***
Заметив его у себя дома, на губах Уинтера растянулась широкая улыбка. Руки зачесались — захотелось ударить несносного мальчишку, а потом притянуть к себе так сильно, что кости захрустят. И губы покроются коркой крови. Но Марлон просто встряхнул его со всей силы и высыпал на голову шквал обвинений. — Что ты делаешь в моём доме, идиот?! — Да меня тут твои родители пригласили… Когда «родители» говорят, что они должны звать Зонтага почаще к себе, Марлон в растерянности кивает. Он не понимает, что за метаморфозы с родителями, но с удовольствием обнимает, когда те оказываются пришельцами. И буквально чуть ли не целует там, в машине. А когда тот с искренней благодарностью улыбается, в сердечке ëкает так, что болью отражается в лице. И хотя Марлон и натренировался ничего из этого не показывать, в глазах всё равно читается абсолютно всё… О боже. Как же он попал. Запал на этого балбеса. На ебаную малолетку.***
Уинтер не хочет, чтобы он уезжал. Когда Луис мирится с родителем и остаётся на земле, он клянётся себе, что больше никогда не причинит боль этому человеку. И они сближаются. Часто проводят время вместе. Правда он и с девчонкой той часто гуляет. Это буквально бесит Марлона, до хруста в сжатых кулаках. Его несёт и кроет. Луис сидит в его комнате, на его кровати, в его одежде, потому что свою благополучно испачкал в мамином соусе, и играет в видеоигру. И о чëрт — эта футболка с черепом ему так идёт! Марлону шестнадцать, и он течëт. Течёт от этой сраной тринадцатилетней малолетки. От того, как он поднимает глаза, обрамлëнные ресницами, и смотрит на него, как произносит его имя, как отпихивает в шутку, когда они дерутся. Легко, без злобы. — Человек-паук круче! — Нет, Бетмен. — А я сказал, — договорить сыну Уфолога не дают, седлают сверху и зажимают рот рукой. От этой его противной улыбочки у Луиса дрожат руки, которыми он хватает друга за плечи, а лицо горит. Бабочки в животе становятся размером с его знакомых пришельцев. И когда тот наклоняется что-то произнести, в его сердце ëкает и он сглатывает. — Мы ещё немного остались врагами, ты не забыл? О да, Луис всё ещё помнит. И когда он видит, что Марлон поднимает руку с его рта, ему кажется, что он его сейчас ударит. Но горячая ладонь под одеждой заставляет вздрогнуть и вскрикнуть. — М-Марлон? Что ты делаешь?.. — Я люблю тебя пиздец. Поэтому делаю глупости. Чёртов сучëныш… На него удивленно хлопают глазками и парень наконец объясняет, стараясь от растрепанного вида не кончить. Получается плохо. — Я тебя всё время задевал, потому что ты мне нравишься… Вот почему я так… Э… — Ты мне тоже, — его наивная простота заставляет одуреть, а лёгкий поцелуй сойти с ума. Натренированный на подружках,Марлон целует жадно, крепко, не давая вырваться из объятий. Первый лёгкий стон мутит сознание. Марлон зарывается ногтями в жёлтые волосы, шею мальчика начинает жечь — столько засосов ребёнку носить не положено, но Марлона это не остановит — слишком же долго он терпел. — Уинтер… — Зонтаг. Я предпочитаю слушать твои стоны, а не то, как ты говоришь, что это неправильно. Уяснил? Луис кивнул. — Я всего лишь хотел сказать… М-м, что ты делаешь? — тонкие пальцы легко массировали открытые участки шеи и ушей, отчего Луис растаял, как конфета. Чем Уинтер и занялся. Лëгенькие поцелуи в нос и мягкие касания, и вот мальчик не заметил, как тот оказался между его ног. Мокрые в природной смазке пальцы коснулись дырочки, и Зонтага будто током прошибло! С уст Луиса сорвался стон, Марлон прикрыл его губами, цепляясь языком за чужой и вылизывая дëсна. — Молчи, нас же услышат. Но мне они очень нравятся…– он лизнул красное ушко и от сладкого мычания чуть не кончил, вставляя в него первый пальчик. Луис дëрнулся и затрясся, его трахали медленно и осторожно, пока Уинтер не перешëл на быстрый темп. Тогда шлепки стали громче, и стоны скрыть уже не удавалось. Марлон только надеялся, что никто не услышит, дверь то он закрыл. Медленно вошёл полностью. Эти большие глазки вили в нём какую-то жестокость, заставляли член вставать каждый раз, когда он их видел. Наивность… Детское желание быть ближе и получать удовольствие. Луис был неимоверно милым, его так и хотелось заласкать. Грубо трахая, не переставал его целовать, а когда трогал за шею, он скулил, как собачка. Нежные тихие толчки, что были очень медленными, заставили мальчика захныкать, насадиться самому, отчего Уинтерс застонал и сам. — Луи… Что ты со мной делаешь? Не надо, я сейчас… Его скорые толчки бёдрами привели Зонтага к концовке, а позже он вздрагивал от гиперчувствительности, когда Марлон продолжил его трахать. — Б-боже… Марлон, прекрати, это слишком, ах. — Что? Я ещё не кончил, малыш. Ты уж извини. Его перевернули на живот, затем поставили на колени. Луис напомнил себе шлюху из тех журналов, которые смотрели ребята. Папа такое никогда не смотрел. — М-Марлон… Н-ну прекрати, когда ты уже… Это дрожание в голосе заставило руки парня вспотеть, а член предательски дрогнуть. Жаль, а он так хотел трахать Луиса, пока тот не заплачет или снова не кончит. Но тот только стонал и тëк, как ебаная сучка. Его ебаная сучка. Луис потерял равновесие и упал. Его стоны прикрыла подушка, к которой его прижимали, на спинке появился засос. Смазка хлюпала и было очень мокро и хорошо… Так хорошо, как только бывает между двумя любящими друг друга людьми. У Зонтага задрожали колени, он застонал и почувствовал, как в его нутро жёстко кончают. Сперма заполнила его внутренности, он вновь кончил сам, а чёртов блядский Марлон прижался сзади и стал целовать. И целовал так, что Луис действительно что-то понял. Они больше не друзья. И не враги. Они что-то большее. Намного большее. И никто не заметил, что дверь была открыта и в неё кто-то заглядывал. Но кто — мы этого, наверное, не узнаем. Никогда.