***
[Mareux — Dark Paradise]
Мальчишка исчезает из поля зрения Сонхуна во мгновение ока. В следующее же, бросив свой обед, Сонхун и Юджин бегут по школьным коридорам. — Но как ты собираешься узнать его имя, хён? — Юджину ничего не остаётся, как подчиниться грубой хватке на запястье, пока старший тащит его за собой. — Обратиться к старому другу, — бросает Сонхун через плечо, взлетая по лестнице. Юджин за его спиной наверняка поджимает сочувственно губы, он чувствует это. Потому, что у Сонхуна к последнему классу остался лишь один друг — младший на год Юджин. Благодаря чумной матери и самому Сонхуну, все постепенно отсеялись, не выдерживая постоянной мрачности, потребности в поддержке и шлейфа сумасшедшей семьи. Сонхун нёс бремя матери, обрушившееся на него. Все в городе то и дело говорили, насколько Пак Дахён сумасшедшая, насколько пугащая она, её поросший дом и вечно мрачный, выглядящий нездорово сын. Что даже сама церковь отказалась от неё в какой-то момент из-за совсем съехавшей крыши. И сперва к Сонхуну тянулись, Сонхуна жалели, Сонхуна хотели спасти. Сил на это всё хватило только у Юджина и его золотых родителей, которых Сонхун любит, как родных, как и они его. Зная всю его историю, они верили ему, они продолжали ему помогать и поддерживать его. Они продолжали видеть в Сонхуне свет, который окружение давно похоронило под гнетущей тьмой его матери, что куполом висела над ним. Сонхун делает глубокй вдох, останавливаясь перед кабинетом младшего класса, параллельного Юджину, и чувствует, как друг сжимает его пальцы напоследок ободряюще. — Эй, Рики? — зовёт Сонхун, объявляясь на пороге. Приковывая сразу все взгляды к себе и слыша, как затихает звонкий смех. Тёмно-карие глаза медленно сужаются, впиваясь в его лицо. — Можно тебя на пару слов? Он не ссорился ни с кем из своих бывших друзей. Они все просто откалывались один за другим, постепенно переставая с ним разговаривать, замечать его. Вот почему он надеялся на помощь Рики. Даже несмотря на предвзятое отношение, он лично ни с кем общения не портил. Это всегда был их выбор — оставить его. — Перемена скоро кончится, — зачем-то оповещает Рики, скидывая с парты ноги и вставая со стула. Сонхун кивает лишь на это и отходит в коридор, прячась от любопытных и пугливых глаз. Ждёт, когда Рики выйдет к нему, машинально пряча Юджина за свою спину, словно с ним могут что-то сделать. Словно один только взгляд бывшего друга может сломить его веру и перетянуть на свою сторону. Против Сонхуна. — Что хотел? — В твой же класс пришли три новеньких? — тихо говорит Сонхун. — Допустим, — Рики перегоняет палочку от чупа-чупса из одного уголка рта в другой, щурясь недобро. — А что? Ищешь новых подопытных крыс? Сонхун проглатывает эти слова, поджимая губы. — Можешь сказать, как зовут одного из них? — Зачем тебе? — Просто помоги, Рики, пожалуйста, — вздыхает Сонхун. — Помочь тебе узнать имя и навести порчу? — усмехается Рики, но качает головой. — Будь они все хоть немного адекватными, может, я бы и задумался. Но тебе повезло, что они похоже такие же, как и ты. Так что могу сдать хоть всех. — Не нужно всех. Только одного. — Того, что не в парочке, надеюсь? — Именно. — Погоди здесь. Сонхун не замечает, как от нервов сжимает пальцы в кулаки, оставляя на ладонях полумесяцы от ногтей, пока Рики исчезает в классе. Он ждёт, кусая изнутри щёки, дыша через раз. Его отделяют всего несколько секунд от того, чтобы узнать имя мальчика из его сна. Который существует на самом деле. Который живой, а не плод его фантазии. — Ян Чонвон, — бросает Рики, высовываясь из-за двери. — Ещё вопросы? — Нет. Спасибо большое, Рики, — выдыхает облегчённо Сонхун. — Сказал бы я «будешь должен», но не за что. Бывай. Сердце его начинает биться быстрее, а после вдруг резко замедляется. Он знает его имя, что делает этого мальчика ещё более реальным. Ян Чонвон, снившийся ему полгода, ходит по его школе, живёт в его городе. Настоящий человек. Или кто бы он ни был. — И что теперь? — тихо отзывается за спиной Сонхуна Юджин. — Будешь искать его в сетях? — Буду искать всю информацию о нём и его семье, — также тихо через плечо отвечает Сонхун. — Прежде, чем узнать его лично, я должен понять с кем имею дело. Он ведь не просто так мне снится. — Думаешь, он опасный, хён? — Если во сне мне нужно было спасти его — не думаю. Но, учитывая, всю абсурдность ситуации, ожидать можно всякое. — Теперь, знаешь, некоторые рассказы твоей матери не кажутся мне такими уж странными, — бубнит Юджин, понуро опуская голову. — Мне тоже, Юджин. Мне тоже.***
[Mareux — Underground]
Благодаря матери Юджина, что работает в больнице, им удаётся узнать всего-ничего, но даже этого для Сонхуна хватает, чтобы постепенно заполнять портрет неизвестного мальчика по имени Ян Чонвон. Его родители — неизвестны. В приюте он не состоял никогда, живя под опекой бабушки. А первая и единственная запись в медицинской карте датируется десятью годами ранее, когда малыш поступил с высокой температурой, получил укол и предписание о лекарствах и…пропал с радаров вновь. Как и его опекун, он с того года больше не числился ни в одной записи, словно не болел никогда и ничем. Словно испарился. Никаких больше плановых прививок, проверок, сдачи анализов, хотя у того же Сонхуна за восемнадцать лет жизни накопилось прилично записей в его карте, хоть он и не болел часто. Мать, пусть и была повёрнута сперва на вере, а после каком-то своеобразном сектантстве, что удивительно, не гнушалась при каждом странном поведении сына тащить его в больницу. Демонов изгонять из маленького Сонхуна, конечно, тоже как-то пару раз пыталась, но, видимо, отчаялась в итоге. Сонхун помнит, как при первой эрекции, она сначала вызвала священника, описав ему всю ситуацию. После же, когда тот оказался на редкость адекватным мужчиной и попытался объяснить ей, что это в порядке вещей, удивляясь тому, что взрослая женщина подобного чурается, мать потянула Сонхуна в больницу, проверять по всем анализам. Она словно отказывалась понимать, что её сын растёт обычным, как и все, мужчиной. Словно не понимала, как работает человеческий организм и была не взрослой женщиной, а пещерным затворником, не знавшим банального. Сонхун всегда удивлялся, как ей вообще удалось родить его и не загубить в первые годы жизни. Зато никогда не удивлялся тому, что отец ушёл от неё. Жаль правда, что погиб, когда Сонхуну был всего год. — Выходит, что он сейчас живёт в том убогом районе с бабушкой? — откусывая шоколадную палочку, бубнит Юджин, бредя с Сонхуном до остановки. — Прошло много лет, — поводит плечами тот. — Как знать, где и с кем он живёт сейчас. — Будь он один, давно оказался бы в приюте и школе при ней, а не у нас. — Раз справок о её смерти нет, значит, да. Странно это всё. — Как и сны твои, хён. И что будем делать дальше? — Я буквально не знаю, — мотает головой Сонхун, поправляя рюкзак на плече. — Мне снится какой-то Ян Чонвон, который сирота и никак не связан с домом на холме. Которого, к слову, три года, как нет. Оказывается, что он реальный и ходит теперь в мою школу. Что делать? Просто подойти к нему и сказать: «эй, привет, ты мне снишься, чувак, в криповых таких снах, давай дружить?» — Ну, не так, — кривится Юджин. — Но стоит узнать у него хотя бы, снится ли ему этот сон тоже? Откуда-то ведь ноги растут. — Снится, я уверен. Ты сам видел, как он сбежал из столовой, увидев меня. — Может, он просто испугался толпы народа? — Сам в это веришь? — хмыкает Сонхун, вытягивая шею и выискивая вдалеке свой автобус. — Я пытаюсь хоть как-то не омрачать ситуацию. Но краски только сгущаются, — Юджин треплет в пальцах пустую пачку из-под пепперо, хмуро глядя себе под ноги. — Дома попробую составить карту снов. Может, хотя бы это поможет. Хотя…была бы там динамика. — Что, если сегодня, тебе приснится что-то новое? Вы всё-таки увиделись, наконец. Как знать, может, это и было предвестником? — Слишком долгим, в таком случае. Сонхун кивает Юджину на прощание, когда автобус медленно останавливается рядом с ними, и забирается внутрь, сразу забиваясь на последнее сидение. Пытается вспомнить, возможно, мать в очередных своих бредовых припадках говорила ему что-то о том доме? О каком-нибудь мальчике? Но всё, о чём эта сумасшедшая говорила, касалось лишь самого Сонхуна и его взросления. Сперва он боялся даже дышать, лишний раз смотреть на неё. Со временем привык, начал узнавать других людей и семьи, расти. Приходить к пониманию того, что с матерью нужно просто смириться, иногда делать, как ей заблагорассудиться, о многом молчать. Самое главное — никогда не спрашивать про отца. И молча терпеть побои с колкими комментариями о том, как же сильно он на него похож. Сонхун надевает привычную уже пустую маску, прежде чем входит в дом, игнорируя обросшую сорняками территорию. Толкает открытую дверь и хмурится. Его мать всегда запиралась на пару замков, да так, что иногда сам Сонхун не сразу мог войти в дом. А порой и вовсе лез через окно в свою спальню. Но дверь спокойно поддалась лёгкому толчку, впуская его внутрь. Сразу окутывая каким-то более мрачным воздухом, чем обычно. Атмосфера в его доме и без того была гнетущей и неживой, но сейчас Сонхун ощущает её настолько явно, будто сама тьма открыла ему дверь, приглашая внутрь. Он слышит тихо работающий телевизор, а значит мать уже проснулась, но к этому монотонному шуму примешивается что-то ещё. Неясное, хрипатое бормотание. Внутри Сонхуна поднимается тошнота, он слышал уже когда-то это. Мать тогда проводила какие-то ей одной ведомые обряды, но такого не было давно. И не хотелось бы к этому возвращаться, Сонхун всё ещё помнит, что после последнего, мать пыталась сжечь дом вместе с ним. Только реальность оказывается куда более жестокой, чем воспоминания. Сонхун никогда не питал к матери нежных или хотя бы родственных чувств, но едва только заметив её в кресле перед телевизором, стеклянным взором смотрящую перед собой, он падает на колени напротив, пытаясь поймать фокус. Но лицо женщины испуганно-отрешённое, будто она не в этом мире. А руки, которых Сонхун хотел коснуться — до предплечий затянуты чёрным. Как дом в каждом его сне. Ему кажется, что он куда-то падает, и в комнате всё плывёт. — Скверна, — скрипучим голосом бормочет мать. — Скверна. Скверна… Сонхун, как приклеенный смотрит на черноту её рук, от кончиков пальцев и выше, как если бы женщина макнула их в краску. Чернота не ползёт дальше, замершая разветвлением почти у самых локтей, но кожа явно иссохшаяся, будто выгоревшая, ногти местами отсутствуют вовсе, как расплавленные. Сонхун ощущает, как тошнота уже бурлит в его глотке, но сдерживается, поднимая взгляд вновь на лицо матери. Она не видит его, продолжая бормотать одно единственное слово и смотреть мёртвым взглядом вперёд. И Сонхуну должно быть стыдно. Но в ту секунду, когда он думает о том, что тьма, от которой он спасал в своих снах мальчишку, просочилась в его жизнь и ранила его мать, он вдруг чувствует облегчение. Он чувствует, как уголки его губ дёргаются в пугающей лёгкой улыбке. Тьма, от которой он спасал неизвестного, внезапно, кажется, спасла его. Дрожащей рукой Сонхун касается лба матери, тыча в него пальцами, но никакого эффекта. Она не реагирует на это никак. Не вскидывается и не кричит. Не бьёт его по рукам или лицу. И улыбка Сонхуна расползается шире. Восемнадцать лет он жил в кошмаре наяву, видя другие кошмары во снах, но минус на минус похоже даёт плюс? И так ли в самом деле страшна была та тьма, что затягивала дом с Чонвоном внутри или её никогда не стоило бояться? И что, если этой тьмой всё это время и был сам Сонхун? Поднимаясь с колен, Сонхун отходит спиной к лестнице, всё ещё не сводя глаз с застывшей, как под гипнозом, матери. Он не скажет об этом никому. Он не вызовет скорую, он не позвонит священнику, даже Юджину. Он оставит её вот так, потому, что за всю ту боль, что он терпел, за все те издевательства и унижения, за всех потерянных друзей. Она должна была заплатить. Она платила уже, и Сонхуну неважно, как это произошло. Сонхун вспоминает их с Чонвоном встретившиеся взгляды. Так много вопросов. Только где искать на них ответы?***
[Theatre's Kiss — vulnerable]
Сонхун запирается в комнате по привычке и разбрасывает по полу листки, которые заполняет один за одним. С первого дня, когда ему только приснился Чонвон, и все последующие. Каждую деталь, что помнит, как менялась и нет. Подмечает до сего дня, что менялось лишь количество тёмной субстанции расползающейся по дому. Он достаёт из коробки под половицей мобильный, что всегда прятал от матери, и пытается найти как можно больше информации о сносе. О жизни дома до. Но кроме извечных статей о том, что это было пристанищем для отребья, нет ничего. Постоянные стычки, притоны, убийства. В новостных отрывках только грязь и презрение. Но у Сонхуна постепенно зреет в голове план. Сумасбродный, ненормальный, опасный. Под стать его жизни в доме собственном. — Эй, Юджин? — с улыбкой произносит он в трубку. — Хун-хён? — удивлённо восклицает друг. — Ты как…ты почему из дома звонишь? Или сбежал? — Из дома, — усмехается Сонхун, вспоминая мать в гостиной. — Это не важно. Я расписал все свои сны… — Как это не важно, — шипит Юджин; слышится хлопок двери. — Что происходит? Ты пугаешь меня, хён. — Тогда мой план напугает тебя ещё больше, — фырчит Сонхун, оглядывая десятки листков вокруг. — Я не буду помогать тебе закапывать труп этого мальчика. — Я не собираюсь его убивать! Юджин, ты чего, — хмурится Сонхун. — Я не…ни за что. — Даже, если вдруг окажется, что он хочет тебя убить? Сонхун не понимает, как за пару минут их разговор перетёк в подобное русло и от его веселья не осталось и следа, но он невольно представляет это. Представляет Чонвона, бросающегося на него с огнём в глазах. Представляет, как ему приходится обороняться и ранить. И Сонхуна передёргивает всего. Это точно не может быть их исходом. Чонвон — его предвестник чего-то хорошего в жизни, он не может желать ему зла. Да и к тому же, что, если этим злом был сам Сонхун и это он был опасностью? — Никто никого не хочет убивать, Юджин, — вздыхает тяжко Сонхун. — Может вернёмся к моему плану? — Давай попробуем. — Я снова пытался найти что-то о том доме, но в новостях ничего путного. Как думаешь, в городской библиотеке найдётся что-то стоящее? — Там полно архивного хлама, — задумчиво тянет Юджин. — Так что, вполне. Хочешь сходить туда? — Сначала туда. А после… — Сонхун неуверенно прикусывает губу. — Я понимаю, что не могу просить тебя о таком. Но больше, к сожалению, некого. И я пойму, если ты откажешься. — Всё-таки трупы… — Я хочу переночевать сегодня в палатке на холме. — Хён! Визг Юджина эхом отдаётся в голове Сонхуна и он морщится, отстраняясь от трубки. — Я понимаю, это… — Бездумно, опасно, холодно, в конце концов! Декабрь на дворе, ты чего удумал? — Я подумал, что там мне может присниться что-то новое. Какой-то ответ. Ведь не зря я из ночи в ночь вижу именно тот дом, Юджин. Согласись, это что-то значит. — Ты не обижайся, хён, — понижает голос друг, — но ты случаем не начинаешь сходить с ума, как твоя мать? — Было бы забавно. Но нет. Пока нет. Я просто хочу проверить и…я же сказал, я не обижусь и пойму, если ты откажешь. — Заведомо тупиковая ситуация. Я ни в жизнь тебя одного туда не пущу. И ты знал это. — Не знал, честно. — Во сколько? — сдаётся Юджин, вздыхая в динамик. — В библиотеку к семи, а потом сразу туда. Родители тебя не хватятся? — Придумаю уж что-нибудь. И еду захвачу, вряд ли ты сейчас об этом думаешь. Сонхун усмехается беззлобно. Чтобы не сотворилось, Юджин всегда был слишком заботливым, как и его родители. Как-то раз они обсуждали Апокалипсис, и вышло так, что Сонхун бы набрал себе оружия, когда как Юджин позаботился бы о тёплой одежде и провианте. Сонхун вспоминает это с теплом и каждый раз думает: как ему вообще повезло, что Юджин остался с ним и стал его единственным близким другом? И каждый раз сам же отвечает на свой вопрос: Юджин тихий, неприметный и пугливый. Слишком застенчивый, порой шпыняемый и странноватый. Подобное притягивает подобное, а в их случае, ещё и связывает прочно. Сонхун надеется, что надолго. — Тогда в семь у городской библиотеки, — констатирует Сонхун. — Хорошо. Хён? — Да? — У тебя точно всё в порядке дома? — возволнованно интересуется Юджин. Сонхун усмехаетя на этот раз едко. — Всё чудесно, Юджин. До вечера. И первым сбрасывает звонок, откидываясь спиной о кровать. Он осматривает свою комнату. Пустую почти, с низкой кроватью, что матрасом лежит на одной лишь дубовой подстилке, со старым ковром, который выгодно прикрывает половицу-тайник, небольшим комодом, в котором сплошь чёрно-белые и простые вещи, кособокий письменный стол со скудно освящаемой комнату лампой. Он прожил в этой тюрьме восемнадцать лет. Привык, почти не замечал угнетающей атмосферы. Но сейчас, с каждой минутой, что понимание приходило к нему, так отчаянно хотелось всё изменить. Сонхун улыбается вновь, глядя на пустые серые стены. И он мог это всё теперь изменить. В спортивную сумку он собирает старинный тяжёлый плед, подушку с кровати, блокнот с ручкой и фонарик. Осматривается по сторонам, поджимая губы, больше из его комнаты и взять нечего. Палатка, спальники, вся еда — на Юджине. Но это всё скоро изменится. Сонхун это сердцем чувствует. Он по привычке запирает свою дверь, спускаясь по лестнице вниз. Слышит неизменный осипший уже шёпот матери, всё так же замершей в кресле перед телевизором. Останавливается на мгновение, чтобы посмотреть на неё в полумраке вечера и голубоватом свете от телевизора. Возможно, через пару дней, он и обратится к кому-нибудь за помощью, чтобы мать забрали из дома. Но пока, у него есть другие дела. Пока он просто хочет прочувствовать эту пугающую свободу и облегчение. Быть может, завтра к утру она вдруг придёт в себя и этот сладкий миг кончится? Быть может, уже завтра днём, когда Сонхун вернётся из школы, она вновь встретит его гневными тирадами и побоями? А пока, поправляя сумку на плече, он лишь усмехается зыбкой удаче, и покидает дом, даже не запирая дверь. — Мы ищём что-то на букву «Д»? — Юджин медленно следует за Сонхуном меж высоких пыльных полок, таща за собой свою сумку. Все тяжести на себя взял старший, пытаясь умостить в руках всё и при этом перебирая потёртые корешки. — Наверное? Можем потом поискать и на «Х», но не знаю, есть ли смысл. Зарегистрировав своё посещение, они всего пять минут как изучали странные названия, пытались разобраться в стёртых надписях и негромко переговаривались, чтобы не мешать немногим посетителям, занявшим дальние столы. Сонхун не знает, что они ищут, но предположительно что-то с названием «Дом на холме». — А, если поискать по адресу? — У него лет десять, как нет адреса, — отмахивается Сонхун. — Вряд ли бы всё было записано в ту ячейку. — Это было бы логично. Всё же стоит проверить. — Да, но… Сонхун останавливается напротив невзрачной папки, втиснутой среди книг, на корешке которой под простым скотчем была приклеена бумажка с кривоватым «Дело Дома на Холме». Он прыскает. — До чего же банально. Поможешь, Юджин? Друг сразу же кивает и с трудом, но достаёт внушительную папку, которую они тащат до ближайшего стола, укладывая на него и садясь рядом на стулья. — Получается, нет в нём ничего особенного, — бормочет Юджин, открывая папку. — Иначе это были бы закрытые данные. Или называлось бы как-нибудь по-серьёзнее. А тут… — Никогда не суди по обложке, Юджин, — с придыханием произносит Сонхун, впиваясь глазами в первые газетные заголовки, датируемые ещё тремя десятками лет ранее. — Неужели тебя жизнь не научила? Со мной всё же дружишь. — Скажешь тоже, хён. — Надо пролистать к году моего рождения. И идти дальше. Наверняка что-то скрыто именно в то время. Они вдвоём придерживают файлы и осторожно переворачивают их, приближаясь к году рождения Сонхуна, начиная изучение с февраля. У дома менялись хозяева, когда-то он даже выглядел неплохо и живо. Но именно в год, когда родился Сонхун, с домом начинают происходить странные вещи. Его не единожды пытаются продать, о чём свидетельствуют пожелтевшие вырезки из газетных объявлений. Его дважды обносят за лето. В итоге, владельцы сдаются и выставляют дом по минимальной цене, а уже через месяц после объявления, умирают. Сонхун и Юджин с холодком внутри читают сноски в газетах. Лишь спустя полгода, после рождения Сонхуна, дом оказывается во владении молодой пары, о которой пишут в газете лишь потому, что это удивительный случай. Дом уже обрёл славу проклятого, как вдруг молодые парень и девушка оформляют на него документы и пытаются обжить, отгоняя всех нечестивых, кто успел положить на дом глаз. Только вот их так и преследуют неудачи. Крышу дома обрывает под очередным ураганом, что бесчинствовал в их городе в те годы. И, не успевает пара его восстановить, как одной несчастной ночью, дом охватывает пожар. Спастись не удаётся никому, хоть и сам дом остаётся ещё в полу-пригодном состоянии. Таким, покосившимся, почерневшим местами, с выбитыми на первом этаже стёклами и заросшим травой, его и запомнит город на долгих четырнадцать лет. — Выходит, — шепчет Юджин, — этот дом никак не связан с тобой, хён. — Выходит, — хмуро отзывается Сонхун, разглядывая чёрно-белые, истёртые почти, фотографии погибших. — Так странно. Мне кажется, что я знаю этого мужчину. — По этой фотографии и не поймёшь, — Юджин склоняется ближе и тянет настольную лампу к папке. — Тут есть имена. Мы же можем их найти? — Думаешь, это нам что-то даст? — Нужно проверить любую зацепку, разве нет? — Тоже верно.[barnacle boi — home / / sick]
Доставая из сумки блокнот, Сонхун выписывает на пустую страницу имена «Ким Чондэ» и «Ким Юна». Кто были эти люди? Могут ли они хоть как-то быть причастными к нему и его снам? К Чонвону? Они умерли чуть меньше, чем через год от его рождения, но это всего лишь был пожар в проклятом доме. Сонхуну так хотелось найти все ответы, но казалось, будто они с Юджином нашли всё, что могли. И оставалось только одно. — Поедем туда? — он смотрит на встревоженного друга, что заторможенно кивает, и сжимает его руку. — Всё будет хорошо. Всего одна ночь. — На земле из трупов, — сглатывает Юджин, сжимая ладонь Сонхуна крепче. — Даже, если до нас никто не докопается за ночь. Одно понимание того, что мы спим среди останков…хуже, чем на кладбище. Там они, хотя бы, закопаны. — Если это хоть как-то поможет мне…я готов. А ты всё ещё можешь отдать мне вещи и ехать домой. Я буду на связи, обещаю. — А я обещал тебе быть верным другом и не бросать в беде, хён. Поехали. Меня будет утешать то, что я взял с собой отцовский электрошокер. Он уже поднимается из-за стола, будто не замечая с каким удивлением на него смотрит Сонхун. Сменяя вдруг это самое удивление на смешок. — Смотри только меня во сне им не приложи, — фырчит Сонхун. — А то будет нам путешествие. — Всё тебе шутки, — мотает головой Юджин, закидывая сумку на плечо. — Не думаешь сделать пару фото из папки, пока мы ещё тут? Сонхун смотрит вниз на стол. Обкусывает задумчиво губы, и всё же согласно кивает, когда включает в мобильном камеру и делает только одно фото. Статьи о погибшей семье Ким. — Это может помочь, — бубнит он, прежде чем закрывает папку и уносит её обратно на полку. Он не знает чем, он не знает как. Им снова придётся обращаться за помощью к маме Юджина, чтобы поднять медицинские карты. Но он должен сделать всё, что в его силах, чтобы распутать, наконец, этот странный клубок событий, что происходят с ним в последние полгода и только усугубляются теперь. Одним единственным днём. Таксист всю дорогу странно поглядывает на них притихших в зеркало заднего вида. Явно хочет спросить или предупредить о чём-то, но в последний момент прикусывает язык, забирая деньги и провожая долгим, тревожным взглядом. Сонхуну самому тревожно, пока они пробираются выше в холм, приближаясь к теперь уже пустынному самообразованному кладбищу. Декабрь добавляет этому месту жути, скрючив голые деревья вокруг. Фонариком Сонхун старается много на землю не светить, чтобы не увидеть вдруг чьи-то кости и черепа, устанавливая его на свою сумку рядом, пока они с Юджином кое-как расставляют палатку, стараясь не вбивать колья в промёрзлую землю слишком сильно. Он радуется, что палатка у семьи его друга не из тех, с которыми они в детстве ходили с классом в поход и у неё есть дно, которое хоть как-то отделяет их от чьих-то останков. Забираясь в один спальный мешок, Сонхун и Юджин ещё какое-то время сидят в тишине, прислушиваясь к далёким звукам города, глухому лаю собак и будто бы уханью сов. К тихому гулу работы метро где-то под ними. — Мы правда заночуем здесь? — едва дыша произносит Юджин, притуляясь ближе к Сонхуну. — Всё, что напугает тебя этой ночью — моё поведение во время кошмара, — пытается успокоить друга Сонхун, приобнимая за плечи. — Но не буди меня. Не хочу проснуться на каком-нибудь важном моменте. — Предлагаешь просто плакать над тобой, пока ты дёргаешься в агонии и стонешь? — Что-то типа того. — Зверство… — Просто давай не будем думать о том, что кому-то взбредёт в голову притащиться сюда посреди декабря тоже? А рано утром мы уже вернёмся по домам. — Звучит хорошо, хён, — вздыхает Юджин, прибиваясь головой к плечу Сонхуна. — Попробуем уснуть? — Да, давай, — кивает тот, утягивая его за собой и закрывая глаза. — Всё будет хорошо. — Будет, — шёпотом отзывается Юджин, сгребая пальцами куртку на груди Сонхуна. Глубоко вздыхая, Сонхуну и самому хочется в это верить.