Осень. 1987-й год
Музыка гремела, сотрясая стены старого ДК. Все сбивались в кружки, танцевали так просто, но от души, горланя новинки этого года, перекрикивая голоса солистов. Турбо вскидывал руки, закрывал глаза и вместе с пацанами выкрикивал слова песни. По лицам скользили разноцветные блики дискошара. Некоторые, уставшие танцевать, уединялись в закутках и за колоннами с девчонками. — А следующая песня «Чистые пруды» прозвучит специально для Владимира Суворова! Легкой службы! Адидас, отсалютовав диджею, вытянул из круга одну из девчонок, руки ей по свойски на талию положил и закружил медленно на месте, улыбаясь на девчачьи вопросы насчет службы, страха и Афгана. Турбо, задергав на груди футболку, привалился к колонне и отдыхал. Курчавый пушистый хвост промелькнул перед глазами. Капля. — Смотри, что раздобыла! — заговорщически шепнула ему на ухо и продемонстрировала под цветастой олимпийкой бутылку «Жигулевского». — Идем? Туркин криво ухмыльнулся, отобрал бутылку, покрутил на приглушенном свету. — Неполная… — Ну, Валерчик, проценты Зуля забрала. Да там минус три глотка, не больше. Идем! Капля инициативная. Положила глаз на смазливого пацана из универсамовских еще два месяца назад, когда он зачастил на дискотеки. Крутилась вокруг, глазки строила. На медляках сама не подходила, только смотрела зазывно, а Турбо на нее сверху вниз, мол, не против, можешь мне руки на плечи класть, потанцуем, чего бы и нет? А чего теряться? Так и один медляк, и второй, и десятый… Приклеилась как-то, а отлеплять было лень. Капля схватила Туркина за руку, на второй этаж мимо целующихся в полумраке парочек потащила. Лестница, поворот и вот, какой-то пыльный, заброшенный кабинет, где окна были заставлены старым шкафом и еще каким-то барахлом, оттого в помещении царил полумрак. Капля взгромоздилась на пыльный стол, расслабила ноги, оперлась одной ладонью на крышку, вторую, сжимающую бутылку, к губам поднесла. Юбочка короткая, футболка под олимпийкой в облипку. Готовая дать все, что захочет. Бутылка гуляла из ее рук в руки Турбо. Пить он недавно начал, но ничего крепче пива. Пиво, в отличие от вина или водки, работало по другому принципу: мир моментально преображался, превращался в стеклянный шарик, нагретый в руке, а в нем — пузырьки радости. И ты вроде бы прежний, только добрый какой-то и открытый… Турбо выдохнул, когда Капля вдруг потянулась к нему. Лицом, губами, руками. Он давно не ощущал этого, уже больше полугода никто не протягивал к нему ладони, не гладил по щеке, не накрывал губы поцелуем, никто не дурманил цветочным запахом волос. От Капли нежности не шло. Напористость, интерес и страсть. И пахло от нее «Беламором» и хмелем. Дурманило по-другому. И желание вызывало одно — просто трахнуть эту девку сейчас. Ее пальцы нырнули под его футболку, погладили торс, и он еле успел взять под контроль судорожный выдох от этого прикосновения. От жара, когда Капля снова подалась вперед, целуя в губы. — Расслабься, Валер… — горячее дыхание обволокло кожу. — Ты же хочешь… Или в прошлый раз тебе не понравилось?.. Валера крепко сжал в ладони ее подбородок, отводя его в сторону и впиваясь в её шею жестким поцелуем. Оставляя засос. Его клеймо на ней. Плевать, которым по счету Турбо у нее был. Он просто сделает это снова. Скользнул ладонями под юбку, нащупал ткань трусов, насквозь влажных. И от этого свело дыхание, потому что Туркин уже почти представлял, что он уже в ней. Глубоко и горячо. Руки его нырнули глубже, парень подхватил Каплю под ягодицы, разводя ноги шире и подтягивая вверх так, чтобы с легкостью ворваться. С силой. А Капля в его взгляде читала такое странное желание, смешанное с чем-то… Что это, злость? Он хочет ее и злится, что хочет именно ее. И вдалбливается в нее грубо, крепко сжимая ее за шею, насаживая на себя. Он ненавидит таких, как она. Потому что она как мать. Он полностью в этой грязи, уже привычной, в привычной ненависти, в привычной похоти и пороке. И это становится последней каплей. Он рыча насаживает ее на себя, впиваясь пальцами в бедра, чувствуя, как низ живота сводит, и болезненное удовольствие струей вливается внутрь Капли. Дрожь волной бежит по пояснице, выбрирует в ладонях, пока Туркин делает последние, выжимающие толчки. И замирает, иступленно дыша в девчачью влажную шею. — Как-нибудь я научу тебя вовремя вытаскивать… — бурчит она в его кудрявую шевелюру, но беззлобно, самой ведь понравилось. — Хорошо, у мамки таблетку свистнула… Как чувствовала. Но он не слушает. Только выгибает лопатки, расправляя на спине прилипшую влажную футболку. Чувствует, как Капля тянется к его шее, противно хихикая кусает за мочку уха. — Завтра у меня предки сматываются, можем зависнуть… — Завтра я занят. — Чем ты занят? Сборов нет, я узнавала. — У меня помимо них дела есть. Танцевать идешь? — Ага, — Капля влила в себя остатки пива и забросила пустую бутылку куда-то за шкаф. — Ну ты хоть сделай вид, что доволен. Чего такой кислый? — Полечи меня еще. Капля стала для него первой, он для неё случайным, но интересным. И обучать его как-то ничему не пришлось, у него все само собой получилось. Ей нравилось. А вот он не мог объяснить то состояние, которое испытывал после уединений с Каплей. Когда желание отпускало, злость не проходила. Она только набирала обороты. Турбо злился каждый божий день. Тем лучше было драться — по роже все, кто попал под горячую руку, получали жестоко. Парень вписывался за все и всегда, ведь единственное, что могло его привести в тонус — постоянный адреналин. Догнать, нагнуть, выбить душу, сбежать от ментов… После расставания с Ланой он еще как дурак несколько недель ходил возле её дома, потом забирался на гаражи, издалека наблюдал за жизнью Дамаевых в окно, как в театре теней. Машина Шамиля Дамировича из двора пропала, все-таки продал. Ремонт пошел полным ходом. Лана красила новые рамы, мыла новые стекла… А Турбо сидел на ржавой крыше, курил и следил за каждым движением её рук. Рук, которые его больше никогда не обнимут. Теперь только среди пацанов Туркин ощущал себя нужным. Сплоченные общими идеями и кодексом, они были своими. Особенно Зима. У них случались небольшие разногласия, но Вахит его понимал. Кажется, Турбо впервые кого-то мог назвать своим другом. Вахит тогда тоже не остался равнодушным, спрашивал аккуратно, удалось ли поговорить с Ланой, на что Валера только отмахивался. Зима все понял. Капля тем временем тащила его обратно в круг, а из колонок уже раздалась песня «Привет» группы «Секрет». — О, с корабля на бал, — хихикнула Капля и прокрутилась в руках Валеры. — Медляк. Танцуем? Парочки начали топтаться на месте, Турбо ловил движение бровей Вахи, мол, перепало ли, и он морщился, мол, сам как думаешь? Отстань. Но Зима вскоре снова заиграл бровями и глаза скосил пару раз ему за плечо. Туркин плавно повернулся, и взгляд его застыл на одной точке. На родинке, украшающей лебединую шею. Ландыш. Ландыш, которая танцевала с одним из разъездовских! Недавно пришившимся. Который что-то нашептывал ей, вцепившись в её спину. Сука. Куда ты культяпки свои потянул! Турбо зажмурился, но даже сквозь закрытые веки видел её профиль. И эту родинку. Которой ещё полгода назад имел право касаться. И губы её, растянувшиеся в улыбке. Но не для него больше, а для этого хмыря. — ...Я вспоминал тебя вот только в обед, — продолжалась песня. — Прости, конечно же, нелепо кричать тебе на весь троллейбус «привет»… Дал себе слово не смотреть на Лану, но тут же нарушил его. Потому что не мог не наблюдать, не мог не ловить её движения, не мог не контролировать поползновения чужих лап по её талии. Да что этот урод себе позволял вообще, он ей кто?! Какая долгая, изнуряющая песня. Как надоело кружить на месте с Каплей, которая пожирала его глазами, пока разъездовский пожирал глазами Ландыш. Только попробуй свою морду к ней приблизить! — Ты куда все время смотришь? — прошептала Капля. — Валер, песня кончилась… Я, конечно, не против ещё пообжиматься… О том, что песня действительно кончилась, он понял тогда, когда другие парочки отлипли друг от друга, и Ландыш почти разорвала сцепление рук, когда разъездовский оставил поцелуй на её щеке. Твою мать! Что-то шепнул ей на ухо, направился куда-то, и она засобиралась вниз. Зима поравнялся с Турбо, хлопнул его по плечу, мол, забей, но единственное, что хотел забить Туркин, – так этого чмыря в асфальт. Кулаки налились свинцом. Валера уверенно шагал через весь зал, лавируя между пацанами и смеющимися девками, летел вниз по лестнице. Игнорировал оклики Вахита. Предчувствия не обманули. Эта недоделанная сладкая парочка действительно куда-то собиралась. Разъездовский любезно передавал Ландыш бутылку ситро и накидывал на её плечи свою ветровку. — Подожди меня на улице, я скоро вернусь. Лана кивнула, проводила его взглядом и вышла на крыльцо ДК. Турбо, проверив пачку на наличие сигарет, вылетел за ней следом. — А папуля-то знает, где дочка вечерами гуляет? Глаза Ланы расширились, когда она обнаружила Туркина в паре шагов от себя. — И тебе здравствуй, — отозвалась она равнодушным тоном. — Что такого, что я пришла на дискотеку? — А сама-то знаешь, с кем ты пришла? — С одноклассником. Это наш новенький, Дима Остапчук. — А то, что он с разъезда, в курсе? И танцевала ты в их кругу. Соображаешь? Лана нахмурилась, наступила на него, отгоняя от лица сизый табачный дым. — Соображаю. Соображаю, что это не твоего ума дело, с кем я и где танцую. Меня ваши дела не касаются. Он по-дружески предложил сходить на дискотеку, я согласилась. — А когда бы он тебя где-нибудь в закоулке зажал, тоже по-дружески, как бы ты запела? — Что ты несешь! — Истину, — ровным тоном парировал Турбо. — Разъездовские на той неделе так одну оприходовали втроем. Была не против. — Что за мерзость! — Лана не сдержалась, вспыхнула. — У него и мыслей не было! — Да ну? — Валера склонился к ней, чуть понизил голос. — Думаешь, ему вздохи на скамейке нужны были? Вряд ли, учитывая, как он тебя весь медляк лапал! — Никто меня не лапал! И он бы ничего мне не сделал! — Ты так уверена? Умеешь же ты выбирать себе друзей в классе, один мудак чище другого! Ландыш полоснула по нему взглядом. — Про себя не забыл? Туркин постарался пропустить это мимо ушей. — Ему тоже математику учить помогаешь? — Нет, он мне помогает с биологией. — Наглядные примеры уже были? В каждом вопросе столько желчи. Во взгляде — невыплеснувшаяся боль. В кулаках — нерастраченая сила, которой (Лана была уверена почему-то) хватило бы, чтобы забить Димку прямо здесь и сейчас. — Боже, в кого ты превратился, — разочарованно пробормотала она. Эту фразу Турбо будто бы ожидал услышать. Он приблизился лицом к её лицу и прошипел по-змеиному, глядя ей с прищуром в глаза: — В того, кем ты меня и назвала. В зверье. Дамаева почувствовала, как закололо в уголках глаз. Она отвернулась и, не глядя больше на Туркина, выдала: — Очень жаль… Я думала, что тот разговор заставит тебя одуматься. А ты только с цепи сорвался. Мне жаль тебя… Турбо показалось, что его сейчас разорвет в клочья от ярости, и даже дышать перестал. — Чего?! Жаль меня? — Да. И всегда было. — То есть, все тогда... из жалости, да? И снова на несколько секунд провалился в нее взглядом. И так не вовремя в мозгах начали стучать её слова. Такие тихие и полные. — Знаешь, в старину такое слово было «жалею». Можно любить что угодно, а вот жалеть… не каждого пожалеешь. Так что подумай, как я тебя очень, очень, очень жалела. Самая коварная и противная боль, когда ты действительно полюбил человека, а тебе забыть его надо, и нельзя дальше с ним. А болит… Ландыш оглянулась на двери. Димка, кажется, не спешил выходить. И с одной стороны хорошо, мало ли что взбредет Туркину в голову. Взгляд снова пробежал по его красным костяшкам. Лучше уйти отсюда. Каждая лишняя минута рядом с парнем отравляла теперь прошлые теплые воспоминания. Приносила только разочарование. И Лана молча зашагала прочь от ДК, ощущая на себе тяжёлый взгляд Турбо. Тот же злостно отшвырнул бычок и рванул на себя тяжёлую дверь. На повороте в него врезался сам разъездовский. — Далеко намылился? Дима напряженно взглянул на Валеру. — Дорогу очисть. — Да ушла она уже, — губы Туркина противно скривились. — Просила передать, чтоб ты шёл нахер. — Че?! Парнишка распрямился, готовясь прописать за подобные словечки, но не успел — влетел спиной в дверь мужского туалета, а потом повалился на мокрую плитку от удара прямо в челюсть. Он перекатился к умывальнику, оттолкнулся от него и ударил Валеру в переносицу. Из его носа фонтаном хлынула кровь. И за это Дима снова поплатился. Его голова впечаталась в раковину, и в лицо брызнула освежающая холодная вода, но в сознание не привела. Этот шум не был слышен наверху, громыхающая музыка и хоровое подпевание толпы заглушили ментам звуки борьбы из уборной. Турбо спокойно перешагнул через распластавшегося Диму и сунул сбитые костяшки под струю ледяной воды. Утер кровь под носом. Затем сделал несколько бездумных шагов вперёд и останавился. Запустил руки в волосы, судорожно выдыхая. Ещё несколько шагов к двери. И обернулся, когда Дима застонал и начал шевелиться. — Ещё раз возле Ландыш увижу, я тебе кадык вырву. А попробуешь её к своим притащить, готовься — все твои тут полягут. Понял?***
Урок шёл уже минут десять, когда дверь в кабинет открылась и ввалился Дима. Лана, как и другие одноклассники, вскинули головы, Фарида Эльдаровна скрестила руки на груди, выражая все недовольство: — Остапчук, у тебя совесть есть? Десятый класс, вы, я смотрю, вообще страх потеряли. Когда хотим, тогда в школу и приходим. А у вас очень ответственный год! Остапчук! — он замер около первых парт, подглядел на учительницу подбитыми глазами. — Я тебе разрешения войти не давала. Выйди, постучись и зайди по-человечески! Парень ругнулся себе под нос, вышел, постучался, зашел, получил холодное разрешение и, минуя своё место рядом с Ландыш, уселся позади неё. Лана нервно сжала пальцы, покосилась на Фариду, которая продолжила рассказывать методы генетики, и обернулась к парню. — Ты чего отсел? Что случилось? — он даже головы не поднял. — Дим?.. Что с лицом? Остапчук руку поднял. — Фарида Эльдаровна, можно мне пересесть? Фарида выгнула бровь: — В чем дело, Остапчук? Тебе плохо видно? — Ландыш меня отвлекает. Учительница поймала растерянный взгляд Дамаевой и пожала плечами. — Садись к Колесниковой. Лана ничего не понимала, или же не хотела понимать, что всего за день произошло между ней и Димкой. Всегда обходительный мальчишка сегодня будто вообще не замечал её, говорил о ней в третьем лице… Неужели синяки у него от Турбо и вчера на дискотеке тот наговорил ему какую-нибудь несусветную чушь? Девчонка еле дотерпела до перемены и тут же погналась следом за Остапчуком в коридор. Догнала его уже на лестнице перед столовой. — Дим, погоди! Он сделал ещё два шага вперёд, остановился только, когда Лана его за руку перехватила. — Чего тебе, Дамаева? — Что ты от меня как от чумы шарахаешься? — А ты дурочку не включай. Я вчера пиздюлей от твоего пацана отхватил. О таких вещах предупреждать надо, ок, да? Дамаева нахмурилась. — От какого моего пацана? Это Туркин, да? Дима нервно рассмеялся. — Ну уж не знаю, у тебя их много? Ты б сказала, что гарем открываешь, я б подумал в следующий раз, приглашать тебя куда-нибудь или нет. — Во-первых, он не мой, — начала было Ландыш, но Остапчук её резко прервал: — А во-вторых, мне насрать, Дамаева. И в-третьих иди в задницу. Стыд и волнение покрыли краской щеки. Что этот Туркин себе позволяет! Прошло уже достаточно времени с того дня, как они расставили все точки над i, ни разу не пересекались, она ничего не слышала о нём и слышать не хотела, снова с головой в учёбу погрузилась, точно знала, что после десятого пойдет учиться на ветеринара, всерьез биологией занялась, а новенький Димка сам помощь предложил. Чувств никаких не было, только приятельские теплые отношения. Два месяца они спокойно общались и занимались биологией, обсуждали музыку и кино, а вчера Остапчук пригласил её на дискотеку в Дом Культуры. И почему, когда она наконец постаралась забыть все ужасы прошлого года, Туркин снова ворвался в её жизнь и за один вечер испортил все, чем она на данный момент дорожила? Это ему с рук не сойдет. В этот раз она стыдиться не будет его условий дома. Придет и выскажет все, что воспитание не позволило сказать вчера.***
Лана уверенно постучала в дверь 15-й комнаты. Ни звука, ни шороха. Никого. Постучала ещё раз на всякий случай, конечно, безрезультатно. Затем прошлась по коридору, в котором всегда было слишком холодно. Когда открывалась входная дверь, ветер врывался в барак и, как по трубе, летел по коридору аж до противоположной стены. Лана зашла на кухню. Многие жильцы барака уже возвратились с работы, женщины роем кружили возле плит. Заслышав шаги, обернулись синхронно, удивленно разглядывая девушку. — Ты что, девка, заблудилась? — Иль потеряла кого? Чья-то фигура от окна отделилась и к Лане приблизилась. Оказалось, Ренат, сосед Турбо. Узнал, как-никак вместе с Валерой из окна её ловили. — Ты ж та, которая горела! Формулировка Дамаевой не понравилась. — Не горела я… — Да ты поняла. А ты че, к Валерику? — Да, у него закрыто. Не знаешь, где он может быть? Ренат вывел её обратно в коридор, заедая запах сигарет яблоком. — Как обычно — на коробке. — Где это, покажешь? Ренат замялся: — Ну… Покажу, но сам не пойду. Он довёл её до проулка, указал на поворот, ведущий через кирпичную трансформаторную будку к хоккейной коробке, и быстренько ретировался. Ландыш, отбрасывая мыском ноги мелкую щебенку с пути, медленно вышла на пятачок, и её тут же чуть не снес Маратик. — О, Ландыш серебристый! Привет. — Привет, герой, — улыбнулась мальчишке Лана. К нему отношение у неё не поменялось. Он шмыгнул носом, осознавая, что непривычно видеть девушку в этих местах. — А ты куда это? — Мне Валера нужен. Маратик поморщился: — А тебе он не станет нужен чуть меньше завтра? — Нет. — отчеканила Дамаева. — Сегодня. — У нас там мероприятие намечается… — потер он затылок. — Брата моего в армейку провожаем. — Я много времени не займу. Убедившись, что девчонка непреклонна, Суворов-младший кивнул, развернулся и велел топать за ним. Шли недолго, свернули к одной из девятиэтажек, к двери в подвал приблизились. — Тут погоди, — Маратик предупредительно руку вскинул и заглянул внутрь. — Турбо! На минуту тебя! Туркин вместе с Зимой тем временем пол в качалке драили. Валера, пребывавший в не самом радужном состоянии, огрызнулся: — Маратик, сам на минутку нахер сходи, а? Тебе за чем послали, за ножами? — Тут к тебе… Марат договорить не успел, Лана обогнула его и вошла в помещение. Запах плесени у входа сменился запахом хлорки, перебивавший мужской, застоявшийся. Турбо отставил швабру, Зима замер с ведром и растерянную улыбку выдавил: — Опа. Ландыш Батьковна, привет! — Здравствуй, Ваха. — Ну и тебе здравствуй, — хмыкнул Турбо. На лице Ланы застыла маска уверенности и строгости. — Вчера здоровались, — и шагнула на него, распаляясь: — Ты что натворил, Туркин? Что ты натворил?! — А че ты натворил? — покосился на него Вахит. — Меня человек теперь черт пойми кем считает! Ты какое право имел лезть куда тебя не просят?! Она слишком повысила голос, и это было чревато. — Ты тут-то не пыли, — Валера воровато огляделся, — выйдем давай. И тут дверь позади щелкнула. Турбо только глаза успел закатить и матюкнуться бесшумно, когда послышался голос Кащея: — Пиздюшня, а что у нас за крики? Швабру поделить не можем? Он вышел из каморки, которую за спиной Вахита Лана даже сначала не увидела, и резко поменялся в лице, заметив Дамаеву посреди зала. А она нервно сглотнула, когда Кащей вдруг двинулся к ней. Весь такой расслабленный и спокойный, с лёгкой ухмылкой. Но все это вызвало первобытную тревогу, стирающую всю самоуверенность с девчачьего лица. Лана каким-то шестым чувством поняла, что он старший. — Так у нас тут леди… За мат извиняюсь. Вы к нам на огонек? — и протянул руку. — Кащей. Воздух, казалось, накалился вокруг. Лана глазами забегала по лицу старшего, затем по напряжённым лицам Турбо и Зимы. Валера сжал челюсть так сильно, что желваки заходили, и девчонке глазами сигнал подал, мол, на рукопожатие ответь. И ей пришлось пожать крепкую ладонь, но как только захотела расцепить рукопожатие, поняла, что Кащей не спешил её руку отпускать. — Как звать? — он голову склонил, откровенно разглядывая её эмоции на лице. — Лана. — От Светланы? — От Ландыш. И ей стало совсем не по себе, когда Кащей неожиданно одарил ее озорной улыбочкой. — Цветочек, значит. А что такой цветочек в нашем склепе забыл? Не спорю, конечно, украшение чудесное… Вопрос адресовался уже не ей, а пацанам. Лана не знала, а Турбо знал — пускать кого попало сюда воспрещалось. Спрос бы сейчас шёл с Маратика. И тот ответил: — Я привёл. — Твоя? — Моя, — Турбо даже рот не дал Суворову открыть. — Да-а? — вытянул вниз уголки губ Кащей. Лана даже перечить побоялась. Маратик закивал. — Она с ним это… Давно гуляет. — Да ты что? — протянул старший, лениво переводя взгляд на Валеру. Улыбка его не предвещала ничего хорошего. — Турбо, а че мы не в курсе? — Вот. Представиться пришла. Лана молчала. Поняла, что сама влипла и пацанов за собой утянула. Кащей от неё отошёл и с раскинутыми руками, выражающими псевдо-удивление, двинулся к Туркину. — А че ж не сразу на свадьбе решил? Ещё б пару лет потянул, почему бы и нет. Ландыш даже вскрикнуть не успела — Кащей, казалось, вообще беззвучно и не прилагая силы, лёгким движением руки нанёс удар Турбо по лицу. И только капли крови, обильно капающие на вымытый пол, дали понять, что он разбил Валере нос. Старший неодобрительно покачал головой, вздыхая. — Турбо, ну что ты свой же труд паганишь? Только убрался ведь. Мордашку-то утри, видишь, девушка испугалась. Ландыш только рот открыла, а Кащей её тут же успокоить по-своему поспешил: — Чш, цветочек, это ж профилактика. Вообще мы тут все друг другу доверяем, друг друга уважаем. Но очень, очень неприятно, когда свои же информацию от нас утаивают. Понимаешь? Лана испуганно глядела, как Туркин молча вазюкал шваброй по полу, другой рукой нос зажимая. Кащей же коршуном навис над ней сзади, замечая, как от его спокойного, ровного тона и от картинки перед глазами у неё плечи подрагивают. Поэтому положил ладонь на одно плечо и выжидающе глянул на её профиль, повторяя: — Цветочек, ты понимаешь? Она в испуге отрицательно закачала головой. — Не понимаешь, — выдохнул Кащей с наигранной тоской. — Объясняю популярно. Вот недавно у барышни одного пацана нашего нечистивые граждане в подворотне свистнули всё что нажито непосильным трудом, помнишь, да? Три магнитофона, три кинокамеры заграничных и далее по списку. И вот он прибегает к нам, молит слёзно: девочку обидели, помочь бы надо. А о том, что у него девочка какая-то была, никто слыхать не слыхивал. — Я… — Лана откашлялась. — Не понимаю. А Кащей стремительно переставал быть спокойным. — Угу, ну дуэт из вас отменный. Оба простых вещей не разумеете. Тогда по-другому скажу. Вот подойдет к тебе на улице несколько мальчиков нехороших с намерением обидеть или отнять у тебя денежку. А перед тем, как нанести тебе рану душевную, спросить могут, с кем ходишь. Ты что ответишь? Лана молчала. — Ответишь с «универсамовскими». И мальчики ещё подумают, трогать тебя или нет. А если все-таки тронут, ты к рыцарю своему за помощью побежишь. Он, соответственно, к нам. А мы тебя не знаем. За кого мы впрягаться-то должны? Так вот, чтобы такого не случилось и тебе могли ребята помочь, мы тебя знать хоть немного, но должны. Турбо вот об этом не подумал. За это и огрёб. Ты же не обижаешься, Турбо? А то девочка на меня такими глазками смотрит, будто загрызть хочет. Турбо спокойно парировал: — Нет. — Ну вот и не обижайся, — и Кащей снова втащил ему по лицу. Хруст челюсти заглушил судорожный вздох Ланы. Кащей хлопнул парня по спине и окликнул молчавшего все эти минуты Марата: — Маратка, аптечку принеси, все-таки у брата проводы, негоже его такими кислыми лицами в тяжёлую дорогу отправлять. Ухмыльнулся, к Лане оборачиваясь. Та стояла ни живая, ни мёртвая. Страх её выдавала бледность лица. — Цветочек, чаю хочешь? — но ответ её ничего не решал. — Зима, чайник организуй по-быстрому, брось швабру уже. Турбо у нас мальчик самостоятельный, один управится.