***
Когда лишь двое тайну соблюдают, Когда один из них её не знает. Уильям Шекспир «Ромео и Джульетта»
Хорошим актёр может называться лишь в том случае, если он способен убедить зрителей в том, что является иным человеком. Все должны глядеть на него и видеть перед собой отдельного человека, не имеющего никаких сходств с «оригиналом», тогда и возникнет всеобщий восторг. Его Лёва добивается: в его «игру» верят все, кто его видит. Он нашёл свои образ и роль, которые сделал частью жизни. Лёва играет настолько хорошо, что никто даже не догадывается, что им лгут. Нет, для них играют. Не видит обмана и Шура Уман — местный музыкант-недопанк. Он видит перед собой идеальную девушку-бунтарку, о которой можно только мечтать. А Лёва не отрицает того, что он «прекрасная дама» и продолжает подыгрывать Шуре. Лёва ходит по краю — Шура слишком верит и любит. Он не лезет в наглую, подыгрывая бунтарскому образу, и чаще даже подчиняется властной даме, вскружившей ему голову. Оставаться «недотрогой» для горе-актёра — единственный способ дольше хранить свою тайну в секрете. Её не должны знать: никто, тем более Шура не оценит того, что с его сердцем играют не аккуратные женские пальцы, а мужские. Потому Лёве приходится придумывать миллиард причин, по которым не может пойти к Шуре в гости. Он раз за разом тяжело вздыхает, но подчиняется, так покорно, как не делают собаки, а всему виной слепая любовь. Лёгкое кокетство, и Лёва уже часть компании, в которой он всеобщая любимица — Лена. Елена — идеал девушки для «плохих парней»: она совмещает в себе «женское начало» и бунтарскую «свойность». Про таких, как она, говорят «дрянная девчонка», потому что тонкая женская привлекательность мешается с грубостью и откровенным нахальством. Лена может преспокойно сесть на колени к Шуре — главному бунтарю — и, забрав у него сигарету, затянутся, выпустить в лицо дым и заявить: «Трогать нельзя, смотреть можно». Нагло, бесцеремонно и безрассудно, особенно если вспомнить, кем является Шура. Однако он не сопротивляется, а слушается и «пожирает» глазами, в которых так легко читается искреннее и глупое «люблю тебя». Лене нравится играться: всё внимание сосредоточенно на ней, но никто не видит его самого под прекрасной маской. Порой по вечерам, когда приходится снимать маску, Лёва долго стоит перед зеркалом и думает о том, насколько неправильно то, что он делает, а на следующее утро он снова надевает капроновые чулки, бюстгальтер и короткое платье. Он не может отказаться от любви и внимания. Особенно Шуриного. А как можно прекратить игру, когда ты получаешь того, о ком плачут и мечтают другие? Они могут только локти в кровь кусать. Пока Лена сидит на коленях Шуры, шепчет ему гадости на ухо и дразнит, доводя до унизительно беспомощных просьб остаться на ночь или позволить поцеловать. Заманчиво, но опасно, а хорошему актёру нельзя показываться зрителям без грима. Лена понимает, что стоит всего один раз проколоться, пустить кого-то себе под юбку, и можно будет забыть про счастливые посиделки в кругу крутых парней в обнимку с Шурой. Тому точно не понравится, если муза его глупых стишков окажется парнем, так нагло пользовавшимся расположением компании к прекрасным дамам. Это будет скандал, если вообще Лёве удастся выжить после раскрытия. Его смазливое личико никто жалеть не станет, его превратят в фарш, а потом выкинут умирать где-нибудь на обочине дороги. Относительно справедливо, невероятно опасно, от того до безобразия интересно играть с «огнём». Лёва осознаёт последствия, но не может остановиться: ему слишком нравится внимание и Шура, последний по-прежнему кажется глупым, но не тянуться к нему невозможно. Он слишком хорошо, а Лена слишком жадная. Мурашки ощущения близкой опасности пробегают всякий раз, когда Шура ласково проводит кончиками пальцев вдоль позвоночника, поверх чёрного мини-платья, или по-хозяйски укладывает ладонь на чужое узкое бедро. Лена пресекает такие касания ссылаясь, что она «не из тех, кого можно трогать», а Лёва дрожит, желая, чтобы Шура не прекращал его трогать. Опасно, но так желанно. Иногда хочется прекратить этот спектакль, оставить Лену в прошлом и быть с Шурой как Лёва. Но он излишне заигрался и загнал в себя в ловушку, из которой уже невозможно сбежать. Он честно пробовал не приходить к Шуре в образе Лены и заниматься «более полезными делами», а потом слышал, как все местные бунтари ищут Лену, так внезапно исчезнувшую без причины. Никто не видит в Лёве Лену — на тот не было причин. Лёва в глазах «крутых парней» — второй сорт — скучный и замкнутый нудила. Он был уверен, что именно по этому Шура никогда не обратил бы внимание на Лёву, а вот Лена… Она полная противоположность «серым мышкам». С ней хочется быть, ради неё не стыдно сворачивать горы и осушать реки, ей приятно посвящать стихи с глупыми рифмами. А на Лёву неприятно даже смотреть: он обычный и выделяется только смазливым лицом, не более того, про таких говорят «хороший, но скучный». Лёва слишком сильно заигрывается, но понимает это слишком поздно. Одержимость Шурой взаимна, из-за чего ещё сильнее режет сердце невозможностью построить «правильные» отношения. Надо либо отступить и навсегда забыть об Лене или шагнуть в неизвестность на верную погибель к раскрытию правды. Он теряет контроль. Он напивается, снова лезет к не менее пьяному Шуре и соглашается поехать к нему, забывая, что играет роль. Остатки разума позволяют напоминать о правиле «смотреть можно, трогать нельзя», но оно теряет силу, когда Шура затаскивает в свою квартиру. Там он жадно целует, упиваясь возможностью, запускает руки всё ниже и ниже, пока… — Шур… Шура, подожди, — Лена разгорячённо дышит и слабо пытается остановить чужие руки, но те оказываются ловчее и задирают юбку раньше, чем удаётся придумать отмазку. Лёва чувствует, как желудок от страха прилипает к позвоночнику — его раскрыли, поймали с поличным. — Это… — Шура ошарашено открывает глаза, когда Лёва его резко толкает и пулей вылетает из квартиры. Он бежит, куда глаза глядят, слышит за спиной топот ног Шуры и не останавливается. Доигрался, идиот, теперь придётся платить по счетам. Сердце бешено колотится, но теперь далеко не от возбуждения, а от страха: сейчас Шура обо всём расскажет своим дружкам, и если они не поймают его сегодня, то уже завтра поймут, что вся вина была на Лёве. Возможно, будет лучше сдаться сейчас — Шура не так опасен, когда один, но и отбиться от него не получиться. Стоит принять свою судьбу и хотя бы раз посмотреть на того без красивой маски. Выбрать план действий не получается: Лёва спотыкается о камень и проезжается коленями по грязному асфальту. Перед глазами летают «звёздочки» от боли, а в ушах звенит крик Шуры. Он сейчас нагонит, потому что встать у Лёвы не получается. Шура нагоняет в считанный секунды, а Лёва рефлекторно закрывает лицо руками, готовясь к тому, что будут бить, не жалея — ногами. — Ты как? Так рванула… рванул, — Шура исправляет себя же и странно-сосредоточенно морщится, сжимая кулак. Удара не следует, напротив, он протягивает раскрытую ладонь, чтобы помочь подняться. Лёва таращит глаза, кусает губы и не понимает, почему его не подняли на смех и не избили до кровавых соплей и рвоты. Он же заслужил именно этого, потому что врал, глядя в глаза, и строил из Шуры идиота. — Лена, вставай давай, — Шура пытается перевести дух, его грудь вздымается, а волосы липнут ко лбу. — Я не Лена… — Лёва очень боязливо принимает помощь, сглатывает и старается не смотреть в глаза. Ему стыдно, но боль в коленях вынуждает зашипеть и практически навалиться на Шуру, вовремя подставившего плечо. Почему нет брани и ударов, что не так с этим грёбаным панком? — А кто ты? — Шура придерживает, ищет взглядом скамейку и потом ведёт к одной шипящего от боли Лёву. Тот не может говорить: слишком много мыслей, навеянных паникой и страхом. — Лёва я, — всё же выдавливает «Лена» из себя. — Лёва? — Шура припоминает, что пересекался пару раз с одним единственным Лёвой в их районе, тот казался противоположностью той прекрасной дамы, что покорила его сердце. Только сейчас, глядя на обречённое лицо потерпевшего, он видит сходства и шумно сглатывает, помогая ему сесть на лавочку. — Неожиданно… Прямого посыла в пешее эротическое нет, а эта нежности больше пугает, чем располагает. Лучше перестраховаться и наговорить всякого, чтобы так и продолжалось. — Ты не ссы, я уйду и в жизни твоей больше не появлюсь, — тяжело вздыхает Лёва, морщась от боли. — Зачем? Я не гоню, просто… Немного удивлён, — обычно острый язык Шуры притупляется и, кажется, словно в голосе даже присутствует сочувствие или забота. Это неправильно. Лёва ожидал услышать гнев, ведь как ещё можно реагировать на такой гнусный обман? — Я засосал тебя раз тридцать, — Лёва закрывает лицо ладонями, вспоминая, какими на вкус были губы Шуры. — О, это понятно, а уходить зачем? — Он будто намеренно строит из себя дурочка с целью довести Лёву до сердечного приступа или самоубийства. — Я парень, Шура, мужик, — нервно «сплёвывает» Лёва, не глядя на Шуру. — Ну, так и я тоже, что с того? — звучит больше как издевательство, из-за чего Лёва отворачивает голову в сторону, чтобы не выдать взмокших глаз. Шура аккуратно берёт чужую ладонь в свою и легко поглаживает. — Мы же, вроде как, пара… Разве нет? Лёва вовремя успевает прикусить язык, чтобы не сказать: «Я просто прикалывался». Пусть уж лучше Шура будет верить в отношения, легче сделать вид, будто они были, да и поверить в это легко. — Но ты встречался с Леной, — Лёва качает головой. — Но ведь её нет. А разве можно встречаться с тем, кого нет? — Шура не знает как подобрать слов, потому что в голове роится слишком много всего, мир резко перевернулся и пытается вернуться в стабильное состояние. — Я не люблю лжецов. Лена была со мной честной — будь и ты. — Зачем тебе я? Я не Лена, во мне нет ничего из того, что ты полюбил в ней, — Лёва горько закрывает глаза. Он не бунтарь, не наглый и не соблазнительный, он просто неуклюжий мальчишка, витающий в облаках, пишущий наивные стихи и мечтающий попасть на большую сцену. — Но ведь ты играл так уверенно. Ты скрывал такое от банды пацанов, проводя с нами очень много времени. В любой момент тебя могли поймать за… Рассекретить. Ты не мог этого не знать, а значит ты либо очень смелый, либо чокнутый, — Шура поджимает губы и опускает взгляд, вспоминая про чужие коленки. Чулки порвались, а из свежих ран всё ещё шла кровь. — Пошли обработаем тебя и… Переоденем. — И всё? Тебя больше ничего не смущает? Я буквально лгал тебе и лапал тебя при толпе пацанов, будучи таким же пацаном, я тебя геем сделал, — Лёва замолкает, услышав нервный смех Шуры прям над ухом. Шура долго разглядывал лицо Лёвы — оно другое. Теперь перед ним не Лена — Лена не плакала и в целом никогда не показывала ничего кроме улыбки, кокетливой и красивой, но не более того. Лена по сути всегда носила одну эмоцию, а у Лёвы их «палитра». Он, наверное, и смеётся иначе. — Ну, они же не знают о тебе таком… Да и не мог ты ничего такого радикального сделать, — Шура хмыкает и поднимается, протягивая руку в качестве приглашения. Что-то подталкивает Лёву схватить чужую ладонь и встать, благодаря чему волна пульсирующей боли «прокатывается» по ногам, а кровь скатывается крупными каплями по колготкам. — И что теперь будем делать? — Лёва глядит в добродушные карие глаза и мелко дрожит. Слишком боязно услышать ответ. — Не знаю, — Шура отвечает честно и ведёт обратно в сторону своего дома, аккуратно, словно робко, придерживая Лёву под рёбра. — Парням вряд-ли понравятся такие внезапные новости… Чёрт с ними. Сначала надо самим решить, что… — он прикусил губу и потупил взгляд. Неправильно. — А что решать? Ты мне нравишься, даже когда я не Лена, — Лёва знает, насколько это мерзко звучит, но чувствует-то он обратное. — Предлагаю — парням пока не говорить и жить, как раньше, — глупо, невероятно глупо и наивно, но так желанно. — Ты так и будешь прятаться за юбкой? А я хочу хоть немного узнать Лёву, — он удивлённо вскидывает брови от слов бывшей девушки, но старается скрыть некоторое смущение за резким заявлением. — Ты сам сказал, что ты — не она. Как я вообще могу быть уверен в том, что ты и сейчас не играешься со мной и моими чувствами? — Я бы не стал липнуть к тебе, если бы ничего не чувствовал, — «фыркает» Лёва, проглатывая ком нервов. — А Лёва скучнее, чем Лена, поверь. — Не поверю, пока ты не дашь мне узнать его, — упирается Шура. — Не решай за меня, дай хотя бы попробовать поговорить с Лёвой, а не Леной. Как же комично звучит, прямо как пьеса Николая Васильевича Гоголя, чьим героем Лёва невольно стал. — На слово после Лены я ни тебе, ни кому больше не поверю, — Шура ухмыляется, чтобы разбавить обстановку и помогает Лёве подняться по ступенькам. — Будешь теперь всем девушкам под юбки перед знакомством заглядывать? — Лёва подхватывает, хотя всё ещё чувствует какую-то скрытую опасность. — Мне хватило одного раза, спасибо… — Прости, я не думал… — А о чём Лёва обычно думает? Почему не подошёл нормально познакомиться, а построил отдельную личность и влюбил в себя весь район? Расскажи, мне правда интересно. — Я… — Лёва сам не знает. Причин было слишком много, но ни одна из них не звучала убедительно. Лёва просто был слишком уверен в том, что не сможет влиться в компанию «крутых ребят», если будет собой. — Я не думал, что это так обернётся. Просто был уверен, что вы меня не примете. Я скучный. — Я хочу убедиться в этом сам, — Шура прижимает к себе, — расскажи о себе, а не только о Лене. Лёва мнётся переживает, но всё же начинает говорить, постоянно прыгая с темы на тему и обратно. Выходит чертовски глупо, но Шура внимательно слушает и улыбается. Возможно, всё не настолько глупо.***