***
Утро выдалось тяжелым и промозглым. Гарри лежал на своей койке в странном оцепенении, не желая вылезать из-под двойной тяжести одеял, слушал стук дождя по брезентовой крыше палатки и пытался понять, что ему делать дальше. Почти месяц они беспорядочно и бессмысленно скитались по Англии, не задерживаясь надолго в одном месте, но вчерашний, унылый и испорченный неудачной стряпней Гермионы, вечер все изменил. Подслушанный разговор гоблинов, Дирка Кресвуда, Теда Тонкса и Дина Томаса стал поводом для очередного скандала. Рон и без влияния крестража был капризным ублюдком, а с ним становился еще неприятнее. Это Гарри, который привык жить впроголодь у Дурслей, почти не обращал внимание на ноющий от голода желудок, да и Гермиона вела себя достаточно прилично, лишь резче отвечала, когда они неосторожно нарушали ее мрачные размышления. Рон же, выросший на сытной материнской стряпне и Хогвартском трехразовом питании, устраивал непрерывные истерики. Помощи в поиске крестражей от него не было никакой, впрочем, и Гарри с Гермионой уже несколько раз по кругу обсудили всю известную информацию, отбросив постепенно все варианты важных мест, где Том Риддл мог бы спрятать ценные артефакты. Даже аппарировали в Лондон, чтобы обнаружить офисное здание на месте приюта св.Вула. Из значимых мест оставался лишь Хогвартс, но Грейнджер настаивала, что там невозможно спрятать крестраж. Гарри на это только закатывал глаза: Джинни таскала самую большую часть души Воландеморта целый учебный год, и никто из преподавателей не учуял эманации Темной магии. Но предпочитал помалкивать, чтобы не видеть скептическую реакцию друзей. После подслушанного разговора Рон долго орал, что волнуется за сестру и семью, и что совсем не так представлял их героическую деятельность, но на самом деле — Гарри был уверен — решил больше не морозить задницу в сырой палатке. А потом ушел. Грейнджер выбрала Рона. Гарри скосил глаза — медальон валялся в кресле. Где-то были другие крестражи, но он по-прежнему не имел ни малейшего представления, как они выглядят и где их искать. Он даже не знал, как уничтожить медальон, который порой ощущался как маленькое злое сердце. Меч Гриффиндора спрятал Дамблдор, а в Хогвартсе всем заправлял Снейп. Мерлин знает, на чьей стороне на самом деле был мрачный зельевар. Проверять на практике не хотелось: Гарри был объявлен Министерством в розыск, как «Нежелательное лицо №1». Вчерашний день лишил его последних надежд на победу: Дамблдор оставил больше загадок, чем действительно полезной информации, и без помощи Гермионы он вряд ли найдет разгадки. Ничего удивительного в том, что их бессмысленное путешествие закончилось вот так. Каждый раз, когда мысли возвращались к ушедшим друзьям — бывшим друзьям, — злость вспыхивала огненным зарядом. Он давно смирился с тем, что из него плохой лидер — он был всего лишь подростком, единственное достижение которого, что он еще не мертв, и обвинения в бездействии его глубоко ранили. Чудо уже, что они смогли найти один крестраж за пару месяцев. У Дамблдора, при всем его опыте, ушел год на обнаружение фальшивки. Но теперь Гарри остался один и — Мерлин свидетель! — не понимал, почему он обязан решать проблему всей страны. Почему Дамблдор не оставил указаний тому же Снейпу, которому он так доверял, аврорам Кингсли, Вэнс и Тонкс, всем прочим членам Ордена Феникса? Где они все и чем занимается Аврорат? Почему Тед Тонкс и Дирк Крессвелл, взрослые и умелые волшебники, предпочли податься в бега? Не создали сопротивление, чтобы сражаться против режима Пожирателей, а ждут, что это сделает Гарри Поттер? Избранный, которого любезно поливают дерьмом в прессе и при личных встречах, считая психопатом и фантазером. Да пошли они все!.. Предстояло решить, что же все-таки делать дальше. На ум приходило только одно незаконченное дело. Годрикова впадина. Скитаясь по Англии и постоянно размышляя о Пророчестве, о противостоянии Воландеморту, об отсутствии подготовки и реальной помощи от Дамблдора — эти мысли приходилось заталкивать в самый пыльный угол разума, чтобы не прийти к совершенно неутешительным и неприятным для себя выводам, — Гарри чувствовал, что его необъяснимо тянуло туда, где все началось. К дому и к могилам родителей. Но в то же время, он боялся этого места. Интуиция вопила, что там все и закончится. По крайней мере, для него. Не было у него никакой особой силы. Да и обычной силы не было: откуда бы ей взяться, если он толком не учился? Ну выучил чуть больше заклинаний для Турнира и Отряда Дамблдора, но это капля в море против заклинаний Волдеморта. Уж Гарри знает: их «особая связь» так никуда и не делась. Спасибо уже за то, что она была односторонней. Гарри нехотя поднялся с койки, поднял крестраж, тут же мягко запульсировавший в руке, а затем решительно засунул его в мешочек на шее — так он точно не потеряется. И тут-то обнаружилась первая проблема: уходя, Грейнджер забрала свою бисерную сумочку, а значит он остался совсем без денег, зелий и всех личных вещей. Гарри долго стоял неподвижно, размышляя о том, нужна ли ему громоздкая, пропахшая котами палатка. Несколько раз за шумом дождя ему чудились голоса и чьи-то шаги, он высовывался наружу — и понимал, что это уходили его пустые надежды.***
Палатку он все-таки бросил, забрав только пару одеял и складной нож, найденный в одном из ящиков на кухне. Нельзя долго задерживаться на одном месте — и Гарри аппарировал наугад. Без Гермионы это оказалось сложнее, поэтому в дальнейшем он представлял знакомые места, в которых они успели побывать. Старался перемещаться поближе к небольшим городкам, где под прикрытием мантии-невидимки воровал еду в супермаркетах, подбирал и жадно изучал маггловские газеты, гадая, за что из происшествий ответственны Пожиратели Смерти, шагал по дорогам в бессмысленном отупении, порой забывая, зачем он куда-то и от кого бежал. Спал на вокзалах, в заброшенных домах, каких-то сараях для скота. Иногда натыкался на таких же бродяг, но контактировать с ними побаивался. Мантия-невидимка стала настолько привычна, что Гарри даже спал в ней, от Очищающих чар саднило кожу, а помыться горячей водой с мылом стало почти мечтой. Непрерывный дождь и жидкое месиво под ногами стали постоянными спутниками. Даже дементоры больше не встречались на его пути. Он пытался вспомнить, когда он последний раз сталкивался с сумеречными стражами, и по всему выходило, что тогда еще были рядом Уизли и Грейнджер. Или сейчас Гарри был настолько пуст и безрадостен, что больше не чувствовал их присутствия? Когда настали холода, Гарри украл в магазине одежды теплые ботинки взамен разваливающихся кроссовок, а спустя пару дней — теплую куртку. Ему семнадцать, он бездомный сирота, и он никому не нужен. Он один. Короткие дни сливались в один бессмысленный поток и единственным якорем, удерживающим от безумия из-за одиночества, отсутствия человеческого общения и полного неведения о происходящем в Магическом мире, оставалась Карта Мародеров. Гарри вытаскивал ее каждый вечер, когда удавалось устроиться на ночлег в уединенном месте, и рассматривал знакомые имена. Дней через десять после злополучной ссоры на карте появилась точка с именем Рона: бывший друг все-таки вернулся в замок под прикрытием своего чистокровного происхождения, «излечившись» от мнимой болезни. Тогда Гарри едва не испепелил изобретение отца сотоварищи собственной яростью. Грейнджер в Хогвартс не вернулась, и Гарри мог только надеяться, что с девушкой все в порядке: несмотря на все произошедшее, на нее он не держал зла. Больше остального его огорчала потеря фотоальбома, который остался в старом рюкзаке, в бисерной сумочке Грейнджер, — единственной ниточки, связывавшей его прошлое и настоящее. Иногда, просыпаясь среди ночи в какой-нибудь полуразваленной лачуге от очередного кошмара, в котором сиял зеленый свет и кричала мама, а Сириус бесконечно падал в Арку, Гарри казалось, что и вся остальная жизнь и магия ему тоже приснились. Как порой снилось, что родители были живы, и Сириус был жив, и все было хорошо… Но чаще всего ему по-прежнему снился Волдеморт. И, к невероятному потрясению Гарри, теперь это были вовсе не кошмары. Не то чтобы Гарри скучал по пыткам и убийствам, но это была хоть какая-то информация, а сейчас все видения можно было смело маркировать меткой: «Только для взрослых».***
Первый раз он не сразу понимает, что происходит: обнаженное мужское тело, распяленное на каком-то подобии стола, темная повязка на лице, волшебная палочка, упирающаяся в белую кожу живота чуть повыше пупка, и тихое: «Круцио…» Гарри не знает, что ощущают люди при расщепе во время аппарации, но, когда его выбрасывает из сна-видения, фантомное ощущение, что его член так и остался внутри конвульсивно содрогающегося тела, доводит до истерики. Он не притрагивается к себе и тихо воет, закусив кулак от боли и отвращения. Следующий раз он видит длинные пряди темных волос, которые щекочут бедра при каждом движении, чувствует мягкие горячие губы, посасывающие его член, ласкающий головку язык. Скорее угадывает, чем видит движение руки где-то внизу. В голове не укладывается, что кто-то может делать такое добровольно, получать удовольствие от удовлетворения монстра… Слуги Волдеморта всегда были чокнутыми. Внизу живота знакомо скручивается тугая пружина, волосы под пальцами мягкие, тонкие, гладкие… Гарри выбрасывает из сна. Потом — коротко стриженный затылок, ладони на худых бедрах, чувствует обжигающую влажную тесноту и размеренные толчки. Резковатый запах пота и соль поцелуя между сведенными лопатками. Снова знакомая палочка и тихое: «Круцио…» — и низкий рык чужого удовольствия. На этот раз Гарри вылетает из сна в почти шоковом состоянии, нервная система перегружена обилием сенсорных ощущений, как будто это его приложили Круциатусом. Рука ныряет в штаны до того, как Гарри осознает свои действия. Перед глазами до сих пор изгибающееся — от удовольствия? — тело. Пережитый оргазм не приносит облегчения, только новый виток отчаяния: у него стояло на неизвестного парня так, как никогда не стояло на Джинни. Он почти и не вспоминал про нее после ссоры с Роном. Следующие пару дней он проверяет Карту Мародеров едва ли не каждый час, отслеживая местонахождение точки с именем Джинни. Она никогда не бывает одна — чаще всего с ней рядом Невилл, Луна и Ханна Аббот, но поздним вечером он видит ее в глухом закутке у кухни рядом с точкой Эрни МакМиллана. При свете тусклого Люмоса Гарри ждет, пока они разойдутся, но засыпает так и не дождавшись. Что же, этого следовало ожидать. В конце концов, Гарри сам сказал, что они не могут быть вместе из-за Волдеморта. Сейчас он обнаруживает в этом некоторую иронию. Но ему все равно больно, потому что с Джинни у него тоже не сбылось. Простые незатейливые мечты о доме, о жизни вместе, взаимных подарках и теплых объятиях погасли вместе со вчерашним Люмосом. Год близится к завершению, а вместе с ним замедляется непрерывное бегство по стране. Гарри давно решил: он вернется туда, где когда-то жила его семья. И даже будет рад, если Волдеморт закончит его бессмысленное существование: он никого не защитил, никого не уберег… он никого не спасет.***
Напоследок Гарри захотелось увидеть Хогвартс, пройтись по улочкам Хогсмида. Он аппарировал к Визжащей Хижине. На другой стороне Черного озера, уже начавшего подмерзать у берегов, на вершине высокой скалы стоял по-прежнему прекрасный огромный замок, и свет его многочисленных окон и бойниц расплывался и мерцал за завесой дождя со снегом. Величественный и недоступный Хогвартс. Гарри переполняло неподдельное чувство восхищения и неизбывной тоски. Как бы он хотел снова оказаться в шумной толпе учеников, войти через высокие дубовые двери в огромный холл, освещенный факелами, подняться по мраморной лестнице наверх, а потом все выше и выше — в тепло родной гостиной Гриффиндора. Или повернуть к гостеприимно распахнутым дверям Большого Зала, взглянуть на затянутый тучами потолок, сесть за стол Гриффиндора… Гарри сглотнул голодный ком в горле, вытер капли дождя с лица, плотнее запахнул полы мантии-невидимки и побрел в Хогсмид, в надежде услышать хоть какие-то новости. Деревушка совсем не изменилась: очаровательные домики под соломенными крышами, с еще не убранными венками из остролиста на дверях; деревья, еще украшенные волшебными свечами и фонариками; между магазинчиками бегали непривычно мелкие третьекурсники, ученики постарше ходили неспешно, посещая только свои любимые, то и дело слышались радостные возгласы и приветствия. Жизнь текла своим чередом, и ничто не намекало на творящийся в стране террор. В витрине «Дэрвиш и Бэнгс», как и в прежние времена, был вывешен большой плакат с портретами магов. Министерство Магии обещало вознаграждение в тысячу галеонов за сведения, ведущие к поимке любого из них. Гарри никого из них не знал. И с некоторым удивлением не обнаружил там своего изображения. Не может же быть, что Министерство отменило «охоту на Гарри»? Из «Трех метел» вышел Невилл Лонгботтом. Гарри не сразу узнал однокурсника, настолько тот изменился за прошедшие месяцы, вырос и возмужал. Нев бережно придерживал Ханну Аббот под локоток, чтобы она не поскользнулась на ступеньках. Следом за ними вышли похудевшая Сьюзен Боунс и Луна Лавгуд с безмятежно-блаженным выражением на лице. Им Невилл тоже подал руку для опоры. Поттер вжался в стену здания, пропуская их мимо: он знал, что они будут рады его видеть, но за радостью встречи непременно возникнут вопросы, на которые у него нет и не будет ответов. Они почти скрылись за поворотом, когда ветер донес до него фамилию Грейнджер. Гарри рванул за ними. — … слышала Уизли. Ты знаешь, где мои родители из-за этой суки Лестрейндж! А Грейнджер сама, слышишь ты, сама стерла личности своих родителей! И если я буду относиться с пониманием к Грейнджер, то я должен понять Лестрейндж? — сердито выговаривал Лонгботтом, обращаясь к Сьюзен. Они неторопливо шли вокруг озера к воротам Хогвартса, и Гарри без труда следовал за ними, холодея от понимания, что именно натворила подруга. — Она легко отделалась — вот, что я считаю! — Но, Невилл, она же не хотела плохого… — Вот именно! — Невилл мотнул головой. — Грейнджер всегда считала себя самой умной и устраняла препятствия, не особенно задумываясь о последствиях. — Он оглянулся вокруг и понизил голос: — Будьте осторожны, я не доверяю Уизли. Кто знает, что он сделал с Гарри? Ханна остановилась, тихонько ахнула, распахнув огромные голубые глаза и прикрыв рот варежкой. Сьюзен нахмурилась и так же негромко уточнила: — Думаешь, Рон сдал Гарри Министерству, как и Грейнджер? Гарри едва не рухнул в грязь, споткнувшись на ровном месте. Какая низость! Гермиона выбрала Рона, а он предал ее. — Ты знаешь, что все изменилось, — горько произнес Лонгботтом. — Это не совпадение… Луна Лавгуд скользнула взглядом по месту, где находился Гарри, склонила голову, как птичка, и сказала: — Не волнуйся, Невилл. Гарри выбрал свой путь, и цель близка. — Что? Луна, что ты сказала? — встрепенулась Сьюзен. — Я сказала, что Гарри близок к цели. — Она зябко потерла ладошки: — Пойдемте в замок, холодно. Гарри еще некоторое время стоял и смотрел вслед тем, кого мог бы назвать друзьями, если бы позволил себе разглядеть их раньше. Но — поздно. Луна Лавгуд была самой странной из его знакомых, но ее уверенность придала ему сил.***
В Годриковой впадине было неожиданно холодно. Морозный ветер проникал под одежду, пощипывая кожу. Гарри прошел городок почти насквозь, пока отдаленный гул колокола не указал направление: где церковь — там и кладбище. Пробираясь по наметенным между надгробиями сугробам, Гарри то и дело наклонялся, чтобы прочитать надписи. Ближе к церкви могилы были очень старыми, но фамилии попадались знакомые — Бэгшот, Аббот, Пруэтт, Нотт. Гарри смахивал снег, читал дату и шел дальше. Пальцы на руках ломило от холода, но он давно перестал обращать на это внимание — цель была близка. Темнота сгущалась, и Гарри с сожалением подумал, что если зажжет Люмос, магглы его могут обнаружить раньше, чем он найдет могилу родителей. Но удача и тут не оставила его — в следующем ряду он увидел белое, будто подсвеченное, надгробие, и сердце тяжело бухнуло в груди, подтверждая раньше, чем глаза прочли надпись:Джеймс Поттер. 27 марта 1960 года — 31 октября 1981 года Лили Поттер. 30 января 1960 года — 31 октября 1981 года Последний же враг истребится — смерть.
Гарри вяло удивился лозунгу Пожирателей — это что, шутка какая-то? — и опустился на колени прямо в снег. Если бы мог, он забрался бы под камень, поближе к останкам родителей, отчаянно сожалея, что его агония продлилась целых шестнадцать лет. Он смирился с тем, что ему не было предназначено остаться в живых: «И один из них должен погибнуть от руки другого…» Здесь, на пороге смерти, Гарри позволил наконец признаться себе в том, о чем страшился думать все это время: Дамблдор ничему его не учил, потому что знал, что победит Волдеморт. Неизвестно, был ли у директора какой-либо план после смерти Гарри, наверняка был, но когда в Министерстве Волдеморт не убил Гарри, ему пришлось выдумывать новый лабиринт со смертельными ловушками. А Гарри устал. Он так смертельно устал… Скоро он уснет здесь и больше не проснется. И если Волдеморт хочет исполнить Пророчество, ему стоит поторопиться. Должно быть он прошептал последнюю мысль вслух, потому что шрам внезапно кольнуло болью. Гарри слабо улыбнулся — наконец-то, но подниматься не стал: силы почти покинули его, и он надеялся, что смерть будет быстрой, без обычных пафосных речей и дуэли. Странно, что голова не вспыхивала огнем при приближении Волдеморта, как это обычно бывало. Снег за спиной тихо хрустнул, раздался шорох и на плечи легла тяжёлая мантия, полная чужим теплом. Сильные руки — человеческие руки с красивыми пальцами и овальными гладкими ногтями — обхватили его поперек груди, вынуждая подняться. Одеревеневшие ноги не держали, и Гарри почти повис в жёстких объятиях. Горячее дыхание взъерошило волосы на виске: — Ты совсем замерз, Гарри. Пойдем домой!***