Ненаглядная наша aka Жизнь моей несуществующей подруги

Вот оно - прекрасное зимнее утро. Наверное, это февраль. Ведь чёрная земля видна из-под полурастаявшего снега, а небо заволокли тучи. Они такие полупрозрачные, светло-серые, сквозь них слегка проглядывает свет. Бледный такой, белёсый. Прямо как цвет лица моей подруги. Юли. Она родилась в феврале. Вот и похожа на февральское небо. А её черные пушистые волосы на февральскую землю. А её характер бывает немножко похож на февральскую хандру. Я очень её люблю. И очень за неё волнуюсь. С тех пор, как мы перестали общаться, я почти каждый день писала ей записки с пожеланиями и вешала их на стену. У меня целая доска уже с такими пожеланиями. Даже в несколько слоёв. Я молилась за неё. Все монетки, брошенные в фонтаны, все потёртые мною бронзовые статуи, все завязанные на деревьях ниточки были посвящены ей. Были посвящены тому, чтобы у нее всё было хорошо. Мы долго с ней не общались. И сегодня я наконец-то с ней увижусь. Она не знает этого. Потому что несколько лет назад она переехала жить в Алую Долину. И не сказала мне об этом. Она думала, что я не узнаю, где она теперь живёт. Но мне рассказал мой попутчик (его зовут Шорох). Именно он и проведёт меня на то место. Мы вышли на улицу ранним утром. Мое лицо обдал ледяной гудящий ветер. В ушах звон, а в глазах плавно потемнело. Потом я видела густой туман, а в тумане шоссе. По нему еле заметно ехали машины. Их почти не было видно. Крикнула ворона, и от крика всё стало, как было. Вернулось на свои места. Мы сели в крошечный серый джип, и дальше меня ждала довольно скучная и длинная дорога до Алой Долины. Когда в Долину едешь, ощущается это совсем по-другому. В какой-то момент ты обязательно заснёшь. Лучше почти сразу же. Чтобы не заметил. Не узнал. Но скажешь ты - что же тут секретного? Глупая эта ваша Долина, раз секреты так плохо хранить умеет. Одним не говорит, а другим говорит. Толку то? А нееет. Твой попутчик спать не будет, он тебя довезёт. В какой-то момент у него пересохнет горло. Он захочет пить. И выпьет воды обычной. На его взгляд. Но Долина она не волшебная. Она просто очень предприимчивая. Он будет пьян. От простой воды, отравленной Долиной. До беспамятства пьян. Но дорога-то ровёхонькая. Никуда ни сворачивать не надо, ни обгонять никого. Нет ведь никого. Дорога в Долину открывается очень редко. И далеко не всякому. А только тому, кто нужен ей для особой цели. Вот и не будет никакой опасности от нетрезвого вождения. Шёл третий час нашей поездки, и вот перед нами показались крутые и безлюдные холмы, выцветшие рекламные щиты, приглашающие покататься на сноубордах, панельные пятиэтажки кипенно белого цвета. Мы прибыли в место назначения. Я вышла из машины и вдохнула полной грудью. Воздух здесь был таким холодным, прозрачным, с удушающим кисловато-гнилостным запахом, как будто только что скосили траву. Мне казалось, что моего объёма лёгких не хватает, чтобы насладится им в полной мере. Я всё дышала и дышала, закрыв глаза, чтобы ничего не отвлекало. А когда открыла их, передо мной показался закат. Закат в десять часов утра, представляете? Да ещё и красивый такой. Красный, как свежее мясо, розовый, как текстовыделитель. Вот и я удивилась. И холмы вдруг покрылись сочной зелёной травой. Сейчас ведь февраль. Вроде бы. Какая трава? Это же удел весны. Но мне сказали, что здесь такое в порядке вещей. Тут ведь нет никого, кто бы мог этому удивится. Никто не заявит в полицию, никто не снимет любительский сюжет про паранормальные явления. Вот небеса и творят, что хотят. Или Ненаглядная то творит. Я не знаю. Её тут так называют. Кем бы она не была, она мне симпатизирует. Я люблю весну. И Юлю люблю. А это местное нечто пригрело её. Жива она. Я знаю теперь. Та, кто подруга моей подруги - мне тоже подруга. Но мне пора к Юле. Шорох показал мне дом, в котором она живёт, и мы направились туда. Поселение в Долине одно. И оно престранно выглядит. Вот два холма. Один слева, другой справа. Под холмом слева - лужок, а за лужком ещё холмик, а на холмике том лес густой, чернющий. За холмом справа - не пойми что. У меня как будто глаз выкалывают, когда я на правый холм смотрю. Ну не дают мне за него посмотреть, так что сказать ничего не могу. Посреди холмов - дорога. Широкая, очень широкая. Грунтовая. По обе её стороны - дома. Этажей по пять. Привычные вполне. Я таких у себя в городе много видела. Да и вы, думаю, тоже. Но они не так просты. Вглядишься в них чуть-чуть получше, и сразу не по себе становится. Они все идеально параллелепипедные. Ни единого выступа, крыша плоская, как стол. И окон нет. Ну как нет. Окна-то есть, но в них либо стёкла все выбиты, либо они все целиком чёрные. Так, что ничего в них разглядеть невозможно. Стены у них тоже гладкие. На бумагу похожи И фактурой, и цветом. Выбеленные все, что аж глаза слепит. Страшновато выглядят, однако. Есть дома покосившиеся. Они и то не так страшно выглядят. Из них арматурины торчат, ржавчина вдоль труб течёт, белая пелена отрывается, как гнойный нарыв, а из-под неё проступают внутренности - кирпич красный. Как же отрадно выглядит это полуразрушенное, подкопчёное пожаром здание на фоне остальных мертвецки идеальных. - так это. Нам сюда вобщем. Сказал спокойно Шорох. Эх я и обрадовалась, когда он мне то сказал. В хорошем месте Юля живёт. В человечном. Среди этой отвратительной белены какой-то... Я с трудом отворила скрипучую ржавую дверь. Раздалось неожиданно громкое эхо. Я огляделась вокруг. Подъезд выглядел заброшенным, но не то чтобы прям старым и трухлявым. Его как будто бы искусственно состарили. Стоял едкий запах старой штукатурки и бетона, а из конца коридора тянуло чем-то сладковатым. Чем-то вроде ванили. Да, точно. Как будто кто-то ел ванильный тортик и забыл про него надолго. И тот пылью покрылся, подпортился немного, подсох. Но с какой стати тут быть ванили? Не похоже это место на кондитерскую. Только я вот где-то слышала разок, что когда мозг в кашу разлетается, то он ванилью пахнет. Сильно причём.... Да ну хватит, что за глупости, кто тут сдохнуть мог. Я спросила, откуда этот запах, и Шорох согласился мне показать. В конце коридора был неработающий лифт с проваленной шахтой. Посреди него на полуразорванных тросах висело искареженное тело молодой девушки. Длинные спутанные волосы закрывали её лицо. Голову как будто распилили пополам. Как арбуз.. Руки и ноги были сломаны, вывернуты в неестественное положение и покрыты многочисленными глубокими ранами. Из распоротого живота чёрным месивом вываливались внутренние органы. На ней была только узкая больничная сорочка длинной по середину икры и больше ничего. Эта девушка, по всей видимости, погибла очень давно, но полностью тело не разлагалось. Оно просто потемнело, иссохлось и скукожилось до определенной степени. Будто забальзамировалось. Даже запах от него был не ярко выраженный и не совсем трупный. Он был скорее похож на приторный запах испортившихся конфет с ликёром. И немного как ваниль. Эххх... Или самые смелые догадки оказались верными... Я поймала себя на мысли, что я уже минут десять внимательно разглядываю тело и лифт. А там на самом деле было что разглядывать. Лифт был старомодный, деревянный, с обычной дверью, как в комнату. Ни разу, признаюсь, таких в живую не видела. В фильмах только, в старых. И на акварельных рисунках в книгах. На его стенах красовались сотни надписей и рисунков. Многие перекрывали друг друга, многие были замазаны совсем, в каких-то местах надписей, видимо, делалось настолько много, что отваливалась слоями перекрывающая их краска. Тематика всего этого творческого безумия была самая разнообразная. Про надписи я уже не то чтобы не особо помню, я местами просто не могла понять, что было написано. Но мне так даже больше нравится. Интересней за всем этим наблюдать, когда ничего разобрать не можешь. А вот рисунки приемущественно изображали различных неопознанных существ или же абстракцию. Дух у меня захватывает на всё это смотреть. — Эта девушка.. её звали... Да кто знает, как её звали.. Она лечилась здесь раньше. Ей так и не поставили точного диагноза. Просто в какой-то момент её жизни ей тяжело что-то стало. Галлюцинации вроде начались, и её отправили сюда. Да, когда-то эта пятиэтажка была психбольницей, кстати. В ней было не так уж и много пациентов, и они все были не особо буйные когда их только привозили. Но спустя время им в большинстве становилось только хуже. Что не удивительно, учитывая здешние условия. Какие-то придурки, построившие сей филиал ада и обслуживавшие его, видимо, ни капельки не задумывались, с кем они собрались тягаться. С самою Ненаглядной. С самою Суровой. Она здесь не бог. Но она здесь хозяйка. Это её земля, все люди, что рождены на ней - под её опекой. И она творит с их жизнями что хочет. Хочет, чтобы лишились он рассудка - значит лишатся. Надо ей, чтобы умер кто-то, значит он умрёт. И если пытаться его смерть предотвратить, то она всё равно наступит. Только для обоих. И намного более мучительная, чем предполагалось изначально. Долина ой-ой-ой какая ревнивая. Увидала, что кто-то заместо неё решил её питомцев "лечить" да "исправлять", дык она возьми да и подпортила жизнь им всем-то. Подумала, порядок порядком, баланс балансом, но это поколение ни в какие ворота не лезет, надо бы изжить его на корню. Без разбора всех, а то пока разбираешься, они тут всё поперепортят. Всем там стало вдруг резко хуже. Вот и той бедной женщине тоже. Один раз она увидела, как её сосед по палате достаёт из-под своей койки игрушечную ветряную мельницу и начинает крутить её лопасти. Она ужасно испугалась этого, подумала, что это может вызвать пожар. Она схватила восковой мелок, который всегда лежал рядом с её кроватью, и со всех ног выбежала из палаты. Она бежала через весь корридор, обливаясь слезами и сбивая с ног персонал. Она забежала в лифт, заперла дверь и нажала на кнопки всех этажей. Непрерывно катаясь на лифте, она изрисовывала все стены, которые уже до этого были изрядно подпорчены. В этот момент ей было ужасно страшно. И жарко. Её разрывало на части от неприодолимого желания решить фантомную катастрофу. В этот момент она ощущала себя некой героиней, особенной женщиной которой предстоит спасти весь свет. Пусть даже под этим светом и подразумевалась крошечная больница на отшибе... Ей виднелись знамения. Ей виднелись знамёна. Знамёна лиловые. И нежно-розовые. Точно текстовыделитель. Ещё она видела голубое знамя. Это голубое знамя - она. Она одета в голубое знамя. Замотана в него туго, точно курица в плёнку. И она горит. Вот и пусть горит это знамя, оно ей мешает, оно душит её. Её волю. Она видела пожар. Всё в огне. И даже небо. И даже крошечная игрушечная мельница. Всё красное. Всё багрово-красное. Всё багровое. И даже она вся багровая. И даже лифт багровый. Всё багровое от запекшейся крови. Крови от пожара. Но вот она смотрит на пол. Вот оно - спасение! Пол светится чёрным и синим. Это вода. Это точно вода! Это омут. Холодный и тихий омут, он спасет от огня, от пожара. Спасёт от гибели. Он вязкий, как мёд, в нём нельзя утонуть. Об него не сломаешь кости. Но об него отлично сломаются лопасти догорающей мельницы. Её уже не спасти. Она опасна. Он безопасный. Я прыгну - говорит она - я прыгну и сломаю пол. И тут безумная действительно со всей дури подпрыгивает и ломает трухлявое дно кабины лифта. Она в это время находилась на пятом этаже. До этого она уже несколько часов неприрывно спускалась и поднималась на все этажи в хаотичном порядке и трясла кабину. Весь персонал это заметил, но никто ничего не мог сделать. И без того потрёпанным тросам от этого настал конец. Они порвались, и ничего не подозревающая безумная, падая, запуталась в них. Один трос перерезал ей горло, другой вспорол живот, и она умерла. Быстро, но очень трагично. Её истошный предсмертный вопль наверное слышала вся больница. Всё Долина так подстроила. Что за глупость, что тросы сломались так быстро? Кто вообще знает, как действительно устроен лифт изнутри? Можно ли вообще повеситься на его тросах? С разбегу, с размаху тем более? На лету? Да нуу. Действительно, ужасная глупость, неправдоподобно совсем. Но всё верно. Долина истончила тросы, те стали тоньше волоса. Запутала их, заплела в косы, распластала их во все стороны, как щупальца. Это чудо, что больная смогла на них продержаться дольше минуты. Долине просто стало жалко бедную девушку. Она видела, как ту мучают видения, и она решила избавить её от этих страданий. Довольно нестандартным путём, конечно, но это просто в её фирменном стиле. Её нечего за это винить. Все, кто были поблизости, поняли, что в лифте кто-то только что сдох. Уххх напугались-то как. Сильно. Правда, никто никуда не ушёл, там остались, как ни в чём не бывало. С покойной никто ничего как не собирался делать, так и не сделали. Вот так и осталась несчастная тут висеть. Она никого не пугает и не доставляет неудобств. Её душа не навещает это место. Она просто несчастная девушка. К ней периодически даже цветы кто-то приносит. А с теми. С придурками. С ними Долина разобралась как следует. Креативненько. В лучших своих традициях. Подглядела одним глазком, что там у погибшей в башке делалось перед кончиной, вдохновилась. Понравилось ей то действо. Показалось ей, что именно это и есть достойнейшая смерть для придурков. И в тот же вечер наслала на ничего не подозревающую сонную больницу страшнейший пожар. Люди не умирали от отравления угарным газом, как это обычно бывает при пожаре. Люди сгорали заживо. Огонь почти не трогал само строение. Ему нужны были только люди. Он расплавил пол. Превратил его в тягучую, вязкую, кипящую массу. Потопил в ней оставшихся. Когда все были мертвы, Долина приказала огню потухнуть. И он послушался. Не тронул последние два этажа. Там теперь живут обычные люди. А остальные два этажа разрушены подчистую и непригодны для жизни. Хотя может и пригодны, но там вовсе не уютно. Никто жить просто не захочет. И окон нет. А ты и не знаешь, какие здесь бывают зябкие вечера.. Пошли со мной, там дальше не так всё страшно и противно. От этого рассказа мне сделалось как во сне. Хорошо, спокойно и немного тревожно И Шорох повёл меня на самый верхний этаж. На пятом этаже нас встретила белая деревянная дверь с ребристым голубоватым стеклом. Не успела я взяться за ручку, как из двери вывалилась толпа шумных молодых людей. Как разноцветное шоколадное драже из банки. От них и запах стоял конфетный. Фруктовый и картонный. И сливочный. Они блестели, как масло. Они все были такие высоченные, что я смогла разглядеть только их ноги и немного торс. Одежда на них была ужасно ярких цветов. А от обуви стоял грохот. Но вот вся эта компания вышла и мы прошли-таки в апартаменты. Они были вполне себе приличных размеров. Посреди был очень широкий коридор. Справа - кухня со столовой и туалет, слева - какая-то кладовка непонятного назначения и ещё один коридор, но более узкий, а спереди целая вереница жилых комнат. Во все комнаты распахнуты двери, и поэтому через большие окна с толстыми стёклами неповторимый местный закат заливает всю квартиру ярко-оранжевым светом. Я сижу на скамейке в прихожей, переобуваюсь, снимаю верхнюю одежду и так заглядываюсь на всю эту красоту, что не замечаю ничего вокруг себя. Ни проходящей мимо толпы причитающих медсестёр, ни оглушительного звука рупора, зазывающего на ужин, ни оклики Шороха. Всё-таки странные вещи творят со мной эти закаты. Они поглощают меня полностью, овладевают моим вниманием. Мои глаза наливаются медью и вытекают, мои волосы превращаются в золотые проволоки и лопаются, моё тело каменеет и отказывается двигаться с места. Оно согласно только созерцать. Я превращаюсь в начищенную статую, словно изготовленную из чистейшей меди, но на самом деле целиком отлитую из увядающего света. Я - его идол и поклоняюсь ему всем своим существом. Мне говорили, что я красива в такие моменты, но сияние моей обоженной кожи не сравниться с сиянием закатных лучей в Алой Долине. С сиянием умирающих лучей. Именно приближающаяся смерть так по-особенному их окрашивает. Они танцуют в агонии, разрывают себе грудь, орут во всё горло, сгорая заживо. Но вот небесный костёр догорает, музыка, крики и улюлюканье высоких душ смолкает, танцы замирают, похоронная процессия заката подходит к завершению, и после неё остаётся только груда пепла - это звёзды, а темень - это сажа. Эту сажу я медленно размазываю по лицу, и вот мне уже кажется, что наступает ночь. Нас из того же рупора загоняют спать. Суета везде. Кто-то мокрый. Вот влажные следы на полу. Кто-то сухой бежит, поднимается ветер и высушивает следы. Все хотят спать. И вот все уже спят. *** Я очень долго спала. без снов. Только чёрная чернота, безлюдная и бездушная. Как вакуум. В ней раскиданы цветастые песчинки. Они предотвращают головную боль. Боль, как от голода. Только сейчас голод был до образов. Их не было. Но и голода не было. Песчинки всё усмирили. И принесли меня по воздушному мосту в новый день и сделали так, чтобы я не чувствовала, как долго тянется ночь. В моей голове было так же пусто, как на том зелёном холме под окнами. И трава на нём была будто расчёсанная, будто приглаженная гелем прямо к самой земле. По ней можно постучать, как по крышке. Я даже обрадовалась этому. Обычно мне грустно от того, что я не вижу сны. Но за весь тот день столько событий было. Мне хотелось отдохнуть от мыслей. И я от них отдохнула. Я открыла глаза, но я не увидела утра. Я не увидела рассвета. Я увидела тот же чёртов закат, что и вчера. Я подняла голову и посмотрела на старинные механические часы под потолком. И поняла, что проспала целые сутки вместо одной ночи. Не знаю, что могло меня так утомить и почему меня за день никто не трогал. Но мне как-то в тот момент все равно было. Я только есть сильно хотела. И, переодевшись, я направилась на кухню. По дороге я бросила взгляд на комнату Юли. Мои глаза на мгновение перестали видеть, уши перестали слышать, в желудке стало неспокойно, а сердце пропустило удар. На удивление, она была там. Я забыла о всякой еде и направилась к ней. Её комната показалась мне не особо уютной. Точнее, совершенно не уютной. Полной противоположностью слову "уют". Но неуютная комната не значит плохая комната. По всей видимости, она была в бывшем карцере, так как она была очень узкая и вытянутая, в ней были очень высокие потолки, а стены были похожи на бледно-жёлто-белый кожаный диван. Слева стоял просто неприлично огромных размеров шкаф для одежды. Ещё левее за ним стоял низенький туалетный столик. В противоположном углу стояла кровать, по размеру приблизительно такая же, как в поезде. Напротив кровати была целая свалка старых тумбочек и стульев. Под потолком виднелось крошечное окошко с решеткой и шторкой, сшитой из старой наволочки. Наверное, Юля сама выбила это окно, так как оно было очень кривое и без рамы. У меня на мгновение замирает дыхание. А вот и сама Юля. Она сидит на кровати и смотрит в пол. На ней широкая майка мятного цвета и узкие чёрные штаны. Пятки у неё босые. Я плавно подхожу к ней, она оборачивается и спускает ноги с кровати. Я сажусь рядом с ней и с теплотой обнимаю её. Она отвечает мне тем же. Как же я ждала этого приветственного объятия. В тот момент мне казалась, что последние несколько лет я жила только ради этого. Ради того, чтобы почувствовать, как Юлино миниатюрное, лёгкое тельце робко, буквально на пару секунд, прижимается ко мне, как тепло от него разливается по мне мелкой дрожью. Но вот этот момент подходит к концу, и я уже просто сижу перед ней и смотрю на её лицо, бледное, как шёрстка двухнедельного ягнёнка, белого, как снег. Это лицо полно какой-то нерешительной нежности, смущения и отрешённости. Она заговорила со мной. Её голос совсем не изменился, он был всё таким же тихим, бархатистым и слегка хриплым и дрожащим, как и раньше. – Здравствуй.. Юля. – Тебе тоже здравстуй.. – Я скучала по тебе. Ты даже не предствляешь насколько. Я очень многое хотела бы рассказать тебе. Столько всего произошло.. Подумать только.. – Я тоже по тебе скучала. Сильно-сильно. Спасибо, за то, что ты приехала. Я, наверное, не ожидала тебя увидеть, но очень рада... Мы точно что-то ещё сказали. Не помню, что... Аэххххххх... Если бы я только могла это помнить. Как же я ненавижу свою память. Признаюсь честно, мне тогда очень нравился этот немного несвязный, безэмоциональный и суховатый диалог. Диалог в душной, безумно неуютной комнате с безумно уютным, невероятно близким, и настолько же далёким давним другом. Этот контраст держал меня, как тиски. Мне не было ни скучно, ни интересно, ни плохо, ни хорошо, ни пусто. Мне просто было. Я как будто знала, что я просто должна сейчас быть здесь, рядом с Юлей, внимательно слушать её, изредка кидая кое-какие фразы, или вообще молча. Я должна была быть в этом моменте. С ней. – ...Я писала тебе. Много писала. Но ты не отвечала почему-то. Я решила потом уже не беспокоить тебя.... Ты просто говоришь, что тоже скучала, так почему ты не... – Хочешь знать, почему мы так долго с тобой не общались? - она перебила меня. И угадала, что я хотела ей сказать. Это совсем не было на неё похоже. – Вот почему.