Любимый шезму

Войдя к себе, эпистат резко, со злостью сбросил с себя накидку, будто она мешала ему дышать и вообще думать. Эва черномаг. А Реммао слишком глубоко запустил в нее свои когти. Попытается ли она исполнить указ наставника? Пойдет ли на его шантаж? Только сейчас, когда Эва была в безопасности, она позволил себе думать об этом. Амен совершенно не понимал, что ему делать с Эвтидой и своими чувствами к ней. Он не хочет причинять ей боль. Но захочет ли она причинить боль ему? Входная дверь отворилась, вырвав эпистата из плена собственных мыслей. На пороге стояла их виновница, приходу которой он еще несколько мгновений назад обрадовался бы, как умалишенный. Одни боги знали, какой манящей она всегда была для Амена! В свете луны нежная, бронзовая кожа девушки, казалось, была создана для того, чтобы он прикасался к ней, гладил и беспрестанно ласкал; он один… Эпистат тщетно постарался накинуть на себя привычную маску с тенью безразличия и заговорил первым. — Входи, Эвтида. Эва осторожно закрыла за собой дверь. Сердце колотилось от приятного волнения, которое она всегда испытывала рядом с Аменом. От волнения ли? Юная шезму готова была поклясться, что сейчас эпистат был для нее воплощением бога. Только вот какого из них? — Я пришла к тебе, как и условились, господин, — тихо, но уверенно произнесла Эва. Амен попытался ее считать, безуспешно взывая к логике: сердце мужчины впервые в жизни затмевало разум охотника. Она пришла, она здесь. А значит, действительно хочет его. Сколько раз он сдерживал себя в порывах грубо, неистово взять ее: в библиотеке, в ее доме, у себя в кабинете. Он, подобно вечность идущему путнику пустыни, израсходовал все свои ресурсы, ни оставив для дальнейшей борьбы с жаждой ни капли. Он испил чашу терпения до дна и бесповоротно сделал этим только хуже. Теперь ему жизненно необходимо испить другую чашу, имя которой было Эвтида. Видя немигающий взор эпистата, всецело обращенный на нее, шезму разделяла его чувства. И они, смешавшись воедино, в одно мгновение заполонили жилище Амена. Она видела: мужчина сгорает также, как и она, и впервые в жизни они ведут вожделенный, глубокий немой диалог, потому что разговоры вслух уже не имеют значения для обоих. — Я пришла, чтобы стать твоей… — шептала Эвтида в полубреду, медленно подбираясь ближе. В этом доме сегодня нет добычи, лишь два охотника. И это совершенно не вязалось с реальностью. «Исфет, Амен, ты не можешь быть таким слепцом! Оттолкни ее, прогони, пока все не зашло слишком далеко… Слишком глубоко». Эпистат делает последнее усилие над собой, колеблется внутри, оставаясь неподвижным. Но последняя мысль, пронесшаяся у него в голове, заставляет резко подорваться с места. Ему необходимо сократить невыносимую дистанцию между собой и Эвой до запредельно близкой. Его жадные губы накрывают ее сладкие, окутывающие с первых секунд истомой и вызывающе непристойными, грязными мыслями. Он возьмет ее прямо здесь, прямо сейчас и проведет Эвтиду за руку в свой самый лучший сон. — Непокорная… — шепчет, отрываясь от поцелуя. Его руки властно подхватывают девушку, и вместе с ней он садится на постель, которая едва ли успела остыть после его недавнего пробуждения и возбуждения. Эва тут же плавно изгибается на коленях Амена, чувствуя степень его желания и нависающей над ней угрозы сквозь ткань его штанов. Но это ее не пугает, напротив, заводит еще сильнее, заставляя прижиматься к рельефному торсу и крепким бедрам мужчины. Эпистат теряет контроль, слыша ее тихий, рваный стон. Одним выверенным движением большой руки он оголяет полную грудь Эвтиды. Исфет, да ее сосками сейчас можно резать металл! Амен жадно приникает к одному губами, нежно сжимая другую грудь рукой, срывая новые, такие долгожданные звуки наслаждения с уст шезму. — Амен, я… Я больше… Не могу ждать… Довольный ее реакцией, он скидывает девушку с себя на постель и поспешно освобождает от развратных одежд. Сейчас он покажет, сколько мучений она ему доставила, появляясь перед ним в подобных нарядах. Стоит ему только нависнуть сверху, как Эва берет дело в свои руки. Его дело внушающего размера. Мужчина рад тому, что не успел зажать ее руки в тиски над головой; рад этой смелости, и в благодарность впивается в губы девушки новым глубоким поцелуем, заглушая уже свой собственный, низкий стон. Она начинает стягивать его штаны, но руки не слушаются. Шезму не терпится почувствовать его в себе, доходящим до основания, вызывающим чувства, которые, видят боги, она еще никогда не испытывала. — Постой, — невероятным усилием воли произносит эпистат. — Не хочу, чтобы тебе было больно. В первый раз ты должна быть готова, как никогда, Неферут. Несмотря на протестующее выражение лица Эвы, опытный любовник Амен улыбается и опускает руку к ее лону, скользит пальцами внутрь. Он и не мог помыслить, насколько влажным оно окажется. Это до умопомрачения приятное открытие резко возводит его желание овладеть девушкой до самых небес. Напряжение в паху достигло пика еще несколько мгновений назад, сейчас же готово буквально воспламенить жаждущий член и сжечь все вокруг. Несмотря на это, смог усмехнуться. — Непокорная, даже сейчас нарушаешь порядок. — Скажи, что на этот раз ты этому не рад... — Не скажу. Лучше покажу тебе обратное. Одним движением Амен входит до упора, не давая девушке опомниться. Эва обрывается на полувздохе, свыкаясь с внезапной, желанной полнотой внутри себя. Теперь эпистат позволяет ей привыкнуть, не двигаясь и глубоко целуя, подключая свой умелый, хищный язык. Первые толчки он совершает медленно, плавно, с непосильным трудом обуздывая желание брать наконец-то лежащую под ним девушку резко, в полную физическую силу. И только когда она начинает смело двигаться в ответ, раскрываясь ему все развратнее, он разрешает себе отпустить контроль, чем мгновенно срывает из горла Эвтиды громкий, полный удовольствия крик. Ему плевать, если кто-то ее услышит. Нет, он хочет, чтобы все ее слышали! Пусть весь мир знает, что отныне и навсегда эта Непокорная Неферут принадлежит только ему одному. Эва, совершенно потерявшая голову от удовольствия, со всей силы толкает сильную грудь эпистата руками, чтобы сесть сверху и перехватить инициативу. Амен, вопреки собственной воле, позволяет ей это сделать. Пусть она ведет в своем темпе, а он с наслаждением посмотрит на это снизу вверх из-под полуприкрытых век. Как бы ему не хотелось закрыть глаза от удовольствия, он ни за что не позволит себе пропустить эту картину. Лучшую, что видел в своей жизни. «Исфет, это точно ее первый раз? Как же хороша». Сильные руки поддерживают тонкую, хрупкую талию. Грудь, невероятно полная для такой стройной фигуры, изумительно подскакивает от легких прыжков Эвы. Сейчас ей нравится медленно, нравится подниматься и опускаться до упора, вновь ощущая полноту в себе, которая попадает строго в цель, заставляя девушку дрожать. И ему это тоже нравится. Эпистат начинает двигаться в такт, ощущая прилив еще большей волны возбуждения, которое грозило освободить цунами из слившихся, так долго вожделеющих тел. Эва поняла, что мужчине мало, и решила его подразнить. Опустившись к его уху, томно прошептала: — Любимый господин даже сейчас не может отпустить контроль? — Зря ты это сказала. Разум Амена помутнел окончательно. Подхватив Эву, он резко сел, припечатав ее тело к себе со всей силой, балансируя ощущения шезму на грани боли и удовольствия. Она должна понять, какую роковую ошибку совершила. И он с большим удовольствием ей это продемонстрирует. Быстрые, жесткие хлопки тел друг об друга; женские обрывочные полустоны-полукрики. Амен насаживал Эву на себя так, что она почти забыла, кто она и где находится. Но только не то, кто с ней это делает. Он слышит ее рваные крики, нечленораздельные слова, самым сладким из которых было его имя. Тело девушки исходит в дрожи, а внутри становится так умопомрачительно узко, что эпистат не сдерживает долгий, мучительный стон. Откинув совершенно ослабевшую, взмокшую Эвтиду на спину, он резко выходит и, придерживая член рукой, кончает ей на блестящий от пота живот. Обильно, долгожданно, самозабвенно. Ложась рядом с ней, Амен замечает, как из глаз девушки начинают обильно литься слезы, а на губах замирает легкая улыбка. Понимает: ей понравилось. Он нежно поворачивает ее голову к себе, убирая с лица прилипшие, длинные волосы, и целует — невесомо, нежно, что совершенно не вяжется с его образом в ее голове. Целует так, будто опасается, что она растает, как дымка, и он вновь проснется в холодном поту один. — Ты лучшее, что со мной случалось, Эва.

***

После того, как Амен обтер нежное тело Эвтиды прохладной, влажной тканью, девушка не заметила, как погрузилась в самый безмятежный сон, окутанная ароматом граната и мирта. Его ароматом. Эпистат крепко обнимал ее, гладя по волосам, рукам, лицу. Вне сомнений, все в ней воплощалось в точеный идеал его женщины. Даже несносный, своенравный характер, который хотя бы в постели у него наконец получилось укротить. Он не вспоминал о разговоре Эвы с наставником. Все, что они оба чувствовали сегодня ночью, кричало о том, что судьбы переплелись истинно, крепко, навечно, поэтому эпистат был уверен: ни один из них уже не в силах разрушить эту связь. Впервые Амен спал, не видя снов, тревожащих его душу и тело. Потому что лучший из них он уже испытал наяву, и будет испытывать еще бесчисленное количество раз. Эва проснулась посреди ночи, ближе к утру, как это нередко с ней бывало. Приближение рассвета всегда так действовало на нее с приездом в Фивы, потому что подсознательно шезму боялась того, что может принести новый день. Если бы она только знала, что бояться ей больше нечего. И некого. Эпистат сдерет шкуру сначала с наставника, а затем с любого другого, кто хотя бы помыслит причинить ей вред. Девушка нежно провела рукой по непривычно взъерошенным волосам спящего мужчины, которые свидетельствовали о бурной ночи. Ей было совершенно понятно одно: она не ошиблась, когда подумала, что умрет, если Амена не станет, и не жалела о своем выборе. О том, что вопреки всем обстоятельствам послушала свое разбитое последними событиями сердце. — Никогда не причиню тебе боль, — тихо шепнула Эвтида, нежно гладя лицо эпистата. Об этом говорил и копис Агнии, который девушка выбросила прямо у дверей его дома, вместе со всей чернотой предшествующих событий. Если бы она только знала, что Амен не спит. Если бы она только знала, что он все слышит, все знает. Если бы она только знала, что любимый писарь стал любимым шезму.