Ритуал перед Рождеством.

      Улицы высились серыми бесконечными рядами, заковывая в унылые лабиринты; напротив, люди, подгоняемые суетой близкого праздника, бились по артериям города как суметящиеся муравьи. Холодное дыхание зимней погоды разбавляется горячностью суеты, в воздухе висит предчувствие чего-то торжественного, но при этом нового, и поэтому чуть настораживающего. Однако, извечная традиция велит веселиться, и встречать Рождество с весёлым смехом. И остаётся гадать, кто тот великий мудрец, кто в далеком прошлом велел своему племени радостно принести в жертву прошлый год. Кто заковал человеческий глубокий ужас перед уходящим временем в оковы красивых, нарядных гирлянд.       "Переполох, граничащий с паникой," такие мысли проносятся в голове у молодого человека, спешащего по припорошенный снежком улице. Под козырьком какой-то лавки очередь вереницей идёт от кассового аппарата внутри, и выбивается наружу. В лицах людей скорбное смирение с ожиданием пытается вытеснить более приятные мысли, что жертва личного времени приносится для родных и близких. Тигнари мажет взглядом по декорациям внутри магазина, да спешит дальше. Газовые фонари боролись с зимним сумраком с переменным успехом. Борьбе мешала плотная стена снега, что падала огромными хлопьями размерами с кулак. Юноша торопливо шёл по улицам, едва замечая обстановку вокруг, и незаметно для себя стал частью всеобщего настроения.       Сумбур владел его мыслями, и лишь множился темпом толпы, а тёмные вершины крыш, и строгая архитектура смыкались надо его головой, подобные тяжёлым думам. Тигнари был молодым учёным, и последние годы посвятил себя особому направлению научных изысканий. У него были немногочисленные сторонники, с которыми он вёл переписку по почте, и которых он ни разу не видел в глаза - с многими его разделяли страны, а то и континенты. Впрочем, его связь со сторонниками была прочнее, чем тросы каната, и ощутимее для него, чем что-либо другое в мире. До сих сих пор помнился несравнимый в величии восторг, когда в стенах его альма-матер, скрытой от чужих глаз за милями белоснежных барханов в далекой глуши, его наконец посвятили в Великое таинство. Разыскать группу посвящённых было трудной задачей, но он следовал по пятам своего рано почившего отца, следуя его многочисленным запискам в оставленной в наследство библиотеке. Тигнари благодарил свой пытливый ум, что помог разобраться в зашифрованных символах и диаграммах, которые нехотя складывались в сложную картину. Пыльные альковы древнего храма, пристанище неуёмных умов, скрывали ещё больше знаний, что открывались для него постепенно. Постепенно они складывались в единую картину. Воспалённый его разум не тушился от невообразимости того, что скрыто от глаз простых людей, да так и должно умереть тайной в пыли прошедших веков. В голове до сих пор дребезжал голос наставника, что предупреждал о тяжести его ноши, когда ему доверили роль Жреца.       И вот, на перепутье трёх дорог, что смыкались как-то криво и косо в остроугольном повороте, на него смотрела дверь паба. Его место назначения. Сознание чуть плыло; но в его интересах было сохранять ясность мышления. Мужчина сделал несколько шагов под козырёк, чтобы осуществить последние приготовления, да продышаться. Дверь порывисто распахнулась, из неё выскочили несколько грузных силуэтов, махая руками и не справляясь с тяжестью выпитого алкоголя, о том свидетельству запах, разящий на несколько шагов, да пьяные выкрики. Тигнари быстро вынул из походной кожаной, видавший виды истёртой сумки длинные искусственные уши на ободке, и быстро надел на голову уже прорепетированным движением, пряча среди длинных прядей душки ободка. Вдохнул, выдохнул, развернулся на каблуках, и втолкнулся через дверь в тёплую духоту заведения. Заметил как быстро бухает в груди сердце, и заставил едва послушные ноги двигаться вглубь заведения. В вечерний час было не протолкнуться, и паб приветствовал его концентрированной сумятицей, которая с улиц города, казалось, вся полностью затолкалась в стены единственного места. Он шёл, вынужденный толкаться локтями в проходах с разноцветной толпой. Его будто окружили бестии из сказок, но он заставил себя не поддаваться мыслям, что кто-то, кроме его цели, не ряженый. Тёплые искорки масляных ламп плясали на разноцветных, шуршащих украшениях, и на многих гостей было приятно и интересно смотреть, так ответственно они подошли к тому, чтобы украсить себя, и дополнить свой образ подходящей одеждой. Но Тигнари заставил себя не пялиться, и подошёл к барной стойке. В конце концов, цель его была не в том, чтобы насладиться атмосферой праздника. Жаль, да и только - место явно пестрело любопытной публикой, кто-то из его соседей рядом с баром явно не против пообщаться, кто-то весело отплясывает под живую музыку. Над декорациями этого места явно постарался человека с хорошим вкусом. С потолка свисали целые конструкции из еловых веток, украшенных фигуристыми игрушками - румяными ангелочками, искусственными яблоками, скачущими куда-то серебристыми оленями. Со второго этажа заведения приветливо махала пушистыми ветвями настоящая, гигантская ель, которая упиралась в потолок шестигранной звездой на своей макушке.       Тигнари подавил тихий вздох, да заставил себя скользить взглядом по толпе более осмысленно. Его почти тут же что-то будто подбросило в воздух, а узел в животе скрутился болезненным жгутом. С противоположного конца барной стойки на него смотрели смолянистые глаза, их красноватый янтарь был непостижимо глубоким. Ноги почти подкосились, и юноша заскрипел ногтями по дереву барной стойки, чтобы не свалится. Золотистые прожилки цвели и всполохами горели собственной жизнью, не отражая чужой свет - то узор в изогнутых рожках, что прятались в голубоватых снегах длинных, волнистых волос. Пряди обманчиво недвижимо спускались по груди незнакомца. Как змеи живут собственной жизнью, так и волосы ластились к груди, и хотелось узнать, насколько они мягкие на ощупь, и что чувствует скользящий между ними игривый палец. Смуглая кожа сияла под светом ламп золотистым, нежным переливом, переходя от тёмно-древесного к песчанно-красноватому. То был единственный настоящее, не ряженое среди маскарадной толпы, чудовище. То, которому его культ посвятил многие века для изучения. И с которым удалось выйти на контакт. Великий Змей, так именовали покровителя многих таинств; он откусывал свой хвост, и так прекращал многие затяжные войны, с его когтей выбивались искры, и судьбы народов менялись в другую сторону. В его предпочтениях незримо чувствовалась большая благосклонность к странам Востока. Древние манусткрипты гласили, что сложные ритуалы хранились веками в императорской семье Китая. Они включали в себе тёмные и таинственные практики, которые скорее всего предполагали жертвоприношения. Но так же было доподлино известно, что последнее поколение всех членов семьи в ходе восстания 50 лет назад было вырезано подчистую, и знания были утеряны с восхождением на трон новой династии, которая была с прошлой никак не связана. И по неведомым причинам, последний век страны Западной Европы процветали, и культ в том видел обрывочные следы влияния Змея. Тигнари же заставил себя вернуться в реальность, и держать контроль над эмоциями. Он пересёк пространство, которое отделяло его и незнакомца, и теперь их отделял только угол барной стойки. Голос дрожал на связках, и всё же парень заставил себя сказать, избегая зрительного контакта:       — Кровавую Мэри для меня и моего знакомого.       Руки, сжатые в кулаки дрожали, и все же Тигнари заставил себя краем глаза встретиться глазами с мужчиной, возраст которого на взгляд совершенно не определялся. За счёт чего кожа бархатисто сияла, словно натянутый атлас? За счёт ли тёмных таинств и крови, которым питалось создание напротив? Спокойный взгляда незнакомца давал понять, что его обладатель так просто свои тайны не отдаст. В любом случае, его связной по телеграфу передал для него сообщение, которое гласило, что именно "Кровавая Мэри" была ключевым словом.       — Твоё имя? - голос незнакомца как утробное скрежетание древних камней друг от друга, низкий и бесстрастный. В его отзуке слышалась тяжесть гигантских камней, которые в незапамятных временах тягали сотни безвестно канувших рабов, чтобы ценой их крови и жизни складывались гигантские постройки.       — Тигнари, сэр.       — Значит, тебя я ждал.       Рука, что протянулась из тёмного, подобного балахону безразмерного одеяния мужчины, блеснула чистым золотом. Она была покрыта чешуйками, выступающими на коже, и сомкнулась на бокале напитка когтями - чуть загнутыми, длинными и темными.       — Не бойся. Страх - не то, чем я питаюсь.       Глаза — мутные красные океаны — блеснули искрами лёгкого веселья. Тигнари схватился за свой стакан с напитком. Человек перед ним беззаботно отпил глоток своего напитка. На его шее покоилось массивное золотое украшение, которое подчеркивало жёсткую линию мыщц. Тигнари засмотрелся на блики подвески на долгие секунды, мысли его переключились на чистое любование образом. Но он дёрнул себя мысленно, и заставил и себя отпить глоток из бокала.       — Х-хорошо. Тогда, спасибо, что откликнулись на наш зов. Я, как жрец и второй человек от нашего Старейшины, хочу предложить вам сотрудничество. Для нас честь предоставить все наши ресурсы, которых у нас в избытке...       — Забавно.       — Что?.. - невольно выдохнул Тигнари, прерванный на полуслове. А мужчина перед ним улыбнулся, мельком показав длинные, выпирающие клыки.       — Это место эпицентр войн и столкновений, и в прошлом году свою цену люди мне оплатили сполна. И сейчас, я отдыхаю.       На древней фреске, которая считалась наиболее достоверной в плане изображения Великого Змея, длинный аспид скрутился кольцами, впадая в спячку после ритуала. Считалось, что как переваривает он в своих глубинах подношение, так незримо вихрятся потоки событий в мире. Такая связь кружила Тигнари голову, который всегда считал себя человеком научного склада ума. Каким же непостижимым образом физическое так перетекало в незримую событийность?.. — За мной. Мужчина вложил неоспоримую властность в быстрой жест ладонью, и отодвинулся от стойки, удаляясь куда-то в сторону от толпы и загруженных столиков. Будто под гипнозом, Тигнари повлекло следом. Они оказались в тёмном закутке, в одной из стен с деревянными панелями ютилась дверь с табличкой "служебное". Сюда даже свет хуже проникал, и яркое веселье разделилось тенью, в которую Тигнари привели. Мужчина повернулся к нему лицом, медленно, неспешно. Глаза его горели собственным светом как у кошки, и неподвижно вводили в подобие транса. Рога и видимая чешуя на коже светились в темноте сами по себе, и Тигнари летел на этот свет как бездумный мотылёк.       — Значит, бесчисленные ресурсы. Я думал, мир меняется...       Два красных огня двинулись на него, и Тигнари вжался в чуть холодные панели деревянных стен спиной.       — И я начал меняться с ним. Я питаюсь эфиром чистых идей и новых открытий, которые витают в этих краях. Но я скучаю по тем временам... Тигнари вздыбил подбородок и не смог унять крупную дрожь, когда шершавая, но горячечная ладонь огладила его щёку.       — Когда люди платили мне кровью. Ты хочешь предложить себя?       Его прижало к стене от давление неведомым присутствием. Рука опустилась рядом с его головой, давая понять что его не отпустят. Лицо горело от смущения - их грудные клетки соприкасались, и он мог в деталях рассмотреть лицо человека напротив. Высокая линия резких скул была словно иссечена из горных пород. Но, возможно, то нехватка освещения играло злую шутку. Узкое лицо напоминало драконью морду, и тем усиливалось ощущение от хищного выражения лица...       — Люди, дети мои по моему подобию, после тягот года нуждаются в веселье, и отдыхе. Это закономерно. Но... - человек (или нечто, что удерживало форму человека) тяжело запнулся, и будто с затруднением продолжил - Я не смог удержать любопытство, когда в моей спячке вы предложили мне чистого юношу. Мне по нраву это. И в угоду смене нравов людских... - мужчина усмехнулся - Я думаю, обойдёмся без крови. Но я утолю свой голод тобой сполна.       Тигнари чувствовал жар от чужого тела, который проникал даже через его старенький двубортный дафлкоат. Положение его было отчаянным, сердце стучало как бой барабанов из кожи - верно, под такие звуки Змей получал свои мрачные подношения многие столетия назад. Казалось, будто черты незнакомца плыли и менялись - скулы заострялись на глазах, глаза точно обращались в вертикальные зрачки. В движениях его поступало что-то, более свойственное ползучим рептилиям.       Шум душной таверны плыл где-то далеко, а мысли Тигнари взяли паузу. Вся жизнь быстро мелькнула перед глазами, все годы отчаянных исследований. И единственным верным ответом было для него-       — Я...