Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      Пиво кончилось, чужой коньяк был выпит наполовину (причем больше тезкой Пуговки, чем сестрой Пуговки), пепельница из шпрот заполнена дополна. Девушки сидели на кровати, шевеля пальцами поджатых босых ног, терлись лбами и щеками друг о дружку. Полина делала расклад Таро Тарантулу:       – Зыбай – Верховная Жрица! Это любовь. Очень большая. А эту карту видишь?       – Клоун… – попытался пошутить Тарантул, на самом деле, как и обычные смертные женщины, заинтригованный перспективой грядущей большой любви. Тарантулы, как известно любому второкурснику биофака, шутить не умеют, оттого Дашин юморок не был оценен прямолинейной Полиной Перо:       – Клоун – это Соколов, когда его Полежай прессует за то, что он не тем боком мимо парты Хали прощемился. А это Шут, на’. Выбор, подруга. А эту карту видишь? Луна, ёбана. Любовь не простая, а к женщине. Девушке… А вот Тройка Кубков…       Даша, до этого времени гордо считавшая, что лучше всех разбирается в Таро, и сама кого угодно «залечит», слушала, как прилежная ученица. Кирилловне и Михайловне такая ученица не являлась даже в самых горячих вожделенных снах о физруке или 18-летнем поэте-качке на «Инфинити» (впрочем, Михална была согласна и на «Волгу», и даже на «Матисс»). В то же время мозг Тарантула (не тарантула, а Тарантула; тарантулы, которые со строчной буквы, обходятся без мозга, пробавляясь ганглием) параллельно креативил, ассоциируя Тройку Кубков с тремя кубками Жени (по дзюдо, айкидо и еще какому-то «до»), Шута – с Джокером из Бэтмена беззубым Горшенёвым (которым Даша пугала Пуговку и дразнила Машу), а Луну – с Лу Геворкян из «Трактор Боулинга»… Внезапно в голове Королевы Ночи, увенчаной короной черных крашеных волос, ни к селу ни к городу, всплыла песенка голубоволосой Мэйби Бэйби, которой сокамерница Королевы по дворцу комнате, Манька Облигация, доняла ее, когда песенка была вирусной:             Бутылочка, крутись!             Мне так нужен этот шанс!             …Судьба тебе кричит, малышка:             «Экспериментируй!»…       Даше всё казалось необычным – то ли из-за коньяка, который уже начинал толкать ее в голову, как Дашку-неваляшку, то ли из-за близости Полины. Которая пахла не духами, а сигами и пивом. И то и дело поправляла Дашины ведьмачьи волосы, падающие на лицо и постель.       – Слушай, у тебя радио есть? Без музыки чёт ломает, – Тарантул надеялся послушать хотя бы рок-FM, понимая, что Cradle of Filth здесь ей никто не включит. Ну, или хотя бы Радиоактивное…       – Нету радио ни х*я. Отец отпёр барыгам на толпу, когда похмелялся. И ваще, радио вредно для здоровья. Особенно радиоактивное!       «Не, ну откуда она мысли мои на постое читает?!»       – Я думала, ты Радио-шансон слушаешь…       – Думал петух, и на парашу попал! – вспылила Перо. – Шансон – хуйня! Пидорская музычка. Всякие Иваны Кучины, розенбаумы, блядь… Только ты это, ссышь… не говори пацанам на раёне, а то я, хоть тебя и люблю, горло тебе перережу. Любя. Пока они мне не перерезали. А они перережут точно, если узнают!       – Чё ж ты слушаешь? Рэп? – на этом слове Тарантул скривилась, как будто целовала взасос Соколова, переевшего лука и чеснока. Уязвленная тем, что мысли ее, готессы, считающей себя магессой, читает какая-то гопница, сама пыталась стать ясновидицей, угадать вкусы и предпочтения объекта своего интереса. Поиграть в «кто кого». Натужно вспоминала известных рэп-исполнителей, стараясь не называть арэнбишников, которых слушала ее гламурная соседка по комнате:       – Э… Турбина Туриста? Пи… Пирокенезис? Оксимирон?       – Какой, нах, Мирон! Долбаёб, не понятно у него ни хуя, ёбаный торчок-ботан! Турбину можно разок слухануть, ну, они тоже пидоры, под четких косят…       – Так чё ж слушаешь-то?.. Может, Кирилловну? – растягивалась понемногу Даша в своей фирменной улыбке, обнажавшей уголки рта, слипаясь посередине.       – Фу, нахуй, блядь, ты еще Михалну вспомни! – обкусанные пальцы заскользили по треснувшему экрану отжатого смартфона… – Короче, слухай, зацени!       Из китайского динамика корейского смартфона с треснувшим стеклом полился голос. Искренний как будто голый. Бесхитростный, но гипнотизирующий, моментально вгоняющий в оцепенение:             В ссоре матом посылаешь далеко пойти…             Больная дура, всё равно нам по пути!       По холке Дашки пошли мурашки… Полина убрала прядь оцепеневшей готессы, обнажая ей ключицу… Длинная роскошная шея Даши, казалось, жила отдельно от хозяйки. Не в том смысле, что бессмертная Королева Ночи обходилась без головы, а в том, что шея была настолько красива, что представляла самоценность не меньшую, чем вся Дарья Васнецова целиком. И, скрытая под целомудренным готически-кружевным воротником, казалось, живет под ним своей жизнью, не менее роскошной, чем красота Дарьи.       – Кто такая? – тихо прохрипела готка, глубоко дыша.       – Алена Швец, – горячий язык задел ключицу, и полез выше и выше, до подобородка, оставляя влажный след. Затем – до угла челюсти, оттуда до мочки, ожегся о пирсинг, проник за изнанку ушной раковины, как на обратную сторону Луны… Луна светила на них сквозь незакрытое окно верхнего этажа.       С тех пор, как надела черный прикид, Даша считала себя непринадлежащей к дурной вселенной школьного омегаверса. Считала, что выламывается из понятий об альфах и омегах. Конечно, в душé считала себя непризнанной альфой (и в дýше тоже, когда оставалась одна, мурлыкая «Sweet Dreams», не зная, что это песня не Мэнсона). Но с Полиной ей так хотелолсь быть омегой. Наступить на свои принципы, отдаться неудержимому потоку бурной реки…       Отстранившись от одуревшей Даши, Полина сделала последний глоток:       – Ёба, сиги кончились! А в ларёк – ломает… Ссышь, а давай твоим пакованом раскумаримся? А? Или ты его сушишь на выпускной?       Даше было всё равно – она уже готова была за Полиной в огонь, воду и сладкий дым. И вот уже терпкий, липкий запах гнилых помидор плыл по комнате, дым попадал в глаза и дурманил их. Пускали «паровозики» друг дружке в рот. Заедали их поцелуем. Спускались всё ниже, с губ обратно на длинные шеи, ключицы, груди… В дыму Даша сама не поняла, как оказалась в костюме девственницы-на-жертвоприношении, и в той же позе. А Полина – сверху. Крутая Тарантул, которая и в холодных расчетах, и в горячих фантазиях представляла себя даже с парнями неизменно сверху, вдруг оказалась снизу, и под кем? Под девчонкой!       – Заебись, ништяк трава, кайф…       – Ты тоже, зая, заебись… Кайфовая…       Поцелуи Полины спускались всё ниже, а наслаждение Даши дерзко карабкалось всё выше, иногда резко взмывая до самой своей вершины… Даша забывала, что она Тарантул. Помнила, что она блатная Даха, что есть Полина, кайф, Пуговка, Мэрлин Мэнсон, Маша, Галя, спортсменка, а в Китае – еще и миллион китайцев, в т.ч. раскосая Якушева. Знала, что на другой планете есть два дебила «Паук» и «Череп», всё общение с которыми не стоило и минуты с Полиной Перо. Знала, что эти дебилы хотят по своей планете вверх ногами, и могут упасть вниз головой на нее, но ее это возбуждало. Знала, что Кирилловна совокупляется с физруком, и Дарью это очень веселило – какие-то неламповые, нечеловеческие, инопланетные отношения, как у дяди Андрея с отарой его реальных и мифических любовниц. Знала, что за окном приехали пожарные и стоят в люльке, и смотрят на них, смотрят сквозь плотные шторы, как горит кровать от ласк голой гопотессы, и как нагая черная Даша обугливается, и дерзким Фениксом возрождается из огня, – и Даше дико захотелось показать толстый средний палец с черным маникюром пожарным, Кирилловне, Михайловне, Якушевой…       – Я – ку – шы – ва!!! – вдруг достигла голая Даша высшей точки наслаждения, сама неожиданно для себя. По телу будто прошли судороги, и она сама не знала, почему и зачем выдала имя той, которая вместе с Кирилловной годами мешала ей честно учиться, то есть честно кайфовать от валяния дурака. Просто Якушева показалась ей, в этот наивысший момент, такой ничтожной в своей глупой напыщенности, скотском волочении за Никитой, такой смешной и потусторонней, как глюк, неожиданно выплывший из терпкого сладковатого тумана, чтобы заспойлить своей плоской рожей финальные секунды оргазма…       – Де? – будто «на измене», оторвалась Полина от полирования Дашиных мест наслаждения. Она явно знала в этом толк, насколько поняла Даша… – Чё это ты Якушеву вспомнила… А ну, говори, течёшь за этой муклой?       – Ты чё ёба, Якушева нахуй Китай, пуговка Полина блядь, по-блатному в Канаду химия Паука, – молола раскумаренная голая Дарья горячим дерзким очумелым языком, немного двигая полноватыми бедрами на спине, и пятками по простыне, уставившись расширенными (на этот раз не от страха) фарами в потолок, – что и кого она там видела? Широкие ладони сжимали Полину – Даша не могла сказать, за какую именно часть тела, она сейчас не понимала…       Всё казалось плывущим в дыму. Сладко-терпкие дым и коньяк, горькое пиво, соленый вкус еще чего-то (не чипсов и не сухариков к пиву…)…       – Ясно, приход словила девка, – довольно усмехнулась Полина, продолжая ласкать себя. Она была на энтузиазме от того, что довела до наслаждения девушку, выступая в роли парня… – Ни фига ты не готка, ты мокрая пилотка… – продолжала насмешливо, но нежно, совсем не глумливо, приникая щекой, носом и волосами к Дарьиной груди, намеренно не целуя, и снова спускаясь ниже…       Но лишила Дашу девственности, выходит, именно Якушева… Ну что же, работа у Якушевой такая – спойлить всё и всех…