Декабрь. 1986-й год
После пожара в семье Дамаевых напряжение спало, вопросы иссякли, зато появился список добрых дел – помыть, почистить, погладить, привести в порядок все, что уцелело в квартире. Лана мыла, чистила, гладила, приводила, ей было все равно, чем заниматься, лишь бы не вспоминать о заточении, пожаре, о ребятах, которые вытащили ее из дыма, и о том, что после этого на полторы недели Туркин просто пропал. Ландыш ждала день, второй, пятый... Нога после падения приходила в норму, а вот мысли продолжали бегать в голове в хаотичном порядке. Папа подходил с вопросами – а здорова ли ты, девочка? – но в целом был доволен, что она дома, смирная, безответная, и что никто ей не звонит. Никто – это, конечно, Турбо, которого даже после ее спасения ни отец, ни сестра так и не простили. Они делали вид, что его нет и не было, и Лана тоже, с переменным успехом. Гнали убираться – и она шла, сажали есть – ела. Две недели ни о чем. Хотелось в школу, в социум, хотелось хоть что-то делать дальше. Дина выписала справку, скрепила печатью, вручила в Ланины руки, отец перед работой усадил в "Волгу", в полном молчании довез до школьных ворот: – Заберу тебя сразу после уроков. – Хорошо... – пробормотала Лана, открывая дверь. – Выше нос. Хороших оценок! Шамиль Дамирович потянулся к ее щеке, чтобы поцеловать, но дочь увернулась так, что его губы смазано прошлись по ее волосам, и выскочила из машины. В вестибюле кружил рой пятиклашек, старшеклассники группками ходили строем, отвешивали милюзге подзатыльников, чтоб под ногами не путались... Все как всегда, а у Ланы все равно все не на месте. Шагнула в гардероб, нехотя принялась расстегивать пуговицы на пальто. И вдруг обернулась на глухой стук. Створки окна около нее открылись вовнутрь, и на подоконник запрыгнул Турбо. – Принцессам привет! И это все, что он мог сказать после двух недель молчания? Серьезно? У Ланы в душе разгоралась революция. Захотелось праведно вспылить, но в эту же секунду к ее желанию присоединился жаркий протестующий хвостик: а разве Валера вообще обещал что-то ей? Разве он мог спокойно подходить к ней, звонить домой, толком не зная, там она, в этих угольках обитает, разбирает что-то, или же так и живет с отцом у его друга? В школе ее не было до сегодняшнего дня... И снова спокойствие и желание не выяснять отношения перебороли все. Ландыш только грустно хмыкнула: – Давно ли я принцессой стала? – Как из заточения вытащили. Поздравляю с амнистией! – Туркин вынул руку из-за спины и протянул ей цветочек. Дамаева весело фыркнула, приблизилась к окну, приняла розовый бутончик из его ладони и поглядела парню в глаза: – Это бальзамин из кабинета Фариды? – Ага. – Спасибо. Турбо удивленно выгнул брови: – Я уже ждал лекцию на три часа об умышленном вреде флоры. – Увы, – развела она руками и подхватила свой портфель с сидения под вешалкой, – у меня нет столько времени. Меня саму ждет лекция о влиянии внешней среды на онтогенез. – А это вряд ли! В ее глазах даже удивление промелькнуть не успело, когда он ловко поймал её за талию и потянул на себя, вытаскивал из окна на улицу. – Валерка, ты с ума сошёл? – вскрикнула она, находясь в недолгой невесомости, пока ее не поставили на твердую землю. Вернее, снег. Турбо тем временем быстро поправлял ее перекрутившееся пальто и шапку на макушке. – Не знаю пока, а заметно? – Ну у меня же биология! Валера мазнул быстрым взглядом по окнам раздевалки, чтобы убедиться, что свидетелей у этого спланированного похищения не было, упер руки в бока и на серьезных щщах начал приводить железобетонные утверждения: – Ну смотри, с цветочком ты на урок не зайдешь – Фарида не оценит, обидится, а выкинуть его не сможешь – я не оценю. Обижусь. Она фыркнула: – Вот это аргумент! – Ладно, у нас и так нет возможности видеться, так что можно разок и прогулять, – схватил ее за руку, потащил за собой к гаражам, сквозь которые можно было незаметно покинуть территорию школы. – А где разок, там и второй? – Вот знаешь за что тебя люблю, Дамаева? За со-о-образительность, – приговорил он голосом птицы Говоруна. Лана неожиданно для него остановилась, заставляя и Турбо забуксовать и обернуться. – Чего-чего ты меня? Любишь? Его брови сдвинулись к переносице: – К словам не цепляйся. – Не-не-не, ты сказал! Повтори! – Сказал и сказал. С первого раза слушать надо было, – буркнул он, помогая Ландыш протиснуться между стен двух гаражей, прикрывая ее спину ладонью, чтобы пальто не испачкала. И поспешил тут же тему перевести: – Что с квартирой-то вашей? Лана поняла, что от былых еще до прихода в школу серьезности и обиды у нее не осталось и следа, ласковым взглядом окинула Валерин профиль, ощутила, как он крепко держит ее за руку. – Разгребаем все, когда у отца есть время. А пока у дяди Олега живем... Ну тот, помнишь, на фотке показывала? – В которого в пять лет втюрилась? – Запомнил, ты глянь! – Дальше по теме, ученица Дамаева! – А что дальше... Вся квартира не выгорела, конечно, зал пострадал сильно, наши комнаты целы... Успели пожарники. Но запах выводить, да и остальное... Папа решил машину продать, чтобы все восстановить... – она огляделась, только сейчас осознавая, что понятия не имеет, куда Турбо ее тащит. – Уважаемый похититель, а куда мы хоть сбегаем? – Буду кормить тебя мороженым, – подмигнул Туркин. – Богатый Буратино? – Ага. Турбо свое двухнедельное молчание не объяснил, потому что она не спросила – не хотелось портить настроение. И он ей был безумно благодарен. Не хотелось врать еще и про то, что пять дней он зализывал раны в своем бараке после того, как весь "Универсам" пытался выяснить, куда делись бабки на общак, сборы которых проводились каждый месяц. Объем средств в общаке в период асфальтных войн и в период войн за сферы влияния над коммерческими объектами отличался очень существенно. Понятно, что во времена воинствующих молодёжных группировок 80-х годов не было ещё предпринимателей, крышевание ещё не зародилось, а деньги на нужды группировки требовались. Каждый член группировки был обязан сдавать ежемесячно определённую фиксированную сумму. Сумма у каждого возраста была разная. Чем выше возраст, тем больше сумма. В каждом возрасте был смотрящий за общаком, в его обязанности входило вести списки должников, собирать деньги, напоминать о долгах и передавать деньги старшим. Соответственно, сходняки у возрастов были свои, в определённых ситуациях были сборы всей улицы. Фамилии были зашифрованы, чтобы в случае их изъятия сотрудниками органов, данные участников не стали известными. В случае облав такой список либо съедался, либо уничтожался любыми доступными способами. В случае изъятия сотрудниками, был спрос с проебавшего. В тот день список остался в руках Лома, назначенного среди суперов главным по сбору, а вот деньги пропали. Старшие спрашивали жестко. И с него, и с каждого из суперов. Никто не кололся. Адидас до Кащея данное происшествие доводить не хотел, поэтому разбирался сам. Турбо и Зиму через день завел к себе в подвал, соседствующий с качалкой, где обитал Кащей, и дал свои указания. Крыса должна быть вычислена в течении двух дней. Иначе... Следить нужно было за каждым: может, шмотки новые появятся, или фантики от дорогих конфет из карманов выпадут, вычислять с удвоенной бдительностью, кто постоянно на кипише на сборах или хуже того – пропускает эти сборы. – Какая пушистая! – от раздумий отвлек восхищенный вздох Ланы. Она облюбовала взглядом одну из многочисленных елок около рынка. – Красавица, правда? – Ну, не такая, как ты, конечно, – сощурился Турбо. – Пахнет хоть? – потер пальцами колючие веточки. Аромат хвои приятно дурманил. – Папа давно не покупает елку на новый год. Считает, что мы взрослые уже... – Хорошо, будет тебе елка. – Ты серьезно? – она улыбнулась, положила ладошки на воротник его куртки. – Подаришь мне елку на новый год? – Куплю. А подарю кое-что другое. – Ну тогда я тоже принимаю заказы. Что ты хочешь на праздник? – Брось, Ланка. Ничего мне не надо. – Так не пойдет. Это же самый волшебный день в году! И нужно загадать самое-пресамое заветное желание, которое обязательно исполнится! Такой она еще ребенок в душе, даже иногда страшно становилось, что ему когда-то придется самолично разбить все эти её воздушные замки какой-нибудь непростительной случайностью. Турбо поднырнул ладонями под воротник ее пальто, притянул плавно Лану за шею и оставил поцелуй на губах. – Ты, главное, не отворачивайся от меня... И все.***
Отец подъехал к школе к концу седьмого урока. Сидел в машине, курил в окошко, поглядывал на окна. Когда донеслась приглушенная трель звонка и в коридорах зашумели детсткие голоса, мужчина покинул свою Волгу и зашагал к порогу школы. – Шамиль Дамирович, добрый день! – в дверях появилась классная дочери – Марина Сергеевна и тут же огорошила Дамаева вопросом: – Как там Ланочка, ей лучше? Отец сжал скулы. – Да, гораздо. Завтра уже будет в строю. – Мы её очень ждем! Отец вернулся в машину и ждал. Либо классная проглядела, либо дочь его сбежала с уроков. Прошло еще минут двадцать, прежде чем Лана появилась в поле видимости. Как ни в чем не бывало вышла прямо из дверей школы и, позабыв про то, что нога еще беспокоила, в приподнятом настроении спешно побежала к "Волге". – Как уроки прошли? – сохраняя максимальное спокойствие на лице, поинтересовался Шамиль Дамирович. – Хорошо. – Бодрая какая-то ты. – А что? Плохо? – Странно... – Ничего странного, пап. Сегодня химию отменили, Мариночка вместо неё классный час провела. – А задержалась почему? Ландыш вздохнула, скрестила руки на груди. – Пап, что за допрос? Мариночка задержала, нужно заняться сценкой на новый год... Сценарий там, понимаешь... – Понимаю... – протянул отец, и желваки у него заходили. – А Мариночка биполярочкой не страдает? – В каком смысле? – В прямом, Ландыш. Марина Сергеевна со мной говорила двадцать минут назад и спрашивала, как скоро ты выйдешь с больничного. Уверенность на лице Ланы стерлась ластиком. Она плотно сжала скулы, растерянно забегала глазами по бардачку, будто на нем были написаны шпаргалки – как ответить, когда тебя поймали с поличным. – Дай сюда справку, – потребовал отец. Лана не двигалась. – Справку мне покажи! Давясь подкатывающим волнением, Ландыш вытащила из кармашка портфеля врученную с утра Диной справку и протянула ему. Число оказалось подтерто и почти незаметно исправлено. – Да-а... Докатились, – процедил сквозь зубы Дамаев. – Моя дочь уже документы подделывает. Где ты была? Почему тебя не было в школе? Отвечай! – Гуляла. – С кем? С сосунком своим, да? Опять?! – Этот сосунок меня из пожара вытащил, если ты забыл! Но для отца это вообще не было весомым аргументом. – Одного благородного поступка мало, чтобы искупить то, что он со своими дружками творит каждый божий день! Но хуже всего, что помимо этого он меняет тебя под себя! – Да ничего он не творит каждый божий день! Он со мной... Он учится и подрабатывает! И ничего плохого мне он не сделал! И ничему плохому не научил! – Подправленная справка – только начало. В начале всегда все кажется безобидным, Лана. Шамиль зажмурился, вцепился руками в руль и посмотрел за лобовое стекло. За какие-то полгода он перестал узнавать свою дочь. Всегда примерная девочка, хорошистка, умница по жизни смотрела ему прямо в глаза и врала, не краснея. Врала во спасение этого мальчишки, который сбивал ее с панталыку и ухудшал не только ее успеваемость, но и мировоззрение, и отношения в родной семье. – Может, тебя на цепь посадить, Ландыш? Что с тобой делать? В ответ снова тишина. – Молчишь. Как этого пацана защищать, так мы на отца орать можем. Как ответить по существу – так язык проглотила? Что с тобой должно случится, чтобы ты глаза свои открыла? Как тебе очки твои розовые разбить?.. Лана вдруг вспыхнула, как спичка, и резко выскочила из машины. Отец растерялся на пару секунд, наблюдая, как дочь побежала по тротуару вперед. – Вот паршивка, а! – он повернул ключ зажигания и втопил на газ. Догнал Лану на повороте около школы, опустил стекло и пробасил: – Ландыш, сядь в машину. Не нужно устраивать уличных сцен. Здравый смысл вернулся. Постояв на месте еще несколько секунд, девушка сдалась и села обратно. Отец плавно выкрутил руль и повез дочь в сторону квартиры. – Дочь, ответь, как мне до тебя достучаться? Что должно произойти, чтобы ты поняла? Считаешь себя взрослой, а элементарные вещи не понимаешь... Что мне с тобой делать? Нужно было что-то говорить. Нельзя осуждать человека только из-за того, что он один раз, возможно, оступился. С того дня, как Дина полила Турбо ушатом дерьма, прошло полгода, и ни разу Лана не усомнилась в том, что Валера хороший человек. Да, были на нем ссадины и синяки, но ведь как им не быть, когда у него такая обстановка дома? – Он хороший... Он способный, я знаю!.. Вы с Диной даже не разобрались, а клеймите человека! А у него ситуация дома тяжелая... С матерью проблемы... А ты то с ружьём на него, то... Слова просто не прорывались наружу без волнительной дрожи и комка в горле от переживаний. Она никогда так не эмоционировала, ей было страшно неловко, непривычно, обидно. Отец не проронил ни слова, только украдкой глянул на дочь, которая тяжело дышала, отвернувшись к окну. Мужчина покрутил колесико магнитолы, настроил волну. – ...квартет "Аккорд" со своей версией песни из кинофильма "Генералы песчаных карьеров"! – оповестила ведущая станции. И на весь салон Волги раздалось: – За что вы бросили меня, за что? Где мой очаг, где мой ночлег?.. Не признаете вы мое родство. А я ваш брат, я человек! Шамиль Дамирович молчал, слушал эту песню, вспоминал, какой ажиотаж был вокруг этого фильма в 70-х, и песню эту хорошо помнил, и как у самого слезы на глазах наворачивались. Убавив громкость, он вдруг выдал: – Я подумаю, Ландыш. Но пока попрошу тебя: не позволяй таким людям изменить себя... – Зачем ты повторяешь это, пап? – Затем, что они уже меняют тебя.Канун нового года
Хоккейная коробка сейчас напоминала лагерь заключенных. После пропажи бабок из общака каждый из пацанов мог быть под подозрением. И каждый сбор начинался с поверки. – Колесо! Жорика среди присутствующих не было. Адидас смачно сплюнул себе под ноги, сунул руки в карманы треников и царапнул зубами нижнюю губу. – И где это туловище опять? – Он же школота, – вырвалось у кого-то из толпы. – Застрял в граните науки. Послышались нервные, слабые смешки. Турбо подозрительно огляделся. – А я тебе говорил, Вов, нехер его было даже принимать... – Ну ты мне еще поуказывай, что делать, да? – рявкнул на него Адидас. Нервно почесал нос, затем выдал: – Зима, Кот! Идёте вместе с Турбо, ждёте, пока этот Ломоносов соизволит из школы по шпалам до нас дойти. Ждать появления Жорика долго не пришлось. Пацаны паслись напротив школы, выжидающе поглядывали на двери. Жора обернулся на свист и еще несколько минут стоял на месте, озадаченно оглядываясь. Парни подошли сами. Взгляды изначально зацепились за новые светлые кроссовки, затем выхватили бегающие глаза Жорика. – Почему сборы пропускаем, Колесо? – максимально спокойным тоном начал Зима, прикуривая. – У нас... контрольная... скоро, – попытался придать своему голосу такое же спокойствие Жорка и поглядел на Турбо: – Да ты у Ланки спроси, она... – Ты ею не прикрывайся, – процедил Туркин. – Тебе вопрос задали. – Не успел, пацаны... Я Адидасу лично объясню. – А за кроссовки новые нам пояснишь или сразу Адидасу лично? – Кот не любил своих тезок тянуть за причинное место. – Или забыл, что пока мы крысу не найдем, за косяки тройной спрос? – А че кроссовки? Кроссовки-то че? – Вот ты и скажи че, – наступил на него Турбо. – Откуда ласты такие? Жорик пикнуть не успел – его за химок схватили. – Да это мне мамка позавчера купила! – Да ты че? – огромные глаза Зимы неприятно сощурились и теперь практически были готовы испепелить Жору на месте. – Откуда лавэ у нее появились, когда ты сам сопли пускал, что их ей на лекарства не хватает? – Пацаны, да вы че, пацаны! Вы реально решили, что это я? – А кто у нас еще вопросы накидывал про общак, когда пришивался? – Кот сильнее сжал его за воротник куртки. – Никому в башку никогда такого не приходило! Турбо и Зима переглянулись. Действительно, когда сборы были окончены и речь зашла за пополнение общака, Жорик имел наглости уточнить у них, сколько бабок хранится в общаке. "Ты че, ахуевший? – наехал на него тогда Ваха. – Всё что есть – то общее". – Адидас тебя ждет, – произнес Турбо. – Будет говорить пока он. Скажи спасибо, что до Кащея не дошло, хотя может с легкостью. Пояснишь ему и за мамочкины кроссовки, и за проëбы. Все произошло за секунду. Жорик сам не понял, что в нем сыграло – страх или инстинкт самосохранения, но не здравомыслие точно. Потому что он вдруг ловко извернулся в хватке Кота и наотмашь врезал Валере прямо в челюсть. Когда брызнула кровь, он вдруг испуганно взглянул на Турбо. Глаза того налились кровью, а из ушей вот-вот мог повалить настоящий дым. Одним ударом Туркин сбил Жорика с ног и накинул еще пару лещей сверху. Жорик заорал, когда Зима потянул его вверх за грудки, а Кот наотмашь врезал ему по зубам. – Господи, когда это прекратится? – Ленка, держа под руку Камаля, поправила шапку и взглянула через дорогу. Туда, где пацаны прописывали пиздюлей Жорику. – Все только начинается, – насупился парень. – Идем. – Камаль, ты даже не вступишься? – поразилась Ландыш, ровняясь с ними. – Ты же спортсмен! – Но не бессмертный, – процедил Камаль. – И толку от меня там не будет. – Ты трус?.. Вдруг нашего бьют! – Так Жорку и бьют, – прошептала Ленка, крепче держась за молодого человека. – Его уже год шпыняют, а сейчас же он крутой, пришился к "универсамовским"... Это их дело... Лана! Лана, дура, стой! Камаль! Останови ее! Дамаева уже бежала через дорогу и кипела от злости и раздражения. Ей всегда казалось, что Камаль ничего не боялся, тем более приемы знал, что ему какие-то хулиганы? А здесь же на глазах избивали ее друга с первого класса! – Остановитесь! Вы же его убьете! Убьете же! Она налетела со спины на первого, кто был ближе, и тот тут же рявкнул знакомыми нотками: – Исчезни, малявка! Ее ощутимо толкнули, и Лана упала на спину. "Зашиб!" – донесся еще один знакомый голос, и она увидела, как на неё оборачивается тот, кто одним взмахом руки откинул её, как тряпичную куклу. – Валера? – осипший голос, страх в глазах. Это действительно он! Он! Он! И Ваха. И третий, неизвестный, который гаркнул на нее максимально грубо: – Исчезни, сказали! Иначе затопчут. – Заткнись! – пробасил на него Турбо, пиная в плечо, и обернулся на Дамаеву, но та уже убегала прочь от этого замеса. – Лана! Ланка! Он сорвался было, но Зима резко остановил его за руку. – Потом, понял? Колесо сдать надо.***
Это был ужасный день. Максимально ужасный, отравляющий каждую клеточку тела. Ландыш бежала прочь от школы, не разбирая дороги, слезы замерзали на её щеках от мороза, воздуха не хватало в лёгких, всхлипы вырвались гортанным ревом, а сердце от боли и разочарования разрывалось так, будто его драла стая дворовых голодных собак. А Турбо впервые, кажется, за долгое время почувствовал, как его сердце пропадает в груди и безжизненным тяжёлым камнем летит куда-то вниз. Он в это состоянии тащил с пацанами избитого Жорика на съедение Адидасу. И выбивание признания из него, и отшивание Жоры проходили для Валеры как в тумане. В тумане несся потом до рынка, покупал на последние гроши самую пушистую ёлку из всех, что имелись. Тащил её через весь район до дома Ландыш. Свет в её квартире горел. Втаскивал на третий этаж, ощущая в подъезде ещё не выветрившийся запах гари. Топтался у двери Дамаевых, даже не задумываясь в этот момент, что на него может обрушиться в следующую секунду. Собрался с духом и постучал в дверь. Лана, соскабливая остатки прогоревших обоев, дернулась. Закусила губы, покосилась в коридор. Стук продолжался и с каждой секундой только усиливался. Девушка зажмурилась, злостно отбросила шпатель и громко застукала пятками по полу, направляясь к двери. Открыла. Первое, что увидела – пушистые елочные ветви, которые отодвинулись, и на Лану глазами побитого пса взглянул Турбо. Ландыш, не проронив ни слова, попыталась захлопнуть дверь, но Туркин поставил ногу между ней и косяком, препятствуя. – Уходи. – Погоди. Поговорить надо. Лана нервно усмехнулась, потерла переносицу: – А, точно. Не так говорю. Исчезни! Это слово сегодня больно ударило по ним обоим. Турбо вцепился пальцами в дверь, потянул ее на себя: – Объяснить дай! – Не надо мне ничего объяснять! Маме объяснишь дома. Дверь пусти! – Если закроешь, я её выбью, но поговорю с тобой. – Конечно, ты лишь ломать и бить можешь, как выяснилось! А я... Я защищала тебя... Я поверила тебе, как дура! А ты смотрел мне в глаза и врал! Каждый день врал! – голос предательски задрожал, а показывать слез этому человеку Лана не хотела. – Дверь отпусти! – Нет. – Отпусти! – но он даже не шелохнулся. Стоял скульптурным изваянием, впиваясь в обивку двери. – Отпусти, сказала! Иначе я спущу пса. – Спускай, – выдохнул Турбо. Будто равнодушно. Уверенный, что она этого не сделает. – Джеймс! – заорала в квартиру Лана. Добрый пёс, высунув морду из кухни, недоумевающе глянул на хозяйку. – Фас! – Лана! – Туркин ухватил её за руку, пытаясь образумить. И только этот жест заставил алабая зарычать и броситься на потенциального обидчика, но Турбо даже не пытался угодить Джеймсу по голове и расцепить его челюсть. Тихо матерился, пока пес рычал и выл, вгрызаясь острыми клыками в его предплечье. Лана не выдержала, задохнулась от осознания абсурда этой ситуации, схватила алабая за ошейник: – Фу, место! Турбо тихо рыкнул сквозь зубы, припал спиной к перилам лестницы и раскинул ноги, придерживая пальцами укусы. Лана от себя самой ужаснулась, потерла горящие щеки. Подтолкнула Джеймса в квартиру, бросая Валере на ходу: – На кухню проходи. Он посмотрел на ее исчезающую спину, поднялся и все-таки прошел. Присел на уголок табуретки, наблюдая, как Ландыш достает из верхнего шкафчика аптечку, раскладывает трясущимися руками ее содержимое на столе, промокает ватку перекисью, небрежно задирает рукав его куртки, обрабатывает укус... – У тебя времени ровно столько, сколько я обрабатываю рану. И ты уходишь. И как назло все слова, что он пытался подобрать по дороге сюда, как ветром сдуло из головы. – Ланка, ты... Пойми, я... Она занервничала сильнее, оттого каждое движение у нее стало нервным, рваным. – А давай я сама скажу? Ты и твои дружки просто такое же зверье, как и все в этом городе. Из ее уст это звучало как проклятие, раздирающее в клочья и без того еле сшитую-перешитую мальчишескую душу. Но оправдываться Турбо никогда не умел, и лучшей защитой для него уже давно служило нападение. – А твой одноклассник Жорик не зверье, думаешь? – Он добрый и хороший человек! – Он крыса! – выпалил Туркин чуть ей не в лицо. – Он с нами был. Пока не спи... Не украл бабки из общего сбора. У своих же украл! Вот у тебя дома какой-то хмырь слямзит бабки, цацки, шмотки, да что угодно! Ты как поступишь?.. А, че я спрашиваю. Моралистка. Девчонка. Лана отбросила его руку и выдавила, ощущая, как глотку резко перекрывает после каждого слова: – Я не верю! Жорка не мог. Не с вами, уродами, состоять, не украсть. Хватит мне врать! Турбо злостно сжал и разжал кулаки. Что он еще хотел услышать? Ведь знал, что так может быть. Но от нее подобное обвинение было слышать очень, очень больно. – То есть, я тоже урод? – послевкусие от этого слова разрывное. И голоса будто не их звучат. Чужие будто. – Что ж тогда песику не дала загрызть? В хату впустила? Ландыш молчала, нервно жуя изнутри щеки. – Молчи, конечно, так же легче... Но мы не уроды. И не зверье. Мы просто живем по пацанским законам. Если ты нормальный пацан – базара нет. Если ты сука в овечьей шкуре и своих же обворовываешь, ты должен получить по заслугам. – У него мать болеет... – зачем-то в защиту Жорки начала она. – Ей лекарства нужны... Я слышала... – Америку открыла, думаешь? Да мы его мамаше долю выделили бы, он знал! И не на мать свою он бабки потратил! А на кеды новые! Украл общие бабки и купил сраные кеды! – Знаешь, мне папа недавно сказал... – Лана задохнулась от волнения, закашлялась. Открыла кран, плеснула себе в лицо воды. – Сказал, что одного благородного поступка мало, чтобы забыть о других проступках... Дина видела тебя. Ты и твой друг избили того парня в подворотне... Ты и твои друзья избили моего друга детства... А я героями тебя и твоих пацанов считала за то, что меня из пожара вытащили... И даже поверить отца заставила, он хотел поговорить с тобой... А теперь... Она улыбнулась такой жалкой, растерянной улыбкой, так не приставшей ее лицу, что у Турбо от жалости и любви дрогнуло сердце. Ужаленный тоской, замогильным голосом он спросил: – А теперь бойкот, да? Или... Что, между нами... всё? Ландыш успела овладеть собой. На похолодевшем лице ее уже не дрогнул ни один мускул: – К сожалению, всё. Всё, Валер, понимаешь? Всё. – А ты не нервничай, ты спокойно. Он поднялся, подошел к ней медленно, легонько за плечи взял, и ее взгляд снова прошелся по укусам Джеймса, по сбитым в кровь костяшкам, по запекшимся кровавым подтекам на светлом участке куртки. И стало нехорошо. – Ты уходи лучше. И елку свою забери. – Она тебе. – На краденые деньги? – Это на мои, я заработал. Два дня эти дворы убирал, как дебил, чтобы перед пацанами не спалиться! – Я тебе не верю, – Лана зажмурилась, с силой вытолкала его из кухни в коридор. – Прости... – его голос насквозь сочился искренней болью и разочарованием в самом себе. Но Ландыш была непреклонна: – Ты же не чувствуешь себя виноватым, а зачем тогда извиняться? И закрыла дверь. Турбо опустил голову, слыша, как ее шаги спешно удаляются от порога, а затем надрывный плач. Он даже не думал никогда, что в этой девчонке окажется столько силы смотреть в глаза любимому мальчику, стальным голосом прогонять его, ставить точку и держать лицо до самого конца. Парень подхватил ёлку, дотащил ее до барака и остановился во дворе, задрал голову, когда послышался голос маленькой девочки с третьего этажа: – Папа, иди за елкой, ты же обещал! Туркин обернулся через плечо на детскую площадку, где на скамейке забивали "козла" и глушили водку два соседа. Один лениво отмахнулся, пробасив: – Обещал – будет. Дай мне с дядей Колей поговорить! – Пап!.. Пап! – Окно закрой, простынешь! Турбо выдохнул, в пару шагов настиг алкашей, воткнул елку в сугроб рядом, чтобы не упала, и схватил отца семейства за грудки: – Слышь ты, уебище лесное! Еще раз тебя пьяным увижу – придушу, понял? У того реальность прогружалась слабо, он еле шевелил языком: – Валерик... ты чего? Туркин впечатал колючую елочку ему в грудь. – На. Хоть раз в жизни порадуй дочку. Иди домой! Сунул руки в карманы куртки и пошел прочь от барака. Он не видел, как алкаш ставил так и не выпитую рюмку водки на скамейку, как тащил в подъезд елку, только услышал через пару минут радостный возглас малышки: – Ура! Папка! Ура! Турбо улыбнулся уголком губ. Пусть хотя бы один маленький человечек будет счастлив в будущем году, раз свое счастье сберечь не получилось.