***
Всё ещё хотелось не бросать свои обязанности, когда нужда отступала. Сайно зачем-то настаивал, что пока не нужно ускорять процесс. Вернуться в мир реальный, пока гон не утихнет в середине весны — необходимо, чтобы не мучиться условными годами в карманном измерении. Тигнари был раздасован запретом. Ему обещали — «скоро, скоро». Это он и бубнил на повторе, пока работал с бесконечными книжными полками. Животные потребности на какое-то время словно утихли. И даже получалось сознательно их подавлять с помощью работы. — Работаешь. — Да, работаю. И всё ещё не пугаюсь, когда вы подкрадываетесь. Он решил не оборачиваться на голос. Как же жаль, что у подкравшегося были другие планы. Его мягенько взяли за плечи, и начали разминать. Тигнари застыл. От ладоней на его плечах внутри начало всё кипеть. И кровь явственно прилила к низу живота, и вся его концентрация полетела в бездну. — Чёрт возьми! — Что-то новое. Ругательства. Так раздасован. Сайно решил подойти к нему как человек. Он был одного с ним роста. Хотелось надеяться, что и вести он будет себя по-людски. Но надежды были нагло нарушены, и от ощущений его не спасла рубашка. Кончиками пальцев Сайно проскользил дразняще по спине вниз, до дрожи в распушившемся хвосте, до предателького стона в голос. Тигнари резко поставил книгу на полку, больше всего не желая ронять её. Или, так он хотел думать, ведь он воспитан в добропорядочной семье. Пока, обе ладони не налегли на его поясницу, с дикой силой нагиная его. — Не рад меня видеть? Или забыл про нашу общую проблему? …Очередные штаны порваны, он едва держится на ногах, полка, за которую он схватился, ходит ходуном, но юноша чувствует себя каким-то по-дурацки довольным. Время ускорилось до того, что невозможно его поймать, и оставалось только считать каждый по-животному грубый толчок. Вульгарной грубости требовало что-то, что восставало внутри непреодолимой горой над всеми нормами приличия. Мысли буквально выдолбили из его головы, и она была блаженно пуста. Совершенно не хотелось думать про свою воспитанность, когда до абсолютной эйфории его доводила ладонь, грубо мявшая основание хвоста. Ещё и скорость менялась постоянно, мучительно и непредсказуемо, и реакцию его опять изучали, вот что он смог понять. Невнятные звонкие звуки выбивались из лёгких, когда его хватали за бока, что к стыду пришлось признать чувствительным местом. Он опять проиграл в неком сражении, которое, возможно, было и вовсе надуманным…***
— «Из темноты луч случайный — созвучен весне. Лазоревые отблески сохранил бы навек — на твоём челе» — Сайно внимательно смотрел на страницы книги, которую держал в руке. — Эта книга, как я вижу, не сборник стихов. — Верно. Это моя импровизация. Могу оценить тебя, будто вижу в первый раз, в прекрасных красках заката. Тигнари лишь спросил, можно ли в обители менять время суток. И день тут же магически сменился закатными красками. С прекрасным весенним пейзажем, сочными побегами молодой травы это выглядело действительно прекрасно. И ещё, выглядело как часть каких-то ухаживаний за его персоной… Брачные повадки, с иронией думал он. Но отпускать шпильки по этому поводу не хотелось. Хотелось прижаться потеснее, положить голову на ложбинку рядом с плечом, а руку — на тёплую грудь. Трогать Сайно стало привычно, запах его ощущался как родной, от него сквозило домом, спокойствием. В ответ приобняли, прислонив теснее в надёжные объятия. Оценив ситуацию, Тигнари чуть размяк. И начал потираться макушкой о ровную линию челюсти над ним, и особо приятно было, когда задевалось основание розоватой, внутренней части ушка… — Я вижу. Не говори. Опять не справляешься. Ты ласковее кошки стал. Его прижали ближе к груди, и почесали за ухом. Ни с чем не сравнимая нега овладела им. Даже слова далеко прошли мимо ушей, но переспросить лень. — Может, отблагодаришь меня — доносилось до сознания откуда-то издалека. Знакомый голос был отрадой для слуха. Но понимать его как-то не получается. Но потянуться за поцелуем было понятно, и легко. Книга тихо упала на траву, как надоевшая игрушка. Тигнари насел сверху, повалил мягко своего партнёра на землю. Тот всё так же ласково чесал за ушком, и сладко целовал. Их тела вновь изнывали друг по другу, как будто они забыли про все прошлые ласки. Как два ласкающихся в игривой борьбе щенка, они напирали друг на друга. Пока Тигнари не обнаружил себя под Сайно. — Предложи мне себя. Было не совсем понятно, что от него хотят. Но парень выгнулся в спине, когда его приподняли под ягодицы. — Ещё. Спина держала стойку, руки для равновесия держали тело на локтях. Так он и замер. С него шустро стянули штаны, но он не был против. Какое-то ленивое состояние ума поднималось, и разливалось по всему существу. Возможно, почесывания за ушами были его тайным переключателем… А после, думать было сложно. Но если бы думать, и анализировать получалось, Тигнари смог бы понять, что его пробуют дразнить. И понял бы, что его реакция на это — крайне яркая. И терять голову с каждым таким разом — всё легче. — Греки с древности считали мужскую связь нормой. Молодые мужчины служат зрелым мужам. Но, я всегда недолюбливал эту нацию за стереотипное мышление. — Тигнари не понял, что ему сказали. Тем временем, он выгнулся почти в стойку мостика. Гибкость у него была неплохая, но ему больше пригодилась его сила чтобы не завалиться, когда Сайно начал действовать. Тот схватил со всей дури за ягодицы, и о… Тигнари совсем не ожидал такой подлости. Его теперь ублажали, и судя по ощущениям тесных, влажных тисков — ртом. Тигнари заметался, перестав принадлежать себе. Руки все же отказались держать, и спина парня встретилась с ворсистой травой и полевыми травами. Лежать на них, примятых, было приятно, как на жёсткой постели. Твёрдостью и колкостью травинок усиливались ощущения. Чужая полость рта казалась раскалённой. Колени безбожно свело, когда оргазм случился. Случился он неожиданно быстро, и ускорялся, когда Тигнари смотрел вниз, и наблюдал, с какой страстью и жадностью его берут. После, он судорожно поменялся местами с партнёром. Его место — на коленях перед Сайно. Эта мысль подгоняла усердие парня, волнуя в самом низменном смысле. Горло всё равно не болело, так что можно не жалеть себя…***
Было так приятно, до невыносимости. Где-то внутри распирало, словно его душа напиталась чистым эфиром, от чужой любви, внимания. Он щекой обтёрся об губы Сайно, повернув голову, и почувствовал себя котом, что притирается к хозяину. Но и признавать Сайно своим властителем — уже приятно, легко. Только неясно, как выразить чувства, когда его в размеренном темпе имеют. Поэтому, Тигнари завёл руку назад, в порыве нащупал чужие бёдра, и потянул на себя, призывая — сильнее, больше, ведь столь приятно… Попросить голосом совсем невозможно, когда голова думает только о приятности соития, а из рта ничего сложнее распутных стонов не извлечь. — Ты ни разу не просил остановиться, как у нас случалась близость. Сайно начал зацеловывать скулу — трепетно, устремляясь ниже, до восприимчивой шеи. Там, до сладкой дрожи от влажных звуков, он лизал, забиваясь под линию волос. От сорванного голоса, вибрацией по коже, взвыть просто хотелось. Сайно же подвигался дальше в навязывании своего мнения: — Значит, тебе очень хорошо. Темп явственно сменился. Теперь, каждый толчок выбивал всю душу из тела, и возвращал — только затем, чтобы Тигнари начал голосить от восторга. Ягодицы горели от шлепков, а спина изгибалась, чтобы подставиться тазом назад. Тело диктовало, громче разума — испей чащу ощущений полностью. — Я прав?.. Тигнари, говори… Поцелуи на разнеженной коже сменились зубами, оставляя багряные засосы, и юноша раскрыл рот как утопающий на последнем издыхании. Ощущения буквально топили с головой, он погружался в них, но и дна всё не мог достичь. — Ты все слова позабыл от удовольствия? Ну же. — Ах! — Тигнари раздразнили ощущениями до предела. Он выгнулся, почувствовал лёгкую влагу между ног, и пульсацию глубоко внутри. Оргазм наслаивался на оргазм, телу не требовался отдых — и проклятие, и благословение этого места. — Может, тебе мало? Я хотел дать тебе привыкнуть. Хочешь принять меня в настоящей форме? — Хочу, большой… — выдал ответ юноша, с печатью развязной страсти на лице. С разумностью он радостно прощался, когда, спустя неисчислимое время, его измучили дальше всех пределов. «Отвечай, как приятнее», вот и всё, что память сохранила от произошедшего. Никто, кроме него, не имел чести испытать — каково, когда тебе уже несколько дней изводят в сладострастной муке, и без вреда для здоровья смертного тела. Реальность завихрялась, тонула в золотых искрах, редко обретала какую-то форму —сквозь стену некого полусна, полубодрствования. Такого ещё не было. Разум пока не привык — когда истиная форма его любовника разворачивалась, и затапливала его океаном телесных впечатлений, он не мог справиться. Но он принимал полностью размер чужой, чудовищной эрекции. Даже жуть брала, от одной мысли. Но жуть была покрыта налётом невыразимой похотливости, так уж в гоне работали мысли. Партнёр его, невозмутимый, все нашёптывал что-то, просил ответа. Будто бы реально отвечать, когда тебя залюбили в течении несколько дней подряд.***
Унизительно, заметил бы прежний Тигнари, если бы видел это со стороны. Но текущий ни о чём не думал. О чём можно думать, когда коленки сводит от онемения, так тесно они прижаты к груди, а пальцы ног покалывает искрами, и тоже сводит — новый эффект от новой же позы. Сайно казался до одури тяжёлым, и сильным. Он прижимал бёдра юноши к груди, сгибая пополам, и всем весом, с огромной скоростью, вбивался внутрь. Никогда, казалось, не проникал он так глубоко, пусть в последнее время предавался пороку не только в форме человека. Так глубоко, что Тигнари мог думать только о размере полового органа внутри, что бил по самым мозгам, и заставлял дурнеть на глазах. Ляжки зажаты между их телами, и они дрожали больше всего. По какой-то причине, Тигнари сосредоточил на них своё мысленное внимание, и, когда тело его партнёра в очередной раз налегало сверху, воздух выбивался короткими писками. Рот вообще отказывался закрываться, словно воздуха не хватало, но на самом деле так лучше проникал на рецепторы чуть высунотого языка запахи их разврата — пот, естественная смазка, что хлюпала в избытке, и аромат тела Сайно, что шёл от крепкого торса. Казалось, Сайно закрыл глаза, погрузившись в свои ощущения. Спустя время, получилось разглядеть — тот мелькает багрянцем полуприкрытых глаз в тени, которая легла на его опущенное лицо, и наблюдает скрытно. Впрочем, едва Тигнари смог удержать внимание на чужом лице, одну его ногу Сайно закинул себе на плечо. Выпрямившись в спине, он не смог больше прятать взгляд в тени, и не стал прятать нежность в глубине глаз, от которой Тигнари проняло даже больше, чем от касаний. — Хочешь узнать, как это, когда стоять не получается? Как в книгах. Я бы и сам писал, и писал, насколько ты великолепен… Теперь, его тискали за бедро взятой в плен ноги, и парню бы пришлось упасть и выгнуться, как кошка, но он удержал равновесие на боку. Он застонал, чисто от какой-то досады за то, как его развращают, и кинул молящий о пощаде взгляд на лицо Сайно. А тот, превратно приняв взгляд за томную нужду, приласкал губами косточку на щиколотке. — Мы с тобой напишем книгу про нас. Как нужно любить. В стихах, если позволишь. Смертные не смогут понять, что значит пронести через века— — Вы опошляете нашу связь, — тихонько начал Тигнари, который, наконец, нашёл форму для своих мыслей, что давно его терзали. — Будто!.. (его куснули за мякиш голени, и продолжить было сложнее). Всё строится только вокруг!.. (внутри него двинулись, так мягко и аккуратно…) Вокруг сексуальных… Практик! — Напротив. Я выражаю в этом то, что чувствую.***
С каждым разом, это всё больше походило на занятие любовью, даже сквозь жар «периода спаривания». Не нужно было видеть Сайно, чтобы чувствовать спиной, как он напирает горячим торсом, будто стремясь касаться, не отраняясь ни на секунду. Не нужно было открывать глаз, чтобы встретить пушистым ухом кончик языка. Дрожать от тисков руки на бедре, что притягивала ещё теснее, с каждым движением подставляться больше. — Говори. Ты благодарен мне за то, как я тебя балую? И как на это отвечать, Тигнари не понимал. Хотя, он уже отвык что-либо понимать, когда случалась близость. Слишком много раз это произошло, слишком сильно давил брачный период на голову, и было слишком приятно. Поэтому, Тигнари замотал головой, и невнятно замычал сквозь губы. Ответить смог только через время: — Я иногда начинаю волноваться за свои внутренние органы, во время наших… Забав… — Теряя дыхание через каждое слово, смог сказать Тигнари о своих давних опасениях. — Ты сомневаешься в том, что я забочусь о твоём здоровье? Забыл, какова сила моей магии. Ответить на это уже не вышло. Темп сию секунду сменился на резкий толчок, который резко задел точку, что истомилась по большей стимуляции. Тигнари задрал голову и сладостно завопил. В познании глубин удовольствия он шёл с партнёром, что внимательно следил за каждым ответом его тела. Медленно, до мучительного, из него вышли, и замерли. Юноша заёрзал бёдрами по травке, хныканье зародилось в груди. Его довели до пика ощущений — и оставили с мучительной пульсацией, что с каждой секундой горела внутри почти до боли без разрядки. — Нет, нет! Пожалуйста… — Сделка с совестью была проиграна. Его телесные прошения о животном спаривании уже бесчисленное число раз одобрялись, и исполнялись на месте. Простая благодарность, думалось Тигнари… И его тут же вознаградили — опять резко вошли — так основательно, что с губ выбился вскрик, и меж ягодиц звонко шлёпнули яйца. Тигнари с радостью падал в абсолютную развращенность, и даже не хотел прекращать, томясь по каждой следующей близости, едва заканчивалась последняя. Сайно давал подкрепление в нормальности их нестандартной связи. Давать доверчиво руку, и следовать за ним было так просто, и так приятно. Сайно навис сверху, чуть взявшись за плечи. Жар нежности заискрился в воздухе, скользя от взгляда к взгляду, от сердца к сердцу. Хотелось верить до сбитых от молитвы коленей, что это взаимно. «Вот что он имел в виду, говоря, что так показывает чувства…» — юноша внезапно вспомнил слова, сказанные в похожей ситуации. На Тигнари навалились всем телом, под лопатки протиснулись руки, тесно обняли. Он безотчетливо льнул грудью к груди, коготочки заскреблись в нетерпении по смуглой спине. Внутри же был удивительный покой. В душе — трепет, почти до влаги на глазах. И член Сайно заполнил его, занявшись в нем до основания. Каждый изгиб внутри начал чувствоваться, отдавая пульсацией дальше по телу, и Тигнари сжался, вздрогнул, и тихо взвизгнул. Горячая плоть в нём в ответ дёрнулась, что вызвало новую волну реакции… — Ты будто недостающий пазл, что создан чтобы утихомирить моё страждущее сердце. Я покажу тебе, что такое малайзийская любовь. Я многое ещё… — Но его прервали. — Глубже, я не могу! — В нем чуть-чуть двинулись, будто глубже, но и задели разомлевшую простату. Голос сорвался на хрип, а дальше рот не хотел закрываться из-за стонов. Его мучали безвижной позой очень долго. Её прелесть раскрылась ещё спустя несколько оргазмов. А музыка собственных криков, и других все более откровенных реакций стали заводить юношу сами по себе. И он раскрепощался так, мало по малу.***
— Мы используем вечность на всякую ерунду. Это саркастично заметил юноша, полностью одетый, наконец целомудренно стоящий на обоих ногах, и на время удовлетворённый. — Мы используем её на нас. Не жалко. Сайно опять распустил руки, прижав для поцелуя. Однажды, я начну его воспитывать на этот счёт, сделал себе мысленную пометку Тигнари. Однажды, когда от каждого прикосновения в голове не будет тумана. А пока, его долго и с удовольствием целовали. — Тигнари, мой мальчик. Однажды я тебя действительно съем. Хочешь знать, какой ты на вкус? А дальше — опять то же самое. Всё пропало в какую-то дымку, пока сознание не выплыло резкой картинкой, где его, обнажённого, опять повалили на землю. Травка колола спину, а Сайно напирал сверху. Впрочем, с каждым разом он утихомиривался, и сейчас давал наслаждение, как некое утонченное лакомство. И оставалось только тихо млеть, обвивать талию ногами, скрестив щиколотки, и хвататься за плечи, каждой клеточкой ловя его, прижимаясь — в каждом движении. И замечать нахмуренные брови, в длинные, до самой талии волосы, что так красиво входили в контраст со смуглой кожей. Тигнари иногда судорожно порывался, и срывал жадные, но и нежные поцелуи, и сердце дурманилось от приятных чувств. Совсем разнежила дорожка поцелуев по бледной шее, до самой груди. Наверно, так и шоколад тает под солнцем. — Тигнари, не смей терять разум от удовольствия. Отвечай на вопрос. Желаешь больше? Тебе мало. Я вижу. — Так, легко и просто было разрушить выстроенную идиллию невесомой нежности. Зверь в душе в ответ заскрёб коготками от радости. Но, желание дать отпор поднялось в Тигнари, и он нахмурил брови. — Не знаю! Я недостаточно сравнил. — Давай сравним. Сколько тебе угодно раз. Упрямость быстро ушла — животная сторона обоих нашла выход. Как назло, его всегда как следует смазывали изнутри, и звуки разврата были ужасно громкие. Особенно, для его новых, восприимчивых к звукам ушей. Особенно, когда огромный змеиный орган, сначала один, потом второй по очереди ломали всякие остатки разума подавляющим удовольствием. …Вот, он лежит грудью на траве, колени согнуты, таз поднят, щека распластана по нежному ковру коротенькой зелени. Как их акт близости закончился, так Тигнари и застыл. Расслабленность, полная удовлетворённость привела с собой некое безразличие к нормам приличия. Даже одинокое икание просочилось наружу. Он всё равно приведёт себя в порядок… А пока, меж ягодиц медленно стекала прохладная жидкость. Продукт их любви был не самым приятным бонусом, после приходилось долго вычищаться. — Начинаю думать, что ты так полюбил близость со мной… — Края ягодицы коснулось что-то приятное и ласковое — опасно близкое к измученному кольцу мыщц. Тигнари, на время заимев пустую голову без мыслей, вильнул бёдрами. — …Что не хочешь вообще слезать с меня. Это не дело. И его начали вылизывать изнутри, иногда шумно высасывая остатки маслянной смазки, и собственной спермы. Иногда звуки перемежались хлюпаньем — как же Сайно был невыносим, в смаковании каждой секунды таких вещей. И Тигнари, с неким скрипом это принимая, находил в этом и новую грань приятного. Границы доверия не выстроить на одних словах. С каждым новым опытом в отношениях, мостики связи между двумя крепнут.***
В какой-то момент им просто взаимно надоело нескончаемо тонуть в разврате. Так, по крайней мере, думалось Тигнари. Отдых был в весьма символичном месте. Под мановением магии, река тёмных образов предстала горными вершинами, где скрывались изящные, но и строгие, скрытые надежно от глаз храмы. — Эти места дороги моему сердцу. Когда-то, горы Тибета были полны паломниками. Я сам был среди них. Сейчас же, я воссоздал другое время — время запустения, когда места уже забыты, и заброшены. — Нам в этот период точно бы не помешало немного смирения. Слишком мы погрузились в темноту. Сайно встретил это замечание неожиданно острым взором. Они остановились на круглой обзорной площадке, с низкой оградой, из-за чего глубокая пропасть казалась более угрожающей. — Я вижу, в твою речь проникает поэтичность. Моё это влияние, или твоя строптивость, Тигнари? В воздухе возникло плоское стекло зеркала, что зависло над пропастью. Юноша подошёл к нему, и увидел их фигурки, стоящие на площадке. Зеркало шло редкой рябью, как вода. — Тебе не хватает скромности, что присуща прекрасной половине человечества. Придётся примерить это на тебя. — Я вам подобное не прощу, — только и успел сказать Тигнари, и отражение его в зеркале заколыхалось. Тигнари был в ужасе. Фигура его изменилась до женской, и тело ощущалось как-то иначе. И одежда за секунду сменилась на новую. Шёлком ниспадает пышное платье — от узости в талии, до обшитой узором тесьмы подола. Любым мановением ветерка волнуются непривычно длинные волосы. — Почему лицо печали плащом одето? Тигнари сжал губы. Надо перетерпеть, решил он. Его обняли за плечи сзади, уже привычный успокаивающий жест. Тигнари следил, как в зеркале отражались их фигуры, и лишь пронизывал взглядом своего невозмутимого мучителя. — Я делаю это, чтобы ты кое-что понял. Я привык брать то, что хочу. Сейчас, я хочу тебя. А поскольку это ты, я овладеваю тобой так нежно, как получится. — За этим последовал поцелуй, что отдавал налётом требовательности. Тигнари подумал с раздражением, что он пока готов играть в эту новую придумку. Явно размяк из-за всей этой лапши романтичной. — Не надо мной овладевать! Я и так с вами по своей воле. — Споришь. — Длинные клычки — явно змеиное наследие — тонкими лезвиями чуть вошли в кожу шеи. Больно! Это хотелось крикнуть. Но Тигнари лишь затрепетал от собственеческой замашки, сочтя её милой. Он привстал на цыпочки, давая больше доступа к шее — вдруг захотят ещё укусить. Хвост за спиной начал радостно бить по ногам Сайно. Девичий, непривычный голос застрял в горле. — Со своим господином. — Нет, нет, простите… — взмолил тоненько Тигнари. Его прижимали спиной к груди. Поэтому, он (я сейчас — она, поправил себя Тигнари мысленно) притерлась затылком к груди. Теперь, она явственно ниже. — Ладно. Реальность вокруг пошла чернильными разводами, что утонули в бесконечной темноте. Магия карманного измерения вновь изменила окружение. Вокруг выплыл узкой улочкой город. Кремовые пятиэтажные дома высились кругом тесно, но не давили, давая взору стремиться до ясного неба. Порталы арок украшены нарядной лепниной, узкие балконы красовались изящным узором кованных ограждений. Спутник утягивал за руку, и реальность показалась элегантной историей, что сошла со страниц романа. Это по-особому трогало душу. — Я был в этом городе полвека назад. Не сомневаюсь, и сегодня в нём так же quelque chose d'éternel et de beau, comme l'amour, brille à travers. — Вы ведь знаете, французский я недолюбливаю. Её завели в небольшой ресторан, что казался тихим и безлюдным, но не терял от этого налёт изысканности. Одинокий официант быстро принял заказ, и схоронился в другой части зала. — В этом месте, пятьдесят лет назад работал повар, которого уволил со службы король — на пенсию. Здесь, он работал свои последние годы, и готовил для души. Тогда, я и посетил это место. Игнорируя нормы приличия, Сайно сдвинул стул впритык к Тигнари, и положил ладонь сверху на её, лежащую на столе. Её ладонь стала узкой, и потерялась из виду под широкой мужской дланью. Она нашла это обстоятельство несколько будоражущим. — Я не могу противиться желанию быть ближе к тебе. Девушка буквально кожей почувствовала давление, что шло от её спутника. Предчувствие подсказывало, что ещё немного, и он распустит руки. Тигнари тут же подметила, что раньше подобных мыслей за собой не замечала. Принудительная смена пола будто изменила и образ мышления — на более восприимчивый к эмоциям. — Меня волнует, как мы выглядим. Даже, если все это ненастоящее. — О? Ты думаешь, официант никогда не видел двух возлюбленных? Он получит щедрые чаевые. Даже, если они ненастоящие. И предчувствие не обмануло, жаркий поцелуй пришёлся в скулу, за плечо её прижали к груди. Сайно, как и всегда, заставлял тонуть в пьянящей страсти. Тигнари осознала себя, непривычно, как со стороны — сама потянулась за поцелуем, обвила руками шею, впилась в губы. Подло, как всегда пользуясь её слабостями, ей прямо на ухо зашептали, вызывая истому в конечностях: — Я бы целовал тебя, всю, от макушки до пальцев ног. Если бы я мог целовать воздух, которым ты дышишь, я бы сделал это. Девушка задохнулась от таких откровений, и полезла за новой порцией поцелуев. Отметила, как тело млеет, словно тёплые морские волны наплывают на разнеженную кожу, пока она лежит на песчанном берегу. До мурашек, как-то совершенно необычно, и по-новому. Кожа на губах мягкая, и более чувствительная. Тонкие пальцы чутче прощупывают твёрдые мышцы, сквозь рубашку… Когда, кстати, он успел надеть рубашку? Нетипично, после извечного плаща. Руки его сжимают предплечья, так, что пробирает до костей, а мягкая кожа поддаётся на давление пальцев как пластилин. Вниз живота течёт жар, а между ног — покалывание. Сайно всегда так восхитительно пах?.. Глубокий аромат, что смолисто забивается в ноздри, мужественный и резкий, но при этом успокаивающий. Индийский шёлк — его кожа, поцелуи — слаще восточных сладостей, поэтому губы его вскоре искусаны. Сколько это длилось, измерить невозможно, пока Тигнари нагло не прервал насмешливый шёпот: — От тебя несёт нуждающейся самкой. Ты сводишь себя, и меня с ума. Ты пахнешь лучше, чем самый дорогой парфюм. — Это замечание заставило Тигнари тихо простонать, от чистого нетерпения. Официант так красноречиво застыл рядом со столиком, что даже боковым зрением его видно. Сайно отпустил свою пассию из тисков медвежих объятий, только чтобы водить пальцем по худому девичьему плечу, пока девушка пробовала принесённое блюдо. — Это и правду потрясающе приготовлено. Но, ты ничего не заказал себе? — Ты — моё главное блюдо сегодня. Официант, пришедший забирать опустевшие тарелки, застал Тигнари, сидящую на коленях у мужчины. Девушка порывисто слезла с колен, и одёрнула платье. Брачный период всё ещё давил на голову, и заставлял мыслить порывисто, но стыд тоже не хотелось забывать. Кажется, Сайно засунул показательным жестом в карман официанта приличную пачку денег, прежде чем официанта как сдуло. — Ты будто ещё не доверяешь мне себя, до самого конца. Боишься, что когда я закончу с тобой, кроме меня мир вокруг потеряет смысл? Ты — моя. Ничья больше. — Голос его явно звучало на тон глуше, смешиваясь с хрипотцой — явный знак возбуждения. — Да знаю я— Её прервали, с нотой, не терпящей возражения снова поцеловали. Кажется, её пристрастились затыкать поцелуями. Но этот поцелуй вышел особенно развязным — он толкнулся языком через губы, так же порывисто преодолел и барьер зубов, овладел её языком. Будто по-новому ощущалось каждое касание. С каждым прикосновением, Тигнари околдовывали, и магия смены образа всё крепла. И что ещё более возмутительно, после её подхватили на руки — как невесту, что крадут под покровом ночи. Только её несли прямо по многолюдным улицам города. Девушка сгорала со стыда. Просьба поставить её ничего не принесла. Сайно нёс её даже с некой гордостью на лице, и совершенно молча. Как глупо, думалось девушке. Наконец, он внёс её в некое помещение, не очень хорошо освещённое. — Пятьдесят лет назад, я снял тут комнату. Нам подойдёт. Кажется, все двери перед ним распахивались силой магии. Как, однако, удобно. Очередная распахнутая дверь явила в меру просторную комнату, с двуспальной кроватью. На неё Тигнари бережно уложили. — Наконец, мы на кровати, а не на земле, даже не мечтала, — цокнула языком девушка. — Тогда, моя дорогая, я познакомлю тебя с давней римской традицией новобрачных… Будто совершенно не услышав колкости, мужчина достал откуда-то из кармана целую пригоршню лепестков роз, и начал разбрасывать везде — на кровать, на пол… А под конец, протянул из-за спины целую, насыщенно-бордовую розу. Тигнари розу приняла. И в ответ бросила такой красноречивый и озадаченный взгляд, что все её мысли по поводу этой пошловатой традиции были ясны. Ответом ей был такой взгляд, будто её впервые видят, и безумно наслаждаются каждой черточкой на её лице, и теле… — Тихо. Не нужно говорить. Позволь мне любить тебя. Мы — лишь два любовника, и я позабочусь о тебе. Только, позволь себе — быть любимой мной. Платье перестало сдавливать тесным корсетом — тот разорван, минуя застёжки. Само платье легло на пол клочьями тряпок. Было обидно, прекрасная вышивка тончайшей серебряной нитью, на тяжёлой парчовой ткани успела понравиться. Но Тигнари не жаловалась, потому что, положа руку на сердце, единственная компенсация которая требовалась — это жадные глаза Сайно, и его нетерпеливые движения. Он оставил деву в одном полупрозрачном пеньюаре, что давал малый простор для фантазии. Лямка спала с плеча, приоткрыв вид на небольшую грудь с соском, заострившимся от трения с тканью. Тигнари нетерпеливо полулежала, тяжело дыша лишь от самого зрелища — как Сайно стащил через голову одежду, явив крепкий торс, как устроился между ног, твёрдой рукой широко раздвинул ноги… Бордово-красные глаза, с упрямо-ровной линией бровей гипнотизировали, и вверяли потребность подчиняться, беспрекословно. — Ты стал восприимчивее ко мне, как женщина. Каждое твоё движение пленяет меня. Каждая ласка, в комнате, что озаряет их закатными красками — и она умирает, чтобы затем воскреснуть от следующего поцелуя. — Попробуй молить меня. Я дам тебе то, что ты хочешь. Его пальцы на внутренней стороне бёдер лениво двигались, так трогали впервые. Возлюбленный явно был покорён тем, как женское тело ощущалось — мягче, и волновалось от случайного касания явственне. И смотреть вниз не надо, чтобы воображение дорисовало, как смуглые пальцы тонут в ложбике внутренней стороны стиснутых ног, заставляя их разъехаться. Так его тело точно не реагировало ранее — лёгкий трепет владел телом, но тяжесть… Вернее сказать, некая перевозбужденность, волнами источавшаяся из низа живота, делало рабом партнёра. Тихие мольбы сами сорвались с дрожащих губ, и были они явно жалостливее, и будто чуть более искренние чем обычно. Женское тело куда трепетнее и чутче реагируют на ласки. Но и гон ещё не кончался, но тело реагировало по-женски. Это было в чём-то ещё хуже. Влажность между ног была как плотное марево, почти маслянная — настолько густая. Это ещё в ресторане чувствовалось. Вероятно, запачкало платье. Так что можно и спасибо сказать за то, что её на руках несли. Иначе, позора было бы не избежать. — Умница. Всё же, Сайно нравилось подкрадываться со спины. Он заставил налечь на свою крепкую грудь, и исследовал тело девушки. Кажется, для него самого это было интересным экспериментом. Он окунулся с головой в её новые реакции, и быстро скользнул широким пробным движением ладони меж складок половых губ. От такого, из самого нутра девушки пробилась дрожь, и довольно громкий стон. Его пальцы скользили слишком быстро, и вызывали спазмы удовольствия во всем теле. — Потерпи, красавица. А когда его пальцы проникли внутрь… Сначала, на пробу, он толкался внутрь, пробуя разный темп. Дальше, иначе не сказать, этот «умник, который начитался древнеиндийских трактатов», аккуратно согнул пальцы… — Мы же не хотим спешить. Свою реакцию после этого девушка совсем не смогла больше сдерживать, потому что её начало потряхивать, прямо на его пальцах. Она схватилась за руку, заставив её застыть внутри себя, от давления на некую точку было очень приятно. От низа живота, вверх по позвоночнику лилась чистая абмрозия, в виде целого спектра ощущений. Рука Сайно быстро перетекла ей на ягодицу, и оттянула. Перед глазами окончательно встал красный туман. Кажется, все это время она весьма громко голосила, и только сейчас осознала. — Кричи для меня. Её опрокинули грудью на кровать, и она упала, обессиленная. Но, отдыхать ей не дали. По истекающим от влаги складках половых губ опять что-то заскользило, и девушка с удовольствием подмахнула, подкрепив это мелодичным стоном. Что-то резко вторглось, и медленно вышло. Тигнари воспользовалась разрешением, и со вкусом вскрикнула. Темп был мучительно медленный, и девушка начала хныкать. В стену по соседству постучали. Все же, стены у гостиницы тонкие. За стеной начали говорить, только напряги слух, даже слова разобрать можно. — Моя дорогая, ты слишком громкая. Так приятно? — Пожалуйста, больше!!! — девушка поняла, что обречена. Попросила она то, что боялась, но действительно хотела. Любопытсвующая часть её точно однажды погубит… Кровать затрещала, щепки полетели в стороны — её партнёр обращался в свою пугающую форму. Она обернулась, и увидела, что тень вполовину комнаты смыкает на её талии ладони… На этом, нежности кончились. Руки её тянули назад — чтобы ещё грубее был каждый, чудовищный толчок. Вне колдовской реальности, это бы навсегда сделала её калекой. Но тут, она бы взмолила быть уничтоженной — и нашла бы в этом своё, низменное и непостижимое удовольствие. Но, голос не слушался. И она лишь истошно вопила, вторя сносящему всякий разум удовольствию. И её не щадили. — Хочешь выносить мой плод? — Это… Ах! Н-невозможно… Время!.. Засты… Аххх! — толчки выбивают звонкие крики, и сознание плывёт в волшебной эйфории от ощущений. — Застыыыло… — Я мужчина, ты женщина. Это правильно. Веди себя, как моя женщина. Она запомнила мало, но его довольный голос ещё долго проигрывался в её голове. — В лице столько страсти не видел раньше. — он наконец замедлился, и прочертил когтем указующего пальца горящую линию по алым губам. Девушка бездумно впустила его в рот, не помня себя, и покрыла палец мокрым следом от своей слюны. — Я могу сделать это возможным. — Что?! — Хочешь, оставлю тебе эту форму навсегда? Подумай… Было очевидно, она вся пропитана его запахом, если угодно выразиться — помечена. Необычно… До этого, такого не было. Кажется, опыт этот был настолько сложный и насыщенный, что они намного быстрее устали друг от друга, чем обычно. — Я хотел тебе доказать, что со мной ты раскрываешься. Ты податливый, как глина, в моих руках. Но, красота, это женский образ. Я начинаю думать, ты предназначен для меня. — …Опять, эти непонятные штуки. Хочу просто услышать: люблю! — Тигнари надула по-женски губы, усевшись по-турецки. Спустя считанные минуты, она уже млела в горячих объятиях, и от приятной неги даже зевала. В змеиных объятьях была такая приятная форма защищённости, что весь мир казался более приятным местом Мужскую форму ему всё же вернули.***
После этого, наконец, они покинули на месяца два заколдованное вне времени измерение. И, брачный период сошёл на нет у обоих. Змей снова был явлён культистам. Обычные последователи видели его мельком, так, чтобы от мрачной тени и колец огромного змеиного хвоста у них ещё долго поджилки тряслись. Близко бога видел только Старейшина. Его наградили чем-то за заслуги. Чем именно, уточнять не хотелось. Был поздний вечер. Они отдыхали вместе, на одной кровати, в комнате, которую тщательно убрали, и которую роскошно обставили. Все помещение буквально состояли из камня, и каменная же постель — ложе огромных размеров — не вмещало всей длины змеиных колец. Они едва заметно двигались, лениво и медленно. Тигнари был ненавязчиво взят в тиски, которые больше походили на объятия или на тяжесть одеяла. В них, он чувствовал себя в абсолютной безопасности. Душа словно открылась нараспашку, что было несколько непривычным моментом. Поэтому, юноша фыркнул: — Мы тискаемся каждый день. — Это плохо? — Так и не сказал, что любишь. — Их взгляды встретились, только Тигнари попытался передать во взгляде некое возмущение. За это его прижали руками к горячему торсу, и парень уже более довольно заворчал. — Я тебя никогда не отпущу. — Ну, не отпускай. — У нас впереди миллионы поцелуев. — Поцелуй, почти невинный, пришёлся в краешек губ. — Миллионы миллионов, скорее. Ни одна пара не будет рассказывать, что в такие моменты происходит. Никакой текст, вероятно, не сможет описать, такое нужно только испытать. Спокойствие, подкрепленное доверием, трепет, от желания дать всё самое лучшее любимому. Тигнари обхватил руками широкую шею, которая в обхвате больше похожа на лошадиную. Засыпая, прислонил губы к скуле, в ласковом жесте. По закрытым глазам Сайно кажется — уснул. Или, безразлично принимает внимание. Однако, Тигнари с каждой секундой явственно все сильнее стискивали. Хвост обернул ноги, затем талию, пока не дошёл до плеч. А их сжал так, что руки прижались к торсу. Дыхание спёрло в груди. Тигнари иногда начинал волноваться, что Сайно не рассчитает силу — и удушит его взаправду. Это было более чем реально, в обычном мире под солнцем. Но в Тигнари что-то разгоралось, будто огонь страсти привык возникать от собственнических манер. Тяжело дыша, он увидел в глазах напротив — они оба хотят. — Ты стал таким разнеженным. Ты видишь сам, насколько стал чувствителен ко мне? Тигнари почувствовал неспешную руку, которая начала тискать его бок, затем ягодицу. Невыносимо. Тигнари зажмурился, и понял, что ноги затряслись, настолько хотелось. — Мы не занимались этим в мире людей. Значит, по-настоящему не было. Вижу, ты в настроении. Змеиные кольца пропали. И, перед ним лежит Сайно, одного с ним роста. Всё больше, он стискивал в объятиях. Всё больше разгорячался в пылающей взаимной страсти, жадно целовал. Откуда-то достал маслянную смазку, которую, казалось, всегда имел с собой, и начал разрабатывать. Было болезненно, как будто это их первый раз, а не один из сотен. И от этого, стало волнительно. Тигнари закинул ногу на чужое бедро, уткнувшись в грудь, и доверчиво топил там стоны. Процесс шёл скоро, Тигнари старался больше расслабиться, и трепетал от близости с любимым. А когда его стали кусать в шею, явно дразня и распаляя до предела, и когда пальцы начали задевать особо чувсвительную точку… Тигнари не смог сдержаться, и застонал в голос. — Тебя могут услышать. Не шуми. Сквозь закрытые, чуть напряжённые веки выступили слёзы; но их тут же сцеловали. Стоны все не унимались в груди, но чуть утихали на чужих губах. В мучительном раздразнивании своя прелесть, но она подойдёт не всем. Тигнари сжал зубы, не желая признавать, что ему ой как хочется уже большего. Терпел, пока его все же не повернули, чтобы начать в крайне ленивом темпе любить. Трение сочеталось с лёгким дискомфортом, непривычное ощущение. Но оно пропадало, уступая возможности только наслаждаться своим любовником. Было очевидно, Сайно отлично знает, что ему хочется быстрее, но отчего-то не торопится. — Люблю, — пришлось шёпотом в затылок. Хотелось обернуться, увидеть его глаза в момент драгоценного признания, но в нём так славно ускорились, что и не до этого стало…