных дорогих одеяний из бархата и шёлка. — Вы отзываетесь весьма вульгарно. Не говорите подобного при остальных, иначе это плохо скажется на Вашем образе. — Мой образ уже ничего не сможет разрушить, Кёка. Для всех я лишь убегающий в соседнее королевство принц, продавший свое счастье в обмен на мир. Я слышал уже полно непотребств, которые поговаривает мой народ. Кёка внимательно следила за каждым движением своего принца, когда тот отвечал на ее замечание. Она внимательно устраивала роскошный наряд в гардеробе, сохраняя невозмутимость перед лицом его отчаяния: — Великая решимость требует жертв, Ваше Высочество, — девочка улыбнулась. Её голос звучал как ласковый шепот. — Пусть мир оценит Вас по достоинству, а слухи — летят мимо, как ветер. Ко всему прочему, я ведь еду Вас сопровождать, так что в полном одиночестве Вы ни за что не останетесь. Нахождение служанки рядом достаточно сильно успокаивало бушующую ярость принца. Кёка служила ему уже несколько лет, и за всё это время, будучи ещё совсем ребёнком, она выполняла все поручения с неимоверной точностью. Для самого же принца мягкая улыбка беззаботной девочки, что в его королевстве обрела новую семью, являлась наибольшей из всех возможных наград — даже важнее славы и всевозможных богатств дальнего света. В одной из немногих вещей принц Рюноске был благосклонен: Ацуши было разрешено взять свою прислугу для дальнейшего сопровождения без строгой необходимости покидать дворец. По желанию Кёка могла оставаться там до тех пор, пока в королевстве находится и сам Принц Лун, и так же свободно покинуть его пределы в случае необходимости отъезда. От данной новости Ацуши облегченно вздохнул: если бы ему пришлось уезжать к супругу в одиночестве, им бы определённо точно овладели чувства — те, что абсолютно не из приятных, принятых для демонстрации в высоком обществе. — К тому же, — продолжила служанка, вырывая принца из рассуждений, — это Вам только кажется, что у Вас будет время унывать. Королевская свадьба — очень торжественное событие. Вы постоянно будете заняты важными делами. — Это моя первая — и единственная — свадьба. Думаешь, мне нужно подобное торжество? С мужчиной — таким, вроде него? — Накаджима напыщенно фыркнул. Его недовольство просачивалось сквозь плотно сжатые клыки. — Я тоже принц. Почему к нему должно быть особенное отношение? — Политические осложнения сыграли свою роль, мой Принц, — Кёка кивнула, словно подтверждая его слова. — Ваш супруг не только принц, но и вампир, что старше Вас на несколько столетий. Устои королевской иерархии всегда вызывали много трудностей. — Я знаю, — устало выдохнул Ацуши. Он взглянул на служанку с благодарностью, но в его глазах мелькнул отголосок утраченной надежды. — Просто злюсь. Злюсь на всё это бескрайнее гаерство, которое является моей жизнью с момента, как я впервые открыл глаза. Кёка осторожно прикоснулась к его руке, а выражение сочувствия мелькнуло на ее бледном лице: — Жизнь в королевской семье требует множества жертв и адаптаций, мой Принц, Вам ли об этом не знать? Вы оба несете тяжелую ответственность перед своими народами. Со временем вы обязательно найдете друг к другу подход, я Вас уверяю. Ацуши взглянул вниз, понимая слова служанки. Его недовольство начинало уступать место пониманию огромной ответственности, что легла на его плечи, а вместе с тем и мыслям о ближайшем будущем. Найти подход к принцу Рюноске с уст девочки звучало более выполнимым, чем было на самом деле, пусть отчасти в этом была вина и самого Ацуши. В самую первую их встречу принц враждующего королевства запомнил его как «дикого, строптивого и непокорного зверя» — тогда по роскошному залу для приёма гостей летали фарфоровые вазы, расписанные самыми искусными мастерами Арита, а перепуганные слуги семьи Акутагава то и дело сетовали на разрушения, боясь даже подойти к разъяренному Высочеству из-за страха лишиться головы. Теперь же принц неловко думает о том, как отныне и впредь ему смотреть этой прислуге в глаза. — Надеюсь, мои покои будут далеко от «Его Высочества», — Ацуши, словно повергнутый, вздыхает с огромной досадой. — А ещё надеюсь, что он в свои покои не водит нерадивых служанок под покровом ночи. — Мой Принц, — служанка вмиг покрылась стыдливым румянцем, отводя взгляд голубых глаз в сторону. Её судорожный вздох разнесся по окружающему пространству спальни. — Вульгарно! Недопустимо! Воздержитесь, я прошу Вас. Ацуши лишь горделиво хмыкнул, задирая нос кверху. Никакого дела ему не было до того, чем его супруг планировал заниматься бессонными ночами в пространстве собственных покоев, кого водил — если водил — в свою опочивальню, укладывая на дорогие шёлковые простыни, и чьи томные вздохи ловил своими губами. Чью кровь он пил, кому покупал украшения из дорогих камней с изящной резьбой вдоль краёв — их брак был исключительно политическим, принудительным даже, если жалуют. Однако остатки своей нерушимой чести глубоко под рёбрами стыдливо скреблись, грозясь вырваться наружу, если принц семьи Акутагава хоть самую малость посмеет предать его лик всеобщему позору. — Печальна участь моя, как печальна одинокая юная вдова, — задумчиво произнес принц. Он обернулся, заглядывая Кёке в глаза. — Сообщи лакею, что можно подавать карету. Пусть стража открывает ворота, а слуги готовят мой фрак.***
Темные облака собирались в небесах, а ветер нес запах свежего дождя, когда карета принца Ацуши медленно подъезжала к дворцу принца соседнего королевства. Дворец возвышался на вершине холма, окруженного пышными зелеными лесами, создавая впечатление неприступности и величественности. Дорога к нему была вымощена мрамором, а украшенные знаменитыми фонтанами и пышными садами, наполненными экзотическими цветами, берега дороги вели к огромным железным воротам. Величественные статуи стражей и позолоченных драконов украшали вход, создавая впечатление стойкой защиты. Карета принца была украшена золотыми узорами и красным бархатом, а строгие гербы его королевства сверкали на флагах, развевающихся на ветру. — Волнуетесь, Ваше Высочество? — тихо спросила служанка, замечая, как принц неловко теребит ткань шелковой рубашки. Его тяжёлый взгляд был приставлен к маленькому окошку, а светлые глаза осматривали радостную толпу, заполняющую всё окружающее пространство. Люди и вампиры — богатые и бедные — все приветствовали его появление, разбрасывая вдоль стремившейся кареты яркие лепестки цветов. — Не беспокойтесь. Все безумно рады Вас видеть. Принц Ацуши медленно отвел взгляд от окошка и встретил взгляд служанки. В его светлых глазах отражалось напряжение и лёгкая тревога — чувство, что сердце ускоряло свой стук с каждым цокотом лошадиных копыт, словно стараясь обогнать заданный ритм, не покидало его грудь. Он кивнул, пытаясь придать своему выражению уверенность: — Я не уверен, Кёка. Все эти ожидания и торжества… Я просто хочу, чтобы всё было гладко, — прошептал принц, словно обращаясь к себе. — Но это выглядит абсолютно невозможным. Я всю жизнь мечтал о достойной свадьбе, о жизни в своём королевстве и доблести среди его жителей. Я так сильно боялся одиночества, что оно нашло меня и захватило в свои крепкие лапы — и теперь участь моя быть одиноким вплоть до последнего шага у алтаря. Девочка скромно улыбнулась, прикрывая руку принца своей лёгкой дланью. — В Вашем сердце безумно много любви, Ваше Высочество. При желании Вы сможете растопить даже самые холодные стены. По мере того, как карета приближалась к воротам дворца, гул торжественной музыки и возгласов радостных граждан всё больше наполняли воздух. Улицы были почти полностью усыпаны цветочными бутонами, а люди выходили из своих домов, чтобы увидеть прекрасный момент союза двух королевств. Дворец, сиявший мрамором и золотом, выглядел, словно живая сказка: его стены блестели, как заколдованные, под лучами солнца. Величественные башни, увенчанные золотыми куполами, возвышались к небу, словно стройные стражи королевского величия. Сады вокруг дворца были созданы с изысканным вкусом — цветущие экзотические растения обрамляли дорожки, разбавляя их множеством красок. Фонтаны были украшены изысканными фигурами львов и драконов — из широко раскрытых ртов всплески воды струились в каскадах. С каждым взмахом фонтаны создавали мелодичное журчание, наполняя воздух свежестью и чарующей прохладой. Иногда струи воды объединялись в венки дуг, а вечерний свет солнца, касающийся водной глади, заставлял их мерцать, словно тысячи блестящих кристаллов. Фонари, украшенные цветными стеклами, освещали дорожки, ведущие к воротам, а великолепные баннеры с изображением герба соседнего королевства взметнулись ввысь: зрелище торжества было видно даже с далеких холмов вокруг. Карета, изысканно украшенная золотыми деталями и темным бархатом, вскоре осторожно остановилась на главной площади дворца. Скрип ее колес, скользящих по мраморной мостовой, наполнил воздух торжественным звучанием. Внутри кареты принц Ацуши, окруженный свитой слуг и дворцовых аристократов, задержал дыхание, чувствуя волнение и важность момента. Дверь кареты была открыта с величественным жестом слуг, и принц вышел на свет площади под шум аплодисментов и восторженных возгласов. Его роскошный наряд блестел под солнечными лучами, а восхищенные взгляды направлялись к нему со всех сторон. — Его Высочество Принц Ацуши из Королевства Геккō, — торжественно объявили служащие дворца. Головы склонились перед величием появившейся знати, расступаясь в уважении и предоставляя принцу дорогу. Появившийся на главной площади Рюноске вызвал не меньшую восторженность: его строгий взгляд безразлично смерил окружающую толпу, заставляя прислугу дворца незамедлительно опуститься на колено, выражая глубочайшее почтение. Наряд принца сочетал в себе строгость и изысканность: темный плащ, словно ночное сияние, обрамлял его фигуру, создавая загадочное впечатление. Алые детали на его одеянии ярко контрастировали с темной основой, словно капли крови на черном полотне, а манжеты рубашки и вышитый багровыми узорами жилет подчеркивали его властную фигуру. Золотые запонки и цепочка с кулоном, в котором мерцал изысканный рубин, добавляли роскоши и блеска к его образу. Его волосы, темные и густые, с лишь изредка выступающей сединой на концах прядей, были аккуратно зачесаны назад, а из-под редких бровей мерцали его серые глаза, словно поглощающие все вокруг. Взгляд принца скользнул вдоль Ацуши с особым вниманием, заставляя его на миг задержать дыхание: его наряд выражал не только его внешнюю роскошь, но и власть, которой он обладал. — Принц Ацуши, — с почтением произносит Акутагава, медленно подходя к нему. Его тонкие ладони, покрытые черными перчатками, осторожно накрывают чужую руку, приглаживая вдоль холодной гладкой кожи. Его губы, касаясь руки принца, как будто танцуют по линии этикета, но тот не упускает момента неприязни в своем взгляде, создавая невидимую пелену враждебности. — Безумно рад видеть Ваш лик. Признаться честно, Ваше появление приятно удивило королевский двор. Ацуши сжимает зубы, а взор его светлых глаз сверлит вампира напротив с раздражением: так, что брови сводятся вниз от лёгкой застывшей на губах ухмылки. Сохраняя внешнее благородство, Ацуши не скрывает своего недовольства, и в тот же момент, когда церемония приветствия завершается, он высвобождает свою руку, несмотря на легкое сопротивление тонких пальцев. — Неужто так сильно ждали моего приезда, Принц? — Разве пристало иначе? — Рюноске дрогнул уголком губ. Его голос перешёл на плавный, вкрадчивый шёпот. — В прошлый раз Вы чуть не скрылись за рубежом всех близлежащих государств. Было бы весьма досадно, если бы Вы сбежали вновь. Ацуши делает смелый шаг вперёд, чуть приближаясь к надменному лицу: его взгляд отдаёт такой же холодной сталью, а уверенный голос растворяется в громких возгласах радостной толпы. — Чтобы от Вас не сбегала Ваша драгоценная партия, мой Принц, — Ацуши язвит на кончике языка, заглядывая Рюноске прямо в глаза, — нужно её заслужить. Ваша великая гордыня этому крайне препятствует. Акутагава нахмурился. Взаимное недовольство витало в воздухе, словно тонкая дымка, готовая обратиться в бурю. Толпа вокруг продолжала свои праздничные гуляния, не замечая постепенно возрастающего напряжения, словно среди огромного скопления королевского народа не было никого, кроме них двоих. Рюноске, в свою очередь, встретил вызов презрительным взглядом, не поддаваясь на провокации. Его выражение стало ещё более холодным, а глаза загорелись темной настороженностью: — Бессмысленно заслуживать то, что уже принадлежит мне, — произнес он. По спине Принца Лун пробежала лёгкая дрожь — тон леденящей выдержанности постепенно ломал его уверенность. Какая грубая наглость, какой неприкрытый эпатаж в его изречениях! Беспечное отношение, словно к бесчувственной вещи или драгоценной игрушке — те качества, что с самого детства еще совсем маленький принц ненавидел в каждом живом человеке. — Ваше Высочество, — произносит Ацуши. Он не спешит опускать формальности — обращение с языка отскакивает, словно язвительная колкость. — Быть владельцем и заслуживать — это не всегда одно и то же. Возможно, гордыня Вас подводит, а возможно, она поддерживает Ваше удивительное самомнение. Губы Рюноске расплываются в кривой усмешке. О чужом строптивом нраве он был осведомлён уже бесконечное количество раз: не зря в его собственном королевстве Ацуши — за глаза, разумеется, — прозвали «тигровый принц». Характер у него был не из лёгких, пусть и в меру капризный, и отдавал отчетливым флером бесконечного упрямства и готовности разорвать препятствия остро заточенными когтями. Его клыки сверкали жадным желанием впиться в чужую шею, вгрызаясь с глубоким зверством — Акутагава лишь осторожно приподнял жениха за подбородок, скользнув пальцами вдоль линии челюсти. — Хигучи, — Рюноске обратился к служанке. — Будь любезна, покажи принцу его покои. Вероятно, он устал после долгой дороги. Подоспевшая на площадь девушка послушно поклонилась. Стоящая рядом с каретой Кёка, удерживающая дорожный багаж, растерянно хлопала ресницами: огромное скопление незнакомых людей и дворцовой прислуги доставляли ей лишнюю тревогу, которая со временем становилась всё более тяжёлой и ощутимой на хрупких девичьих плечах. Ацуши нахмурил брови: — Принц Рюноске может сам проводить меня до опочивальни, — он взглянул на взволнованных слуг, кивая в сторону Кёки. — Прошу вас помочь моей сопровождающей. Если, конечно, дражайший удостоится чести уделить мне должное и подобающее внимание. Ацуши, несмотря на холод своего выражения, произносит слова с изысканной вежливостью, как если бы сейчас проходил обыденный обмен добрыми просьбами. Он внимательно следит за каждым движением Акутагавы, словно замечая даже тень изменения в его выражении. Рюноске, в свою очередь, отвечает вызывающим взглядом, а его едва уловимая улыбка становится ещё более насмешливой. Он одобрительно кивает словам супруга, отдавая растерянной служанке разрешение. Хигучи, слегка поклонившись, принимает на себя заботу о дорожном багаже: — Как Вам будет угодно, Ваше Высочество, — говорит она, пытаясь сохранить невозмутимость. — Прошу следовать за мной. Взволнованная Кёка вскоре скрывается где-то в глубине дворца, а Рюноске, не отводя глаз от Ацуши, делает вежливый жест рукой, приглашая его проводить.***
— Не прикасайся ко мне, — Ацуши отбивает чужую ладонь, как только торжество остаётся позади: оставшийся на дворцовой площади народ и прислуга суетливо продолжает празднование прибытия Его Высочества. — Я тебе не разрешал. Рюноске медленно стягивает кожаные чёрные перчатки с бледных рук, совершенно не взирая на вопиющую наглость жениха. Амплуа выдержанного и воспитанного наследника королевского трона давило на плечи невозмутимой тяжестью лишь тогда, когда на их величие был обращен общественный взор: за закрытыми дверями они являлись лишь привязанными несчастными душами. Нечисть, что обязана жить долгие годы, наблюдать за уходящей в небытие человеческой жизнью, и терпеть — несправедливость, неразделенные амбиции и друг друга. — Не распускай свои руки, если не желаешь остаться без них, — отвечает Акутагава. Зрачок его серых глаз предупреждающе сверкнул багряным огнем. — С такой задачей тебе под силу справиться? Не доставляй мне проблем. — Грубиян. Невежа! — отзывается Ацуши. — Не посмеешь. Клянусь своим титулом и всем своим королевством — не посмеешь. Если у тебя хватит на такое духу, то ты поистине самый невероятный тиран из всех. Не смей говорить так о руках моего Высочества — тех самых, на которые норовишь надевать обручальное кольцо! Их неспешные шаги отдавали тихим стуком по ступеням лестницы, выложенной мрамором, что вела на верхний этаж, где размещались основные королевские покои. Ацуши заострил заинтересованный взгляд на роскошных перилах, изысканно вырезанных из блестящего камня: они словно танцевали под светом хрустальных люстр, отражаясь на стенах. Драгоценные камни, вставленные в поручни, мерцали под лучами света, создавая блеск и сияние. Золотистые узоры, тщательно вырезанные в каждом элементе перил, добавляли изысканности и роскоши этому части дворцового интерьера: вдоль них тянулись тонкие ажурные решетки, создавая впечатление воздушной лёгкости. Ступени были широкими, высокими, и вели принцев далеко вверх — торопиться, однако, было не принято, как бы сильно ни хотелось поскорее расстаться. — Вместо обручального кольца твоей строптивой натуре подойдет кожаный ошейник, — брезгливо бросает вампир. — Если это поможет удержать твой омерзительный нрав, я не поскуплюсь. — Нахал! — выкрикивает Ацуши. — Весь этот фарс и лицемерие — то, что я в тебе презираю. Разыграл такой красивый спектакль перед своим народом лишь ради того, чтобы угрожать мне жестокой расправой! Даже мечтать не смей о подобной грязи, или я собственноручно проткну твое чёрствое сердце благословенным мечом. Ацуши, несмотря на негодование, говорит слова с острием угрозы в голосе: его глаза сверкают яростью, а взгляд наполнен решимостью. В ответ на уничижительные слова принца он готов дать отпор и защитить свою честь. Рюноске, в свою очередь, поднимает бровь с выражением иронии. Его уверенность и холодный насмешливый взгляд говорят о том, что он наслаждается этим противостоянием. Он отвечает, словно абсолютно неохотно, каждое слово выделяя строгим тоном: — А, Ацуши, ты так и не понял, — Акутагава хватает его за запястье, останавливая расторопный топот, — что в этом королевстве роли часто играются ради сохранения порядка. Истина в глазах правящего — и если голодная псина начинает кусать кормящую ладонь, её преданность более нельзя считать безусловной. — его холодный взгляд протыкает принца насквозь, заставляя сильно сжать челюсть. — Если нужно использовать уздечку, чтобы укротить твою дикость, я не стану колебаться. Ацуши выдерживает чужой тяжёлый взгляд, горделиво поднимая голову вверх. Его глаза, полные ярости и откровенного неприятия, сверкают в ответ. Он чувствует, как хватка Акутагавы сильнее сжимает его руку, но стойкость принца не позволяет ему дать волю своей боли: — Ты считаешь меня голодной псиной, Акутагава? — произносит Ацуши, его голос холоден, но не лишен горечи. — Не считай себя достойным принцем, если не способен управлять своими собственными чувствами и страстями. — Не считай себя достойным принцем, если готов, как абсолютный безумец, жертвовать своей жизнью ради сброда глупцов, которые плевать хотели на твоё благополучие, — шипит Рюноске. — Посмотри на себя. Считаешь, что, пожертвовав собой, остановишь своё королевство от неминуемой гибели? Ты ошибаешься, если думаешь, что твоя самовлюблённая жертва имеет хоть долю здравого смысла. Если ты считаешь, что твоё нахождение здесь хоть каплю облегчит чьё-либо бремя — ты полный глупец! Слова Акутагавы пронзили Ацуши глубже любого ножа, разрезали его надежду, словно холодная сталь, что прошлась острием лезвия вдоль бледной кожи. Белоснежные ресницы в неверии содрогнулись, а дыхание спёрло от невообразимой боли: принц поспешил освободить своё запястье из грубого захвата, ладонью разрезая воздух: — Ошибаешься! — прокричал Ацуши, сохраняя свою гордость в лице нарастающего напряжения. — Если ты считаешь, что я готов отдать себя напрасно, то ты не понимаешь, что такое верность своему народу. И я никогда не позволю, чтобы ты оскорблял не только меня, но и тех, кто в своём сердце хранит в меня веру. Рюноске резко шагает вперед, отталкивая принца прочь. Его глаза сверкают не только гневом, но и невиданной прежде глубокой болью, которую он старается скрыть за маской хладнокровия. — Твоя верность — это пустой звук. Никто не нуждается в мертвом герое. Ты лишь игрушка в руках политиков, а твои страдания — зрелище для толпы, — его клыки оголяются в презрении. — Надеюсь, когда-нибудь ты это поймёшь, мой Принц. — Не называй меня так, — голос Ацуши предательски вздрагивает. Едкий ком в горле перекрывает воздух, и дышать становится тяжело — невыносимо даже, словно каждый маленький вдох вот-вот проломит отчаянно вздымающуюся грудную клетку. — Я не твой принц, — сквозь сомкнутые губы слышится лишь едкий шёпот горечи. — Я могу быть принцем этого королевства так же, как буду принцем для своего. Я буду принцем всех бедных и богатых, вампиров и людей, я буду тем, кто не отвернется от нуждающихся. Но я никогда — никогда — не буду твоим. Рюноске усмехается, а его серые глаза наполняются ядовитым насмешливым светом: — Ты можешь называть себя как угодно, но в конце концов ты станешь тем, кем тебе придется стать, — его бледное лицо склоняется ближе к чужому, наполненному беспристрастной яростью, а слетающая строгость так же переходит на едва уловимый шепот близ манящих губ. — И ты не думай, — он говорит медленно, словно растягивает пытку, — что у меня есть желание тобой обладать. Его властный голос, словно играющий на грани, наполняет пространство предательской сладостью. Слова, высказанные с оттенком насмешки, окутывают принца, словно искушающий тонкий дым, растворяющийся в полумраке дворца. Рюноске отступает, оставляя в воздухе напряжение: Ацуши заметно вздрагивает, когда его лицо отдаляется, и едва хватается за ткань собственной рубашки, сжимая её на груди. Его сердце стучит без устали, словно грозится выпрыгнуть и лишить его жизни — столь позорная смерть для благородного принца, что в смятении кусает пересохшие губы, чуть заметно покрываясь стыдливым побеждённым румянцем. Белоснежные клыки скрипят от сжатой челюсти, а кровь в жилах кипит безустанно яростью: Ацуши резко заносит руку и поднимает плоскую ладонь, рассекая воздух. Рюноске принимает звонкий удар, — пощёчину, — даже не стараясь увернуться. Он заостряет пронзительный взгляд на супруге, но в ответ на вопиющую вседозволенность не роняет и слова: лицо его остается хладнокровным, а глаза отражают стойкость, которая кажется непроницаемой. Ацуши, ощущая силу своего жеста, замирает. По щеке принца проходит красная полоса от удара — бледная кожа медленно покрывается четкой меткой, а тишина коридоров расползается невыносимым напряжением, готовым поглотить целиком. На лице Акутагавы, кажется, даже не сверкнул зачаток ярости — лишь бесконечная пустота и отголосок презрения, а губы его медленно поднялись в кривой опасной усмешке. Словно ладонью Ацуши притронулся к тому, к чему прикасаться не смеет ни один живой или усопший. — Принц Ацуши разозлился на правду, каково очарование, — Рюноске шепчет. — Кажется, я задел нужный нерв? — Заткнись, — Ацуши сжимает кулаки. — Не смей. — Самолюбие принца было задето тем фактом, что он не нужен даже такому гнусному и тщеславному тирану, как я? — он выгибает бровь. — Попробуешь ударить меня снова, чтобы проверить, что случится тогда? Проницательность вампира неприятно колет под кожей: на миг дыхание вновь спёрло неверие чужому нахальству. Отчетливая волна боли пронеслась вдоль каждой клеточки тела, словно съедая принца изнутри — его огромный страх одиночества был для Рюноске, словно раскрытая карта прямиком на бледной ладони. — Твои пустые угрозы меня не пугают, — Ацуши шипит сквозь зубы. — Хоть вырви моё сердце из грудной клетки со всеми почестями — клянусь, что с последним томным вздохом я прогрызу твою трахею. — Романтично, — Акутагава насмехается. — Оставь это для своей искренней клятвы у алтаря, дорогой супруг, — дразнящий тон слетает с кончика языка совсем без стыда. Казалось, словно вампиру он с рождения был не присущ. — Твои покои по правую сторону крыла. Дойдешь сам, или стоит попросить подать ещё одну карету? — Да будь ты проклят! Я найду свои покои без твоей помощи, — произносит он с упрямой гордостью. — Исчезни. — Как пожелает Ваше Высочество, — произносит Рюноске с иронией. Он медленно поворачивается и вскоре исчезает в глубине дворца, словно тень, оставляя Ацуши с выражением недовольства на лице. В его следе остается только звук холодного ветра, смешивающегося с шорохом шелковых одежд.***
Слуги семьи Акутагава, на удивление принца, совершенно не отражали и доли нахальства, присущего их принцу. В раннее утро торжественной церемонии огромная толпа дворцовых горничных и портных поспешили окружить Ацуши, чтобы своевременно начать подготовку: среди суетливых молодых девиц и одиноко приставленного к покоям камердинера он сумел заметить даже светлую макушку взволнованной леди Хигучи, что успела заглянуть для контроля протекающей работы. — Не шевелитесь, Ваше Высочество, — строгий мужской голос отдаёт указание. Ацуши не успевает обмолвиться и словом, как ловкие руки помощников разворачивают принца в нужную сторону, заставляя его затаить дыхание. Он даже не успел познакомиться со служанкой. — Будьте добры, выпрямьте спину. Ацуши молча повинуется, выпрямляясь в осанке. Его растерянный взгляд обратился к Кёке, что вместе с остальными слугами выполняли обыденные дневные указания: заправляли господскую постель, расправляли длинные шёлковые шторы, пропуская в покои сонного принца первые лучи солнца, и о чём-то вежливо перешептывались. — Всё-таки придётся немного раскроить и перешить на обороте, — произносит мужчина, поправляя съехавшие на переносицу очки. Он делает пару пометок в блокноте, когда вокруг талии принца обводят измерительную ленту. — Вы немного набрали в весе, Ваше Высочество? — Что за бестактность, господин Доппо? — Ацуши вновь задерживает дыхание, а затем вскакивает, почувствовав, как булавка, что закрепляла нежный сатин вокруг его бёдер, резко протыкает кожу. — Ай! Ай, ай! — Прошу прощения, Ваше Высочество, — он кланяется. Помощники извиняются за оплошность: принц немного шипит от возникшей боли, потирая уколотый бок. — Вопрос исключительно профессиональный. В последний раз, что нам удавалось встретиться, Ваши параметры значительно отличались. Впрочем, с того момента прошло уже достаточно много времени. Господин Доппо Куникида являлся самым востребованным портным среди всех известных королевств: его услугами пользовались как бедные, так и богатые, но одну нерушимую истину знали все — его работа являлась абсолютным гарантом качества и соблюдения всех возможных идеалов. Известен господин был своей поразительной точностью и детальным исполнением, в котором при желании даже под святыми проблесками луны было не найти и тени оплошности, а также — невообразимо быстрой работой, что выполнялась лишь парой умелых рук порой быстрее, чем справилось бы самое престижное модное ателье. Его изящное мастерство не принадлежало никому, кроме него самого, но каждый желающий мог воспользоваться несравненным талантом, что он вкладывал в свои творения. Казалось, что для господина Доппо не было ничего важнее, чем портной дом, что испокон веков принадлежал его семье. Откуда у человека столь небывалых стандартов был дар, уровня которого не мог достичь ни один мастер, что занимался шитьем несколько веков, даже принцу было неизвестно. — Это было аж де… Десять лун назад, — смущенно пробубнил принц. — Я вырос. — Это чудесно, Ваше Высочество, — мужчина кивает, перенимая очередную булавку из рук послушных помощников. Она осторожно погружается в начерченные метки на ткани — ровно в цель. — Ваш наряд к началу свадебной церемонии будет приведён в самый лучший вид. Ацуши стоит перед зеркалом, а в его глазах селится тень беспокойства. Неподъемная горечь оседает на узких плечах, уходя глубоко под кожу и растворяясь внизу живота, словно огромная черная дыра. На лице принца читается заметное напряжение, переплетенное с невыразимым чувством утраты: тот, кого он видит по ту сторону отражения — абсолютное ничтожество, что ничего не может изменить. — Правки выглядят потрясающе, — говорит принц. — Вовсе не туго. С нетерпением жду конечный результат и полагаюсь на Вас. — Ваше Высочество, — обращается господин Доппо, — я предложу некоторые дополнения к Вашему наряду, чтобы подчеркнуть вашу индивидуальность и величие события. Что вы скажете насчет небольших вкраплений голубой вышивки или изысканных деталей? Принц, внимательно рассматривая свое отражение, одобрительно кивает. — Будьте так любезны, господин Доппо, — отвечает он. — Я полностью доверяю Вашему вкусу и мастерству. Ацуши невольно захотелось усмехнуться. От столь явной и наглой лжи губу пришлось прикусить: словно ему было хоть какое-то дело до того, как его наряд будет выглядеть на свадебной церемонии, что должна поставить крест на всей его дальнейшей жизни. Все его цели? Мечты? Амбиции? Его чёртова свобода? Всё — сгинуло в пропасть, кануло в лету, было сожжено на корню двумя чёрными глазами, полными непроглядной тьмы и холода, от которого даже в яркий знойный день вырисовываются узоры инея. Мастерство господина Доппо изящно и роскошно, несравнимо ни с кем в своём великолепии — только вот за него Ацуши выставлена слишком большая цена. Та, что непосильна даже всем его богатствам. Куникида, поднимая взгляд с раскроенной закреплённой ткани, внимательно смотрит на принца, ощущая под тонким слоем благородного лица тяжелый груз несчастья. Его глаза хоть и испускают свет, но не могут скрыть боль, прячущуюся за величественной маской. В комнате витает напряжение, тонкая дымка несказанных слов и сокрытых эмоций вздымаются вверх, растворяясь в шёпоте слуг, а Ацуши замирает, зажмурив лицо, когда умелые руки принимаются затягивать широкий корсет на талии. — О-ох, а-ай! — принц втянул живот, выпрямляя спину. Дышать становилось ощутимо тяжело: ленты затягивались туже, из-за чего он почти выпучил глаза. Казалось, будто внутренние органы медленно сжимались от натиска шнуровки. — А э-это обязательно?! — Разумеется, — господин Доппо поправляет очки, сверкнув линзами в абсолютной уверенности. — Ваша юношеская талия и осанка должны быть в идеальном положении. Ещё лучше, Ваше Высочество, если Вы шире расправите плечи. — С моей талией и осанкой всё в порядке, господин Доппо! — Вы уверены? — Мужчина оторвал взгляд от блокнота, осматривая принца со стороны. — Его Высочеству затянули сильнее, но если Вы настаиваете, то… — Рюноске? — Ацуши заметно оживился. В глазах его взыграл непонятный огонёк азарта, а грудь резко поднялась вверх. Если в чём-то принц Лун был неизменно хорош — так это в своей тяге к соперничеству. Особенно, если дело касалось того, чьё имя было скверно произносить вслух. — Продолжайте! Затягивайте со всей силы, хочу выглядеть идеально! Помощники господина Доппо кивнули с лёгкой улыбкой на губах, быстро принимаясь за дело. Отражение Ацуши смотрело ему в лицо со стыдливым румянцем на кончиках ушей: если бы кто-то узнал, почему он согласился на эту затею так легко, его бы несомненно высмеял весь королевский двор. Стремление утереть чужой нос разливалось огнём по всему телу с невообразимой скоростью — отчего-то принц был уверен, что его партия искрит желанием узреть его крах и насладиться его несчастьем сполна. От мысли, что на бледном лице Акутагавы вновь может появиться самоуверенная и наглая ухмылка, Ацуши почти скрипел зубами, сжимая кулаки: да он три корсета за раз наденет, если это будет значить, что нахальная собака закроет пасть! Кто сказал, что ему не под силу перетерпеть ужасы высоких модных тенденций светского общества всего на одну ночь? Он ведь принц — наследник трона, великий и сильный правитель. Барышни высшего света страдают от этих издевательств каждый день — и чем же он хуже?! — Нижний слой одежды готов, — Куникида утвердительно кивнул, когда помощники закончили работу. — В таком случае, не смеем медлить и начнём необходимые правки сию же минуту. Прошу нас извинить, Ваше Высочество. Ваш наряд будет завершён ровно в установленный час. Ацуши медленно кивнул, растерянно хлопнув длинными ресницами. Скорости господину Доппо было не занимать, казалось, абсолютно ни в чём: как только мужчина захлопнул страницы потертого блокнота, его стажёры собрали все подручные материалы и организованно сложили их в саквояж, не оставляя за собой ни одной ниточки или булавки, беспризорно лежащей на столе. Поклонившись Его Высочеству, они поспешили удалиться, а вместе с ними покинули комнату и остальные слуги дворца — с позволения осталась лишь Кёка, что заинтересованно разглядывала затянутый корсет. — Ваше Высочество, Вам очень идёт, — девочка тихо засмеялась, прикрывая рот ладонью. Как только лишние глаза скрылись за дверьми, принц резко опустил плечи, шумно выдыхая и буквально падая на мягкое постельное бельё. — Осторожнее, Вы можете помять одежды. — К чёрту одежды, — тихо произносит принц. Его глаза смыкаются от усталости, а грудь едва вздымается. — Я очень голоден и хочу спать. Я не хочу никакую свадьбу. Кёка расплылась в мягкой улыбке, аккуратно поднося два маленьких стульчика: — Ваше Высочество, Вам нужно сделать причёску. Будьте любезны. — Дорогая Кёка, сделай так, чтобы ужас на моей голове напоминал птичье гнездо! Ни за что нельзя допустить, чтобы этот грубиян сказал мне «да» перед алтарём! — Вы до сих пор непреклонны, мой Принц? — Кёка заинтересованно хлопает глазами. Ацуши медленно присаживается на стул, нехотя выравнивая спину. — Его Высочество Рюноске настолько сильно Вам не нравится? — Ещё как! — Ацуши вскрикнул. — Как он может мне нравиться?! В нём есть всё, что даже обыкновенная леди из трущоб пристыдила бы, не то что я. Меня успокаивает лишь дума, что своей жертвой я спасаю несчастную женщину, что могла бы пасть от его рук. — Слуги дворца отзываются о Его Высочестве достаточно хорошо, — говорит девочка, осторожно хватая золотистый гребень. Её мягкая ладонь внимательно проходит вдоль белоснежных волос принца, разделяя пряди. — Говорят, что он очень великий и честный человек, несмотря на свою строгость. — Слуги могут говорить всё что угодно, — недовольно буркнул Ацуши. — Вот ты бы, Кёка, сказала бы хоть раз обо мне что-нибудь плохое? — Нет, мой Принц, — служанка принялась расчесывать спутанные локоны. Ацуши внезапно зашипел, хватаясь пальцами за простыни. — Но, понимаете ли, у меня и не нашлось бы ни одного дурного слова о Вас. Ваше отношение заслужило лишь искреннего почтения в моих глазах. Служанка продолжает тщательно расчесывать волосы Ацуши: ее руки двигаются легко и нежно, словно прикасаясь к чему-то ценному и хрупкому. Принц, сидя на стуле, чувствует, как в ее умелых руках забота смешивается с теплом. — Ваше Высочество, Ваши волосы такие красивые и густые, — замечает Кёка, сохраняя улыбку. — Вам повезло иметь такую роскошь. Многие позавидовали бы Вам за это. — Но не этот грубиян Рюноске, — вздыхает принц, отводя взгляд в сторону. — Ему ведь всё равно — главное, чтобы все формальности были выполнены. Кёка молчит, продолжая свою работу. Она хорошо знает своего господина и чувствует его негодование и сопротивление. В ее глазах читается понимание, но она решает не вдаваться в дальнейшие споры. — Вы говорите о Его Высочестве так много, словно Ваша свадьба состоялась уже тысячу лет тому назад, — гребень бережно проходится вдоль спутанных прядей, и принц снова кривится в лице. — Неужели Вам грустно? — Грустно? — Ацуши сводит брови вместе, напрягая плечи. — Это ещё почему? Мне не из-за чего грустить. Я говорю о нём лишь потому, что он невиданный светом наглец! — А мне кажется, — девочка осторожно поправляет причёску, разделяя локоны, — что Вам грустно, потому что Вы хотите соответствующего внимания. Сердце Ацуши, доселе зажатое в тиски, пропустило внезапный удар, что раздался тревожной волной под рёбрами. Дыхание сократилось так же резко, как раскрылись удивлённые светлые глаза: девочка осторожно опустила гребень, почувствовав чужую дрожь, и отвела взгляд в сторону. Принц почувствовал, как от кончиков ушей подступает очередной стыдливый румянец, медленно перетекающий на его бледный лик, и вжал голову в плечи: — Нет! Ни за что, — он взмахнул руками. — Каким бы красивым и великолепным он ни был, его внимание мне абсолютно чуждо! Пусть дарит его своим озабоченным служанкам со светлыми волосами — они уж точно заинтересованы в этом, по глазам вижу. А мне-то какая разница! Кёка издала резкий, судорожный вздох. Ацуши замер, разглядывая её лицо в отражении зеркала: её рот раскрылся в удивлении, в глазах блеснул огонёк непонятной шалости, а брови взлетели вверх. Принц медленно закрыл свой рот ладонью, чувствуя, как лицо его, прежде отдававшее нездоровой бледностью мудрой аристократии, горит бушующим огнём, приобретая пунцовый оттенок. — Ваше Высочество, Вы… — голос девочки заметно задрожал, а её нежная улыбка почти перетекала в бесконтрольный смех. Сдержавшись, она лишь щадяще прошептала: — Ревнуете? Ацуши на мгновение почувствовал смешанный порыв смеха и раздражения. Он ощутил, как лицо пылает ярко-красным, и в ту же секунду его разум затмил резкий прилив ярости. Ревность? Абсурдно! Он не мог позволить себе быть ревнивым, особенно по отношению к кому-то, кого он откровенно презирал. Встретив взгляд Кёки в зеркале и попытавшись сохранить принципиальное выражение лица, он ответил с задранным носом: — Я — и ревную этого нахала? Это же просто смешно! — с его губ слетел нервный смех. — Я просто не могу понять, как ему удаётся быть настолько уверенным в себе, словно ему принадлежит весь мир! А тем более — как его видят в таком свете все остальные! — Ваше Высочество, — прошептала она, расплываясь в мягкой улыбке, — порой то, что мы говорим себе, не совпадает с тем, что мы чувствуем внутри. Принц поднял брови с некоторым недовольством: — Что ты имеешь в виду? Кёка лишь улыбнулась и закончила последнюю прядь волос. — Ничего, Ваше Высочество. Просто не забывайте, что даже принцам свойственны чувства. Ацуши, впервые почувствовав нечто близкое к сомнению, не ответил. Он просто глядел на своё отражение в зеркале, клыками едва впиваясь в губы, чтобы не сорваться на крик.***
— Волнуешься? Рюноске покосился на сестру, что внимательно разглядывала его подтянутый наряд со всех сторон. Её бледная рука медленно потянулась к чёрной шёлковой мантии, расправляя её вдоль чужой изящной спины. Алые вкрапления вышивки привлекали внимание, а нити чуть отсвечивали на едва проникающем в зал свету. — Нет, — безразлично ответил принц. Его взгляд скользнул вдоль роскошного пышного платья Гин: если бы в королевстве не было известно о предстоящей женитьбе принца, Рюноске готов был поспорить, что его сестру сочли бы за невесту. — Зачем мне переживать о чём-то столь тривиальном? Свадьба — это утеха людей. — И всё же, — Гин склонила голову вбок. Чёрные пряди длинных волос осторожно спадали на её лицо, выбиваясь из изящного пучка, собранного на её голове и украшенного рубиновой заколкой. — Ты к ней подготовился, — она выдержала паузу. — К нему. — Лишь потому что ненавижу неорганизованность, — он говорит сдержанно, поправляя чёрное жабо вокруг шеи. — Если бы я не приставил к этому глупцу большую часть королевских слуг, он бы даже с кровати не поднялся. — О, прошу, — принцесса закатила глаза, шумно вздохнув. — Ты выдумал целую клятву для алтаря. Не много ли чести для обыкновенного глупца из разгромленного королевства? — Церемония и все эти формальности не имеют значения, но, по крайней мере, это создаёт видимость порядка. Если играть свадьбу — нужно делать это величественно с тем, что тебе дают, — принц усмехнулся, словно находя в этом удовольствие. — Не переоценивай моего избранника. Я лишь выполняю свои прямые обязанности — всё это для блага королевства, ничего более. Гин поднимает бровь, проявляя своё недовольство: — Твои обязанности, брат, слишком часто ограничивают тебя, — она озабоченно вздохнула. — Ты впадаешь в чересчур мрачные размышления. Я не могу поверить, что тебе одобрение королевства важнее, чем собственное сердце. — А ты, наоборот, живёшь в мире иллюзий, — возразил ей Рюноске. — И если бы не моя склонность к «мрачным размышлениям», как ты их называешь, ты была бы весьма несчастна в этом красочном королевстве. Гин прикусила губу, сдерживая свой ответ. В комнате воцарилось неловкое короткое молчание, прежде чем принц снова прервал его: — Прошу, не бери в голову мою женитьбу, она тебя не касается, — его голос смягчился, редкие брови с тенью стыда чуть опустились вниз. — Я знаю, что делаю, и мне не нужны уроки о счастье или излишняя забота. Принцесса окинула брата взглядом, полным грусти. — Ты веришь, что этот брак — всего лишь формальность, но я видела, как ты смотрел на него, — она указала в сторону двери. Где-то там, в другой части дворца, проходили подготовительные мероприятия к свадьбе. — Твои глаза выдают больше, чем ты готов признать. — Не понимаю, о чём ты, — Рюноске поправил рукава рубашки, обрамлённые изящным кружевом. Его лицо стало строже, а брови опустились ниже — словно предупреждающе. — Там нечего было видеть. — Ты можешь разыгрывать этот спектакль перед всем дворцом, но только не передо мной, — Гин недовольно прыснула. — Можете ненавидеть друг друга, вскрывать друг другу глотки, но одно останется неизменным — ты им озабочен, Рюноске. Рюноске на мгновение замер, словно слова сестры задели какую-то чувствительную струну: его рука, что проходилась вдоль чёрных уложенных волос, резко повисла в воздухе, будто всё тело вдруг окоченело, отказываясь поддаваться контролю. Клыки сверкнули в раздражении, а острая челюсть резко сжалась от непреодолимой злобы, которую удерживала лишь кривая высокомерная улыбка. — Не заглядывай в мою душу, сестричка, — произнес Рюноске с непоколебимым выражением. — И не пытайся придать этому браку больше значения, чем он действительно имеет. Похоже, тебе нечем заняться, если ты придумываешь всякие сказки о моих чувствах. Гин лишь пораженно вздохнула, медленно покачав головой. Упрямство принца вставало им обоим поперёк горла ещё с самого детства: несмотря на то, что Гин была одной из тех самых немногих, ничтожно маленьких в количестве приближенных, которые имели право проявлять к принцу безвозмездную заботу и любовь, иногда даже ей не удавалось пробиться сквозь огромные стены его упрямства. Было много вещей, о которых Рюноске отказывался говорить с ней наотрез, и пусть Гин знала, что её брат был не столь безразличен, сколь хочет казаться, она совершенно ничего не могла с этим поделать. Она медленно подняла брови, выражая неодобрение: — Мой брат, ты всегда был нечеловечески холоден, даже когда речь шла о семье. Я знаю, что ты просто не хочешь позволить себе быть уязвимым, однако уткнуть голову в песок — не решение проблемы. В зале стало немыслимо зябко: пара тёмных, глубоких глаз принца, до этого выражающих лишь искреннее раздражение, теперь стали похожи на бездонные дыры, в которых зудело неприятной болью и отречением. Рюноске продолжал молчать, словно его взгяд, перепачканный тьмой, поглощает каждое слово, каждую эмоцию, излучаемую сестрой. Тишина в зале стала невыносимо тяжелой, словно невидимая сила сжимала её сердце: Гин была уверена, если бы её брат сейчас заговорил, его голос прозвучал бы сухо, как лёд, поражающий всё вокруг своей морозной яростью. — Прости меня, — принцесса выдержала небольшую паузу, после чего устало склонила голову, разглаживая небольшие складки вдоль чужого костюма. Рюноске не обратил внимания, поправляя запонки на рубашке. — Я просто беспокоюсь. Ты давно не выглядел таким заинтересованным. — Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Я прекрасно знаю, что делаю. Если хочешь о ком-то беспокоиться, лучше беспокойся о нём, — Акутагава усмехнулся, поправляя воротник и торчащие кружева. Его наряд, подготовленный к свадебной церемонии, был почти полностью приведён в солидный вид: оставалось лишь повязать искусно сотканную мантию, что шлейфом трепетала бы по ветру. — К его строптивости и полному отсутствию подобающих манер я обязательно вернусь, и я более чем уверен, что ему это не понравится. Гин устало прикрыла глаза, скрещивая руки на груди. Воспитание брата не понравилось бы ни одному здравомыслящему на этой земле. Эта смелая мысль, впрочем, осталась неозвученной.