ученый одного директора

Дарлинг обводит пальцами чужое лицо. — Хорошо выглядите для утопленника. (Только в омуте глаз тонет сам Каспер.) Алан хмурится, натягивает на лицо свою бесконечную усталость, которую носит как излюбленные твидовые пиджаки. Кабинет директора преобразился вслед за Старейшим домом. Теперь со стены за посетителем наблюдали две круглых ниши, похожих на оконца (и свет из них не разливался, точно из-под толщи воды, ох уж эти когнитивные искажения), а еще огромное завораживающее чучело совы. Рабочий стол дополнился печатной машинкой, бумага рядом никогда не заканчивалась, перманентно моргал свет. Дарлингу нравится запах трясины, который будто сочится от самого Уэйка. Мысли его — тягучая топь, вот стоит ему подумать о чем-то крепко, и все, пиши пропало: реальность вокруг становится нечеткой и зыбкой, поневоле начинаешь увязать следом за ним. — И я рад вас видеть, доктор Дарлинг. Алан думает: мне нужно выпить — и они проваливаются сквозь этажи, оказываясь за барной стойкой. Туфлей пригвоздить пол, чтобы ничего не менялось хотя бы ближайшие полчаса. Чертоги разума писателя оказываются любезно вывернуты Старейшим домом наружу, сюжет выплескивается напрямую в пространство, и Алан то и дело ловит себя на мысли, какой у него богатый внутренний мир. — Фантазия без границ, я прав? Алан рад бы ответить, но спойлеры ему неизвестны. Мягкий блюз опускается на обстановку пуховым одеялом, в которое хочется завернуться от всего мира одиноким зимним вечером. У директора определенно хороший вкус. Дарлинг перегибается через стойку, находит все необходимое: звенит стеклом, хрустит льдом, разливает горячительное золото на две порции. Придвигает стакан к Уэйку. — Трудная неделя, господин директор? Дарлинг был везде и одновременно только в своем кабинете. Он резонировал в голове, мягким голосом растягивая гласные, так же вкрадчиво шепча на ухо забытые строки из книг, так же бархатно выстанывая, когда держал Алана за горло, погружаясь глубже, глубже, глубже в чужие утраченные воспоминания. Как это началось, никто из них не помнил, но заканчивать, похоже, не хотел ни один из них. Алану снова было одиноко, а Каспер… Казался гостем в собственной истории. Что могло пойти не так? — А было ли когда-нибудь легко? Лес из окрестностей Брайт Фоллса зловеще колышется в тенях на стене. Ох уж этот арт-деко, привет из ревущих двадцатых. Старейший дом тогда еще не был обнаружен людьми из ФБК, поэтому Уэйк на ходу придумывает мелочи. Треугольный декор, уходящий спиралью внутрь, острые силуэты птиц под потолком, ограниченный свет, стремящийся из ламп и светильников строго наверх. Дарлинг салютует ему. — Вы и не ищите легких путей, не так ли? Их разговоры похожи на перекличку двух эхо, а пикировка — на перекрестный огонь, словно никто из них и не был настоящим, или, наоборот, они были слишком живыми для персонажей. Первый глоток обжигает гортань, а к четвертому десятку они начинают вторую бутылку. Музыка на фоне играет чуть громче, становится объемнее, и Касперу хочется пригласить Уэйка на танец. Он знает, что тот не согласится. — Спасибо, что пришел. — Как можно отказать директору. Предыдущие главы Бюро мелькают черно-белыми снимками в памяти Дарлинга, а лицо Захарии Тренча смотрит самую толику осуждающе перед тем, как истлеть прожженным в центре слайдом. Среди них контрастом вспыхивает чья-то рыжая шевелюра, но эти мысли Дарлинг быстро прогоняет. Ладонь Алана ложится поверх плеча, прикрытого халатом. — Я хочу танцевать. — Не просите того, о чем могли бы пожалеть, мистер Уэйк. Алан пьяно ухмыляется, а взгляд Дарлинга не теряет фокуса, игнорируя градус выпитого. В полумраке, подсвеченном золотистыми бликами декора, его глаза кажутся темнее и пьянят не хуже виски. И он обхватывает пальцами чужое запястье, давая безмолвное согласие на продолжение. Руки Дарлинга опускаются чуть выше талии, пока Алан расстегивает верхние пуговицы его рубашки, и мрак по углам словно становится еще гуще. Но интимнее, соединяющий такое разное. — Знаешь, — ладонью провести между лопаток, — для ботаника тебя придумали слишком объемным. — Или, вы хотели сказать, «чересчур атлетичным»? — Я не тянул тебя за язык, дорогой Дарлинг. Они даже танцуют необычно медленно, хотя вязкий воздух сковывает не столько движения, сколько мысли. Алан заключает Дарлинга в жаркие объятия, тот с радостью бы отстранился от источника огня, да пока ни к чему. Каспер улыбается и показательно прикусывает кончик языка: Алан видит это, ведь его как раз ведут в сторону, а затем следует наклон. Пучок, в который затянуты волосы директора, хочется немедленно распустить. Уэйк словно изменился с назначением на пост главы Бюро, постарев на десяток лет, но внутренне остался тем же впечатлительным писателем, напрягающимся от вида любой тени. — А это точно то, за что вам хотелось бы потянуть? Дарлинг выдыхает уже в губы, и Алан тянется навстречу, чтобы перекрыть слова поцелуем, но не успевает это сделать. Где-то дрожит от смеха голос басистого контрабаса. — Мне хочется тянуть все время, что у нас есть. Глаза Дарлинга полны блеска заинтересованности. Он слишком явно выпадающее из структуры Дома звено. Он безумный ученый, который с радостью поцелуется с атомной бомбой. Его придумали именно таким, и от этого жар в груди Алана становится лишь сильнее. — Приступайте, директор. Охристый свет плавится, утопая в голодной тьме.