ученый одного директора

Пара пальцев цепляет подбородок почти невесомо. — Каспер, мой дорогой Каспер, — голос сочится сладкой приторностью, вкрадчиво пробираясь в сознание. — Не стесняйся. Зализанные назад волосы и опасность во взгляде шли в рассинхрон все с тем же (звучащим как собственный) голосом. Но эта тень была особенной, когтистой пятерней сжимая сердце писателя прямо в грудной клетке. Дарлинг медлит, однако его притягивают для поцелуя. Мужчина в черном с лицом Уэйка целуется до одури виртуозно, выписывая языком внутри рта пируэты. Дыхания начинает не хватать, и, когда Дарлинга кусают за губу, по подбородку ползет теплая струйка крови. — Не бойся, дорогой Дарли-инг, — этот голос ниже, лишен мелодичности, — это всего лишь часть сценария. Томас Зейн оставляет свой поцелуй где-то за ухом, затем облизывает ушную раковину. Он тоже близко, тоже приобнимает одной рукой, и нагретый им воздух пахнет похмельным утром, вычурным одеколоном и иссушающим океаном. — Каждому хочется получить кусочек тебя, о Дарли-инг. Томас хрипло смеется, и его смех отдает отчаянием волн, что грудью бросаются на скалы. Каспер сглатывает. С трудом, ощущая себя в невесомости относительно реальности, пока темнота вьется вокруг завораживающим маревом. Он бы и рад моргнуть, прочистить горло, сказать: всем спасибо, все свободны, хороший был эксперимент, не забудьте про итоговый отчет, но... Но разве не он хотел окунуться с головой в необъяснимое, отдав на растерзание бренное тело? Дарлинг уже давал себе обещание: никаких служебных романов — и почему-то это всплывшее в памяти напоминание не отталкивает чужеродностью от того, что он сейчас делает. — Каспе-ер. — Дарли-инг. Голоса двоятся, причудливо переплетаясь в одну звуковую дорожку, способную свести с ума. Возбуждение пронизывает все тело, и Дарлинг выбрал бы действительно обратиться горсткой атомов, чем терпеть липкий жар вожделения, разогревший кожу и растопивший все мысли. — Я хочу... [углубиться в это исследование] / [получить больше объяснений происходящего] / [раствориться полностью в водовороте этих бешеных голубых глаз, выбрать не чувствовать ничего, o-oh mercy] — Доктор, доктор, как же вам не стыдно. Еще одна ладонь оглаживает талию, стекает ниже, а затем сминает пах настойчивым и собственническим движением. — Алан, — испуганный шепот срывается с губ, Дарлинг перестал быть уверенным в чем-либо с этим директором, но интонацию узнает безошибочно. Дыхание Уэйка иллюзорное, тоже неровное. В проблеске осознанности рождается мысль: возбуждает ли его эта конкретная ситуация или Дарлинг сам по себе? Каспер впервые отводит взгляд, чтобы дать себе секунду для размышлений и короткое мгновение передышки. Моргает. Пальцы снимают с него оправу, очки мешают целоваться, вторит действиям голос, другой согласно присоединяется, а Уэйк где-то там, над всем этим, чертыхается, бормочет задумчиво, сколько пуговиц, слишком много, ладонью оттягивая вязаный жилет. — Вам нравится? Каспер не уверен, кто из них троих это произносит, стены все равно усиливают эффект, резонируя, а томные интонации вызывают мурашки, пробирая до самых костей, оседая прозрачным, полным похоти шепотом в памяти. Но вдруг чужие ладони уплывают во тьму, а сон заканчивается свернувшейся обратно катушкой пленки. Завершающим аккордом раздается стук клавиш печатной машинки. — Где... Дарлинг еще барахтается в вязком приливе пробуждения, пытается разомкнуть тяжелые после сна веки. Он отнимает голову от подушки, чтобы разочарованно понять: диван, кабинет нового директора Бюро и пиджак Уэйка вместо одеяла. — Словно пойман в сеть, — пробормотать, оглянувшись по сторонам в поисках очков. — Точнее и не скажешь. Алан поднимается со стула, идет до дивана, и вид у него очень усталый. — С добрым утром, я так понимаю? — Каспер находится что сказать, одежда, слава Старым богам Асгарда, на нем присутствует, нет лишь халата. И очков. Алан молча протягивает страницу, ослепляющую своей белизной. Буквы разбегаются, не желая быть прочитанными, но Дарлингу тоже известно упрямство. — «Не бойся, дорогой Дарлинг, это всего лишь… часть сценария»?! Каспер почти подпрыгивает на месте от возмущения, получив отрезвляющую пощечину. Не то чтобы он ожидал, что распитие виски с таким человеком, как Алан Уэйк, завершится чем-то ординарным, но чтобы так. — Действительно доброе утро, — Алан растягивает губы в довольной ухмылке, а затем садится рядом. — Кошмары не мучили? — А я и не знал, что вы подрабатываете написанием эротических снов, господин директор. Дарлинг прищуривается, глядя на чужие гибкие запястья и на длинные-предлинные пальцы. Первым порывом было смять страницу, швырнуть ею в творца, но, пересилив себя, Дарлинг задумывается: а не этого ли он хотел слишком много он захотел? — Приму за комплимент, доктор. Дарлинг разрывается между желанием ударить его и поцеловать. — Вы вообще… спите? Осознание приходит слишком поздно, но лучше сейчас, чем никогда, верно? — Пару часов за сутки. У меня плохо получается уживаться в этой реальности. Дарлинг потирает переносицу, трет кулаком глаза, чешет подбородок. Кожа до сих пор горит от иллюзорных поцелуев, а между бедер ноет из-за отсутствия ладони, что сейчас спокойно лежит на колене. Уэйк просто невозможен. — Мне считать это уроком? Уроком об умеренности, быть может? Алан неловко улыбается, щеголяя клыками. — Такой был план. — К черту вас, господин директор, я даже не... Дарлинг осекается, а утреннее недоразумение раскрывает перед ним настоящий масштаб произошедшего за последние несколько лет. Уколом обиды жжется не потеря поста главы отдела исследований, а все то другое, от чего Дарлинг стремительно убегал. — Вы уже не принадлежите Бюро, но это место вас не отпускает. — Если я попробую уйти, то снова попаду в лабиринт комнат Оушенвью? План отеля-казино вспыхивает в памяти выхваченным из темноты пятном фонарика. Скупой и рассеянный свет разрастается из небольшого круга до целого номера. В памяти всплывают кадры встречи с... — Скорей всего. Алан заражается чужим воспоминанием, они синхронно вздрагивают. Томас Зейн улыбается из глубин памяти по-акульи. Дарлинг поднимает опущенную голову. Он потерял работу, единственного друга, годы исследований, лучший подопытный образец, о котором не мог и мечтать. Верилось, что он заслужил не только шутливое соитие с тремя разными личностями нового директора. Оушенвью распахивал комнаты в голове, словно кто-то там поселился, и нетерпеливо ожидал возвращения Дарлинга. — Я могу забиться в какой-нибудь уголок, — Дарлинг откашливается, язык во рту сухой и колючий. — И не высовываться. — Сомнительно, — Алан мотает головой, — вы... Мы должны сотрудничать. Нет, не так. Вы мне еще пригодитесь. Алан смеряет доктора нечитаемым взглядом, отель Оушенвью со своими переплетениями коридоров и играми сознания оказался куда более страшным местом, чем Паноптикум, и Уэйку не хочется, чтобы туда кто-нибудь возвращался. — А вам пригодилось бы выспаться, директор, — Дарлинг скидывает с плеч чужой пиджак, берет Уэйка за грудки и опрокидывает на лопатки. — Очень заботливо с вашей стороны, доктор, только не запирайте в лаборатории. Дарлинг укладывается сверху, заправляет волосы Алана за ухо и ведет подушечками пальцев по губам. — Вы очень любите нарушать правила. Так нарушьте собственное и... Расскажите мне продолжение сна. Дарлинг считает, что раз не работает в Бюро больше, то и правило о служебных романах может спокойно игнорировать.